Геннадий Платонов
Диспансеризация
Глава 1
В свои прожитые годы я пришёл к выводу: мама, папа и государство, которого уже давно нет, – ошибались. Правду говорить нельзя! А особенно докторам.
Вообще от правды страданий много. Ну, к примеру, в детстве: натворил что-то, промолчи, а вдруг не узнают или сойдет, «это не я». Так нет же, в первых рядах: «Простите, это я сделал». Ну и понятно, за правду страдал. Когда без гостинцев, а когда и задница в полоску от ремня. В те далекие времена это часто практиковали.
Нельзя было предъявить свои права в организацию по защите прав детей. Вот и пользовались этим повсеместно несознательные родители.
В юности правда: гуляешь с девушкой, добиваешься того, чего тебе надо. Вроде добился. Думаешь, вот хорошо. Гормоны играть не будут, а значит, и прыщи пройдут. А она возьми и глупые вопросы задаёт: «А ты меня любишь? Ты на мне женишься?» Другой бы сказал: «Конечно, дорогая, обязательно, только давай сначала поживём вместе, притремся, чтобы потом не разводиться». И жил бы и пользовался всеми благами. А притираться можно и годами.
А я со своим воспитанием так не мог и отвечал: «Насчёт любви пока не знаю, надо подумать, но жениться точно пока не входит в мои планы». Выслушав такую правду, меня сразу посылали. Куда, я писать не буду. Сами знаете. Вот опять пострадал за правду.
И вместо интересного секса с девушкой приходилось исполнять этот акт по научению старших товарищей самостоятельно. А это, сами понимаете, не так романтично.
Ну ладно, юность пережил, были и такие, кого не парили вопросы про любовь и женитьбу. Им для здоровья и развлечения, и мне. Но тут другие засады бывают. Всякие болезни. Мне вроде повезло, только раз влип в такую историю. Но, по рассказам тех же старших товарищей, бывали и летальные исходы. И они тогда многозначительно говорили, мол, самому безопасней.
Ну тут каждый сам выбирает, рисковать или нет. Я рисковал.
Взрослая жизнь: вроде с сексом и любовью всё, определился. Работа, дом, семья. Не изменяю. Но не потому, что не хочется. Боюсь. И боюсь двух вещей: первое – не смогу соврать. Второе – заразы разной. Вот так праведником в страданиях и жил. А старшие товарищи жили по-другому. И красиво жили, скажу я вам. Я им завидовал.
Опять получаются страдания от этой правды.
Работа – это вообще отдельная история: мне пришлось менять ее часто. А все из-за чего, из-за правды. Косячат все, химичат тоже все, бухают тоже все. Но не признаются в этом по каждому поводу. Я же, дурак, накосячил – и к начальнику, вот, мол, косяк мой, готов понести наказание. И нес. Увольняли.
Нахимичил, вернее, приписал расходы. Ну прокатило же. Живи и радуйся. Им твои несколько тысяч по барабану. Нет, блин, выпили на корпоративе, и понесло. Простите, Христа ради. Грех на мне. И давай каяться. А утром похмелье и, по стандартной схеме, увольнение.
Меня жена уже дома попугаем перелетным стала звать. Это тот, что у Хазанова правду матку резал. А его за это передавали в разные места, чтоб избавиться от него.
Но я-то не попугай, от меня так просто не избавиться. Мы же с женой в одной квартире живем, однокомнатной. Как нам её делить? А убить она меня пока не решается. Хотя грозила много раз придушить подушкой ночью.
Ну, если честно, и я ей не раз грозил. А главное, за что? Мне хочется про рыбалку смотреть телек, а ей Мясникова подавай. Все про здоровье изучает. Черепахой стать хочет, 300 лет жить. Вот и ссоры у нас. Ну и по другим поводом тоже. То стульчак не поднял в сортире, то холодильник не закрыл, то ей холодно, а мне жарко. Как форточку делить?
А про супружеский долг вообще забыла. Говорит, отстань, старый пень. Что значит отстань? Мне надо. А мне нет, говорит она. И совета уже ни у кого не спросишь. Старшие товарищи все уже на кладбище. Не вспоминать же юные годы.
А фантазии прут в голову, и всё. И сны такие же. Я уже стал грешить на своих друзей. Тех, что еще в строю. Есть у меня друг-китаец. Так тот академик по этому делу. Как пришлет что, так остаток седых волос встаёт, не говоря уже про другое.
Но этот, ладно, молодой, еще лет на восемь моложе меня. И он китаец, их там, наверно, с детства женьшенем кормят, вот они до старости и чудят. А другой мой друг, между прочем, доктор-кардиолог. Тоже чудит, а он не китаец и старше меня лет на девять. Мне кажется, с годами он поменял квалификацию, стал сексологом. Он и картинки шлёт, и видео, и пропагандирует секс по три раза на дню. Да и стихи, и проза, все про женщин и про страсти. Во как прёт его!
Я ему даже завидую. И жене своей в пример ставлю. Мол, вон у него дома этих проблем нет с женой. А она мне: так ты ему тоже пиши, что по пять раз на дню. И каждый день. Пусть завидует. Откуда ты, старый пень, знаешь, что он это не придумывает. Он же творческий человек. А они, творцы, могут и приврать для романтики. Ну, я врать не могу, я честный.
Вывод какой? Мне бы найти того, кто придумал лозунг «Лучше чистая правда, чем коварная ложь», и подать на него в суд за мои страдания от этой правды.
Так, наверное, все и продолжалось в моей жизни. Ссоры, фантазии, обиды и т. д. Но вмешалась диспансеризация.
Глава 2
Раздался звонок на городской телефон. Я нехотя поднял трубку. Звонить нам некому, значит, опять мошенники звонят. Ладно, поприкалываюсь. Я в последнее время прям в раж вошел. То, говорил, сейчас очки найду, а то не слышу. То подожди, схожу в туалет. То карту придумаю и пин-код. А в последнее время вообще фантазия голову закружила. Мол, буду говорить только с голой и красивой бабой и по Скайпу. Тогда и выдам всю военную тайну. Про коды на карточке. Мне не жалко, там только пенсия, да и ту мы быстро снимали и тратили. Вот до чего меня бабка довела.
Но пока этот номер не прошел. Ни с прокурором, ни со следователем. Ни с какой-то бабой, которая представилась моей женой и говорила, что кого-то задавила. Я еще удивился тогда. Вроде свою я вижу, вот, дома. Как это она раздвоилась?
Обычно, как только я предлагал свои фантазии, они почему-то клали трубки. А жена опять обзывала меня старым, ну как сказать помягче, чудаком.
Но в этот раз звонили из поликлиники. Спросили меня и предложили пройти диспансеризацию. Я хотел было опять приколоться, но что-то меня остановило. А вдруг правда диспансеризация? И она бесплатная. А хворей у меня много. Выслушал все до конца, даже записал. Мне предлагалось по закону пройти обследование моего престарелого организма. Про лечение ничего не сказали, а вот что искать хворь будут, это подтвердили.
Хорошо, я согласен. Куда и когда? «Завтра можете к терапевту прийти, а он уже все остальное назначит». На том и порешили.
В поликлинике таких халявщиков было много. Но хорошо хоть сейчас Собянин придумал талончики и время конкретное. Я как вспомню прошлое мое родное, советское, аж зубы ноют. Конечно, там много чего хорошего было. Но и глупостей, и бардака тоже хватало. А Сталин уже умер. Вот все нюх и потеряли. А при Сталине все бы работали. А кто нет – в расход или клюкву на болото давить задницей поехали бы.
Но сейчас нормально. Я не зря за Собянина голосовал.
Терапевт – мужик строгий: «Так, времени мало у нас, дедуля, давайте, что болит и как». Ну я ему рассказал и про нос, мол, сопли, и про уши, не слышу, и про геморрой с запором. И многое другое. Доктор прервал мою тираду: «Я понял, болит все. Так бы сразу и сказали, без подробностей». «Ну, в принципе, да, согласился я. – Да вот еще забыл, что-то у нас со старухой не ладится. Ну, в этом смысле», – и я показал ниже пояса. «Что, и там у вас проблема?» – спросил доктор. «Нет, не у меня. Я хочу и вроде могу, а вот бабка – нет. Не хочет. Что делать, не знаю. Я ей не изменял ни разу».
Доктор внимательно посмотрел на меня, как бы изучал под микроскопом: «Н-да необычный экземпляр. Ладно. Сидите. Сейчас выпишу все направления на обследование и анализы».
Писал долго. Весь же организм надо смотреть. Минут двадцать писал. В дверь уже пару раз какая-то нетерпеливая старуха стучала и возмущалась. Мол, моё время подошло. Чего этот старый пень так долго тут сидит? Тут не сортир. Доктор вежливо попросил подождать и, посмотрев на меня, сказал старухе: «Случай тяжелый, сами понимаете». Та с понимающим видом покивала, а когда закрывала дверь, пробурчала: «Вроде дед на вид ходячий, а не жилец».
Я как-то теперь и сам разволновался: «Доктор, я что, так плох, и что, умру?»
«Ну, умереть-то вы точно умрете, но вот когда? Это я вам не скажу. Сначала анализы и обследование. Да, я еще решил вас к психологу послать. Она, думаю, вам поможет в вашей проблеме», – и он показал пальцем мне ниже пояса. На том и разошлись.
У двери стояла та самая бабка и косилась на меня. На скамейках сидело много таких, как я, жаждущих обследования. И все как-то жалостно смотрели на меня. Как будто провожали в последний путь.
Хрен вам, ругнулся я на собратьев и пошел. А вслед услышал: «Да, жалко. Он еще и псих». Сами вы психи, бурчал я и поспешил домой. Что-то меня пошатывало, и лицо горело. Наверное, давление от волнения поднялось.
Дома хоть ворчливая, но родная жена дала пилюлю и уложила на диван: «Ладно, лежи, смотри свою ерунду. А то совсем расклеился».
В такие минуты, когда за мной ухаживала моя жена, я чувствовал себя очень неловко. И за что она меня, старого козла, ещё лечит? Нет, конечно, я не бездельник. И по дому делаю много. Я и в магазин хожу, и убирать помогаю, и ещё что-то, но пока забыл.
У нас же не всегда была конфронтация. Были и счастливые дни. Раньше она царевной была. А сейчас… Когда ворчит на меня и не понимает, прям в лягушку холодную превращается. Ну, про лягушку я образно, она и сейчас красивая, но вредная. А холодная – это точно. Спим-то вместе, как прижмусь, прям холодно мне. А я горячий. Это, видимо, от моих желаний кровь кипит. А у неё не кипит.
