Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – штатгалтер

Глава 3

Я осторожно поднялся, слабость во всем теле, но не шатает, шагнул ближе и со всей деликатностью сел рядом. Она не шелохнулась, продолжая все так же смотреть задумчиво вдаль.

– Красиво? – спросил я.

Она чуть кивнула.

– Да. Но когда русло проходило во-о-он там, где те горы, было еще красивее. А здесь на берегу рос лес.

– Сосновый? – спросил я.

– Нет, – ответила она ровным голосом, – в основном березы.

Я кивнул.

– Понятно. Голосемянные. А хвощи и плауны нравились?

Она повернула голову и посмотрела мне в глаза.

– Это те… большие, как деревья, папоротники? Нет, в них было что-то… слишком простое. Большие, но простые.

– Хорошая оценка, – сказал я с одобрением. – И зверьки тогда бегали огромные, как дома, но простые. Сейчас выродились в ящериц, потому что миром правит тот, кто сумел усложниться. Верно?

Она не сводила с меня взгляда.

– Кажется, я понимаю, к чему ты. Мы слишком простые? Как те исполинские жабы и ящерицы?

– Ты не простая, – сказал я, неуклюже уклоняясь от прямого ответа. – Ты же как-то сумела.

Она снова устремила взгляд на медленно перекатывающиеся волны, голос прозвучал глухо и безжизненно:

– Таких очень мало. Творец предостерегал нас от гордыни, но она продолжает все еще расти в каждом из нас.

– Повод есть, – сказал я и невольно содрогнулся. – С такими возможностями… бр-р-р-р… И как тебе в теле человека? Ты была с теми, кому Творец сказал, что раз вы так уверены, то облекитесь плотью, сходите к людям и сами убедитесь?

– Нет, – ответила она, – не была.

– Позже?

– Да, – сказала она. – Я ушла позже. И потому для меня нет дороги к Небесному Престолу. Зато полностью открыт мир ада, как вы его называете.

– А как называете вы?

– Это неважно, – ответила она. – У него много имен. Только я не совсем то, что ты сейчас думаешь, вижу по твоему лицу. Вы, люди, полагаете, что есть только светлые и темные. На самом деле все не так… Но это знают только те, кто изучает старые книги. Например, Азазель был сотворен для блага людей, и даже после того, как увел с собой двести ангелов на гору, что с того дня зовется Хермон, что значит «гора отступников», а оттуда спустился к людям, он не перестал пользоваться вниманием и любовью Творца. Азазель научил людей добывать медную руду и выковывать из нее топоры, обучил, как смешивать с оловом и получать прочную бронзу, из которой люди тут же начали делать оружие, чего Азазель совсем не хотел. Он научил людей прорывать шахты, добывать редкие металлы и драгоценные камни, но и это люди сумели обратить во вред… Хотя Азазель и ослушался Творца, но у него не было злых намерений!

– А другие? – спросил я.

Она пожала плечами.

– Шамхазай, который первым пошел за Азазелем, научил людей колдовству и использованию лечебных и магических свойств трав, корешков, коры. Бракиель научил людей наблюдать за звездами, отсюда у вас астрономия, Кохвиель и Тамиель привили начала астрологии, а Сахариель объяснил, что такое фазы Луны и как они влияют на приливы в море и в крови человека…

– А еще, – сказал я с мстительной ноткой, – вы тогда начали вступать в браки с земными женщинами. А что родилось от этих браков, я уже знаю.

Она сказала ровно:

– А мы знаем, что ты с ними сделал.

Я сказал поспешно:

– Не сваливай все на меня! Нефелимов и стоккимов перетопил Творец. Он и потоп наслал именно такой высоты, чтобы нефелимы, стоя даже на самых высоких горах, оказались под водой. Кому, как не Творцу, знать высоту созданных им гор?.. Всего на пару дюймов выше головы самого высокого нефелима, но этого хватило. Сорок суток никто не простоит даже на цыпочках.

– Все-таки малая часть уцелела, – возразила она, – они работали в глубоких пещерах, а когда вода начала поступать к ним, сумели перекрыть все щели. Однако последних перебил ты.

– Неправда, – сказал я торопливо. – Выходит, не все знаете. Я мог бы, но не перебил.

– Что?

– За это меня еще и вздрючили, – сказал я, защищаясь. – На церковном совете судили… Кстати, решение еще не вынесли. Может быть, сожгут, как еретика и отступника.

Она повернулась и долго всматривалась в мое лицо.

– А ты не врешь…

– Чего мне врать, – сказал я с достоинством. – Я вообще никогда и никому не вру. Без необходимости. Есть ловкачи, врут ради искусства, а я человек серьезный, политик, ко всякому искажению правды отношусь очень серьезно. Да ты и сама видишь по моему удивительно честному лицу с пречестными глазами, что я вообще как бы не вру вовсе.

Она поинтересовалась:

– Но… почему? Тебя послали убить нефелимов… но ты не убил?

Я пожал плечами.

– Нефелимы – не вы, гордые ангелы. Они признали меня властелином и преклонили передо мной колени. Как я мог истреблять своих подданных? Я велел им хорошо трудиться, не ронять молоты на ноги и… удалился. За что и схлопотал от своих.

Она долго молчала, то поднимая на меня взгляд, то опуская снова. Я молчал тоже, наконец она проговорила тихо:

– Да, этого никто бы из нас не сделал.

Я сказал с кривой усмешкой:

– Чаще всего мы сами себя не понимаем. Это беда, конечно, но мы оптимисты и даже гордимся своей дуростью и непредсказуемостью. Это наша национальная черта человеков.

Она сказала невесело:

– Большинство из вас остались верны убеждениям. Считается, это хорошо. Верно?

– Да, – ответил я. – Так в большинстве народа считается.

– Но ты так не считаешь?

– Нет.

– Но если мир меняется, хорошо ли быть неменяемым?

Я сказал осторожно:

– Хорошо. В смысле, неменяемым жить легче. Но, конечно, это неверно, хотя в таком повороте и если смотреть под углом сверху справа, то уже другой аспект.

– Не поняла, – сказала она, – скажи проще.

– Смотря в каких случаях, – пояснил я.

– А если вообще?

– Если вообще, – сказал я все с той же оглядкой, непонятно, куда клонит, – то человек должен, просто обязан меняться. Все рождаемся круглыми дураками. Но нельзя оставаться такими, хотя, конечно, многие остаются… Так жить легче.

– И что это вам дает? – спросила она, и у меня пробежал холодок по коже от невзначай и равнодушно оброненного «вам», хотя уже понятно, кто она, а кто я.

– Много, – ответил я. – Много дает. Даже отдельным людям, а уж всему нашему расплодившемуся племени… Дети с детства усваивают то, что родители открыли невероятными усилиями за всю свою жизнь. Потому дети чуточку умнее и чуточку идут дальше.

Она подумала, сказала со вздохом:

– Правильный ответ.

– Еще бы, – сказал я хвастливо. – Я весь из себя правильный. Могу даже научить крючком вязать. Или на спицах.

Она впервые улыбнулась, лицо начало напоминать живое.

– Ты и это умеешь?

– Я ж говорю «научить», – возразил я с достоинством. – Учитель вовсе не обязан уметь сам. Я больше высокорожденный теоретик.

Она покачала головой.

– Нет, учиться вязать не стану. И так прошлое давит тяжелым грузом.

– И мешает усваиваться новому? – спросил я.

Она взглянула пристально.

– Да, мы сделали ошибку, не поверив, что такое слабое существо из глины сможет стать лучше, чем оно есть.

– Но кто-то же поверил? – спросил я.

Она снова покачала головой.

– Нет.

– А верные Творцу ангелы?

– И они не поверили, – ответила она просто. – Всего лишь не решились возражать. Тогда никто не поверил.

– Тогда, – повторил я, – а как сейчас?

– Верно улавливаешь, – похвалила она. – Сейчас правоту Творца увидели многие, но это…

Она запнулась, подбирая слова, долго думала, я подсказал:

– Только ожесточило?

В ее глазах проступило нечто похожее на уважение.

– Как догадался?

– Знакомо, – сказал я угрюмо. – Люди, вместо того чтобы признать свою дурь и повиниться, еще больше начинают…

– То люди, – напомнила она.

– Первый раз, – напомнил я, – двести ангелов спустились к людям еще в допотопное время и таких блох от них набрались да еще и новых наплодили, что пришлось вызвать потоп, чтобы смыть с лица земли ту скверну.

Она сказала резко:

– В потопе виноваты люди!

– Люди во всем виноваты, – согласился я. – Но и победы тоже наши.

Она отвела взгляд и долго смотрела на спокойную гладь реки.

– Тогда люди погубили тех ангелов, – проговорила она. – Нет, это не снимает вины с Азазеля и тех двухсот, но они были полны решимости помочь людям…

– Есть такой тост, – сказал я, – пьем за то, чтобы наши возможности совпадали с нашими желаниями… Это мы сейчас где? Что-то не узнаю места… Тот лес был сосновый, а тут каштаны…

Она произнесла, не поворачивая головы:

– Это место рядом с тем, куда ты так спешил…

– А, – сказал я обрадованно, – окрестности Геннегау? То-то тепло так… Сказано, юг. Ну, почти юг. Как ты поняла? Я говорил в бреду? Да, в ионы меня не примут… Ты не против, если позову свою лошадку? И собачку?

Она произнесла безучастно:

– Зови.

Я повернулся в одну сторону, в другую, на грани видимости нечто розовое, словно полоска рассвета, сердце стукнуло радостнее, это же далекие стены Геннегау, приложил руки рупором ко рту.

– Зайчик… Бобик… Ко мне, мои замечательные морды!!!

Она посмотрела с вялым любопытством.

– Услышат?

– На любом расстоянии, – заверил я гордо.

– Тогда орать не обязательно, – заметила она.

– Тоже верно, – признал я. – Просто привычка. Если далеко – надо орать погромче. Инстинкт! У вас как насчет инстинктов?

Она пожала плечами.

– Я не знаю, о чем ты говоришь.

– Динозаврица, – сказал я ласково. – Красивая и прекрасная, как стегозаврица… Или белая игуанодонна, что чао белла, чао, чао, чао… Сила и мощь, властелины мира. Пусть мелкие жалкие млекопитающие приспосабливаются, ты глыбоко права. Но это я так, от присущей творческим натурам волнительности и потрясабельности данным моментом.

Она кивнула.

– Да, ты волнуешься, хотя и не показываешь виду. А когда говоришь, что волнуешься, то затем, чтобы подчеркнуть, что якобы совсем не волнуешься.

Я сказал пораженно:

– В точку… Хоть и женщина. Кстати, ангелы же бесполые, а как ты…

– Я же избрала жизнь среди людей, – напомнила она.

– Ух ты, – сказал я. – Ты все время среди них?

– Почти, – подтвердила она, – каждые сто лет захожу в ваш мир на несколько дней, а он всегда, ты не поверишь, так быстро меняется…

– Ого, – сказал я, – на целых несколько дней! Впечатляет. Хотя, что может измениться так быстро? Горы, сама говоришь, на том же месте. Даже река. Только лес разве что…

– Люди, – сказала она. – Люди стали тоньше и проницательнее с того времени, вижу по тебе. К сожалению, это ожесточило ангелов еще больше.

– Никто не любит, – согласился я, – когда тычут в морду доказательства твоей ошибки. Но на Творца вряд ли повысят голос, а на человеке можно и отыграться.

Она покачала головой.

– Не так просто. Творец не позволит.

Я поморщился.

– Кто весел – тот смеется, кто хочет – тот добьется, кто ищет – тот всегда найдет… способ.

Она не сводила с меня взгляда.

– Ты говоришь так, словно что-то знаешь. Или это развитое в человеке чувство, которое называется интуицией?

– Странно, – возразил я, – если бы вы не научились чему-то у людей. А человек – существо мстительное. И даже гордится этим. Дескать, высокое человеческое чувство, которого нет у животных… Как догадываюсь, не было и у ангелов?

Она грустно улыбнулась.

– Ты прав, не было. Но теперь…

– …есть, – закончил я. – Добро пожаловать в реальный мир, который сотворил Господь. Неважно, таким ли Он его хотел или нет, но получилось неплохо, как я считаю.

Она сказала с тяжелым сарказмом:

– Ты одобряешь его действия?

– Да, – ответил я важно и с достоинством, – полагаю, Творец сделал это неплохо.

– Думаю, – сказала она с тем же ядом в голосе, – Он будет польщен. Даже обрадован! Как же, Его похвалил человек и даже похлопал по плечу.

Я ответил с достоинством:

– Вообще-то я похвалами так просто не разбрасываюсь. Если похвалил, то за дело. А признание своих заслуг, думаю, приятно и Творцу. Он так старался, трудился, а с земли только жалобы и просьбы… Скажи, кто был моим противником?

Она посмотрела на меня с грустью на лице.

– Я сказала тебе имя.

– Имя, – ответил я, – ничего не говорит человеку. Думаешь, я знаю, кто из вас кто? За все время я общался с одним-двумя. Те еще морды.

– А этому хочешь отомстить?

– Да так, – ответил я дипломатично, – просто никогда еще я не терпел поражения так… сокрушительно. Встречал мордоворотов и посильнее меня, но чтоб вот так, как Бог лягушку?.. Или жабу? Да-да, жабу, лягушек Господь почему-то не трогает. Наверное, потому, что потомки гордых и прекрасных динозавров?

На ее тонко прорисованных губах проступила легкая улыбка.

– Ты уже догадался, кто он.

– Что противником был ангел? – спросил я. – Да, конечно, это без вопросов. Но кто он и где обитает?

– Тебе не достать, – ответила она.

– Значит, – сказал я быстро, – он не из консерваторов, а из либералов?..

Она промолчала, отвела взгляд.

– Ты говоришь слишком сложно.

– Но что-то не складывается, – задумчиво сказал я. – Насколько знаю, Светлым нельзя вредить человеку. Только помогать.

– Темным тоже запрещено вредить человеку, – напомнила она. – Напрямую. Только косвенно… Борьба шла за душу, а ее не завоевать ударом молота по голове.

Глава 4

Она отвернулась, я замолчал, стараясь понять случившееся. То, что мой противник не бессмертный нефелим или что-то подобное, понятно, но схватка была всерьез.

– Что-то изменилось? – спросил я с нехорошим холодком во всем теле.

Голос мой дрогнул, и она повернулась ко мне, глаза стали очень внимательными.

– Ты соображаешь очень быстро.

– Мы не живем вечно, – напомнил я. – Надо успевать.

Она проговорила задумчиво:

– Надо успевать… Не в этом ли сокровенный смысл божественного замысла?

– Да-да, – нетерпеливо сказал я, – именно в этом и есть сермяжная правда, она же посконная и конопляная. Так что изменилось?

– Маркус, – обронила она.

Я сказал с досадой:

– И здесь Маркус… Как же меня достал этот гад. Неужели ангелы получили право вмешиваться?

Она чуть качнула головой.

– А люди всегда на все получают право?

– Здорово, – сказал я озадаченно, – как же мы испортили ваше племя, какие же мы гады. А какими были раньше светлыми овечками… Я имею вас, ангелов.

– В виду?

– Да, – сказал я поспешно, – в виду. Имею в виду. Хотя и так звучит двусмысленно… Хотя вам все равно, вы же бесполые. В общем, кто-то тайком от Господа начинает вмешиваться напрямую… или почти напрямую?

– Таких немного, – заверила она, – хотя почти все хотели бы вмешаться, но это значило бы признать поражение в споре за человека. Ангелам было позволено только подсказывать человеку неверные решения и подталкивать на недобрые поступки. Человек должен был сам своими поступками доказать либо свою непорочность, или выказать неумение жить правильно.

Я пробормотал:

– Похоже, вы теряете терпение.

Она сказала надменно:

– У нас впереди вечность.

– У человека тоже, – заверил я. – И он становится все сильнее, образованнее… Но если это не какое-то вульгарное нетерпение, то что?

– Маркус, – повторила она. – Впервые взгляды Светлых и Темных, как вы их называете, совпали.

Я вскрикнул в тревоге:

– В чем?

– Маркус, – проговорила она бесстрастно, – должен стереть с лица земли человечество. Окончательно.

Она замолчала, впереди показалась темная точка, распалась на две. Тут же обе стремительно увеличились и, взрывая лапами и копытами землю, перед нами остановились огромный черный конь с блестящей шкурой и великанский пес с разинутой пастью и высунутым языком.

Конь остановился и приветственно фыркнул, а Бобик бросился мне на грудь и успел в мгновение ока облизать лицо удивительно мягким и горячим языком.

– И я тебя люблю, – заверил я, – честно-честно… Познакомься, это леди… леди…

– Махлат, – подсказала она. – Махлат… ладно, пусть будет леди.

Я потрепал Бобика по громадной башке.

– Видишь? Мне имя не сказали, зато тебе… Почему вас все любят больше, чем людей?

Он повернул голову и уставился на нее с настороженным интересом. Она протянула к нему руку. Однако Бобик отступил на шаг, хотя не зарычал и даже клыки не показал, но и обычного дружелюбия не проявил, хотя эта леди наверняка могла бы бросить ему не бревнышко, а целое бревно на другой конец света.

– Все правильно, – произнесла она. – Он все делает правильно.

Я указал взглядом на арбогастра, тот поглядывает на нее с некоторой опаской. На всякий случай вообще отошел в сторону и, сделав вид, что вообще забыл про нас, выбивал копытом из-под земли камешки, подхватывал их мягкими зубами и пожирал, хрустя, как скорлупками орехов.

– А он?

Она смерила взглядом черного красавца: мускулистого, поджарого, роскошногривого и с пышным хвостом.

– Хорош… Он умеет больше, чем ты думаешь.

– Да? А почему служит мне?

– Ты похож на его прежних хозяев, – ответила она. – Возвращайся в свой дом и живи… как жил.

– Это совет, – спросил я, – или угроза?

Она чуть приподняла бровь и посмотрела на меня в удивлении.

– Зачем мне тебе угрожать? Когда я перестала понимать, что происходит, я просто живу, ни во что не вмешиваясь. Это другие… что-то еще хотят изменить. Но не я.

Я отпихнул Бобика, которому возжелалось потоптаться по мне, спросил как можно спокойнее:

– Ангел впервые напал на человека… это действительно желание что-то изменить. Даже несмотря на страх разгневать Творца.

Она повернулась и долго смотрела на медленно бегущие бесконечные волны.

Я терпеливо ждал, у ангелов в запасе вечность, вот и не спешат, наконец она проговорила:

– Видишь ли, я примерно знаю, как вы думаете. В ваших же старых книгах записано, что Творец низверг мятежных ангелов в ад, хотя на самом деле в том споре Он не участвовал. Даже у самого главного среди мятежников, их вождя Самаэля, подбившего Еву на грехопадение, Он за то, что тот нарушил все Его планы, всего лишь оторвал шесть из его двенадцати крыльев.

– Ого, – вырвалось у меня, – как же тот летал?.. Да и на шести не представляю… Попробовать, что ли…

Она посмотрела на меня в изумлении.

– Все-таки человек туп. Вы всегда понимаете так буквально?

– Прости, – сказал я поспешно, – ну да, сейчас сообразил. Я чуточку стал заторможенным в последнее время, но зато в порядке компенсации красивее. Крылья – это лычки. На крыльях все равно не полетишь со скоростью мысли. Сорвал крылья – это сорвал лычки… Понизил в звании.

Она кивнула.

– Его перевели из мира Брия в более низкий духовный мир Иецира, а это значит, Самаэль все равно остается выше большинства ангелов. Светлых, как вы их называете. А те, которые Темные, продолжают выполнять указания Творца, только теперь у них работа менее благодарная.

– Ну да, – согласился я, – при понижении работа всегда тяжелее и… не такая чистая. Ты права. Мы как-то все воспринимаем проще. Дескать, ангелы восстали, Творец низверг наглецов в ад, где теперь они и мучаются, вопя и стеная. А на самом деле понижены в должностях, а работают все так же на Творца. И платят им наверняка меньше. Отпусков тоже, как и выходных, лишены.

– Нет, – возразила она, – в субботу никаких мук.

– Вот уж не думал, – пробормотал я.

– Но тем ужаснее, – закончила она, – те кажутся на другой день.

– Но все-таки, – проговорил я, мягко поворачивая в нужное мне русло, – этот Алфофаниэш на меня напал…

– Возможно, – ответила она, – у него найдется какое-то объяснение? Или же он рассчитывал, что Господь долго терпит… а ударить не успеет, Маркус сметет здесь все раньше?

Я сказал мрачно:

– Или он решил, что Господь окончательно разочаровался в человеке. Хотя это предположение рискованное.

– Почему, – спросила она, – разве Маркус не карающая длань Господа?

– Потоп тоже был карающей дланью, – огрызнулся я. – Но Творец до последнего часа давал человеку шанс. А когда пришло время разверзнуть хляби, а в это время умер Мафусаил, Творец отложил потоп на семь дней вроде бы для траура и погребения праведника, но на самом деле давал еще недельку людям одуматься.

Она сказала нетерпеливо:

– Я это знаю. К чему ты рек эти слова?

– К тому, – отрезал я, – что Творец до последнего будет давать шанс. А это значит, не позволит всяким там бесчинствовать и творить непотребства, как бы вам ни хотелось насладиться местью. Скажи, а ты на чьей стороне?

Она грустно усмехнулась.

– Хочешь спросить, Светлая или Темная?

Я покачал головой.

– Нет, уже знаю, те и другие в большинстве против человека. Ты в этом большинстве или?..

Она кивнула.

– Скорее, или. Я из немногих, кто часто появляется среди людей, живет здесь подолгу, учится понимать вас. У меня есть симпатия к людям. Видишь ли, ангелы были созданы… бессмертными. Не специально, а… ну, как бы само собой. Для Творца создать бессмертными проще. Это, чтоб сделать смертными, затратил намного больше времени, изобретательности и гениальности.

Я сказал с самодовольством:

– Думаю, это было гениальное озарение, что приходит раз в вечность.

– Похвали себя, – сказала она недовольно, – похвали.

– Прости, – ответил я, – это все от зависти. Мы всегда завидовали вашему бессмертию. Хотя и понимали наши преимущества.

Она спросила с подозрением:

– Это какие?

– Чтоб совершенствоваться, – ответил я, – через смену поколений. Вы остались такими же, ибо бессмертны, а люди… с каждым поколением приподнимались на одну кро-о-о-охотную ступеньку.

Она подумала, сказала мрачно:

– Я не поняла, но чувствую в твоих нелепых объяснениях некий смысл. Люди за эти тысячи лет из диких двуногих зверей превратились в могучих хищников… Говорить это неприятно, но наиболее дерзкие из них уже начали бросать вызов даже ангелам.

У меня перехватило дух.

– Что, правда?

Она кивнула.

– Увы.

– И, – проговорил я, – чем кончалось?

– Ангелы жестоко наказывали дерзких, – ответила она тем же тяжелым голосом, – но люди все крепнут. И я зрю то страшное время, когда люди станут с нами вровень. Правда, только в силе.

Я согласился:

– Да, осталось только в силе. Во всем остальном мы уже давно выше. Потому он на меня и напал? Хотя я не бросал ему вызов?

Она покачала головой.

– Он тебя не убил…

– Ага, – ответил я с тяжелым сарказмом, – всего лишь смертельно ранил.

– Это другое, – пояснила она. – Ранить – это не убить. Это покарать.

– Ну да, – сказал я, – оправдание можно найти всегда. К примеру, собирался лишь проучить дерзкого смертного, а потом вернуться и вылечить… но что-то отвлекло. То есть он не убил, что-то другое убило.

Она взглянула несколько странно.

– Ты быстро находишь объяснение…

Я отмахнулся.

– Могу еще хоть сотню. Похоже, он подолгу жил среди людей и тоже кое-чему научился. Только все вы почему-то учитесь всякой гадости.

– Так от человека же.

– От нас можно всему, – сказал я. – Даже, как ни странно, прекрасному! Я сам слышал.

– Плохое для нас внове, – объяснила она. – А мы пока еще плохо различаем, что хорошо, что плохо.

– Вам нужна руководящая и направляющая длань Творца, – согласился я. – Это мы, предоставленные сами себе, выработали кое-какие базовые правила, а для придания им авторитета объявили, что получены от самого Творца. Хорошо, если не знаешь, где отыскать этого засранца, буду подозревать всех и каждого в союзе с ним.

Она взглянула с любопытством.

– И что это тебе даст?

– Отыщу, – ответил я, – и убью. На месте.

На ее губах появилась насмешливая улыбка.

– Ангела?

– А что тут такого? – отрезал я. – Земля принадлежит человеку.

Улыбка сползла с ее лица, а голос прозвучал очень серьезно:

– Никто и никогда не убивал ангела. Мы все бессмертны.

– Все когда-то бывает впервые, – ответил я. – Спасибо, что подлечила. Хотя это и было, скорее всего, разыграно между вами… но все равно спасибо.

Зайчик в поисках вкусностей отошел на сотню ярдов, даже спустился по крутому берегу к самой воде, там вылавливал омытую водой гальку, хрустел ею так смачно, что мне самому захотелось попробовать погрызть, словно это кристаллический сахар.

Бобик влез в реку и нырял там, всякий раз появляясь с рыбиной в зубах, смотрел на меня с надеждой и со вздохом, выпускал на волю, но тут же азартно нырял за новой добычей.

Я свистнул, арбогастр выметнулся на зов с такой скоростью, будто его вынесли ко мне огромные темные крылья.

Махлат посмотрела на него, перевела застывший взор больших глаз на меня.

– Нет, – ответила она с той же серьезностью, – это не разыграно, если я правильно понимаю твои слова… Мы не всевидящи, как наш Творец…

– Слава Господу, – сказал я.

Она поморщилась.

– …но я увидела, как вы дрались с Алфофаниэшем, и, когда он отбыл, я прибыла на то место.

– Почему? – спросил я. – Уж смертей ты навидалась!

– Да, – ответила она просто. – Но ты решил драться за людей и умереть с ними, если битва будет проиграна, хотя мог бы спастись… Это интересно.

– Только интересно?

– Необычно, – уточнила она.

– Героев много, – ответил я и, вставив ногу в стремя, поднялся в седло. – Я буду драться не один.

– Да, – ответила она, – но душа твоя черна. Черна и полна ярости и жажды разрушения.

– И что?

– Как ты можешь драться на стороне Светлых? – спросила она, поморщилась, – вот говорю это, а меня всю передергивает. Это же неправильно называть их Светлыми!

– Почему? – спросил я с жестоким интересом. – Темным стремно, что их зовут темными?

Она проговорила неспешно:

– Темные остались служить Творцу. Не потому служить, что верят, просто это послушные и бессловесные слуги. Тупая темная сила. А ведь те, что были побеждены и сброшены на землю, как раз и были самыми чистыми и светлыми…

Она замолчала, я закрыл рот, подумал, кивнул.

– Логика есть. Да что там логика, вообще-то бледные юноши со взором горящим… гм… и есть самые светлые люди на свете.

– Вот видишь, и ты согласен.

– Согласен, – подтвердил я. – Эти бледные со взором горящим, чьи сердца для чести живы, как раз и начинают все бунты, мятежи, перевороты, революции… Не буду уточнять, кто на самом деле прав, но имя Светлых должны носить, ты права, именно они. Однако… не запутаемся ли сами, если весь мир повторяет за церковью, что Темные – это Светлые, а Светлые – это Темные?..

– Потому, – сказала она, – нужно не называть…

– Тогда запутаемся еще больше, – сказал я. – Давай так, те светлые, что за спиной Творца, будут благородные консерваторы, а которые подняли возвышенный и красивый, кто спорит, мятеж, будут у нас прекраснодушные либералы?

Она посмотрела на меня с удивлением и уважением.

– Как ты быстр… Мы бы лет сто искали подходящее название.

– Динозавры, – сказал я похвальным голосом и пояснил: – Это такие древние мудрецы, очень неторопливые, но мудрые. У них было два мозга, один в голове, другой… ниже. Собственно, у всех у нас один мозг, спинной, но у людей утолщение на самом верху, а у динозавров был еще и внизу, так что они были вдвое умнее. У нас и сейчас, если кого хотят похвалить, говорят, задним умом крепок… Кстати, только сейчас придумал… Консерваторы и либералы – слишком длинно, хотя эти термины можно употреблять в официальных документах. А для житейского общения можно короче, четче и яснее, хотя житейское тоже имеет тенденцию переходить в узаконенные термины. В общем те, что за спиной Творца, – правые, а мятежники – левые. Правда, так лучше?

Она подумала, наклонила голову.

– Да. Мне кажется, даже как-то соответствует, хотя и не понимаю почему. Ты, как я понимаю, правый…

– Правый? – переспросил я. – Не совсем, ибо сердцем я – левый, еще какой левый. Ультралевый. Ястреб. Но у меня уже есть и мозг, к тому же почти работающий. Потому умом я на стороне правых. Ибо понимаю тех и других, как и всю вашу породу, но левые только ломают, а строят правые.