Геннадий Мещеряков
Повесть «Иван воскрес, или Переполох в деревне», рассказы, стихи. Только в этой книге и нигде больше
Глава третья
– У нас все люди разные, как в сумасшедшем доме. Так глава нашей сельской администрации Ухватов говорит. Он там завхозом работал. Тронутых умом кашей из отходов проса кормил. Разница с пшеном небольшая, а навар агромадный. Купил себе аномаль. Этот пустырь – до Узеня прям. Все боялись там строиться. Я сам с колокольни видел, как на него садилась летающая тарелка, похожая на чугунок. Из нее выскочило чудище, и поскакало, поскакало к речке, где резвились русалки, которые, поговаривают, главу администрации часто навещают, но с этим я не соглашусь: как они без ног передвигаются, хотя… могут: у главы в огороде густая трава посажена, по ней – тольки скользи, отталкиваясь, руки – то у русалок есть.
– Ты случайно, Кузьмич, не перебрал в тот день: небылицы рассказываешь. Где русалкам в Узене жить, я его за деревней свободно перешел, в самом глубоком месте воды – до пупка.
– Там брод, а ниже по течению ты, хоть и двухметровый, с головой уйдешь.
– А тарелка летающая? Давно бы ваши Выселки стали знаменитыми. А так – глухая деревенька с речкой – ниткой.
– Нисколько не глухая, однова у нас одних писарчуков из газет было больше, чем петухов. Был даже профессор – уролог. От Ухватова не отходил ни на шаг. Боялся, наверное, что пропадет в огороде, там, говорит, дыра в мир усопших. Я все же сомлеваюсь, что не оттуда ты прибыл? До непостижения похож на нашего Ваньку.
– Согласен, похож, но ведь у меня есть паспорт, где указано место рождения, и совсем это не чудесно – аномальные Выселки.
– Слушай, Вань, пусть будет так, как ты говоришь, хотя я в этом сомлеваюсь, а давай Ухватова разыграем. Сбесится пуще оттого, что у него в огороде вход в мир усопших.
– Хочешь сказать, что я буду этому ярким свидетельством?
– Конечно, все село поставим на уши, – Кузьмич хохотнул, – ежели уже не поставили. Прасковья, чай, уже давно разнесла весть о твоем возвращении по всей деревне, не такая уж она и большая.
– А куда нам теперь деваться, врать так в унисон даже твоему урологу, – улыбнулся Петров.
– Ты не умничай, наш Ванька проще куда был, на тракторе, да на скотном дворе тольки и работал.
– А я в ином мире университет окончил, – с нахальцей ответил Петров.
– Эко ты как?
– А чтобы ни у кого никаких сомнений не было. А Ухватова так разыграем, поверит, что сам в ином мире родился. Кстати, есть у него жена, дети?
– Привез одну из сумасшедшего дома. Красивая, но, кажется, не долечилась до конца, ночью, особливо, когда полная луна, пляшет голая во дворе. Забор у главы высокий, а мне с колокольни все видно. Может, и еще когда пляшет, я не вижу, бываю, пьян и не слезаю с колокольни, убиться на хрен можно.
– А если она любит танцевать в уединении, под звездным небом?
– Доказательств умопомрачения много, зачем она варит и ест кожуру картошки, которой у нас полно. А недавно я встретил ее с прохудившимся ведром, из которого сильно текла вода. Нет что ли у главы администрации цельных ведер, спрашиваю. Милка, так ее зовут, отвечает, что есть, просто ей интересно, скольки раз придется сходить к колодцу с худым ведром, чтобы наполнить водой бочку. Да, откровенно и сам Ухватов того, не совсем ладит с головой. Тольки Ванька смотри никому не говори, что узнал об этом от меня, особливо урологу Мерцалову, вместе с главой вход в иной мир ищет, профессор, а болтун, разнесет по всей научной кампании.
– Наверное, профессору – уфологу. Урологи изучают совсем не звездную, а мочевыделительную систему, – поправил Иван.
– А, тольки одной буквой разнятся, да и трудно запомнить, – махнул рукой Кузьмич.
– Не соглашусь, ты особенный, ближе других к звездам сидишь, поэтому в уфологии разбираться должен лучше.
– Я и разбираюся. У главы точно вход в иной мир. Пришла к нему раз училка Петухова – Кочетова, и не вышла из подворья. Куда делась? У него детей нет, чтобы учила на дому. Намедни тож, Веревкина, дояркой раньше была, кровь с молоком баба, из – за нее трое в сенокос чуть друг друга на вилы не насадили, хотя надо бы, все трое были без мозгов и такие курносые, что Веревкина вешала им на носы что придется, даже тапочки для просушки. Так вот, и она застряла у главы.
– Он не курносый? Вероятно, еще что-нибудь сушит? – пошутил Петров.
– У него рубильник, как у тебя, с горбом, все соскочит. А ежели всерьез, и Ухватов их в другой мир отправляет? Страшновато, отчего даже в деревянной ноге дрожь. Но с тобой к нему пойду, сам, чай, оттуда.
– Оттуда, Кузьмич, оттуда, мы же договорились.
– Ох, будет потеха, нутром чувствую, все с аномалью связано, надо убедиться, иначе от научных размышлений можно попасть в артель умалишенных.
– Намного, Кузьмич, опаснее попадать в артель инакомыслящих, а быть дураком проще, что с него возьмешь?
– Верю, Ваня, вот и притворяются многие, что с дурцой, увидим, небось, обходя дворы.
Забор, огораживающий поместье Ухватова был высоким, Кузьмич, даже подпрыгнув, не доставал до его верха рукой, хотя это объяснимо: отталкивался он одной ногой, взлетая, если можно так сказать, сантиметром на 15 – 20.
– Ты чё видишь, Вань, за забором? Я не прыгну высоко: нога одна намного короче. Использовать заготовки Пахома не могу, он ростом ниже меня, и болванки его тоже короче.
– Понимаю, Кузьмич, объяснил доходчиво. А что вижу во дворе? Женщину с распущенными волосами, танцует перед зеркалом, голая.
– Это Милка, жена Ухватова, – сказал Кузьмич, – как войдем во двор, ежели она голая?
– Просто, постучим, она оденется и откроет дверь. А если самого хозяина нет, еще лучше. Сумасшедшие не врут, и она объяснит пропажу твоих Петуховой – Кочетовой и Веревкиной.
Действительно, Милка, у которой, определенно, было все, что нужно, и ничего лишнего, открыла дверь сразу, только они постучали, и еще застегивала верхнюю пуговицу халата.
– Здравствуй, красавица, мы к Петру Петровичу. Случилось то, что мы все ждали, вот Ванька Петров с того света вернулся, там бога видел и архангелов, цельных четыре года в мире усопших обитал. Встречал и выселенцев, кто недавно помёр, а те, кто давно, в садах чудных обитают, и домой не спешат. И правильно, че у нас делать – от самогонки все яловые ходят. Вот позвал Ивана к вам, как твой хозяин обрадуется, что по ту сторону тоже живут, и есть туда вход. Даже страшно становится: теперь доказано, и доказательство вот рядом стоит, двухметровое, что вход этот – в наших Выселках. Какая дамка для Петра Петровича. Он же каждое собрание начинает разговорами об иных мирах, в которые есть вход. Так, где сейчас Петр Петрович?
– Подожди, Кузьмич, у меня возникает сомнение, а Ванька ли это Петров? Где усы? И нос, кажется, стал чуть длиннее. Я, правда, видела его только в гробу, не успела: Петр Петрович в день похорон привез меня в ваше село.
– Он, он, не сомлевайся, а усы сбрить можно и вострой косой.
– У нас, Кузьмич, в ином мире и парикмахерские были, и косметические салоны вот для таких красивых женщин, как госпожа Мила.
Зарделась жена Ухватова, шире распахнула дверь:
– Заходите, пожалуйста, будете самыми желанными гостями, а Петр Петрович как раз сейчас выпил стакан свиной мочи и находится в хорошем настроении.
– Свиной мочи? – вырвалось одновременно у Петрова и Кузьмича.
– И я сначала недоумевала, но он объяснил, что, если выпьешь 200 граммов свиной мочи, передвинешься на 200 лет во времени назад. И я попробовала, и не согласилась с ним: во времени передвигаешься, наоборот, вперед – перед глазами носятся какие-то космические корабли, пролетаешь даже через солнце.
– И не сгораешь? – улыбнулся Иван.
– Не успеваешь, чай, скорость – то агромадная, – поддержал женщину Кузьмич, и осторожно взяв ее за руку, добавил: – Ежели Петр Петрович сейчас отдыхает, ты нам расскажи, Мил, о русалках и летающей тарелке, похожей на чугунок, которая садилась на вашем заднем огороде, я их сам видел.
– Эта неопознанная летающая тарелка давно опознана, и, хотя пьяному с колокольни все может показаться, ты прав, похожа она на чугунок. Петр Петрович ее сделал, приспособив маковку от старой разрушенной церквушки в Ежах. Обтянул ее кожей, чтобы легче была, и летает. Правда, пока с берега речки, на которую сам тарелку закатывает. Зато с берега, прям, летит. Хорошо, не очень высоко, задавил бы купающихся девчат, которых ты принял за русалок. А если был на парах…
– Ладно, ладно, на парах, городская ты больно, Милка, а вот скажи, куда подевались пришедшие к вам Петухова – Кочетова и Веревкина, я не видел, чтобы они от вас уходили?
– Они готовятся к полету на Марс и находятся в замкнутом помещении.
– В замкнутом? – переспросил Кузьмич.
– Да, в погребе, едят, в основном, морковь, в ней много витаминов и пьют свою осветленную реактивами мочу.
– И терпят? – уже переспросил Петров?
– И я бы терпела. Петухова – Кочетова и Веревкина сейчас нигде не работают, а Петр Петрович им платит по сто рублей в сутки.
– Я бы тоже согласился, ежели бы пить за деньги не мочу, а самогон, – хихикнул Кузьмич.
– А ты обратись к Петру Петровичу, возможно и для тебя он найдет испытание, нужное для полета на Марс.
– Нет уж, Милочка, испытание у меня есть: на высоте сижу, и водочку пью в разряженном состоянии, правда, бесплатно. Ладно, не вовремя мы явились с того свету, как отойдет от мочи глава, сам прибежит к нам, такая для него дамка. Ты тольки сразу расскажи о ней, и прибежит. А нам с Иваном разреши хоть краем глаза взглянуть на ваших испытателей, ведь героями будут, ежели выживут.
– Да, испытание сложное, и худшее может быть. Пойдемте, покажу, – и она повела их к сараю, в котором находился погреб. И что увидели Иван с Кузьмичом? Обе женщины лежали на надувных матрацах с распущенными волосами и открытыми ртами. Рядом стоял ящик с морковью, и пахло мочой. Увидев Ивана, бывшего своего ученика, Петухова – Кочетова еле слышно спросила:
– Уже свершилось, мы в раю, Вань?
– Как представитель иного мира, я прерываю ваш эксперимент, иначе вы его не закончите, и скажите Петру Петровичу, чтобы заплатил вам обещанное полностью, без вычетов. На Марс лететь уже не надо, я там побывал, что может подтвердить Рылов.
– Вот, возьмите, – бросил им кусочек завалявшегося в кармане пряника Кузьмич. – Дней пять пейте тольки молоко, иначе окочуритесь, особливо Веревкина, у которой начал вываливаться язык.
– Все, выходите, решение оттуда, – показала рукой вверх Мила, – и не волнуйтесь, все будет сделано так, как говорит Иван Петров. Я гарантирую это, как жена главы.
Глава четвертая
Не успели отойти от дома Ухватовых, как с другой стороны улицы к ним свернула небольшого роста женщина в норковой шубе. Лоб ее и щеки были в глубоких морщинах.
– Не удивляйся, – сказал Кузьмич, – это бабка Фима, ей вторая сотня годов пошла, но тоже ударилась в бизнес. Да, я же тебе рассказывал, как она откормила в глубокой яме зашедшую с вешней водой рыбу и сдала ее в магазин за деньги, которых хватило на шубу, и носит ее.
– Сейчас тепло, жарко даже в рубашке, – удивился Иван.
– Не расстается бабка Фима с шубой от счастья: раньше ходила в телогрейке. Ты ее поприветствуй, на меня она в обиде.
– Чем перед ней провинился?
– Да, пошутил я. У нее на лбу постоянно пот, который она вытирает платочком. Мол, хорошо ей, и стирает его одновременно. Это я о морщинистой поверхности лба упомянул – стиральная доска, да и тольки.
Бабка Фима долгов всматривалась в Петрова.
– И, взаправду, Ванька, не врет Пелагея.
– Здравствуй, здравствуй, баба Фима, действительно это я, вернулся с того света, а дверь тут рядом: выходи свободно. Знаю, что ты коммерцией занялась, рыбу выращиваешь.
– Отколь знаешь?
– Ты забыла, откуда я, и обо всех всё знаю.
– Не поверишь, Вань, тебе тольки скажу, не этому сычу, смотрит все время с колокольни и похабит всех. Раньше, я тольки родилася, церковь тут стояла. Осталась колокольня. Окрест – то их нигде нет, тольки у нас в Выселках. А он на ней пьет. Срам. Греховодник. Так вот, Ваня, белуха ко мне во двор зашла. Жрет зерно, уже у правнука беру, и не хватает. Приходи, глянешь, – бабка Фима улыбнулась так, что растянулись мехами гармошки ее морщины на щеках, – и там, где ты был, в усопшем мире, нет, чай, таких агромадных. Поможешь ее на куски разрубить, когда сдавать буду в магазин.
– Конечно, баба Фима.
– А какая она, Вань, вкусная, хошь?
– Очень, она, как стерлядь, только действительно огромная.
– А я, – сконфузилась бабка, – никогда не ела стерлядь, тольки карасей, да щук, их в Узене завсегда лавили – обожраться можно.
Бабка Фима вытерла платочком лоб и погрозила сухим черным пальцем Кузьмичу:
– Ишь ты, стираю эдак я платок, надо же, Вань, додумался. Проживет стольки лет, у самого лоб бороздами покроется. После ста лет годы как трахтор пашут. Но он стольки не проживет, раз уже падал с колокольни. Хотя жалко мне яво: с одной ногой, думать теперь чем, – этими словами бабка показала, что тоже была из задорных Выселок.
Раздалось кудахтанье, над забором небольшой хаты взлетела курица, следом, еще выше, вспорхнул петух. Можно было заметить, что вместо одной ноги у него прутик, наверное, из той ольхи, что росла у самой калитки.
– Это что еще за явление народу, – вырвалось у Ивана, – зачем петуху деревянная нога, если его можно в ощип.
– Вот вам с Фимой и пример нашей работы, которая завсегда с дурцой. Хотя в этом случае она имеет понятливость. Хозяйке жалко петуха. Кто будет топтать кур. Она сама лет двадцать живет вдовой.
– Так, посади клушку на яйца, и будут петухи, это мужика не высидишь в гнезде, а кочета можно.
– Ты, Вань, не прав. У меня на кровати спит кошка и сейчас, а она умёрла давно. Я чучелу из нее сделала – Пахом помог. Он у нас рукодел, как живая, если бы еще и мурлыкала. Пахом обещал голос ей приделать, но пока тольки попискивает…. А первая-то прибежала к тебе, Вань, зачем? Не видел ли ты там, на небе, моего Васятку, помнит ли он меня, али забыл, не встретил ли там каку ангельшу с крылами?
– Нет, баба Фима, к сожалению, не видел. Он умер у тебя когда?
– Годов пятьдесят прошло уж.
– Вот видишь, я еще к тому времени не родился, нет, не видел я его.
Огорченная старушка расстегнула на шубе пуговицы.
– Жарко тебе, наверное? – спросил ее Петров.
– А как я оставлю дома таку шубу, а сопрут, зимой, в чем ходить? У Пахома, вон, борова увели. Надели намордник и увели.
– Не намордник, а противогаз, Пахом сам приучил к нему Борьку. Бывало, наденет ему на голову противогаз, и ходят вместе по деревне, всех веселят, мальчишки даже с уроков сбегали. Вот и увели в этом же противогазе. Потом бросили его за околицей. Граня нашла. Тебе ровесница, а видит лучше правнука Вовки, в первом классе он учится.
– Это почему? Вовка, чай, тоже без очков ходит, и скольки раз нитку в иголку мне вздевал.
– А что же тогда он букварь сам не читает, Гранька ему слоги выводит: ма-ма, дя-дя…
– Я же говорю, Вань, что Кузьмич не способен к аналитике, ему бы похабить кого. Вовка еще читать не умеет, сентябрь тольки. Чай, к весне научится. Весь в своего папашу, стенгазеты, вон, какие пишет, с рисунками.
– Аналитик мне нашлась, где услышала такое слово. Какие рисунки. На день победы нарисует звезду ежели – и ту с плаката сводит.
– Не ругайтесь, пожалуйста, лучше посмотрите на темное облако над вашей колокольней. Откуда оно взялось, как живое, все время меняет форму, – перебил их Иван.
Бабка Фима испуганно перекрестилась:
– Кипящая туча, отколь она?
– Подождите, подождите, – всмотрелся в черное облако Кузьмич, – Это же птицы, тысячи птиц, чай, со всей степи собрались. А вдруг они тоже из другого мира вырвались. Такого тут у нас еще не было, чтобы как жидкий деготь. А если облепят? Все, бежим обратно к Петру Петровичу, схоронимся.
– Не бойтесь, это же галки собираются в стаи перед перелетом, – успокоил их Иван.
– Галки-то, галки, а отколь их стольки набралось? – баба Фима придвинулась поближе к возвышающему над ней Петрову.
– Я и говорю, из того мира, да, не было у нас стольки галок, ну, облепят какой вяз, а тут всю деревню облепят, – ответил Кузьмич.
Петрова одолело желание еще больше разыграть высельчан, укрепить их веру в свое чудодейственное возвращение, и он произнес:
– Да, летали там, в загробном мире, такие стаи, но не над райским садом, а ближе к чистилищу, и вполне возможно, они ворвались в заволжскую степь через портал, так называется вход в иной мир.
– Вот бы райские птицы к нам прилетели, я бы одну оставил на колокольне. Пусть поет мне песни. Или они, Вань, тольки гогочут, как наши лебеди?
– Они, Кузьмич, могут даже говорить на разных языках. Но как бы ты поймал птицу?
– Да, просто – сеткой: так я ловлю синиц.
– Он их, Ваня, продает в Ежах на базаре. Отколь бы деньги брал на сахар для самогонки.
– Отколь, оттоль, все ей надо знать.
– Смотри, Кузьмич, к колокольне стая повернула, часть птиц садится. Устали, наверное.
– Вот бы поймать птичку, Вань, тогда, как пить дать, наши Выселки будут центром земли. А ты, паритет – авторитет, – Кузьмич первый раз так умно обратился к старушке, – давай, топай отсюда, а то, действительно, спаришься в своей шубе, солнце сегодня прям жарит. А лучше сходи к Софье, жене Ивана, пусть тольки не обмочится от радости, или что хуже, не умрет. Начинай постепенно говорить, с намеками.
– Ой, ой, и правда, Прасковья наверняка уж всем насплетничала, побегу, можа еще успею, – бабка, сняв шубу и перебросив ее через руку, пустилась вдоль по улице, не замечая шипящих гусей, которых всегда побаивалась.
– Скажешь, Вань, что ей сто лет. Как молодая бегает. Завсегда так: ежели весточка с перцем, баба обо всем забывает и ничего не видит перед собой, лишь бы первой ее размолвить. А ты, – Кузьмич взял Петрова за руку, – взаправду что ль пришел с того света, или мы чудим как договорились?
– Опять сомневаешься? Разве могут быть похожими стопроцентно один человек на другого? И у близнецов есть разница. Нет ее, если сравнивать себя с отражением в зеркале.
– С самим собой, хочешь сказать.
– Несомненно. Поэтому можно сделать один вывод, не буду говорить какой, сам решай. – Петров решил идти до конца в разыгравшихся деревенских фантазиях, направить и Кузьмича по выбранной в ней тропинке, другими словами, заморочить и ему голову адекватными рассуждениями о его возвращении из мира усопших, чтобы невероятное стало очевидным для всех высельчан. В подобной крутой и прикольной ситуации он никогда не был, ощущал такой несравненный драйв, что самому стало казаться, что он пришелец. А ведь действительно так. Жил на севере за полярным кругом, где тюлени и моржи, где мерзлоту освещало полярное солнце, где по льду и в небе степенно шагала с медвежонком медведица. Без преувеличения, действительно иной мир….
– А галки, Кузьмич, исчезли так же внезапно, как и появились. Прав ты, оттуда они, и портал здесь у вас в Выселках, – Иван хлопнул старика по плечу, тот даже присел.
– Потише, буйвол, у меня же не две ноги, а одна. А ты и Гитлера, чай, свалишь, осанкой нисколько не уступишь ему. Да, и Портосу не уступишь, хотя он силищи необыкновенной. Помнишь их? – проговорил лукаво, с хитринкой Кузьмич, вероятно, еще не верил в воскрешение Ивана.
– Конечно, помню. Только в Выселках дают такие броские прозвища и животным, и людям.
Кузьмич посмотрел на выгоревшее за лето небо, в котором птичье облако словно испарилось, и зияла одна пустота.
– Интересно, ничего нет, было – и нет. Воробей бы хоть пролетел. Давай – ка, Ваня, изменим маршрут, то есть пойдем в другую сторону деревни. Прасковья, думаю, туда еще не добежала.
– Нет, Кузьмич, помилуй, я чересчур много выпил и, если разрешишь, часок – другой вздремну на твоей колокольне, матрац там есть. А ты погуляй, если хочешь, потом меня разбудишь.
– Как хошь, часок погуляю, а там продолжим наше знакомство с Выселками. Посмотри – ка, чё делают наши экстремисты?
– Экстремалы, вероятно, Кузьмич, тут самое место для поднятия адреналина.
Перекидной мост через речку был старым и давно обвалился, в самой середине. А доски по краям настила остались крепкими, выдержат и Гитлера. Вот и соревнуются здесь местные мотоциклисты, перелетая с разгона через проем, длиной метра четыре. Для удобства и большего эффекта один конец досок задрали. В тот момент летели над речкой парень с девушкой, которая привстала на заднем сидении и, сделав сальто, плюхнулась в воду. Когда она, испачканная тиной, речка – то мелкая, выбралась на берег, Иван спросил:
– Не страшно вот так кувыркаться между тросов, да еще на скорости?
– На Марсе может быть страшнее, вот, готовимся к полету на соседнюю планету. У нас все так давно кувыркаются, а зимой, если она снежная, прыгаем в овраг.
– Можете разбиться без специальной подготовки.
– А мы, дядя Вань, я вас узнала, ведь соседка ваша, готовимся под руководством Рылова. Он у нас кружок марсоведения ведет.
– Лихая ты, Нюрка, в прошлом году спрыгнула с самолета над прудом с зонтиком, и этот, разбрасыватель удобрений хренов, ну, летчик, разрешил тебе. Тоже видать член кружка Рылова? – вставил Кузьмич.
– Конечно, он же нашу школу кончал, Полынин его фамилия.
– Вы и телескопом Рылова пользуетесь? – поинтересовался Петров.
– А как же. Он лекции нам читает, подтверждая слова показами ландшафтов Марса. Вчера даже сенсация произошла: каменный идол к нам голову повернул, аж, все перепугались. Круто! Теперь еще выше и дальше будем прыгать. Вовка, вон, хочет через крышу склада перелететь, приделав к мотоциклу крылья. Он еще раньше их сделал, и уже опробовал, правда, неудачно, но, говорит, усовершенствовал крылья, и теперь все будет окей.
– Отвлекись – ка от прыжков, Нюрка, ты забыла, что Ивана давно нет, он помёр, а разговаривает с тобой, почему? – сказал Кузьмич.
– Так, я все знаю, Рылов тут был, и рассказал, что дядя Ваня вернулся с того света через портал, который в наших Выселках. И мы свободно можем теперь в иной мир попасть. Поэтому и тренироваться будем еще усерднее.
– Молодец, соседушка, так и действуй, а мне надо отдохнуть, длинным был обратный путь, через Марс, – готов был засмеяться Петров, но сдержался.
