Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – курпринц
Глава 5
Через час он ввалился в мой шатер и прорычал мрачно, что супруги Моссманы уже несколько часов находятся в шатре, хотя вообще-то должны бы обшаривать весь лагерь в поисках сына.
– И что они говорят? – спросил я.
– О чем?
Я сказал сердито:
– Не поверю, будто ты не спросил их, что у них за странная манера искать потерянного сына.
– Спросил, – ответил он сумрачно.
– И что?
Он пожал плечами.
– Манера в самом деле странная. Говорят, больше всего его следов здесь. Возле вашего шатра.
– Моего? – переспросил я. – Они что-то плетут не то.
– Спросите их сами, – предложил он.
– И спрошу, – рыкнул я. – Не люблю, когда непонятки прямо под носом! Может быть, какие-то хитрые шпионы?.. Пойдемте, сэр Сулливан!
Я вошел в его шатер и сразу ощутил, что с того момента, как мы вышли, супруги Моссманы даже не пошевелились. Мне даже показалось, что и глаза у обоих остекленели, но едва я переступил порог, сэр Филипп шевельнулся и сказал живо:
– Ваше высочество?..
– У меня вопрос, – проговорил я, – каким образом вы чувствуете какие-то следы своего сына вблизи моего высочества… как вы говорите, его зовут?
Они разом вздохнули, словно это один человек, затем он ответил с запинками:
– Его зовут… Зигфрид…
– Зигфрид? – переспросил я. – А при чем здесь какие-то Моссманы?
Он ответил с неловкостью:
– Вообще-то я Терьяр Кунинг, владетельный сеньор… А это моя жена…
– Это чуточку ближе, – ответил я угрюмо, – Зигфрид, насколько помню, ваш младший сын, а род ваш знаменит тем, что идет от древних Нибелунгов, которые не то дракона убили, не то золото у него сперли. Только я не понял, почему вдруг вам понадобилось называться другим именем. Насчет Зигфрида могу сказать только, что он ненадолго отбыл в город.
Женщина встрепенулась и сказала, прислушиваясь к неведомому для нас зову:
– Наш ребенок уже возвращается.
– Ого, – сказал я невольно, – какое чутье!
– Материнское, – ответила она ласково.
Сулливан молчит, только рассматривает их пытливо, а я сказал с подчеркнутой живостью:
– Ну тогда, любезные родители, пойдемте встречать вашего долгожданного сына!
Они торопливо поднялись, сэр Кунинг сказал быстро:
– Спасибо, ваше высочество! Мы сами выйдем навстречу, так будет удобнее.
– Зачем же, – возразил я, – я буду раз присутствовать на трогательной встрече родителей с сыном. Это так волнительно, так весьма щипательно, сердцепрыгательно… Вон герцог Сулливан уже скупую мужскую вытирает… Герцог, я говорю про слезу, а вы что там трете?
Сулливан заметно напрягся, когда супруги Кунинги, уже не слушая меня, торопливо прошли мимо, задев его краем одежд, а когда за ними опустился полог, быстро прошептал, это было похоже на хрип придавленного бревном медведя:
– Я не верю ни единому слову!
– Я тоже, – ответил я.
– Что-то будем делать?
– Сперва посмотрим… но будь наготове.
Мы вышли и обогнули шатер, а там у коновязи Зигфрид уже соскочил с коня, набросив повод на крюк, и быстро направился в нашу сторону. Он еще издали заулыбался мне, показывая, что все в порядке, а супруги Кунинги торопливо шли ему навстречу, убыстряя шаг.
Я тоже непроизвольно пошел быстрее, сердце стучит чаще, чует недоброе, что-то Зигфрид никак не реагирует на появление своих родителей, ни ликования, ни злости, вообще ничего, как будто впервые видит.
Он бы и прошел мимо, но они заступили ему дорогу. Сэр Кунинг распахнул объятия с таким жаром, что Зигфрид даже отступил на шаг.
О чем они говорили, я не слышал, пока не напряг слух, но услышал только некое шипение и щелканье.
Мои руки сами вытащили из колчана стрелу с наконечником из чистого серебра. Сулливан быстро посмотрел на меня, потом на встречу родителей с сыном, а его пальцы начали нащупывать рукоять меча.
Я наложил стрелу на тетиву, но пока не натягивал, на это понадобится меньше секунды.
Зигфрид некоторое время разговаривал с ними, затем обнял обоих за плечи и повел в мою сторону. Я вздохнул с облегчением, быстро передал Сулливану лук и сделал вид, что вообще не знаю, чего это он у него.
Они подходили все трое очень серьезные, хотя родители и пробуют улыбаться, но получается как-то натянуто, а Зигфрид выглядит скорее мрачным, чем обрадованным.
– Ваше высочество, – произнес он, замедляя шаг, – это в самом деле мои родители…
– Сэр Кунинг… – сказал я, однако Зигфрид прервал:
– Это не Кунинги, ваше высочество.
Женщина испуганно вскрикнула, ее супруг взглянул на меня так, словно уже уклоняется от моего меча.
Я спросил медленно:
– Ты хочешь сказать…
Он кивнул.
– Да, они… не люди.
Те, кто выдавал себя за супругов Кунингов, поспешно отступили от меня, но Зигфрид сказал им поспешно:
– Его высочество все знает. И про меня, и про вас.
Они оба изменились в лицах, на меня уставились с еще большим страхом и непониманием. Наконец «сэр Кунинг» проговорил, запинаясь:
– Но… как ты…
– Пришлось, – ответил ему Зигфрид. – Ничего не изменилось. Я так же служу его высочеству, как и служил. Потому… все гораздо проще. Не нужно что-то придумывать и скрываться. Его высочество знает, что я – демон, младенцем подброшенный вами в семью сэра Кунинга. Там я вырос и так бы и не узнал, что я не человек, если бы не случайность…
Я сказал как можно более спокойным тоном:
– Да, все верно, я это знаю. Как я понял, вы прибыли навестить сына?
Они все трое замолчали, только переглядывались, наконец Зигфрид проговорил несколько сдавленным голосом:
– Не совсем так, ваше высочество.
– При родителях, – напомнил я, – ты можешь обращаться ко мне, как и наедине, по имени.
– Спасибо, – произнес он, – они будут польщены. Однако, ваше высочество, лучше я буду так, потому что вся сложность в том, что… они прибыли не для того, чтобы повидаться.
– А зачем, – спросил я, – если это не совсем секрет?
Он покачал головой.
– Для вас нет секретов, ваше высочество.
– Говори.
– Они уговаривают меня… вернуться.
Улыбка его была невеселая и чуточку виноватая, словно в чем-то подводит меня.
Я переспросил в некотором недоумении, хотя подсознательно догадывался, зачем явились его биологические родители.
– Вернуться… в их племя?
– Да.
– Но разве не они тебя выпустили… в свободный полет?
Он тяжело вздохнул.
– Да, но… так уж получилось. Оказывается, нас не просто мало, а совсем мало. И когда погибли еще двое из наших, то… остался из молодых я один.
Я переспросил:
– Последний из могикан? В смысле, из своего племени?
– Да, – ответил он невесело, – я последний.
Я посмотрел на Сулливана, тот вообще ошалел, он и про Зигфрида слышит впервые, а я сказал:
– Знаете, такие вопросы на ходу не весьма. Зигфрид, отведи родителей в мой шатер, угости вином… если они пьют, а мы с герцогом пока прогуляемся по лагерю. Решим свои дела, а вы без спешки – свои.
Зигфрид сказал виновато:
– Ваше высочество, мне просто неловко…
– Все в порядке, – ответил я. – Зигфрид, мы с тобой старые друзья, можно без особых церемоний. Люди – единственные существа на свете, у которых есть свобода воли. Все мы можем сами решать, как поступить правильно. И у тебя есть эта свобода, ибо ты сейчас человек. У меня нет враждебности к твоему племени, я знаю из него только тебя, а ты настолько хорош, что тебя любят все, кто с тобой сталкивается. Так что… решай сам… Герцог, нам нужно посмотреть северную часть лагеря.
Я похлопал смущенного Зигфрида по плечу и вышел из шатра, чувствуя, как со спины старательно прикрывает Сулливан.
Когда мы отошли от шатра, он спросил приглушенным ревом:
– И что теперь?
– А ничего, – ответил я негромко. – Происхождение Зигфрида, как я вижу по вашему лицу человека чести, вас не тревожит, а это главное. Как бы он ни решил, мы уважаем его выбор.
Он подумал, покрутил головой.
– Обалдеть. Нет, надо выпить еще. Ваше высочество…
– Герцог, – ответил я.
Он ушел, а я обошел лагерь, воины отдыхают у костров, расположенных настолько ровными рядами, словно в самом деле раскладывали их, ориентируясь по туго натянутой веревке. На кострах жарится мясо, подогревается сыр и хлеб.
Завидев меня, пришел уже вернувшийся от Беверейджа Альбрехт, молча пристроился рядом, пытливо поглядывая на мое одухотворенное лицо.
– Ваше высочество?
– Граф, – буркнул я.
– Говорят, – сказал он, – лучше всего думается на марше. Там это идет в такт шагам.
– На что намекаете, граф? – спросил я с подозрением. – Думается везде хреново, это занятие человеку несвойственно. Но если в самом деле вдруг взять и подумать…
– Ну-ну?
– Война войной, – сказал я, – рушатся королевства, создаются империи, а у людей свои маленькие проблемы… хотя, если честно, то именно эти войны между королевствами – мельчайшие проблемы и вообще хрень несусветная. Это же, можно сказать, гражданские войны. Ну как можно бросать в ожесточенные битвы целые армии только из-за того, кому сидеть на троне? Честолюбие, мать его бери!
– А из-за чего же? – спросил Альбрехт с интересом.
– Ну, – сказал я, – причины все же есть и поблагороднее. К примеру, вот та, которую ведем с Мунтвигом, а он… ха-ха!.. с нами. Он же начал великий поход за Честь, за Доблесть, за Веру, за Добро. Только за это и стоит воевать, хотя, если честно, то и за это воевать не стоит… мечами. Есть же диспуты, словесные баталии, сражения, битвы, даже войны!.. Победа – это когда заставил противника признать, что он был не прав, а что за победа, когда всего лишь убил?
Он хмыкнул, покрутил головой.
– Ваше высочество, боюсь… вы не встретите понимания. Народ прост, он предпочитает убивать.
Я ответил тяжело:
– Что ж, глас народа – глас Божий. Будем убивать, торжество гуманизма требует, чтобы текли реки крови и громоздились монбланы трупов. И… бодро понесем знамя либеральных ценностей на север…
– А что с теми, – поинтересовался он, – кто встанет на вашем пути?
– Думаю, вы знаете ответ, любезный мой граф.
Я обошел весь лагерь, больше стараясь задерживаться в расположении союзных войск: вендоверцев, шателленцев, отрядов баронов Бриттии, всем нужно выказать уважение и наговорить хороших слов и отметить их выдающуюся роль в борьбе с врагом.
Норберт выбрал прекрасное место, ровная долина, однако с двух сторон ее защищает река с обрывистым берегом с нашей стороны, а с другой – каменистая дорога ведет к замку лорда Джордана, так что лагерь даже не приходится как-то обустраивать для защиты.
Уже к вечеру я вернулся к своему шатру, двое стражей у входа отступили в стороны, по их виду я понял, что Зигфрид, их старший, внутри.
Я откинул полог, его родители сидят рядышком, лица спокойные, либо еще не приспособились выражать эмоции, а Зигфрид вскочил мне навстречу, развел руками.
Широкий в плечах, широкомордый и широкоскулый, брутальный с виду и не только с виду, сейчас он весь в непривычных для себя мерехлюндиях, даже ростом стал помельче и как-то неприлично скукожился.
Я посмотрел с сочувствием, выглядит не весьма, в то время как его родители цветут широкими и абсолютно одинаковыми улыбками.
– И что ты решил? – спросил я.
Он промолчал, а его отец сказал с уверенностью:
– Он вернется и возродит племя!.. Он молод, силен, сумел ужиться среди людей и даже близок к вам, ваше высочество, что говорит о его высокой выживаемости в любых условиях. Сейчас от него зависит судьба всего нашего племени. Еще никогда оно не оказывалось так близко к гибели! Сейчас все в его руках.
– Что ж, – сказал я, – желаю вам… ну, процветания. Зигфрид, ты не торопись, попрощайся со всеми, друзей у тебя много. Не обижай вот так… вдруг и пропал, не сказавши до свиданья.
Он ответил блеклым голосом:
– Да, сэр Ричард. Я счастлив, что повстречал вас однажды… и что теперь вижу ваш орлиный взлет к вершинам.
Я снова хлопнул его по плечу, улыбнулся и вышел из шатра. Альбрехт уже ждет, но не успел открыть рот, как полог отлетел в сторону, вышел решительными шагами Зигфрид, лицо искажено страданием.
– Ваше высочество!
– Что-то не так? – спросил я.
Он коротко взглянул на Альбрехта, но тот уходить не собирается, да и доверенное мое лицо, Зигфрид произнес с мукой:
– А почему вы ничего не хотите подсказать?
Я в полной беспомощности развел руками.
– Сложный вопрос… Поверь, я с ним уже сталкивался.
Он спросил в диком изумлении:
– Вы?
– Не лично, – поспешно сказал я, – но видел многих, даже пару близких друзей. Им приходилось делать такой же культурологический выбор… Понимаешь, глобализация при всей своей нужности, полезности и даже правильности… несет с собой и болезненную ломку. Ради прогресса в будущем приходится отказываться от такого приятного прошлого и стыдненького ощущения, что мы в своем болотце чем-то лучше, исключительнее.
– Ваше высочество? – спросил он ошарашенно.
– Это я подхожу издалека, – объяснил я неуклюже, – потому что вопрос очень непрост. Малые нации особенно цепляются за свой язык, свою культуру, обычаи, танцы, наряды… Если их послушать, они – самый древний народ, который правил миром, когда остальные еще на деревьях сидели! Однако, если им вливаться в огромный народ, то придется оставить это дутое величие в прошлом и забыть о своих корнях… С другой стороны, а надо ли знать об этих корнях? Думаю, надо знать о будущем, а не прошлом. В прошлом мы все дикие, злые и волосатые.
Он слушал с напряженным вниманием, брови сдвинулись так, что столкнулись над переносицей.
– Значит, – спросил он хриплым от страдания голосом, – советуете не держаться за племя?
– Упаси, Господи, – сказал я испуганно, – я ничего не советую! Господь дал человеку право выбора. Ты сам должен выбрать. Только сам. И потом, если выбор окажется ошибочным, будешь стучать по башке себе, а не мне.
– Ваше высочество!
– Вернись в шатер, – посоветовал я. – Поговори с ними еще.
– А вы?
Я отмахнулся.
– Мне все равно ночевать в замке лорда Джордана. Оттуда такой вид, такой вид!.. И ты знаешь, что там все безопасно, сам проверял. Иди-иди!
Я повернул его к себе спиной и, подталкивая, заставил войти в шатер.
Альбрехт сказал со вздохом:
– Наверное, вот так терять друзей тяжелее, чем в бою?
Я покачал головой.
– Вообще-то предпочитаю друзей находить. И даже выращивать… ну, из противников. Правда-правда, пару раз получилось. Понравилось!
Зайчик пошел мне навстречу, нижняя челюсть ходит справа налево с таким жутким хрустом, перемалывая нечто в пасти, будто ему кто-то засыпал туда горсть алмазов.
– В замок? – спросил Альбрехт. – Но там в самом деле у лорда нет дочери! Разве что жена…
– Сплюньте, – сказал я сердито. – Учитесь получать высшую радость от реализации великих идей!.. И когда научитесь, мне расскажете.
Зайчик повернулся боком, я неспешно вставил носок сапога в стремя и с достойной лорда солидностью поднялся в седло.
– Утром увидимся, граф.
– Утром через неделю?
– Я вам покажу неделю! – сказал я.
Зайчик тряхнул гривой и пошел красивой рысью, а впереди помчался Бобик.
Извилистая дорога к замку идет между таких высоких и острых скал, похожих на зубы акулы, что даже на арбогастре лучше вот так по ней, чем пытаться напрямик, и мы неспешно петляем, Бобик мчится впереди, но вдруг он там замер и остановился.
Шерсть на нем поднялась дыбом, что бывает очень редко, я услышал хриплое гарчание.
– Вперед, – сказал я тревожно.
Арбогастр сделал три больших скачка, двигаясь, как большая пантера, впереди на дороге, шагах в пяти перед Бобиком, медленно поднимается нечто огромное, красное, будто выкупалось в крови, а на земле потрескивает, остывая, раскаленное пятно. Там пляшут искры и вздымаются огоньки горелой земли.
Он разогнулся, все еще распространяя дым, что валит прямо из тела, оказался гигантом выше меня на полкорпуса даже на арбогастре, в ширину просто чудовище, а по весу тоже раза в три больше, чем мы с Зайчиком.
Дым истончился, я наконец рассмотрел его лицо, наполовину жабье, наполовину крокодилье, даже под челюстью пульсирует желтый кожаный мешок, все тело все еще красное, но быстро становится багровым.
Он уставился в меня узкими щелями глаз, в горле прохрипело, я услышал едва разборчивое:
– Гр-р-рх… Я… сумел?.. Я сумел…
– Смотря что, – ответил я настороженно. – Бобик, сидеть!.. Кто ты? И что хочешь?.. Могу зачислить тебя в ударный отряд. Жалованье положу вдвое, кормежка бесплатная, интимных услуг не требуется…
Он вскинул голову и шумно втянул в себя воздух широкими ноздрями, они трепетали, как щупальца актиний, потом схлопнулись и плотно закупорили отверстия, чтоб ничто не мешало анализу.
– Я… точно, – прорычал он уже отчетливее. – Он здесь… Он близко…
– Поздравляю, – сказал я. – А кто?..
Глава 6
Он посмотрел на меня красными глазами, пасть приоткрылась, показывая массу белых острых зубов.
– Мне нужен, – проревел он гулко, – тот, кто принял… личину Зигфрида…
– Ух ты, – сказал я. – Теперь еще и ты… Старший братец, что ли? Дядя по матери?
Он рыкнул:
– Молчи, червяк…
– Так зачем он нужен? – спросил я с достоинством великого и суверенного лорда. – Как его непосредственный командир, я просто обязан знать! И перлюстрировать.
– Умолкни, человек, – рыкнул он. – За ним долг… он должен умереть…
Я изумился:
– С какой стати? Он давно уже просто человек, с вашим миром не связан. У него здесь свои долги.
Он прорычал люто:
– Я знаю!.. Нашли… твари его племени!.. Его назад!.. Нет, я не!.. Он даст новое племя?.. Нет, не даст!..
– Ты против? – спросил я. – Или ты не совсем против, а как бы альтернативно?
Он раскрыл пасть шире, глаза загорелись красным так, что оттуда пошел недобрый свет, как от костра.
– Его нашли, – проревел он, – чтобы он!.. Я не позволю!.. Я убью и съем его мозг…
Арбогастр подо мной беспокоится все сильнее, глаза тоже горят красным, роет землю копытом и готов броситься на чудовище. Бобик то и дело оглядывается на меня, хотя словно словами я его сдерживаю, а знаками могу послать в атаку.
Я крикнул, стараясь, чтобы голос звучал как можно убедительнее:
– Он отказался возвращаться! Так что нового племени, что угрожало бы твоим законным и, без всякого сомнения, суверенным интересам, не будет! Будет твое моноплемя без всяких конфессий и всяких мультикультурностей…
Монстр проревел таким низким голосом, что начала вздрагивать земля:
– Он… не… мог…
– Что?
– Не мог… отказаться…
– Отказался, – заверил я. – Он с рождения терся среди людей, потому не знает и не хочет вашей, без всякого сомнения, замечательной жизни. Он тебе не соперник!
Он остановился и всматривался в меня щелями глаз, я уже решил, что убедил, но он тряхнул башкой и прорычал люто:
– Нет… надежнее… съесть. А то вдруг… вернется?
– Да с чего вдруг?
Он рыкнул:
– Может передумать…
Вдали простучали копыта, я узнал коня Зигфрида, у него такой частый и нервный перестук, каким отличаются очень быстрые и пугливые лошади.
– Он не передумает! – закричал я погромче, чтобы он не услышал приближения Зигфрида.
Монстр рыкнул громыхающе:
– Твои хитрости, существо… ничтожны… Он приближается… и смерть его будет быстрой…
Я сказал громко и убедительно:
– И все себе испортишь? Так издалека добирался… и вот так сразу? Если так уж надо убить – убей, но сперва переговори с ним, хорошо?
Он рыкнул:
– Зачем?
– Тебе же самому, – закричал я, – будет приятно! Посмотреть в глаза врагу, насладиться его страхом перед тобой, таким огромным и всесильным, попугать, а потом не сразу сожрать, а по кусочку, чтобы тот визжал и вырывался…
Он подумал и прорычал:
– Растянуть удовольствие… да, это хорошо…
Он обернулся в сторону приближающегося Зигфрида. Чудовищные мышцы спины напряглись, пошли в стороны, окаменели, а затем из этих плит начали медленно выдвигаться костяные шипы, усеявшие всю спину и перебравшиеся на плечи и руки.
Я еще во время разговора, который намеренно затягивал, пытался призвать из своего арсенала Комья Мрака или Костяную Решетку, но впустую, затем попробовал мысленно взять в руку Небесную Иглу. Вроде бы нечто смутное ощутил, видимо, потому, что недавно пользовался, и ладони запомнили это ощущение, но все равно это оставалось там. Однако когда монстр раскорячился в боевой стойке, ожидая Зигфрида, я ощутил, что ладони начинают разогреваться, словно держу их над жарко полыхающим костром.
В черепе застучали молотки, раскаленное шило вонзилось в затылок с такой силой, что я тихонько взвыл от жалости к себе, стиснул челюсти, но что-то потерялось, ладони остыли.
Боль из черепа начала выветриваться, однако и присутствие Небесной Иглы в пальцах ослабело и почти исчезло.
– Нет, – прорычал я, – нет, не отпущу… ты уже в руках… Ты здесь… я держу, чувствую…
Снова стегнула боль, череп раскалился. Я захрипел, как пес, которому ошейник давит горло, но не давал волнам раскаленного тумана смахнуть картинку, как в ладонях появляется тяжелый корпус Небесной Иглы.
Зигфрид закричал яростно, выхватил меч и послал коня прямо на чудовище. Я перехватил его взгляд, брошенный на меня, и понял, что Зигфрид, верный клятве вассала, ринулся спасать меня, прекрасно понимая, что этот монстр намного сильнее и наверняка убьет его…
Они с конем налетели на зверя, как на каменную скалу. Меч Зигфрида высек сноп искр и тут же вылетел из его ослабевшей руки, когда чудовищный демон со сладострастным ревом выдернул его из седла, поднял над головой и тряс, как куклу из мешковины, наслаждаясь беспомощностью своего давнего соперника.
– Тебе конец, – проревел он, – а я всегда буду вспоминать, как съел тебя и взял земли… твоего племени…
– Хвалились гайдамаки, – прошипел я, – на Умань идучи…
Мои пальцы стиснули холодный металлический стержень. Тот моментально разогрелся, пальцы обожгло.
Вспышка ослепила на миг, тяжесть из моих рук исчезла. Пальцы сжали пустоту, а в ней за яростной вспышкой огня сухо щелкнуло, следом раздался резкий треск электрического разряда.
Вспыхнул короткий страшный огонь. Что-то тяжело ударилось в землю с такой силой, что та подпрыгнула, и пламя моментально исчезло.
Я протер слезящиеся глаза, Зигфрид лежит навзничь, раскинув руки, потом начал пытаться выбраться из-под тяжелой лапы гиганта. Все вокруг забрызгано кровью, а куски окровавленного мяса разбросаны не только по дорожке, но и сползают по скалам с обеих сторон тропы.
Мир шатнулся, я услышал встревоженный гавк. Как сквозь стену из ваты донесся испуганный голос Зигфрида:
– Ваше высочество!..
На какое-то время я то ли сомлел, то ли отрубился, а то и вовсе потерял сознание, но когда пришел в себя, все еще в седле, Зигфрид придерживает за бедро, не давая свалиться с коня, сам весь залит зеленой кровью и облеплен стекающими по его доспехам лохмотьями не то кишок, не то внутренностей.
– Все… в порядке?
– Ага, – прохрипел я.
Он охнул, взглянув мне в лицо.
– Ваше высочество!.. У вас в глазах все полопалось!.. Что вы сделали?..
– Теперь это неважно, – ответил я хрипло и ухватился за него, чтобы не упасть. – Тужился… давай без улыбочек!.. Он точно околел?
Зигфрид оглянулся.
– Еще бы!.. Проще свинью восстановить из свиной отбивной. Чем это вы его?
– Сам не знаю, – ответил я. – Наверное, моим монаршим гневом.
– Вы уж полегче, – попросил он, – глаза полопались – еще ничего, у меня тоже иной раз наливаются кровью, но если сердце лопнет… Хотя влупили его вы со всей…
– Дури, – досказал я. – Хотя дурака бьют и в церкви, лося только осенью, а хищного зверя везде. И неважно, в лоб или в спину. Ты как?
Он сказал хриплым голосом:
– Да вроде бы цел… Хотя панцирь эта сволочь мне помяла. Сперва тот гад ногу, спасибо, что подлечили, но теперь снова к оружейнику… Разорят, гады.
– К вечеру поправят, – утешил я – Все, поедем. Я вообще-то в замок. А ты куда?
– За вами, – сообщил он. – Я телохранитель или уж нет?
– Зигфрид, – сказал я тепло. – Ты мой друг, а эту роль ты сам себе выбрал. Конечно, я тебе доверяю больше всех на свете. Но что скажут твои родители?
Его лицо помрачнело.
– Когда вы ушли, я поговорил с ними. Мой народ – люди. Я с пеленок помню только Терьяра Кунинга, своего отца, и любящую меня мать, леди Азеллу, а также шестерых братьев… Я жил в любви, детство у меня было беззаботное и счастливое… Я человек, сэр Ричард! Я человек. А леди Азелла – моя мать, в чьей любви я купался, как рыбка в озере…
Некоторое время мы ехали молча, он часто вздыхал, я сказал с сочувствием:
– Всем нам время от времени проходится делать выбор. Это тяжело, но человек научился пользоваться им правильно. А почему тот демон примчался сюда, когда проще бы дождаться тебя там на месте…
Зигфрид покачал головой.
– Он мог меня только здесь.
– Когда, – спросил я осторожно, – ты в людской личине?
– Да, – ответил он, – а еще здесь я один, а там наши из племени… Их хоть и мало и все старые, но все же…
Я остановил коня.
– Езжай в замок, если так уж хочешь убедиться, что там нет и не появилось за это время ничего опасного.
– Ваше высочество?
– Поторопись, – велел я строго. – Ты забыл, что мы сюда не на поселение прибыли?
Он ослабил конский повод, толкнул каблуками, и конь понесся стремительным галопом в сторону замка. Я проводил его долгим взглядом, неспешно повернул коня к лагерю. Там моя жизнь, а в замке только развлечения, но их можно позволить себе только после победы.
Арбогастр только-только перешел с шага на рысь, как мы увидели со спины идущую впереди женщину в длинном плаще, что касается земли.
Капюшон закрывает голову, можно бы принять и за подростка, но что-то в движениях выдает женщину, я бы даже добавил, молодую и сильную.
Я намеревался догнать, однако она обернулась и приподняла обеими руками капюшон. На меня взглянуло очень серьезное и даже строгое лицо той, что сидела в пентаграмме, пытаясь спастись от зверя, убитого потом Зигфридом.
Я не успел слова сказать, она церемонно присела, растопырив плащ в стороны, голову опустила, выказывая полное смирение.
– Леди? – произнес я.
– Ваше высочество, – прошелестела она, не поднимая головы.
– Встаньте, – потребовал я, – и ответствуйте, кто вы и почему вас несет в мой лагерь.
– Меня зовут Скарлетт Николсон, – ответила она низким приятным голосом. – Иду я не в лагерь, а хотела встретить вас…
– Тогда вы рассчитали точно, – ответил я настороженно. – Что весьма настораживает, а я этого не люблю. Поднимитесь и выкладывайте.
Она выпрямилась, чуть задрала голову, чтобы видеть мое лицо. У нее странные глаза, вернее, не глаза, а верхние ресницы: всего по семь штучек, отстоящие одна от другой на заметное расстояние, зато толстые и длинные, будто остальные не то отдали свою силу и рост, не то их срезали и приклеили на оставшиеся.
Я невольно уставился на это чудо, а она красиво взмахнула этими удивительными ресницами, что упираются в брови, глаза подчеркнуто удивленные, неужели и сам принц Ричард, о котором столько слухов, тоже вроде деревенщины, никогда красивых женщин не видел, что ли…
– Ваше высочество, – проговорила она все тем же голосом, приятным, но строгим, – я нарочито выбрала минутку, когда сэр Зигфрид занят…
– Почему? – спросил я в лоб.
– Он бы меня защищал, – объяснила она.
Я поинтересовался:
– А ты, выходит, не желаешь, чтобы тебя защищали?
– Хочу, – проговорила она тихо, – чтобы вы решили мою судьбу сами и чтоб слова сэра Зигфрида не падали на чашу весов моей жизни.
Арбогастр медленно шел к лагерю, она идет рядом, изредка поглядывая на Бобика, но тот ведет себя чинно, то есть не подбирает бревна и не сует ей в руки.
– Хорошее решение, – сказал я, – нет, не слишком для тебя хорошее, зато правильное. Кто ты и что ты?.. Я не нахожу тебя красавицей, но это потому, что ты не в моем вкусе. А так вообще отыщутся некоторые, что назовут тебя совершенством. Люди ж всякие бывают, а мир велик и как бы необъятен, если не присматриваться.
Она передохнула, вскинула голову и посмотрела мне в глаза, а я неотрывно смотрел в ее бледное лицо, стараясь не концентрировать внимание на странных верхних веках с семеркой толстых, как бревна, и таких же длинных ресниц.
– Ваше высочество, – проговорила она тихо, – вы правы, мне лучше было погибнуть… от того зверя, что я так неосторожно вызвала из ада. И сейчас прошу вас либо как-то приказать вашему другу меня оставить, либо убить меня… чего мне, конечно, не хотелось бы… но если не будет иного выхода…
Я вскинул руку.
– Погоди-погоди. В чем вообще-то проблема?
Она ответила так же тихо и не глядя мне в лицо:
– Мной очень заинтересовался один из могущественных магов, Генс Эджекомб. Он потребовал меня у моих родителей, хотя мог просто похитить, и те… отдали.
– Гм, – сказал я.
– Через полгода, – проговорила она тем же голосом, – я сумела узнать одно из заклятий перемещения. Еще полгода я копила силу, а потом сбежала.
– Просто сбежала? – уточнил я.
Она покачала головой.
– С помощью заклятия. Меня перенесло сюда, в королевство, как я узнала, Бриттия. Здесь постоянно пряталась под заклятием Покрова, чтобы маг меня не отыскал.
– А он ищет?
Она прямо взглянула мне в глаза.
– Боюсь, ваше высочество, все еще не прекратил поиски.
– Настолько упорен? – спросил я. – Задето самолюбие?
Она чуть отвела взгляд в сторону, а щеки окрасились нежным румянцем.
– Все это, возможно, вместе… Но, ваше высочество, вы не ошибетесь, если рискнете предположить и нечто большее…
– Что? – спросил я настороженно. – Что-то еще хуже?
– Да…
– Но что? – спросил я. – Жизненный принцип – добиваться своего? Иначе, мол, раз отступил, будешь отступать и дальше?
– И это тоже, – согласилась она, – но… не все.
– А что же, – сказал я и, запнувшись, посмотрел на нее остро, – хотите сказать, он влюбился в вас?
Она чуть вздернула голову, в голосе прозвучало оскорбленное достоинство:
– Ваше высочество, вам, конечно, трудно представить себе, что в такую уродину можно влюбиться, но мужчины способны и не на такие дикие глупости…
Я ощутил, что теряю меру, процедил сквозь зубы, помня о хорошем воспитании:
– Вы прекрасно знаете, что вы красавица, хоть и не в общепринятом вкусе, я это вижу и признаю, хоть и без особой охоты. Но маги, как и священники, только тогда достигают высоких целей, когда на женщин обращают поменьше внимания.
– Это не только маги, – возразила она деликатно, – все мужчины, что хотят побед, должны поменьше тратить времени на женщин.
– Золотые слова, – похвалил я.
Она прямо посмотрела мне в глаза.
– Уверена, у вас тоже нет сотни любовниц, хотя вы могли бы содержать и тысячу.
– Гм, – сказал я, – приятно общаться с красивой и умной, это вообще уродство какое-то, вывих природы. Из-за вас с полсотни женщин ходят уродливыми и дуры дурами… но я заинтересовался этим странным магом, что может достичь вершин, но в то же время вот так все бросить к женским ногам.
– Вы не бросите, – заверила она.
– Почему?
– Вы моложе, – определила она. – И всегда таким будете, в любом возрасте продолжите карабкаться на гору к своим непонятным нам победам. Но не все же такие!
– Слава богу, – сказал я. – У меня больше шансов их догнать и обойти. Обойти в смысле обогнать, а не в смысле… общепринятом смысле, все мы люди.
