Геннадий Мурзин
Извивы судьбы. Современный любовный роман
Алёшенька, распечатав бутылку, налил в граненые стаканы, а другой тары, увы, под рукой не оказалось. Взяв стакан, спросила: «За что пьем?» «За богиню, которая рядом! За Веру – во всех смыслах!» Чокнувшись, выпили. Закусили. Потом был второй тост и снова выпили. Коньяк хороший, французский.
Сидели и болтали о пустяках. Алёшенька сидел счастливый, я – тоже. Мне захотелось напиться, поэтому попросила налить по третьему разу. Желание мое было исполнено тут же. Наступило расслабление организма. Воля моя куда-то исчезла. Наверное, захмелела, поэтому первой полезла целоваться, чего никогда не было. Целовались долго, по-настоящему, целовались, не произнося ни слова. Напряглось мое тело и по нему побежала дрожь. Алёшенька, на секунду отстранившись, заботливо спросил: «Тебе холодно?» Я воскликнула:
«Нет, Алёшенька, нет! Это – другое».
И мои разгоряченные губы потянулись к его губам. Я потеряла счет времени. Я забыла обо всем на свете, даже о своих родителях. Я растворилась в нем, в Алёшеньке моем.
…Вот и все. Была девушка, стала полноценной женщиной. Вчерашнее все, как в тумане. Мало что помню. Ну разве что момент, когда он… Ну, я, сгорая в пламени желания, успела прошептать ему в ухо:
«Поосторожнее, любимый… У меня впервые… Ты первый мой мужчина, который…»
Ну, и секундная боль, а дальше я выла от нестерпимого насладительного счастья. Я не хотела отпускать Алёшеньку, я все хотела и хотела его. Какой он молодец! И какая выносливость!.. Сегодня вечером, сидя на берегу и обнявшись, я решилась спросить парня, тревожно заглядывая ему в глаза: «Милый, вчера… тебе было хорошо… со мной?» Он счастливо рассмеялся: «Так замечательно, моя богиня, у меня не было никогда и… ни с кем прежде. Мне хорошо сегодня… Хорошо будет и завтра, и все последующие годы – в этом уверен. Я, словно, в раю, а рядом со мной необыкновенная богиня, которую не отдам никому. Никому, понятно!»
Еще раз внимательно взглянув в его глаза, поняла, что он говорит правду. Сегодня, протрезвев и осознав до конца, что у нас произошло, я встревожилась. Отчего? Читала в литературе, что первый сексуальный контакт между мужчиной и женщиной принципиально важен для них, любящих и любимых: если случится половая совместимость между партнерами, то, если верить специалистам, их чувствам ничто не грозит, и жить будут в гармонии. Вот почему я и спросила… Мне почудилось (была же вне себя и про то, что в тот момент чувствовал он, Алёшенька, вылетело из моей пустой головы), неладное…
23 августа, понедельник. Что ж, это неизбежность… Получила первый сексуальный опыт и, кажется, все прошло отлично. Даже в постели между нами абсолютная совместимость. Второй день порхаю. Легко порхаю, как бабочка-однодневка. Счастливая такая… Восторженность не проходит. Мне хочется сделать что-то хорошее всему человечеству – вот какая я щедрая.
Сегодня, пообедав и выходя из ресторана, снова увидела рояль. Подбежала, раскрыла и… Не меньше часа играла с удивительным вдохновением Моцарта. Люди стояли и молча слушали. Я играла для всех, но в первую очередь для того, который, положив руки мне на плечи, стоял за спиной, – для любимого Алёшеньки, для того, кто делает меня такой счастливой.
24 августа, вторник. Неужели любовь к мужчине может быть сильнее, чем даже любовь к родителям?
25 августа, вторник. Все, конечно, хорошо, но… Скоро настанет день, когда должна буду рассказать (сначала маме, а потом любимому папульке) о том, что меня дорогой мой человек сделал счастливой женщиной. Как встретят новость?.. Мама, заранее знаю, станет лить слезы, оплакивать потерянную мною невинность. Отец же… Что гадать, если момент истины вот-вот и наступит.
26 августа, среда. Не сожалеет ли Алёшенька о случившемся? Вопрос встает передо мной. Потому что нет повтора. Он не проявляет инициативы, а я… Не могу же первой… Хотя и безумно хочется… Может, я люблю, а он лишь позволяет себя любить? Не исключено. Вот и память услужливо подбрасывает слова Бальзака: «Того, кто больше любит, порабощают, и, что еще хуже, рано или поздно бросают». Ужас! Отметаю: кто-кто, но не мой Алёшенька… Он на такое не способен.
27 августа, четверг. Собираю чемоданы. Завтра – на самолет. Улетаем. Всему приходит конец. Жаль расставаться с таким ласковым морем.
Сходила к горничной. В тайне от Алёшеньки. Сказала, что нечаянно испортила постельное белье, поэтому должна возместить ущерб. Горничная промолчала. Выписала квитанцию и я спустилась вниз, где заплатила. Потом получила свежее белье. Вечером мы во второй раз занимались любовью и тут (так мне показалось) страсти бушевали сильнее прежнего. Кстати. Простынку, слишком явное свидетельство утраты невинности, не выбросила, а аккуратно свернула и уложила на дно чемодана… Для отчета…
28 августа, пятница. Прощай, Черное море, и здравствуй, Москва!
Глава 6
Помолвка
В течение всего полета Вера грустно смотрела в иллюминатор и, о чем-то своем думая, молчала.
Алексей не лез с расспросами, в какой-то мере догадываясь о ее душевном состоянии. Ему ведь также было не по себе: вот-вот и они расстанутся; предстоит разлука не на час и не на месяц, а, как минимум, на год.
– Товарищи пассажиры! – послышался голос из динамиков. – Пристегните, пожалуйста, ремни. Наш самолет сейчас совершит посадку в городе-герое Москва.
Легкий толчок и самолет мягко покатился по бетонной полосе.
Вера шумно вздохнула. Алексей спросил:
– Моей богине тревожно было?
Девушка кивнула.
– На земле все же спокойнее, чем в воздухе.
Трап подали не сразу, поэтому минут пять пришлось ждать, сидя в креслах.
Наконец, они ступили на московскую землю, точнее, на твердь аэродромного покрытия. И тотчас же послышался мощный бас:
– С благополучным приземлением, доченька!
Вера вздрогнула, поглядела в ту сторону, откуда услышала знакомый до боли и такой родной для нее голос. Кинулась и обняла отца.
«Боже мой, – замелькало в голове Алексея. – Подумать даже не мог… Что отец Верочки и… Однажды, да, о чем-то таком обмолвилась: отец, дескать, тоже служит… Однако… Попробовал тогда расспросить, а она? Замяла разговор».
– Неужели соскучилась? – иронично спросил Василий Николаевич Горовой, легонько поглаживая по спине дочь.
– А как же! – Вера, отстранившись, спросила. – Почему ты здесь?
– Решил встретить мою ласточку. Не ехать же на автобусе.
Вера, отпустив отца, опомнилась, что все еще не представила героя своего курортного романа.
– Папуль, познакомься, – мой Алексей.
Василий Николаевич первым шагнул в сторону совершенно сбитого с толку парня и протянул руку:
– Здравия желаю, гвардии старший лейтенант, шутливо произнес Горовой.
Обменявшись крепким рукопожатием, Василий Николаевич обернулся к смущенно стоявшей в сторонке дочери.
– Уже твой, доченька? С какого времени?
Дочь опустила глаза.
– Это… оговорка, папуль…
– Однако, как понимаю, оговорка по Фрейду?
– Н-н-наверное, – промямлила дочь.
– Разберемся… позднее… Теперь же, – он протянул широкую ладонь в сторону стоявшего метрах в десяти от трапа сверкающего черным лаком автомобиля, – прошу в машину.
Открыл перед молодежью вторую дверцу.
– Но…
Вера юркнула в салон, а Алексей что-то хотел сказать, однако Горовой прервал:
– Отставить, гвардии старший лейтенант!
– Слушаюсь, товарищ генерал-полковник!
– Вот, – Горовой, закрывая за собой переднюю дверь, довольно крякнул, – это уже по-нашему.
– Папуль, но Алёшенька хотел сказать…
– Знаю! – отрубил отец и заулыбался. – Алёшенька, значит? Отлично!.. Рад слышать.
Дочь ничего на это не сказала, а лишь покраснела и опустила глаза вниз.
– Так, ребятки, – потирая широкие ладони и продолжая добродушно улыбаться, сказал отец, – прямо по курсу… домой… Хозяюшка, пожалуй, заждалась, – Алексей хотел объяснить, что у него в гостинице забронирован номер, но ему не дали и рта раскрыть. – Вы, товарищ гвардии старший лейтенант, отныне поступаете в полное мое распоряжение и, слушать мое приказание, – ни на шаг от меня, ясно?
– Так точно, товарищ генерал-полковник!
«М-да, – подумал про себя Алексей, – в этой семье не рассусоливают».
Вывод Алексея оказался скоропалительным: как только грозный генерал, сопровождаемый молодежью, переступил порог своей квартиры, на глазах переродился. Перед вышедшей их встречать хозяйкой стал другим – на удивление добродушным.
– Докладываю, Клашенька, – мягко сказал он, шутливо приставив ладонь к козырьку генеральской фуражки, – поручение исполнил… Доставил обоих в целости и сохранности, – он обернулся, показывая рукой в сторону молодых, добавил. – Принимай сладкую парочку!
Вера вылетела из-за широченной отцовской спины и кинулась к матери, но тотчас же отстранилась.
– Мамочка, познакомься, – Алексей Осинцев…
Клавдия Ивановна улыбнулась, шагнула в сторону Алексея и подала руку.
– Приятно… Рада познакомиться.
Алексей галантно поцеловал протянутую руку, пахнущую домашними пирогами и еще чем-то вкусным.
– О, да вы хорошо воспитаны, молодой человек…
Хозяин по-мальчишечьи коротко хохотнул:
– А ты, Клашенька, как думала? Наша девочка кого попало не выберет.
– Проходите, пожалуйста, располагайтесь, а я, с вашего позволения, – к плите, – она повернулась к мужу. – Васенька, поухаживай.
В голове Алексея никак не укладывалось, как можно называть «Васенькой» генерал-полковника?!
– Как понимаю, ребята, оба в душ с дороги?
– Так точно… Однако… Моя богиня… То есть Верунчик…
Хозяин расхохотался.
– Ну, ребята!.. Вы, я вижу, зря отпускное время не теряли… Так… Оба в ванные… Там всё Клашенькой для вас приготовлено.
Алексей, покраснев, промямлил:
– Ну… это… пусть сначала Вера, а…
Генерал, а в ином чине Алексей хозяина пока представить не мог, пуще прежнего рассмеялся.
– Ха-ха-ха! Ты меня не так понял…
– Простите… А как я должен был понять?
– У нас, сынок, две туалетные комнаты – женская и мужская. Видишь, – он ткнул пальцем в одну из ближайших дверей, – табличку… тебе, значит, сюда.
От слова «сынок» на сердце у Алексея стало хорошо-хорошо, повеяло домашним, давно им забытым.
Через час все сидели в просторной гостиной, за накрытым столом: с одной стороны – хозяева, с другой – молодые. Алексей продолжал смущаться и краснеть, поэтому старался меньше говорить, чтобы не ляпнуть еще чего-нибудь, а больше слушать. Алексею показалось, что больше всех радовалась, суетливо бегая на кухню и обратно, Клавдия Ивановна. Чему именно? Только ли тому, что наконец-то вернулась любимица-доченька, о которой изболелось материнское сердце? Что-то Алексею подсказывало, что он хозяйке понравился. В какой мере? Об этом пока что судить рановато. Алексей с удовольствием ел домашнюю стряпню, запах которой и вкус выветрились из него. Казенная еда, какой бы хорошей не была, все-таки не та, несравнима с домашней.
Трапеза длилась больше двух часов.
– Хорошо, – сказал, вставая из-за стола, хозяин. – Благодарю, Клашенька.
Алексей тоже встал.
– Угощение, Клавдия Ивановна, было царское. Спасибо вам…
Клавдия Ивановна махнула рукой:
– До царского стола нам далеко.
– Клашенька, – поправив сбившуюся прядь начавших седеть ее волос, сказал хозяин, – мы уходим на мужской разговор… в кабинет, а ты… сама знаешь…
– Как не знать, – ответила она и улыбнулась. – Дело привычное.
Уединившись, мужчины устроились в глубоких финского производства креслах. Потом хозяин встал, придвинул низкий из толстого стекла с серебряным ободком столик, прошел к бару, открыл, достал стограммовые стопки из голубого чешского стекла, поставил, вернулся к бару.
– Что будем пить, Алексей?
– Полагаюсь на вас, товарищ генерал.
– Есть «Наполеон»…
– Нельзя ли чего-нибудь попроще?
– Попроще? – переспросил хозяин. – Тогда вот… Моя любимая… «Столичная»… Не возражаешь?
– Никак нет, товарищ генерал… Наш, русский напиток…
– Получается, что мы придерживаемся одних вкусов… Хорошее совпадение… Для начала знакомства.
Василий Николаевич отвинтил пробку (подобное новшество появилось недавно и пока что только в Москве), наполнил стопки до краев и опустился в кресло. Вошла, прежде постучавшись, Клавдия Ивановна с подносом в руках, поставив перед мужчинами салатники и тарелки с закусками, вышла.
Хозяин поднял стопку.
– За гостя! – он выпил до дна. – Извини, Алексей, но у офицеров принято: тостующий пьет непременно вот так.
Алексей также в стопке не оставил и капли. Потому что… Ожидая разговора, ему хотелось расслабиться и не чувствовать себя скованно. Это для старшего лейтенанта в обществе генерал-полковника трудно, но он обязан постараться.
Василий Николаевич наполнил стопки.
– Позвольте, товарищ генерал, и мне произнести тост.
– Позволяю, сынок.
– За гостеприимность семьи, с которой имел честь познакомиться!
– Спасибо… – они выпили. – А теперь передохнем чуть-чуть… – хозяин улыбнулся. – А иначе свалимся под стол, так и не поговорив по душам.
Алексей позволил себе впервые возразить генералу.
– Русских не так-то просто свалить с ног.
– Все так, Алексей, но на здоровую голову и разговор получается здоровым, – Алексей, взяв крохотный бутерброд с черной икрой и сливочным маслом, отправив в рот, согласно кивнул. А Горовой продолжил. – Конечно, мы кое-что о тебе знаем, но всего лишь «кое-что»… Дочурка не из болтливых, поэтому информацию дозирует…. А нам бы хотелось знать больше… У вас что-то завязывается серьезное, если мы не ошибаемся…
Алексей кивнул:
– Не ошибаетесь… Более, чем серьезное… С моей стороны, уж точно…
– Ну так вот… Расскажи поподробнее о себе… Сам понимаешь, одна она у нас и дороже ее у нас никого нет и уже не будет никогда… Конечно, я мечтал еще и о сыне, однако… Не получилось… Бог даст, внук появится и тогда… Да что загадывать… Не стоит… Внимательно слушаю.
Алексей выполнил просьбу. Рассказал в деталях, не скрывая ничего. Собственно, и прятать у него нечего, обычная, как сам он считает, жизнь обычного человека: счастливое раннее детство, когда был любим отцом и матерью, школа, гибель отца в Афганистане, определение в суворовское, преждевременная смерть матери, сиротство, танковое училище, которое закончил с отличием и получил красный диплом…
Парень развел руками.
– Вот, собственно, и все, товарищ генерал.
Горовой поморщился.
– Да ладно… Какой я тебе дома генерал?
– Самый настоящий, – усмехнувшись, заметил Алексей.
– Хм… Называй по имени и отчеству и этого вполне достаточно.
– Слушаюсь, тов… То есть Василий Николаевич.
Горовой тряхнул головой и на лоб упал непокорный, покрывшийся легкой сединой, чубчик. Вернув его на ему положенное место и пригладив для верности ладонью, сказал:
– Судьба, парень у тебя… – Горовой, вздохнув, наполнил «Столичной» заскучавшие было стопки, поднял свою. – Помянем, Алексей, родителей твоих… Выпьем, не чокаясь… Как говорится, пусть земля им будет пухом.
Они выпили, отставили в сторону стопки.
– Родители могут гордиться… – закусывая, продолжил Василий Николаевич. – Ты сделал себя сам и ни перед кем не в долгу… Давно был на могилках?
– Больше года, – ответил Алексей.
– Надо попроведать отца и мать… Грех запускать могилы своих предков.
– Собираюсь, Василий Николаевич.
– Когда?
– Завтра… В Свердловске – плановая посадка и дозаправка самолета… Выйду… отмечусь в военной комендатуре, что… Думаю, проблем не будет.
– Не будет, – подтвердил Горовой.
– Вот… Перерегистрирую проездные документы на следующий день…. Надо еще заглянуть, так сказать, попутно и в суворовское, и в военное училище.
– Правильно… Когда должен быть в части?
– Послезавтра… Успеваю…
– Как служба?
– Нормально… – коротко, стараясь не вдаваться в подробности, ответил Алексей.
Горовой вновь поморщился.
– И что за молодежь нынче?.. Девочку попытался как-то порасспросить о том же, а она мне также: нормально и на том поставила точку. Что значит «нормально» – хорошо или плохо?
– Удовлетворительно, Василий Николаевич.
– При оценке «удовлетворительно» раньше срока звания не присваивают.
Алексей усмехнулся:
– Иногда, наверное, и это случается.
– Скажи прямо: с желанием служишь? Не по нужде?
– Я же выполнил посмертную волю отца…
– И что с того? Волю выполнил, а, возможно, сердце все-таки не лежит.
– Что вы?!
– Я – ничего, а ты…
Алексей позволил себе прервать столь грозного собеседника, не по-армейски эмоционально воскликнув:
– Без ума от армии! Это мое и сейчас, после года нахождения в строевой части, не осталось никаких сомнений.
– Тогда – все в порядке. Главное, чтобы чужое место не занимать; служить, а не делать вид, что служишь.
Алексей кивнул:
– Понимаю, поэтому стараюсь…
– Месяца полтора назад дочурка как-то так, невразумительно намекнула и про повышение по должности.
– Есть такое… Назначен командиром роты в том же полку.
– Вот тебе на! Это уже не «удовлетворительно», а «отлично»… Служишь-то по-настоящему всего-то год и… За что заслуги?
Алексей стыдливо опустил глаза.
– Думаю, что аванс, вроде как долг, и его обязан еще отработать… Придется доказывать, что не зря, что командование во мне не ошиблось.
Горовой недовольно хмыкнул.
– Скромность – украшение офицера, но не до бесконечности. Себя тоже надо уметь ценить…
– Ценю, Василий Николаевич, но не переоцениваю.
– Не финти, понял? Жду подробности… Или это секрет государственной важности? – он громко рассмеялся. – Уж не твоих ли рук очередной военный переворот в Коста-Рики?
– Никак нет, Василий Николаевич.
Ироничный подкол Алексей понял и оценил. Он с каждой минутой общения все больше расслаблялся, чувствовал себя раскованнее и раскованнее, чему бесконечно удивлялся. Еще вчера представить себе не мог, что будет сидеть tet-a-tet и за одним столом с генерал-полковником, пить водку и свободно общаться обо всем на свете.
– В таком случае, какая проблема?
– Короче говоря…
Горовой прервал:
– Не «короче», а во всех подробностях.
– Слушаюсь… Были корпусные тактические учения… Перед моим взводом стояла задача: проявив смекалку, без потерь личного состава и боевой техники, выбить с высотки условного противника и закрепиться… Ну… Приказ взвод успешно выполнил. Вот и все. Наверное, за это и… Комполка так и сказал перед строем: за умелое руководство подразделением…
Горовой, восхищаясь, озорно щелкнул пальцами:
– Все идет к тому, что из тебя, Алексей, со временем получится неплохой вояка. Налицо – задатки. Порадовал меня, по-настоящему порадовал.
– Хотелось бы… – заметил, вновь потупившись, Алексей.
– Все в твоих руках…
– А также, Василий Николаевич, в руках судьбы, – уточнил парень.
– Судьба, сынок, вещь такая: слабаков ломает, а сильных духов, смело идущих к намеченной цели, лишь закаляет. Такие вот дела… Я слишком хорошо знаю молодые армейские кадры… То, что происходит в обществе, отрицательно влияет на их качество. Увы, но вынужден признать. Офицерство утрачивает былую славу. Многочисленные анекдоты и байки на эту тему – лишнее доказательство.
Алексей кивнул:
– Приходится слышать…. Обидно…
– А мне не обидно, мне, человеку, отвечающему за кадровую политику?.. – Алексею хотелось спросить, в качестве кого «отвечает за кадровую политику» и где конкретно, но не посмел. – К сожалению, даже мне не все в этом по силам. Учебные заведения клепают офицеров, а толку? Многие, получив дипломы, тотчас же смываются, оставляют ряды вооруженных сил. А остаются? По большей части, неудачники, для которых нет места на гражданке. Отсюда и байки… Например, такая…
Горовой стал – сочно и смачно – рассказывать…
…Из округа в дивизию пожаловали социологи. Пожаловали, чтобы исследовать морально-психологическое состояние военнослужащих, в частности, офицерского состава.
«Полковник Сердющенко, командир части, презрительно скривился, но промолчал: чтобы не накликать на седую голову очередную беду, отказался от идеи выразить своё «фэ». Однако замполиту строго-настрого наказал: «Ты мне тут ворон не лови – бди, понял?»
Подполковник Сироткин приказание принял к неуклонному исполнению. Исполняя, решил для себя, что в данном случае лучше перебдеть, чем недобдеть.
Социологи среди офицерства распространили некие анонимные опросные листы, а после заполнения собрались было покинуть пределы части, но Сироткин был начеку.
«Э, нет, – по-отечески ласково сказал он, – вы не в колхозе имени Буденного, а в строевом воинском подразделении, а посему, голубки мои, дозвольте лично мне одним глазом глянуть в опросные листы. Мало ли чего мужички сдуру могли накарябать».
Социологи согласились отсрочить убытие на пару часов.
– Подполковник Сироткин, – ухмыляясь, продолжает рассказ Василий Николаевич, – сидит и шуршит опросными листами, сидит и вслух комментирует: «Так… Отлично… Головастый… Умно отвечает… А этот… себе на уме… Вон, как заковыристо ответил: ни нам, ни вам… Философически… Не зря мужика учили… Далеко пойдет… Высоко взлетит…» Второй час пошел. Почти сотня опросных листов Сироткин благополучно переместил из стопки слева в стопку справа. И тут его острый глаз уперся в нечто.
«Это еще что за хрень? – он обратился к началу опросного листа, чтобы найти ответ на свой собственный вопрос, но там, к его несказанному удивлению, – ничего. – Эй, вы там, – в сердцах крикнул он, – охламончики! – пулей влетел один из них, ну, то есть один из помощников его. – Графолога сюда! – прибыл графолог. – Кто? – спросил он и ткнул жирным пальцем-обрубком в опросный лист. – Сколько минут потребуется?» «А нисколько, товарищ подполковник. Из вновь прибывших. Не успел забыть». «Сосунок, значит?» «Так точно». «М-да, – Сироткин недовольно качнул головой. – Беда с молодыми… Зелень… И кто же этот ублюдок?» «Лейтенант Гаврилович». «Сюда, этого подонка, не медля!»
Вот и Гаврилович. Стоит, а поджилки трясутся. Впервые перед Сироткиным и не знает еще, чем все может закончиться. Сироткин тычет пальцем-обрубком в бумагу: «Ты?!» «Я, товарищ подполковник!» «Ты что написал, а?!» «Ответил, как на духу, товарищ подполковник… Как есть…» Заместитель командира дивизии нервно бросает в его сторону опросный лист: «Читай вслух!» «Ваше социальное…» «Да, не это, дурак! Ниже!» «Сколькими языками владеете? – читает Гаврилович. – Я честно… не соврал». Подполковник заёрзал на стуле. «Ну? И что ты ответил? Читай так, как написал». «Я написал: тремями. А потом расшифровал, какими именно». «И какими же?» «В совершенстве владею русским, командирским и матерным». Сироткин бросает в его сторону ручку: «Зачеркни, олух, и сверху напиши, как надо, правильно… Диктую: в совершенстве владею двумями языками, а именно – русским и командирским».
Гаврилович исполнил приказание. «Но, товарищ подполковник…»
«Молчать, сосунок! – рявкает Сироткин, вскакивает и топает ногой. – Пора бы знать, что командирский и матерный – это один и тот же язык, – подполковник садится. – Свободен! – Гаврилович уходит, а Сироткин в след ему ворчит. – И чему в этих училищах учат? Вот раньше… Нет, нынешних учить – деньги на ветер».
Закончив рассказывать, Горовой недовольно покрутил головой.
– Дураков, извини, в армии много – должен признать. Причем, замечу, становится больше и больше. Следовательно, Алексей, командование обязано к таким, как ты, относиться особенно бережно, чтобы нам не остаться с одними тупицами.
– Василий Николаевич, в нашей части много хороших офицеров…
Горовой рассмеялся.
– Значит, Алексей, тебе здорово повезло со службой.
– Сам выбрал.
– Тем более… Ладно… По части армии мы всё выяснили… Как говорится, порядок в танковых войсках… А вот дела личные еще не прояснили… Ну, там планы, цели, стратегические и тактические задачи… И прочее. Как считаешь?
– Что, если конкретно, вас интересует?
– О, Алексей, многое. Прости, но я, повторяю, отец, а потому обязан знать все определенно… Ты уже не ребенок и не юнец, а мужчина, который видит перспективы… Я в смысле семейной жизни… Девок нынче много, а ты жених видный. Быстро приберут к рукам. Не успеешь и опомниться. Что скажешь? Хочу знать, что думаешь по этому случаю?
Вопрос ожидаем. Вопрос неизбежен и он должен был всплыть в их мужском разговоре – это Алексей прекрасно понимал. Но, с другой стороны, он не готов к чему-либо определенному и считал пока преждевременным делиться планами; ему не хотелось выглядеть болтуном, который, не обдумав, сразу ляпает, а потом отказывается от произнесенного когда-то, идет на попятную. Серьезный мужчина тем и отличается от легковесного вертопраха, что готов всегда нести полную ответственность как за сказанные слова и данные обещания, так и за практические действия. Алексей считает: мало того, чтобы спешно выразить благородные свои устремления; важнее не забывать напрочь об их осуществлении. Романтичность для женщины первична, а для мужчины вторична; мозговая деятельность, здравомыслие – вот что первично для сильного пола. Не мужчина, а дурак, если искренен в своих чувствах и не способен скрыть эту искренность. Хотите поумнеть? Тогда срочно научитесь прятать природную искренность за лоском вежливости.
После паузы, в течение которой промелькнули все эти мысли, Алексей заговорил:
– Если честно, Василий Николаевич, не думал всерьез об этом…. Наверное, рано… Еще не так тверда почва под ногами, чтобы брать на себя ответственность за другого человека…
– То есть? Отвечать за роту солдат – это не рано, а за семью…
– Не сопоставимое… Молод еще… Нет своего угла… Денежное содержание не то, чтобы… Как только почувствую себя готовым, так сразу… Также про глубину чувств не должен забывать, то есть про любовь… А иметь всего лишь гарантированную постель – не мое. Женюсь, но только на любимой.
– Так-так-так… Если правильно понял, на твоем горизонте нет подходящей кандидатуры… Иначе говоря, не встретил на своем пути любовь.
– Не совсем…
Горовой нахмурился.
– Не понимаю… Сделай одолжение, объясни.
Алексей покраснел: не хочет, но ему придется приоткрыть душу, впустить внутрь пока еще чужого человека. Чревато, но что делать?
– Если вы настаиваете…
– Именно: настаиваю.
– Говоря вашими словами, Василий Николаевич, подходящая кандидатура появилась, даже более чем подходящая, но…
Горовой догадывается, кого Алексей имеет в виду, однако не понимает, в чем проблема, поэтому спросил:
– Что еще за «но»?
– Не уверен, что любовь…
– С твоей стороны или?..
– С той стороны… Я-то люблю и еще как люблю! А вот… Кто я такой? Без роду и племени…
– Кто тебе дал право так говорить о родителях? – возмутившись, сердито спросил Горовой. – Как я понял, ими должен гордиться… Вон, отец твой, голову положил…
– Не в этом смысле я…
– А в каком же, молодой человек? – ядовито усмехаясь, с откровенным сарказмом спросил Горовой.
– Я – из простых, а она… Понимая, полюбил и… Любовь, как какая-нибудь хворь, настигла, навалилась внезапно, поэтому и избавление от нее, выздоровление (предвижу) пойдет мучительно долго, с болями и страданиями.
– Господи! – воскликнул Горовой. – Что за чушь несешь? Как возможно, не успев насладиться этим чувством, проверить временем, уже говорить о каких-то там «хворях» и «избавлениях»?
– Василий Николаевич… я запутался.
Горовой недовольно замотал головой:
– Не пристало гвардии старшему лейтенанту выглядеть великим путаником. Давай распутывай…
– Да, но вот…
– Ходишь, сынок, вокруг да около, но я спрошу тебя прямо и ответь честно: намекая на некую любовь, кого имеешь в виду?
– Замечательную девушку…
– Ответ не принимается: назови, кто она?! Не та ли, которую недавно назвал «моей» и «богиней»?
– Д-д-да, – с трудом выдавил Алексей.
– Но, молодой человек, я тогда понял так, что имелась в виду моя дочь… Это правда или я ошибся?
– Вы… не ошиблись, Василий Николаевич.
Горовой покачал головой.
– Ну и дела…
– Прошу у вас прощения…
– За что, Алёша?
– Что вот так получилось…
– Получается: тормозит неуверенность, что тебя любят?
– Так точно.
– Искренне считаешь, что тебя не за что любить такой девушке, как моя дочь?
– Так точно.
– Парень, ты не здоров… Очевидно, перегрелся на южном солнце.
– Нет, я здоров…
– Как бы не так! Мелешь, извини, всякую хрень.
– Откуда вам знать?
– Оттуда, парень: свою девочку знаю, как свои пять пальцев… Давно чувствую, что, как говорили в старину, девка по тебе сохнет.
– Возможно, но не уверен, что по мне… Она – красавица, а я таежный медведь.
Горовой в который раз громко расхохотался.
– Ты и комплексуешь? Такого, как ты, «медведя», каждой бы девчонке. Верунька моя – девчонка самостоятельная, возможно, излишне суха и сдержанна, к тому же, чего не могу отнять, горда, но… В женской красоте скрывается великая сила, но без гордости она не имеет смысла, потому что становится уж слишком доступной.
– Согласен… Но все равно не уверен…
– А ты мою девочку об этом спрашивал?
– Нет.
– Давай спросим… Прямо вот сейчас… А?… Я позову и… Не против? – Алексей промолчал. – Понял… Иду за дочерью… Чего откладывать и оставаться дальше в неведении? Сейчас все и выясним. Интуиция мне подсказывает, что… Нет, не будем забегать вперед.
Горовой встал, открыл плотно закрытую дверь кабинета и крикнул:
– Сюда, Верунька! Мужчины тебя хотят видеть.
Вышла хозяйка.
– Что случилось?
– Клаша, ты – потом-потом.
Хозяин вернулся в кресло и откинулся на спинку, сложив на груди руки. Вошла дочь, остановилась, оглядела стол, потом мужчин, стараясь по их лицам догадаться, для чего ее позвали. Потом прошла к отцу и прижалась, обвив шею своими красивыми ручками.
– Что, папуль?
Отец, чуть-чуть отстранив от себя дочь, стал глядеть ей в лицо.
– Алексей, вот тут, сильно сомневается… насчет тебя… Он мне признался, – парень опустил глаза в стол, – что влюбился в тебя и теперь места себе не находит…
– Да? Я что-то всего этого не заметила, – покрывшись румянцем и посмотрев в сторону парня, – сказала она.
Не поднимая глаз, Алексей тихо сказал:
– Это, моя богиня, абсолютная правда.
– Странно: мне ни слова, а отцу…
– Ты и так знаешь.
– Откуда?
Горовой решил дело довести до конца и окончательно прояснить ситуацию.
– Короче, доченька: Алексей тебя любит, а ты его?
Вера приникла к отцовскому уху и что-то горячо прошептала, а потом из глаз ее закапали на щеку отца крупные слезы.
Отец притянул дочь, крепко прижал.
– Чего плачешь, дурочка? Радоваться надо, а ты… Алёша, видишь ли, сомневается, поэтому прошу повторить вслух все, что ты прошептала мне.
– Люблю…
– Нет-нет, давай все, что мне сказала.
Вера, по-прежнему смущаясь, подняла мокрые от слез глаза и, глядя на парня, повторила:
– Алёшенька, я сильно-сильно люблю… Буду всегда любить!
У парня онемел язык, поэтому промолчал, хотя грудь разрывало бесконечное счастье и рвались наружу слова благодарности. Ему также очень хотелось заплакать, но разве имел он, мужчина, на это право?
Горовому все ясно.
– Итак, вижу двух любимых и любящих молодых людей. Верунька, ты можешь быть свободна…
Алексей вскочил с места.
– Ни в коем случае!
Горовой поднял на него глаза.
