Гектор Шульц
Мой друг – домовой
Глава третья. Внезапная находка.
Так и началась моя жизнь с новым соседом. Он – барабашка. Он же полтергейст, он же дух неупокоенный, он же домовой. Я зову его Нафаня, ибо от его истинного имени можно зубы сломать.
Будучи небольшого роста, Нафаня напоминает собаку породы «мопс». Те же большие глаза и рот, как и страсть к храпу. А еще у него на шее болтается розовая соска. Старая и повидавшая многое. Где Нафаня ее взял или украл неизвестно. Но он категорически не желает с ней расставаться, даже когда укладывается спать в шкафу или в кресле. Кровати домовой категорически не признает, называя «буржуйскими штучками».
А еще буйный дух любит тяжелую музыку, и когда я включаю один из альбомов нежно любимой мной группы «Удавка», Нафаня мотает лохматой головой в такт жестким риффам и довольно лыбится. Забавно, но его циничный сволочизм порой сменяется добротой, малоподходящей для каноничного домового. Конечно, у Нафани бывают трудные дни, когда он ходит букой и постоянно ругается, а то и комментирует каждое мое действие в особой, язвительной манере. Но в целом он вполне сносный сосед, учитывая, с кем порой приходится снимать квартиру. Самое странное же было в том, что Нафаня не мог сказать ничего путного о своем происхождении.
Я выяснил, что домовой это просто душа, оставленная Богом на земле, чтобы следить за местом или за определенным человеком. Но дух ничего не помнил из своей прошлой жизни. Он лишь сказал, что сам выбирает, показываться человеку или нет. Правда, чем его так прельстила моя персона, непонятно, а сам домовой на этот вопрос предпочитает отмалчиваться и загадочно сверкает глазами. Кроме меня видеть его могут дети до определенного возраста и домашняя живность.
Польза от него тоже есть. В квартире не текут трубы, мусор исчезает мгновенно, везде порядок и чистота. Пока Нафаня не впадает в запой. В эти моменты лучше никого домой не приводить, ибо злой дух начинает негодовать и может запустить в голову гостю ночной горшок, в котором стоит его любимый кактус.
Моя жизнь с Нафаней похожа на сериал, что в изобилии крутятся на сотнях телеканалов. Только мой сосед – злой дух. Все реальнее некуда. И так получилось, что именно я помог духу найти одну крайне занятную вещь, проливающую свет на историю его появления.
Дождливым субботним утром, когда весь прогрессивный люд мирно отсыпался в своих кроватках, отходя от рабочей недели, Нафаня надоедливо теребил мою руку:
– Хозяюшко. Хватит дрыхнуть. Бидный Нафаня продрог, бидный Нафаня оголодал и питался одними тараканами.
– Отстань, жутька! Я сплю. Выходной же. Иди и возьми себе в холодильнике морковку или сосиску, – сонно пробурчал я.
– Едрить тебя, барин! – взбеленился домовой. – А ну как я тебе мусора в кровать накидаю, или льда пойду из морозилки нагребу? По-хорошему прошу! Накорми Нафаню!
Я уже проснулся и, хмуро посмотрев на духа, побрел в туалет. Нафаня, как верный пес, остался караулить около двери, периодически царапая её коготками.
– Андрейка, хвать тебя за ногу да головой об стену! Ты что вчера ел? – ехидно прогудел из-за двери барабашка.
– Отвали, Нафаня. Отвечаю, я священника позову, чтобы он обряд экзорцизма провел. Только на сей раз удачно. Надоел ты уже, – зевнул я, когда старенькая газовая колонка достаточно нагреет воду для умывания.
– Священники мне не помеха. Я крещенный и в Боженьку верую, – не унимался дух.
Когда я вышел из туалета, смерив гнома тяжелым взглядом, Нафаня, взвизгнув, помчался следом на кухню. Кто бы знал, какого соседа я себе найду, умер бы от зависти.
– Что ты хочешь, бабай? Салфетку сопли подтирать?
– Сам ты бабай. И нос у тебя огромный. И глазки поросячьи, – Нафаня обиженно закусил толстую губу, поглаживая свою соску, висевшую на груди. Однако с кухни никуда не ушел, лишь злобно засопел.
– Я просто спать хочу. А тут ты надоедаешь, – вздохнул я. – Так чего ты хочешь?
– Андреюшко, я хочу яишенку с салом на сковороде каленной. Да с перчиком душистым, – понесло вредного духа. Глаза Нафани затуманились, а из рта на подбородок стекла тягучая слюна.
– Каков гурман. Сейчас будет. Там, кстати, под раковиной подтекает. Глянь по дружбе, пока я готовлю, – я не остался в долгу, зная, что Нафаня за яичницу сделает все, что нужно. Все-таки полезно домовых держать в узде.
– Не вопрос, Андрейка, – вредный дух знал, что я не люблю такого обращения, но сдерживался крайне редко, предпочитая язвить напропалую.
– Назовешь меня Андрейкой еще раз, я тебе в яишенку горчицы добавлю, – Нафаня горчицу люто ненавидел и корчил такие морды, что голливудские комики удавились бы от зависти.
– Твоя взяла, – буркнул домовой и поплелся в ванную устранять поломку, попутно почесывая свой мохнатый зад.
Яичница весело шкворчала на сковороде. Тучи разошлись и в окно било яркое солнышко. Я цедил горячий кофе и улыбался, наслаждаясь утром. Пока из ванной не явилось нечто, возмущенно сверкая глазами. Нечто было в паутине, грязи и мазуте.
– Нафаня! Ты где так изгваздался?!
– Молчи, аспид, – Нафаня в кои-то веки был серьезен. – Там труба прохудилась, гнилая вся. Нужно новую ставить. Вот ее купишь, и я все починю.
– Не ребенок, а золотце. А я тебе яичницу сделал. Твою любимую, на сале с перцем. Без горчицы, – я решил-таки порадовать домового, который выглядел необычайно жалко и, грустно шмыгая носом, пытался очистить от грязи соску.
Мохнатая морда расплылась в улыбке, и домовой с воем кинулась ко мне. В мановение ока моя белая майка стала носить отпечаток безумно грязного Нафани. Опять стирка. Как и всегда.
Скинув майку в корзину для белья, я переоделся в чистую одежду и собрался в магазин, по привычке крикнув духу из коридора:
– Наф, тебе что-нибудь купить?
– Свежий Playboy и пачку «Беломора», – откликнулся тот из ванной, гремя железками.
Я вздохнул. Страсть Нафани к голому женскому телу порой удивляла. Но хуже всего был «Беломор». Домовой дымил, как паровоз. Ужасный запах впитался намертво в его шерсть, и даже хваленная «Шаума» не помогала. Лишь ценой трех яичниц и угроз мне удалось убедить его курить на балконе. Без «Беломора» не обходился ни один его день. Мои же сигареты дух ехидно называл зубочистками, предпочитая дымить свои папироски.
Спустя час я вернулся из магазина, держа в одной руке пакеты с продуктами, а в другой новую трубу. В недрах квартиры гремел метал, пахло канализацией и сыростью. Нафаня под любимую музыку разбирал трубы, пытаясь ликвидировать протечку.
– Нафань! – я тщетно пытался перекричать стереосистему. – Выруби своих идиотов!
– Зачем?! – не менее истошно завопил в ответ барабашка. Слух у него был, как у летучей мыши.
Чертыхнувшись, я сбросил пакеты в коридоре и, войдя в комнату, выключил орущую стереосистему. Тишиной мне дали насладиться ровно одну минуту, пока из ванной не пришел Нафаня. Весь в грязи, с «беломориной» в зубах.
– Кирдык труба, шайтан ее.
– Нафань, давай по-русски? – устало попросил я, потирая висок.
– Труба, говорю, прохудилась. Залатать не удалось. Давай новую, пойду ставить, – дух улыбнулся в свои двадцать четыре зуба и дыхнул на меня вонючим желтым дымом. И так всегда. Стоило уйти из дома, как домовой тут же нарушал правило о курении.
– Сейчас помогу. Погоди, переоденусь, – я закрыл дверь, отправив домового в ванную, и достал из-под кровати коробку с рабочими вещами.
Спустя десять минут мы с Нафаней начали прилаживать новую трубу, пока дух не выругался:
– Что за окаянный аспид тут трубы ставил? Пальцы чуть не покарябал, – Нафаня всегда странно разговаривал, но в этот раз ругнулся как-то слишком витиевато.
– Давай посмотрим, – я отодвинул домового от дыры в стене и просунул туда руку.
Через несколько минут возни мне удалось вытащить наружу странный железный ящичек. Довольно увесистый, пусть и ржавый. На ящике был кованный и очень старый замок. Отложив находку в сторону, я увидел, как загорелись глаза Нафани.
– После того, как поставим трубу! Сначала ремонт, потом сокровища! – покачал я головой. Нафаня не стерпел и показал мне язык.
Однако приунывший домовой, поняв, что со мной спорить бесполезно, плюнул и полез в разлом с новой трубой. Не знаю как и почему, но мастером Нафаня был отменным, на раз устраняя поломки. Будто у всех домовых мастерство в крови. Этот раз не стал исключением. Нафаня вылез из дыры, парой взмахов мастерка залепил отверстие и буркнул:
– Готово, барин.
– Золотце, – ответил я и указал рукой на раковину. – А теперь мыться!
– Да вот еще… – возмутился было дух. Я цыкнул на него, открыл кран и горячей водой принялся смывать с себя грязь. Наф, проворчав что-то ругательное, все же присоединился ко мне. Он влез на свой ящичек и, намыливая свои мохнатые ладошки, не переставая косился на таинственный ящик.
После отмывания рук, преимущественно Нафаниных, мы уселись в спальне, предварительно вооружившись инструментом. Старый замок подался под кусачками и развалился на две аккуратные половинки. Затаив дыхание, я осторожно открыл ящик.
Внутри лежала шкатулка и пожелтевшие бумаги, обернутые тканью. Нафаня, обычно раздающий всюду свои комментарии, сейчас задумчиво молчал, поглаживая соску. Хмыкнув, я вытащил шкатулку. Открыть ее не получилось. Пришлось взять находку с собой, чтобы на кухне аккуратно подцепить замок изнутри ножом. Нафаня же уселся на пол и подтянул к себе бумаги.
Нож помог. С тихим щелчком замок открылся, а я, не веря, протер глаза. Внутри аккуратными столбиками лежали монетки из желтого металла. Покрутив одну в руках, я ужаснулся. Золото! И николаевский профиль на «орле». «Это же целое состояние» – подумал я. И с диким криком кинулся в комнату:
– Нафанька! Не поверишь! Там куча золота…
Войдя, я резко остановился, увидев, что домовой, понурившись, сидит на полу. Глаза его поблескивали. Кажется, Нафаня плакал.
– Нафань, что такое? Что случилось? – я присел на край кровати.
Дух молча протянул пачку бумаги из ящика. Это были фотографии.
На первой фотографии я увидел красивую молодую пару с маленьким ребенком на руках. Фото было очень старым, но лица можно различить. Оно было сделано в тридцатых годах прошлого века. В уголке была видна дата. На следующей фотографии оказался круглощекий мальчонка с лягушачьей улыбкой и озорным взглядом. На его груди висела большая соска. Еще это знакомое выражение лица…
– Подожди. Это что же получается, соска твоя же, – хмыкнул я. Мысли спутались.
– Это я, барин. И мои родители. Я был человеком, оказывается, – Нафаня трубно высморкался в грязный батистовый платок, с которым не расставался. – Это мой дом. А ящик… Ну, родители спрятали там самое дорогое. Кто же знал, что мы это найдем, а?
Опустившись на колени, я обнял своего соседа. Тот без лишних слов уткнулся мне в грудь и принялся тихо поскуливать.
– Нафань, так это твое получается. Деньги и фото. Я не могу… – я двинул шкатулку и фотографии домовенку.
– И что мне с этим делать? Только ты меня видишь. Как я буду ими пользоваться? Но фото заберу. Уж извиняй, барин, – он грустно улыбнулся. – А тебе вот. Эти монетки. Пусть они принесут тебе счастье, если не смогли принести маме и папе.
Мы засиделись на кухне допоздна. Нафаня дымил свой «Беломор», а я изредка кашлял, если меня обволакивало дымом, но молчал, понимая, что очередная ссора будет лишней.
– Андреюшко. Ты же меня не бросишь? – тихо спросил Нафаня. – Ну, я гадкий… ругаюсь еще.
– Вот те раз. Что за мысли дурацкие? – улыбнулся я, поглаживая домового по спине. Тот расплылся в довольной улыбке.
– Повезло мне, что ты тут объявился, барин. Хороший ты, – прослезился Нафаня, после чего спрыгнул с табурета, сунул подмышку Playboy и ехидно добавил. – Я баиньки в шкаф.
– Дуй уже, – рассмеялся я. – Не увлекайся только.
Показав мне язык, домовой, семеня ножками, поплелся в гостиную. А я, вздохнув, взял в руки стопку найденных фотографий. Вопросов было много. Но почему-то я был уверен, что со временем появятся и ответы.
Глава четвертая. Сюрприз.
Нафаня любит чудить. В этом, кажется, весь смысл его существования. Беспокойный дух-пакостник, которого славяне старались задобрить блинами, сметаной, горячими супами и свежей выпечкой, стремительно эволюционировал в некое подобие современных людей. Почти такой же, как и все. Но со своими тараканами.
После того, как мы нашли заветную коробочку с золотыми монетами и Нафаниной фотографией в младенчестве, домовой загрустил. Я старался ему помочь, но дух упоенно хлестал водку по утрам и докучал своими слезливыми комментариями, если я отказывался пополнять запасы.
Как-то утром я проснулся от жуткого шума, доносившегося из кухни. Шум походил на одну из песен Rammstein. Скрипучий голосок, срываясь на фальцет, выводил на корявом немецком «Левой, левой».
– Нафаня! Ты оборзел?! – заорал я, скидывая одеяло.
Шум прекратился, послышался цокот коготков и в дверном проеме появилась лохматая голова домового. Вместе с ним в комнату проник и тяжкий смрад перегара.
– Андрейка, швайн! – оскалился пьяный дух. – Гебен зи мир айне папиросен!
Мгновенно ему в голову полетела подушка.
– Ты чего творишь?! – моему изумлению не было предела. – С каких пор у нас Раммштайн по утрам? А?
Нафаня тем временем залез на люстру. К слову, люстра была из благородного хрусталя, сворованного, кажется, из царского особняка. Огромная и жутко старая. Дух любил на ней качаться, как в люльке, не боясь грохнуться на пол.
– Айн шлос, Андрейка! Ихь вас мюдэ траума, – Нафаня нес околесицу, переставляя немецкие глаголы так, как ему хотелось.
– Какая траума, осел ты эдакий? Что на тебя нашло? – насупившись, спросил я, смотря на домового.
– Грусть меня снедает, барин. Безродная я скотинушка, никому не нужная, – завыл он, раскачиваясь на люстре.
И так всегда, как напьется. Я начал привыкать к Нафаниным капризам, но порой он становился совсем уж невыносимым и на любое слово сразу впадал в неконтролируемое буйство.
– Кончай концерт. Мне-то ты нужен. Был бы не нужен, давно бы упаковал тебя в мешок и отволок в зоопарк, – но домовой в ответ затянул любимую песню.
– Выла вьюга, не было огня,
Когда мать родила бедного миняя.
Срываясь на фальцет и утирая слезы, он продолжил петь:
– По приютам я с детства скитался,
Не имея родного угла.
Ах, зачем я на свет появился,
Ах, зачем меня мать родилааа!
Я молча дослушал песню, затем, покрутив пальцем у виска, оставил пьяного тенора висеть на люстре в позе ленивца, а сам пошел на кухню.
На кухне был бардак. Из кастрюль домовой сделал ударную установку, половник был педалью, бас – бочкой выступал здоровенный чугунок. На столе валялась разорванная пачка Беломора, пустая бутылка водки и одинокий огурец в Нафаниной шерсти. В кухонном магнитофоне, убавленном на минимальную громкость, шелестел певец о тяжелой судьбе шахтера, которого не любят женщины. Выключив музыку, я принялся наводить порядок, попутно поставив на огонь чайник. Нафаня тихо вошел на кухню через несколько минут, потупив очи в пол и являя собой истинное раскаяние.
– Барин, это, прости меня, а? Пробрало вот Нафанюшку, грустинка напала проклятая…
– Надоел ты своими пьянками. Я же не устраиваю такое по поводу и без? Вот возьму и съеду, а ты живи, как желаешь, с бродягами всякими. Авось и сопьешься с ними, – раздраженно ответил я, собирая мятые бычки и мусор в ведро. Нафаня хлюпал носом и молчал, пока я наводил на кухне порядки.
Закончив, я заварил кофе и уселся на табурет. Окно было открыто, и Нафанин перегар постепенно выветривался. С улицы пахнуло весной и свежестью.
– Барин. Я не буду больше, – дух походил на виноватого мопса, всю ночь развлекавшегося с хозяйским ботинком.
– Еще как будешь. Будто я не знаю. Убирай хотя бы за собой, – взглянув на часы, я чертыхнулся.
– Ох-ёж! Я на работу опаздываю. Блин, ладно, – хмыкнув, я бросился одеваться, оставив домового на кухне, осознавать свой проступок.
Работал я дизайнером в крупном агентстве. Платили неплохо, для холостяка без семьи вполне хватало и на поесть-попить и даже на погулять-чего купить.
После трудного дня занятого бесконечными разработками дурацких макетов и презентаций их начальству, я зашел в магазинчик рядом с домом. Купив себе пельмени и десяток яиц домовому, пару банок Гиннесса, минералки и «Беломор», пошел домой. У дома я по привычке посмотрел наверх и увидел, что с балкона на меня пялится Нафаня. Поймав мой взгляд, он юркнул обратно.
Ехидно улыбаясь, я поднялся наверх, подумав, что протрезвевшему домовому сейчас устрою Хиросиму. Но от возмездия меня отвлек тягучий аромат чего-то мясного и безумно вкусного. Живот тут же голодно заворчал. Вздохнув, я повернул ключ в замке и открыл дверь.
Аппетитный запах шел из моей квартиры. Я разулся, отложив пакет, и удивился отсутствию домового. Нафаня постоянно встречал меня с работы и, хватая из пакета пачку Беломора, тащил продукты на кухню. Но в этот раз была тишина. Если не считать сладкого голоска Фрэнка Синатры, который пел из недр квартиры. Покачав головой, я пошел на кухню и, замерев на пороге, выронил пакет от открывшегося мне странного зрелища.
Нафаня в белоснежной майке, украденной из моего шкафа, улыбался, стоя рядом со столом. Домовой благоухал, как цветочный луг, и я мысленно распрощался со своим одеколоном «Шоу одного мужчины». Обычно растрепанная шевелюра Нафани сейчас была старательно расчесана на прямой пробор, а сам домовой умильно смотрел на меня взглядом нашкодившей собаки.
Стол он заправил чистой, сияющей скатертью, на которой стояли две тарелки с полным набором столовых приборов и небольшая кастрюлька. В хлебнице лежал свежий хлеб, ну а венчало сие великолепие бутылка старого вина, которую я хранил для особенного повода.
– Ну, дела, – выдохнул я. – И что ты натворил опять?
– Чего сразу натворил? – буркнул домовой, чертя пяткой узоры на полу. – Извиняюсь я так, барин.
Подивившись этой картине, я пошел мыть руки. Нафаня сопровождая меня, так сыпал извинениями, что я в итоге просто буркнул «забудем».
Домовой был сама галантность. Он деловито разлил жаркое из кастрюльки по тарелкам, наполнил бокалы вином, дав тому немного подышать. И где только узнал.
Проглотив ложку жаркого, я замер. Вкуснее жаркого еще пробовать не доводилось. Даже мамин борщ пасовал перед кулинарным гением Нафани. Поэтому я с чистой совестью посвятил двадцать минут необыкновенному ужину.
Закончив, я приоткрыл окно, закурил сигарету и долил вина в бокал.
– Извинения приняты, чертушка, – я выдохнул колечко, за которым Нафаня тут же погнался. Домовой обожал это занятие. – Ты настоящий шах среди кулинаров. Отдаю должное.
– Все для тебя, барин, – домовенок улыбнулся, выпустив из носа струю едкого дыма. – Ты же друг мой, как-никак.
– Как же. Друг, мотающий нервы дурацкими выходками, – припомнил я ему утренний дебош. Домовой насупился и мотнул головой:
– Прости, барин. Тут находка эта, да я маленький. Вот и напала грусть-депрессия.
– Выясним, что и как. Обещаю, – я улыбнулся и погладил домовенка по голове.
– Хороший ты, Андреюшко. Очень. Не то, что прежний мой сосед. Петька. Фу, – духа передёрнуло от отвращения.
– Мы обязательно все узнаем. Только заканчивай с дебошами. Мало радости квартиру после тебя в порядок приводить.
– Постараюсь, – Нафаня шлепнул меня ладошкой по колену и, спрыгнув, поплелся в гостиную.
Задумавшись, я сделал глоток вина и чуть не поперхнулся, когда взгляд упал на пакет из магазина. Я купил пельмени, ибо холодильник был пуст. Из чего тогда приготовлено жаркое? Домовой невидим и не может прийти просто так в магазин за мясом… Я заревел на всю квартиру:
– Нафаня! Откуда мясо?!
А злобный дух хохотал, качаясь на люстре.
Глава пятая. Новый питомец.
Нафаня с миной партизана не хотел сознаваться, из чего же было приготовлено злополучное жаркое. На него не действовали угрозы, мое шипение, даже расставание с яичницей домовой вынес стоически. Пока все не объяснил разговор с соседкой.
Стоя вечером у подъезда, я с улыбкой выслушивал очередную тираду моей соседки по площадке, Юлии Александровны. Дамой она была внушительных размеров и внушительного возраста, и я даже сомневался порой, а не приходится ли она родственницей Нафане. Впрочем, все наше общение сводилось к обычной пятиминутке, когда я шел домой с работы. Но в этот раз Юлия Александровна рассказывала удивительные вещи.
– Представляете, Андрюша. Сижу я дома, читаю Ги де Мопассана, и тут слышу, что на чердаке кто-то топает. И громко так. Потом грохот какой-то, будто ведро уронили. Я не вытерпела и вышла на площадку. Вдруг хулиганы какие или ремонтники опять кабели свои тянут. Выхожу, а люк-то на крышу открыт. И грохочет что-то…
– Так, и что это было? Удалось узнать? – спросил я.
– Да, ужас просто. Топот вдруг прекратился и тут из отверстия вылезает такой большой голубь, – грудь Юлии Александровны взволновано заколыхалась. – Голубь. Представляете? На меня посмотрел, курлыкнул и, закинув мешок за спину, исчез. Я домой, да глицеринчику под язык. Ох, страсть…
– Устали, наверное. Перепугались, – попытался успокоить я соседку. – Вот и привиделось нечто. Давление скачет, бури на солнце, воздух грязный. Причин может быть очень много.
– Ох, дорогой. И не говорите, да так реально все было. Ладно, не буду вас отвлекать. Но вы все же поаккуратней. Кто знает, вдруг и не привиделось, а? Всего хорошего, Андрюша.
– До свидания, Юлия Александровна.
Явившись домой, я сразу зажал Нафаню в углу и принялся выпытывать все подробности насчет того, кто шастал по чердаку в образе громадного голубя. Дух недобро сверкнул глазами и нехотя признался. Дело было так.
– Решил я тебя попотчевать ужином добрым, да вином сладким напоить, – начал домовенок. – А мяса как назло, дома-то нема совсем. Сначала я хотел соседку нашу обокрасть. Когда тут Петька жил, я так и делал. Украду продуктов у соседей и ужин готовлю. Петька все деньги пропивал.
– Так, оставим пока Петьку. Как ты жаркое приготовил, негодник? – не удержавшись, перебил я домовенка.
– Голубей пошел ловить. Впервой что ли? – усмехнулся Нафаня в ответ. – Распотрошил подушку, извалялся в перьях, прищепку на нос нацепил. И все дабы на них, окаянных, походить. Ох, барин. Хитрые они. Битый час их ловил, пакостников. Обгадили они Нафане шерстку пометом своим зловонным, орали так, что их уже режут. Но штук пять я успел поймать. Вылез я обратно через дырку на площадку, а там эта стоит, соседка наша, которая дышит тяжело всегда. Увидела меня и за сердце схватилась. Тут мой черед пришел удивляться, почему она меня увидела. А тут вон оно как, я ж в перьях извалялся, чтобы на голубя походить. Да спрятаться забыл, старый балбес. Я сплюнул через плечо и исчез по-быстрому. Все ждал, когда ты меня ругать за это начнешь. Но ты не думай, барин. Мяско хорошее, не заболеешь…
Не удержавшись, я рассмеялся, а домовой поняв, что ему ничего не грозит, улыбаясь, залез мне на колени.
– Ну, знаешь. Голубей я никогда не ел. Но на будущее, давай обойдемся без таких сюрпризов, – отсмеявшись, заявил я. На этом инцидент был исчерпан.
Нет, вы не подумайте. Нафаня любит животных. Хотя сам от них не далеко ушел. В старые времена слыли поверья, что домовые любят зверушек и любимой скотине заплетали косички, кормили вкусностями и прочей милостью одаряли. Мой озорной сосед не стал исключением и здесь.
Одним поздним вечером Нафаня принялся мотать мне нервы.
– Андрейка. Почему ты не заведешь зверушку? Ну, нельзя же так. Я домовой, мне нужно о ком-нибудь заботиться, – вопил дух на всю квартиру. Я отбивался, как мог..
– Наф, ты о себе позаботиться не можешь, что уж про зверушек говорить. Кто сегодня возомнил себя великим скульптором и глиной заляпал мою гитару? – мой бедный Гибсон в углу молчаливо поддакивал.
– Художник так видит, – домовой пренебрежительно фыркнул, обдав меня волной вонючего дыма от папироски. – В планах у меня создать массивное полотно с тобой в главной роли. «Андрей убивает бедного Нафаню».
– Я тебе дам, полотно, – но духу было все равно. От своих целей Нафаня так быстро не отказывался.
– Андрюшка. Дай зверушку! – завыл он, раскачиваясь, как маятник, и показывая мне кукиш.
– Ладно. Будет тебе зверушка. Завтра пойду и куплю. На свое усмотрение. Только отвяжись. У меня проект горит. Когда его делать, если ты нудишь под ухом? – я выставил Нафаню из комнаты и засел за работу. Шеф не погладит по голове за сорванные сроки. Вздохнув, я включил ноутбук.
Всю ночь, подкрепляя себя кофе, я без устали трудился. Домовой решил не мешать мне и носу не казал из своего шкафа. За что я был ему очень благодарен. Этот мохнатый эгоист требовал к себе внимания постоянно. И если его не замечали, начинал орать непотребные куплеты родом из своей жизни со старым хозяином Петькой.
В итоге, сохранив проект и скинув его на флешку, я позволил себе чашку чая. На часах моргала цифра, извещавшая, что сейчас четыре утра. А на работу в семь. Подумав, что заснуть не получится, я залез в интернет. Хмыкнув и гаденько улыбнувшись, открыл сайт по поиску питомцев и погрузился в изучение предложений. Предложений было много, но одно зацепило меня особенно.
«Так. Возраст… вес… цена. Годится» – подумал я и добавил вслух. – Зверушку, значит? Будет тебе зверушка.
*****
Никогда не знаешь, каким может быть рабочий день. Он может быть легким, таким, что тебе придется сидеть и лениво просматривать развлекательные ресурсы, либо работать до седьмого пота и вести сразу несколько проектов. Тяжек труд дизайнера. Тяжек так, что я чуть не забыл зайти за новым питомцем, которого обещал Нафане.
После работы, старательно обходя лужи, я направился по нужному адресу. Это была одна из дорогих новостроек, неподалеку от центра. Здесь не жили простые рабочие или заезжие гости. Тут правят свой бал политики, известные люди, бандиты или просто богачи. Задумавшись, я нажал на домофоне нужный мне номер квартиры и, улыбнувшись консьержу, поднялся на девятый этаж.
– Вы в курсе, как за ним ухаживать? – спросила меня изящная мадам бальзаковского возраста, с неизящно торчащей сигареткой в углу рта. – Зверюшки очень требовательны в плане ухода.
– Конечно, – кивнул я. – Я прочел достаточно литературы. И надеюсь, что могу звонить вам, если понадобится совет.
– Обязательно, дорогой мой. Звоните смело, – женщина вздохнула и протянула мне коробочку. – Я дам вам немного еды для него. А потом сами купите.
Я улыбнулся и принял коробку в свои руки. Из нее доносилось легкое шуршание. Протянув деньги и вежливо откланявшись, я наконец-то направился домой.
В дверях квартиры, подпрыгивая и поскуливая, меня встречал Нафаня, одетый по такому случаю в майку с ликом магистра Йоды и словами «Андрей, быть юным падаваном опасно сейчас». Майку подарила мне одна из бывших пассий, но домовой смотрелся в ней особенно органично. Нафанино возбужденное лицо было очень похоже на Йоду. Я не преминул это заметить, но домовой спокойно пропустил колкость меж ушей и поторопил меня:
– Где, где зверушка, барин? Дай поухаживать, я так ждал. Аж спать не мог, весь счесался, – домовенок преданно смотрел на коробку в моих руках и облизывал толстые губы.
– Да. Сейчас. Вот и он. Знакомься – это Олег, – с этими словами я достал из коробки паука птицееда, приятного песочного окраса, размером с мою немаленькую ладошку. Насекомое задумчиво привстало на задние лапки, смотря на Нафаню и его отвисший рот.
Нечеловечий визг сотряс квартиру и, кажется, что уличным машинам тоже слегка досталось. В мгновение ока Нафаня оседлал люстру и, чуть отдышавшись, заорал:
– Кретин, дебил, имбецил, олигофрен… – поток ругательств не иссякал. Я же смеялся и ждал, когда Нафаня угомонится. Паук меланхолично забрался в коробку, явно не собираясь выслушивать вопли домового.
– Кого ты принес?! Это же паук гигантский! Я от них избавляюсь, а он в дом тащит. Тьфу, пакость, срамота, – духа вновь понесло в ругань. Он сидел на люстре, отчаянно грозя кулачком.
– Наф, спускайся. Посмотри, какой он классный. Какой пушистый, – я почесал спинку паука пальцем. Специально выбрал самую флегматичную породу. Мне не хотелось испытать на себе его яд и клыки.
– Нет. И не проси. Я вообще уйду из дома, если ты не уберешь эту мерзость. Или он или я! – воскликнул домовой и демонстративно замолчал.
Я пожал плечами и понес Олега в свою комнату, где стоял найденный на балконе, заранее отмытый и подготовленный аквариум. Устроив ему убежище, и заботливо кинув пару экзотичных червячков, я улыбнулся и отправился на кухню, игнорируя ворчащего домового на люстре.
Заварив кофе, я спокойно поужинал в одиночестве и тишине, что не могло не радовать. Вспомнив, как Нафаня собрался сбежать, я не сдержал улыбки. Знал бы, сразу принес бы домой паука, а не прибегал к помощи заговоров и священников.
– Он здесь? – осторожно спросил Нафаня откуда-то сверху. Я поднял голову и прыснул со смеху. Домовой сидел на холодильнике в моей зимней шапке, сапогах и держал в руках незаряженное ружье для пейнтбола. Я отсалютовал ему:
– Чудовище почивает, мон женераль. Хаос сдался и готов к переговорам.
– Дурной ты, барин, – шикнул на меня домовенок. – Аспида энтого да в дом. Эти лапки, брюшко, глазки горящие. Тьфу!
– Ааа! – заорал я внезапно – Нафаня, он слева!
Домовой после этих слов пулей взлетел еще выше и забился в газовые трубы под потолком. В темноте злобно мерцали два глаза, да дуло ружья перемещалось по дуге. Перестав сдерживаться, я захохотал.
Утром домовой слегка изменил кухню.
Нафаня устроил небольшой бункер и передвинул мойку к окну. На полу лежала банка тушенки, бутылка водки и пепельница полная окурков. Дух явно развлекался ночью. На двери застыли зеленые пятна краски от ружья. Домовой, увидев ночью тени, жестоко расстрелял все, что казалось подозрительным. Я мысленно дал себе зарок, разряжать ружье после поездок на пейнтбол с друзьями.
– Нафаня. Ты где? – тихо спросил я, боясь спугнуть домовенка. Пока в голову не ударился шар с краской. В итоге большая часть моих волос покрылась липкой зеленью. Мерзкое хихиканье донеслось с холодильника.
– Нафаня не дурак. Нафаня ловушка делать! – прошептал он.
– Ай. Больно же. Ты чего? – возмутился я, хватая полотенце и пытаясь вытереть краску. Не помогло. Полотенце сразу превратилось во флаг нурглитов.
– Не притащил бы аспида домой, не пришлось бы страдать, – с миной философа ответил Нафаня.
– Так. Слушай. Уговор был? Был. Я купил паука. Он неприхотлив, сидит в аквариуме, жрет нечасто, ухода почти не требует. Все, – ехидно ответил я, стоя в центре кухни.
Нафаня многозначительно почесал подбородок дулом ружья и снова забрался в трубы под потолком.
На работе я сообразил, что поступил несколько опрометчиво, оставив домового одного с пауком. Ладно, деньги. Зверушку жалко, если Нафаня со страха выкинет того в окно на бабушек у подъезда или еще чего учудит.
