Гай Себеус
Та, чьё второе имя Танит

5

– Петал, но это очень не предусмотрительно! Наверняка, я не первый, кто столкнулся с подобной проблемой! Почему же не заложена в перстень возможность передать превращение кому-то, хотя бы родственнику?

– Ты же не можешь передать кому-то собственную возможность насыщаться, слышать, нюхать? Как может кто-то радоваться за тебя? Понимаешь? Так же и возможность превращаться! Она только твоя. А перстень это просто, …это просто орган, твой собственный орган превращения. Ты утратил его. Это не смертельно. Но превращаться теперь ты не можешь. Как не может видеть человек, утративший глаза.

– Понятно. Но ты не ответила на вопрос: я ведь не первый, кто столкнулся с подобным? Ты о чём-то умалчиваешь? Ну, говори же! Я уже готов ко всему!

Петал принакрыла сонных детей кудрявой овечьей шкурой, пофыркала от прикоснувшихся к чутким ноздрям назойливых шерстинок и прилегла рядом.

– К сожалению, это единственное, к чему ты сам считаешь себя неготовым…

– Что? Опять ты о своём? Я не поеду туда, Петал! Сколько можно говорить об этом? Тем более в таком виде! Да я из дома выйти не могу! Ты хочешь, чтобы меня затравили собаками?

– Не очень-то тебя и затравишь! Я видела, как ты дерёшься: ты же раскидал шестерых!

Бласт самодовольно приосанился и демонстративно-равнодушно перетряхнул гриву своей густой волчьей шкуры. Лёг, положив лобастую голову на скрещенные лапы. Сквозь ресницы взглянул на Петал. Что ж, не всё так плохо. Его жена умеет ценить его!

А Петал, проверив мгновенным броском взгляда произведённый эффект, продолжила.

– К тому же, в Крае Белоглазых тан сейчас больше волков, чем собак. Все танаиды-одиночки по приказу старейшин превратились в волков. Окаменели ведь только семейные, не пожелавшие бросить не умеющих ещё превращаться детей. Тебе нужно будет найти этих волков-одиночек.

– Найти-то я их найду! Но для чего? Чтобы вместе горевать и выть на курганах? Они ведь тоже не могут превратиться в людей, несмотря на то, что перстни у них остались! И что толку мне от их компании?

– У вас общий интерес: ты поможешь им, они помогут тебе.

– Как?

– Ты найдёшь белый камень и восстановишь ритуальную гривну. После чего, я уверена, боги простят нас за отступничество жрецов, и жизнь вернётся в Край Белоглазых тан. А потом танаиды помогут тебе.

– ?

– Не спрашивай, как. Я не знаю. Знаю только, что помочь тебе в этой безвозвратной ситуации могут только наши жрецы. Вернее, может захотеть помочь один из них – Старый Гиер. Думаю, к нему, несмотря ни на что, ты всё-таки сможешь обратиться.

Бласт не удержался от досадливого рыка. Но Петал упорно продолжала.

– Понимаю, что тебе страшно даже вспоминать о нём. К тому же, вместе с отречением от бога Тана он, наверняка, утратил своё могущество жреца. Но знания-то остались! Этот выход пока единственный. Он очень опасный и неверный. Но другого просто не вижу.

Бласта буквально распирала дикая какофония чувств: отвращение к путешествию в Тановы земли, сочувствие к жене с её явно преувеличенным пониманием долга, досада на себя, растяпу-растеряху. Он вскочил, волнение не давало покоя, он начал метаться по комнате мягкой поступью звериных лап.

Петал с сочувствием следила за ним, понимая, насколько он был не готов к подобному развитию событий. Ему бы ещё немного времени на освоение волчьих навыков, на осознание волчьих привычек.

Но всё сложилось так, как сложилось…

– Может быть, если Старый Гиер не сможет помочь тебе стать человеком, так просто посоветует, как быть? Хорошо бы ещё отыскать Чисту… Может, она что-то придумает. Но, найти её может только тот, кому она позволяет себя найти…

Бласт внезапно остановился.

– Петал, ты хоть понимаешь, что отправляешь меня на верную смерть? Ты сама-то хоть осознаёшь это? Скажи, тебе меня совсем не жаль? Не жаль расстаться навсегда? Да и как ты здесь выживешь без меня?

Петал смежила веки, пытаясь сохранить равновесие чувств.

– Тебя отправляю не я. Перед тобой выбор. Ты можешь тихо дожить свою жизнь волком. Я и дети будем всегда рядом. Будем тебе помогать во всём, кроме одного: стать человеком с нашей помощью ты никогда не сможешь. В этом тебе в силах помочь только Край Белоглазых тан.

– Там же всё мертво!

– Ил и пепел – хорошее удобрение для новой жизни.

– Но как я попаду туда? Все торговцы напуганы известием о происшедшей катастрофе!

– Торговцы знают: катастрофа уже произошла. А теперь у того, кто первым осмелится вернуться в земли Тана, больше возможностей обогатиться. Я уже знаю, скоро туда отправляется караван из трёх судов.

– И как я попаду на эти суда? В зверинце уличного фокусника?

– Туда хочет плыть Ида, чтобы отыскать своего сына Георга. Она считает, что это он, тот, о ком мы ей рассказывали. Ты можешь сопровождать её.

– У тебя на всё есть ответ. Будто ты сама всё это спланировала!

Петал с трудом подавила раздражение от напрасного обвинения. Она понимала, что у Бласта это от беспомощности.

Как ей быть? Она совсем не умела говорить о своей любви, нежности, преданности. Она доверяла только поступкам. А Бласту не хватало слов и заверений. Как ей быть? Ей нужно сдержаться, нужно быть терпеливей, иначе они перегрызутся!

Она вздохнула.

– У тебя эти ответы тоже есть. Ты же видишь вещие сны. Только я не сопротивляюсь знакам, читаю их. А ты гонишь их с возмущением и страхом. Не гони, смягчись к ним, вчувствуйся. И ответы на твои главные вопросы придут сами.

Петал не стала добавлять мужу волнений напоминанием о том, что трёхдневное пребывание в волчьей шкуре опасно, оно может стать окончательным. Об этом она решила позаботиться сама.

Удивительное дело: родив сына и тем самым продолжив род, она вдруг ощутила в себе обновлённую и весьма значительную силу. Петал назвала бы это уверенностью в исполнимости своих решений.

Странно… Она ни с кем не контактировала, никого ни о чём не просила. Новая сила будто развернулась, сама вызрев внутри неё. Это радовало и тревожило Петал.

6

На палубе «Афины» пахло свежеструганным деревом и смолой. Новая, не выбеленная ещё солеными морскими ветрами парусина топорщилась на реях. Хорошее название. Богиня Афина – это целые миры, рождённые из головы Верховного Бога-отца. Афина – это мир амазонок-воительниц. Это мир градостроителей. Это мир Знаний.

Холодная волна, пронизанная радужным весенним солнцем, нетерпеливо похлопывала в борт.

Деревянная статуя богини-покровительницы на носу смотрела на восток своими белыми выпуклыми глазами. Её горделивая шея была вытянута, будто от нетерпения скорей начать путешествие!

Команда спешила завершить все приготовления, не дожидаясь капитанского гнева. Самыми тяжёлыми были бочки с пресной водой. Ящики с провиантом и товарами для продажи – будет ли кому? – тоже были нелёгкими.

Команда кряхтела и упиралась.

Неподалёку покачивались ещё два парусника: «Диана» и «Эвридика», на которых приготовления к дальнему походу в грозные Тановы земли тоже шли своим чередом.

А капитан «Афины» не мог отвязаться от юнца, таскающегося за ним всё утро и умоляющего взять его на борт. Не помогала ни ругань, ни тычки. Капитан обессилел и подобрел.

– Ну, на что мне юнга, дурья твоя голова? Мне нужны работники, ты можешь это понять? С силой и сноровкой! А от тебя какой прок? На тебя ж плюнь и перешибёшь!

– На вёслах от меня, согласен, толку мало. Но зато я умею готовить еду на всю команду. Умею петь. А ещё…, а ещё я – грамотный!

Отвернувшийся уже было, капитан остановился.

– О-о! С этого надо было начинать! С того, что ты грамотный! А ну, прочти, что здесь? Сумеешь? – Капитан всё ещё недоверчиво протянул настойчивому парнишке пергамент.

– Сумею, конечно! Это распоряжение, господин капитан. Распоряжение взять на борт женщину с собакой. Сказано, что она заплатит, сколько скажет господин капитан.

– Хм! Ещё собаки мне не хватало! Сколько там они мне заплатят! И где эта женщина? Я никого ждать не собираюсь! Давай обратно пергамент и …иди! Иди, помогай в погрузке! Но учти, понадобится сбросить балласт – первым полетишь за борт!

Юноша обрадовано помчался по сходням, прихватив с берега несколько коробов с товаром.

В это время какое-то неопределённое существо в лохмотьях, на которое капитан даже не обратил внимания, приняв за береговую побирушку, придвинулось к нему.

– Я женщина с собакой.

Из-за неё выглядывал огромный пёс, похожий на волка.

Капитан только собрался было разразиться привычной бранью, как подбежавшая светлоглазая, нарядно одетая женщина раскрыла перед ним свой кошелёк. Сговорились быстро, поскольку красавица была немыслимо щедра.

Погрузка скоро завершилась, и настал момент прощания.

Петал присела перед псом, обняла его. Но, чтобы не привлекать к себе внимания, разговаривала с пожилой женщиной.

– Ида, почему ты ходишь в лохмотьях? Ведь мы с Бластом подарили тебе много новой одежды.

– Когда переполняет внутреннее, ясная моя, на внешнее перестаёшь обращать внимание.

– Не стану спорить. Но сегодня это могло помешать тебе попасть на корабль. Ты выглядишь подозрительно, понапрасну привлекаешь к себе излишнее внимание.

Петал передала ей узлы с едой, одеждой и особо щепетильно вручила аккуратно увязанную в шарф гривну, наказав не раскрывать и никому не показывать, беречь больше всего остального вместе взятого до тех пор, пока Бласт не захочет забрать её.

Бласт вспомнил, как мгновенно увяла и покрылась уродливой чёрной коростой ветка цветущего шиповника, на которую Петал повесила ритуальный обруч, в тот раз, когда он украл любимую в Тан-Аиде. Меньше года прошло, а сколько всего произошло!

Гривна проглядывала сквозь сетку тонкой ткани, будто живое существо. Очень больное живое существо, сквозь пелену дней, отделяющих от грубого насилия, совершённого над ним.

Когда чьи-то руки властно выломали белый камень из гнезда.

Обезглавили белую змею…

Одну из двух проводников природной силы, неразделимо сплетённых, образовавших собой кручёный обруч.

Исцеляющая и ядовитая, добро и зло, свет и тьма – узнаваемые и различимые не сами по себе, а лишь рядом со своей уравновешивающей противоположностью.

Что, в общем-то, и соответствует природе мира сотворённого.

Всякий, кому доступно было чтение перетекающих выпуклых граней ритуальной гривны, понял бы, они говорят о том, что лишь природа может преодолеть природу. Природа, не терпящая насилия над собой. Самонадеянного и высокомерного.

Две змеи. Чёрная и белая. Две силы, постоянно балансирующие и удерживающие мир в равновесии.

Теперь лишь чёрный камень потерянно смотрел на мир из своей болезненно запавшей глазницы.

Одинокому, ему недоступно стало покровительство циклическому обновлению, таинственной изменчивости. Один, он не мог уже управлять приливами и отливами, плодоносящими циклами женских особей.

Ветви древа жизни замерли в Тановых землях.

– Мне кажется, мы никогда не избавимся от этой вещи! – Бласт был мрачен. – Проще выбросить её прямо сейчас за борт и не заботиться о ней больше. Своих бед хватает!

Петал не выдержала.

– Я ещё в Тан-Аиде предупреждала тебя, что моя судьба тебе не по силам! Ты сам схватился за неё, как за собственную! Не жалуйся теперь!

Прощанье вышло не таким, как обоим хотелось. Бласт вслед за Идой шагнул на сходни.

Особо его нервировало настоятельное напоминание Петал: всегда помнить себя человеком и всегда поступать как человек, не вестись на зов животных инстинктов. Не совсем понятно было, какие контексты имелись в виду. Напоминание купаться по ночам в лунном свете было выполнимее.

…Лазурь воды качнулась в просветах между досками – невинная и сияющая. Глубина казалась нестрашной. По белому донному песку мраморной сеткой скользили лучи, бросками перемещались блестящие рыбки. И небо, и земля, и вода казались простыми и дружелюбными.

Но Бласт был полон гнетущих предчувствий. В Краю Белоглазых тан всё будет не так.

Год тому назад он вместе с приятелем Долихом отправился в подобное путешествие с совершенно лёгким сердцем, как в избавление от назойливых домашних проблем! Ничто не мучило его. Ничто не страшило. Может быть, потому, что мало знал об этих таинственных землях? Или просто было нечего терять? Приятели надеялись обогатиться и с триумфом вернуться домой. Ан не вышло!

Долих сгинул. А Бласт, повстречавший свою трудную любовь, еле выжил, еле уцелел. Однако вместо того, чтобы радоваться спасению, тихой семейной жизни и успехам в бизнесе, опять он лезет туда, откуда еле успел убраться, где неумолимая смерть чуть не прищемила его! Кто после этого назовёт его умным?

7

Изломанная.

Грязная.

Всеми гонимая.

Хорошо, хоть жива…

Да хорошо ли?

Она до такой степени была зла на себя, что готова была выпихнуть своё предавшее тело за порог со словами: «Уйди! Ищи себе другого хозяина!» И закрыть дверь.

Может, и впрямь, расслабиться, и будь что будет?

Ох, нет…

Если бы не прямая угроза жизни, разве стала бы она так яростно бороться за неё, постылую?

Давно бы сама приняла яд, как спасение от несчастливости и раздирающей злобы! А так – нет, нет и нет!!!

Назло самой судьбе, обошедшейся с ней столь немилосердно! Выжить! Доказать, что всё-таки права, что достойна! Что будет так, как ей хочется!

Да будет ли…

Нет уже сил верить. Нет уже сил надеяться…

Каждое утро просыпаться для новых мучений. И так уже много лет! Когда каждый день тянется невыносимо! А ночь вымучивает так, что не рада рассвету! И всё пустая канитель обыденных, ненужных дел! Сплошная досада!

Хуже всего, что власть и богатство тоже веселили душу лишь сначала. На волне удивления и зависти подруг и знакомых. А потом и это опостылело. Разве что еда была почище. Так что, можно сказать, никаких перемен!

…Выстраивала-выстраивала свою жизнь, тянулась-вытягивалась. И что? Пустые руки. Повисли бессильными плетьми…

А сколько пришлось хитрить, ненавидеть, даже прибегать к самой чёрной магии! Душу свою изгадить! И всё зря!

Всё равно не добилась того, чего хотела!

Не получила его. Свой заветный приз.

Будто он питается её проклятьями и становится от них только счастливее и отстранённее!

Сколько её уговаривала старая нянька: бросить все мысли о нём! Нет, она, как упрямый мотылёк, кружилась-кружилась около, пока окончательно крылья не сожгла!

И что теперь?

Можно было, конечно, снова попытаться остаться с ним рядом. Он не прогнал бы.

Его улыбка волнует так же, как в юности! Броском счастливого мячика она по-прежнему скачет навстречу! Ах, какое сияние! А его голос по-прежнему выжигает водоворот в душе!

Но эта, белоглазая… Резанула ревнивым взглядом, как алмазом по стеклу! Ноги сами унесли из их дома!

Красота, образованность… Кому это надо?!

…Сны мучительные не дают покоя. Давильня, а не сны! Всё лодка, отвязавшаяся от причала и тихо-тихо отплывающая. Пустая.

Почему это так мучительно?

Только сегодня мелькнуло в серости что-то, будто красное… И она – бегом! По грязным ступеням! К чистой воде!

…Будто пила она там …белый сок из красного тюльпана…

Боги! Какая чушь! Приснится же такое!

8

– Курс-то я знаю наизусть, хаживал в эти края не раз! Да что толку? Ныне здесь всё по-другому. Все берега снесло водой! Все карты, все лоции псу под хвост! Как идти? Наугад? Догадайся, попробуй, где тут мели? А то ещё на скалу напорешься! И тю-тю! Рыбам на корм!

Старый капитан имел привычку разговаривать сам с собой и на вошедшего юнгу даже не среагировал. Хотя не заметить того было просто невозможно.

Капитанская каюта, в обиходе называемая «сундук» – единственное отдельное помещение на судне, была столь тесна, что два человека, вместившихся в неё, буквально дышали друг другу в лицо.

Карты Атлантики и внутренних морей грудой лежали на столе, перемежаемые грузиками для удерживания. Но были бесполезны.

После прошлогодней катастрофы, когда гигантская волна, придя из самого сердца океана, расплеснулась-разлеглась на берегах, на полях, на человеческих поселениях, всё стало другим. Освоение этих земель нужно было начинать сначала, заново.

Но самая страшная катастрофа, по свидетельствам немногих уцелевших очевидцев, постигла Край Белоглазых тан – земли, расположенные на востоке, на самом краю исследованных греческими и италийскими мореходами земель.

Тан-Амазон – столица амазонок, был полностью затоплен. Соседний Тан-Таган – выжжен огнём, пришедшим из морских глубин. «Не иначе, в искупление неведомой страшной вины!» – шептались старушенции на базарах.

Какова ж тогда была вина жителей Тан-Аида перед богами, что все они, окаменев, навеки встали истуканами на вершинах курганов!

Капитан усиленно делал вид, что страшные сказки не пугают его, опытнейшего морехода. Хотя, прежде чем отправиться в путь на своей красавице «Афине», он всё же принёс полагающиеся жертвы к весьма почитаемой в этих местах придорожной статуе богини, называемой местными Минерва.

– Не было раньше таких морей на картах Атлантики! Мёртвое море, Морморное море, Чёрное море! Это кто ж дал им такие названия? Все как одно на разные лады дышат смертью, морморой!

Капитан раздражённо выдохнул, и острый чесночный дух настолько щедро наполнил каморку, что юнга мог бы смело принять именно это за «дыхание смерти».

– Да, издалека шла волна в земли бога Таната, и обозначилась она чёткими метами! Наследила, так наследила! Не собьёшься с пути! Ну и несёт же меня нелёгкая злыми путями!

Юнге пришлось ещё немного продвинуть вперёд кувшин с вином и миску с сухарями и наструганной солониной, чтобы обратить на себя внимание. Ему хотелось скорей покинуть это помещение, в действительности похожее на запертый сундук, и выйти на воздух. Но у капитана были в отношении его совсем другие планы.

– Нам надо сделать карту! – капитанские круглые, с красными прожилками очи многозначительно завращались у его лица. – Чуешь, какая цена будет у неё, если это будет первая правильная карта? Ты мне должен помочь, раз ты грамотный!

Капитан бережно свернул карты на столике, освободив место для еды. И по-хозяйски надавив на плечо, усадил юношу рядом.

– Ешь смелей! Что ж у тебя такая стать никчёмная? Всякий худой человек продырявленной бочке подобен!

Капитан взыскательно осмотрел юнгу, как инструмент, который собирался активно использовать, удовлетворённо грызанул сухарь и, воображая себя хитрецом, продолжил.

– Я, конечно, сынок, мог бы обойтись и без тебя, я тут и так всё наизусть знаю! Но все эти тонкие линии…

Капитан вытянул руки, заполнив ими всё оставшееся в «сундуке» свободное пространство.

– …их лучше прорисовывать твоими молодыми пальчиками, а не моими лопатами, – скаля коричневые остатки зубов, он радостно заржал, оттого что нашёл отличный способ решения проблемы.

Юнге выбирать не приходилось. Это был ещё не худший вариант работы, за которую его согласились взять на борт. Капитан снабдил своего юного картографа кучей устаревших, уже не актуальных после происшедшей катастрофы карт. В каждом порту, где они останавливались за пополнением запаса воды и еды, он ещё и ещё за бесценок скупал устаревшие карты, лоции и описания. По пути им много приходилось расспрашивать рыбаков, моряков и просто прибрежных жителей об изменениях береговой линии после подъёма уровня морей.

Свидетельства мореходов, как и их карты, были неимоверно путаными и чаще всего отчаянно противоречили друг другу.

У юнги с непривычки уже пестрило в глазах от изобилия этих немыслимо сумбурных мелких деталей. Он уже жалел о своей непригодности для работы гребца. Лучше уж на вёслах работать, чем в душном «сундуке» капитана, терпя его нескончаемые поправки и замечания.

Вообще-то в планах юноши не было заплывать так далеко. Ему главное было убраться с Италийских холмов. Но теперь уже заинтересованный в нём капитан не отпускал «малыша» от себя ни на шаг.

9

Команда ревновала «хитрого юнца» к капитану.

Им всем поочерёдно выпадало поработать вёслами, особенно в штиль. Один юнец тяжелей грифеля ничего не поднимал! И это было несправедливо! Правда, он мастерски играл на кифаре. Это немного смягчало суровое отношение к нему команды.

К тому же пожилая женщина с собакой, что напросилась к ним в пассажиры и многим головорезам напоминала их полузабытых матерей, явно сочувствовала ему.

Яркими закатными сумерками, когда поневоле заканчивалась работа юнги над картами, они встречались на корме. Где и ютилась Ида, пряча под лавкой свою собаку. Юнга перебирал струны кифары, Ида рассказывала хитроумные истории из жизни богов и героев. Так коротали они вечера.

Одним таким вечером, когда свежий ветер избавил моряков от необходимости проливать пот на вёслах, юнга взял свою кифару. Благозвучное металлическое бряцание тугих струн инструмента ладно сочеталось с посвистыванием ветра вкруг паруса, с плеском воды, с алеющим закатом.

 
Как от северного ветра или света луны
Покидают мою голову тихие сны.
И несёт меня там, где не мыслил я быть
Даже сам.
 
 
Всем, что нужно для счастья, мои будни полны.
Не хватает только ветра и света луны.
И волны, бьющей в борт,
И забот.
 
 
Словно гости незваные с чужой стороны,
Ветры с севера дуют, и свет от луны
Вновь тревожит, поёт
И зовёт.
 

Мелодия завораживала, рефрены округляли-сглаживали все углы-конфликты, юношеский голос был чист и звонок. Но моряки, не желая сознаться во власти над ними таинства пения, сочли своим долгом в очередной раз показать мальцу его настоящее место.

– Да, с такими песнями этот парень не скоро станет толстым и сытым! – Хриплые голоса оборвали мелодичные переборы струн.

– А ну-ка, спой-ка нам лучше про весёлую девчонку!

– Подхватывай! – Рявкнули лужёными глотками с притопыванием босыми пятками.

 
Эй, привет, длинноносая девчонка!
Большерукая, с глазом, как у жабы,
С деревенским нескладным разговором,
Ты утешить меня бы не смогла бы?
 

Дальше с восторженным гоготом и гомоном шли описания «утешения» длинноносой девчонкой страждущего моряка.

– Хеп-оп! Хеп-оп! Хеп-оп-па!!!

Горлопаны так увлеклись, что аккомпанемент уже был лишним. Юнга тихо отошёл от поющих.

Когда один из моряков приблизился к нему, он сначала подумал, что его отсутствие замечено и певцы снова зовут его аккомпанировать. Но огромный чернокожий Варис, источая запах остывающего пота, заговорщицки навис над ним.

– Слышь, малыш, давно хочу спросить у тебя, да всё не с руки: солдаты там, на берегу, разыскивали женщину, отлучённую от воды и огня, изгнанницу с двумя детьми. …Не тебя ли?

Юнга ответил дерзким взглядом.

– С чего вдруг?

Но Вариса это не сбило.

– Ты ведь …девчонка? Я видел, как ты при загрузке рассматривал…, э-э…, рассматривала драгоценности. Парню-то это ни к чему. Да и питаешься …одними апельсинами.

По ответному растерянному, беспомощному взгляду Варис понял, что догадка его верна. Он удовлетворённо хохотнул.

– Что ж, пусть кретины горланят про длинноносую девчонку. А у нас с тобой сейчас начнётся своё веселье. Он подгрёб тонкую фигурку под себя, грубо задрав на ней холщовую рубаху.

Волчий бросок был мгновенным.

Варис не успел опомниться, как уже лежал, неловко уткнувшись ушибленной головой в бухту канатов, а желтоватые клыки в подрагивающих в угрожающем рыке губах нависли над его лицом.