Юрий Гаврюченков
Доспехи нацистов
– Борн умер пятого января, – оживился тесть, возвращаясь к старой теме. Он достал из внутреннего кармана пиджака перьевую ручку «Союз» в блестящем металлическом корпусе. – Смотрите, как раскладывается эта цифродата, – и он быстро написал на салфетке: 5 1 1970 = 137 • 3737 + 1.
– Верю без калькулятора, – сказал я.
– У меня самого голова не хуже счетной машины, – довольно изрек Анатолий Георгиевич. – Как видите, открытое гением математического описания основ материи биочисло, иногда сочетающееся с тридцатью семью и девятью, напрямую связано с его смертью.
– Девятка у многих народов считается цифрой смерти, – ввернул я.
– Ныне забытые великие умы жили по всей Земле, – неожиданно рассудительно заметил тесть. – То, до чего додумался один человек, могут додуматься другие и наверняка додумывались прежде. А такие вот числовые следы судьбы при желании можно найти во всех знаменательных датах. Кстати, присутствие этого приоритетного числа мы обнаруживаем и в Тетрактисе. – Анатолий Георгиевич снова пустил в ход вечное перо: 1234 = 137 • 9 + 1.
– Логично, – резюмировал я и налил всем по рюмке, не давая увлечь себя в дебри нумерологии. Пора было поправить кукушку. С непривычки от одного прикосновения к Каббале могла сдвинуться крыша.
– А на кой хрен нужна вся эта… нумерация? – опростав посудину, полюбопытствовал у тестя доселе молчавший Слава. Он уже давно прислушивался к нашему разговору и, улучив удобный момент, сподобился проявить интерес.
– Гм… видите ли, – пустился в объяснения Анатолий Георгиевич, – надеюсь, вы понимаете, насколько важное значение имеет математика как метод описания процессов…
– Ну да, – перебил Слава, – а вот нумерация, на хрен она нужна?
Анатолий Георгиевич не нашелся, что ответить. Наверное в первые повстречался ему столь грубый невежда, задающий абсурдные вопросы потрясающе безапелляционным тоном.
– Гм, гм, – малость поблекнув покашлял Анатолий Георгиевич. Слава в своей простоте мог смутить кого угодно. – Знаете ли, да как вам сказать…
Корефан бесхитростно пялился на него и на морде читалось бессмертное йостовское: «Когда я слышу слово – „культура“, моя рука тянется к пистолету».
Я с удовольствием отметил, как быстро тесть утратил преподавательский налет. Слава умел без слов разить наповал. Малохольная интеллигенция под ним трещала и ломалась как гнилые доски!
Застольное действо стихало по мере того, как сладкий плен Бахуса сменялся крепчающими объятиями Морфея. Тесть впал в ступор. Разомлевшая в домашней обстановке Маринка закемарила у меня на плече. Тёща с Ксенией обсуждали бедственное положение неимущих граждан, неожиданно найдя общий язык. Слава жрал кабачковую икру.
Главенствуя над осиротевшим столом, я ощущал тупой бычий триумф.
2
Утро выдалось препаскудное. Я глотал холодный чай, хмуро слушая пылкие речи «черных следопытов», сидящих напротив. Боря с Эриком лезли из кожи вон, доказывая, как выгодно и кайфно нам будет работать вместе.
– …Они же денег стоят, да каких, – никак не мог успокоиться Эрик, его лицо раскраснелось.
– Ты ведь знаешь, как их выгодно продать, – поддакнул Боря, пристально глядя на меня из-под густых бровей.
«С кем приходится работать!» – сокрушенно подумал я.
Ребята настораживали своим легкомысленным подходом к делу. Уж больно гладко всё у них получалось. Планы покруче гитлеровских. Пришли, выкопали и продали, огребя кучу халявных бабок. В реальности же сбыт является самым сложным звеном. У нас не настолько цивилизованная страна, чтобы спокойно осуществлять торговлю произведениями искусства. Разумеется, нелегальную. Но опасаться надо не представителей власти, которых везде следует избегать при незаконных операциях, а покупателя. Зачастую случается так, что клиент передумывает расставаться с деньгами. Ведь любителей халявы много. И решает забрать просто так, предпочитая заплатить за работу крепким удальцам. Теневой антикварный бизнес – грязная штука и безрассудное отношение к нему иногда оказывается губительным.
– Прежде, чем говорить о продаже, Доспехи надо найти.
На мое замечание Боря наклонил лобастую голову.
– Найдем. В карте указано точно, – Эрик продолжал находиться во власти своей фантазии. – Приедем да раскопаем курган.
Боря кивнул и ему.
«С кем приходится работать!» – в очередной раз мысленно посетовал я.
* * *
В Новгородской области даже летом может быть на удивление не жарко. Вроде бы и не заморозки, а холод такой, что с завистью вспоминаешь сухие сибирские морозы.
Я снова подул на озябшие красные руки и подкинул дров в недовольно шипящий костер. Раскопки кургана длились уже неделю и, как всякая подготовительная работа, изрядно поубавили у ребят энтузиазма. Я тоже был несколько удручен, чему способствовала дрянная погода и дилетантство компаньонов.
Взять хотя бы наше походное снаряжение. Мое, проверенное годами верной службы, сгинуло минувшим летом. Воспользовались эриковской палаткой. Желтым пузырем колыхалась она за моею спиной. Вид ее был отвратителен. Вдобавок, при первом дожде обнаружилась течь по швам. Пришлось немало помудохаться, замазывая их свечкой, а потом сушить вещи. В результате, ночь отогревались в машине, благо, моя новая пятидверная «Нива» при всей ее уродливости имела несомненное достоинство – вместительность.
Палатка выделялась ярким пятном на серо-зеленом защитном фоне леса. Она была заметна издалека, словно сигнальный огонь. Более гадостного убежища для туристов мне не приходилось встречать.
Со всем остальным у моих напарников обстояло не лучше. Все-таки следопытами Боря с Эриком были не «черными», а, скорее, «зелеными» и к походной жизни неприспособленными. Правда, оба отличались трудолюбием и неприхотливостью – весьма ценными для археолога качествами. К тому же, были весьма целеустремленными, у других бы давно опустились руки. Расчистка площадки – работа тяжелая и, на первый взгляд, безрезультатная.
Мы срыли у кургана вершину и далее производили выборку грунта сужающимися книзу уступами. На уровне земли образовалась неширокая траншея, прорезающая холм насквозь. Пока я не знал, насколько нам еще придется углубляться, и намеревался произвести шурфовку, чтобы получить представление о дальнейшем объеме работ.
Костер горел неохотно. Дрова злобно щелкали, плевались искрами. Едкий синий дым стлался над листвою земляники и ландышей, словно прижимаемый недвижным тяжелым воздухом. Откуда-то издалека эхо доносило приглушенные хлопки выстрелов. Следопыты отправились поохотиться со стареньким бориным дробовиком. Ходили каждый день, патронов пока хватало. Я же предпочитал греть свои кости. От холода и постоянной сырости по утрам давали о себе знать суставы.
За зайчиков и птичек, впрочем, можно было не волноваться. До сих пор добычей друзья обрадовать меня не сумели. Так что, чем бы дитя не тешилось… Охота была для них неплохим способом развеяться.
К тому же экологически безвредным.
Минут через двадцать, хрустя валежником, к костру подошли бравые промысловики. Сразу стало понятно, что в их компании зверюшки находились в полной безопасности.
– Ну, добытчики, – встретил я их, – что ужинать будем?
– Сконструируем что-нибудь из консервов, – виновато улыбнулся Боря.
– Опять впустую прошлись?
– Дичь хитрая пошла. Прячется фирменно.
– Зато такое озеро нашли, – восхищенно известил Эрик, присаживаясь на бревно рядом со мной.
– Какое?
– Совсем мертвое, – Эрик описал ладонями плоский круг. – Чистое, ровное как зеркало, ни всплеска на нем. Рыбы, по-моему, совсем нет, утки тоже не садятся, даже камыши не растут. Круглое. И черное.
– Фирменное, – подтвердил Боря, садясь и прислоняя ружье к бревну.
Новгородские леса изобилуют колдовскими местами, где все время преследует ожидание близкого чуда. Наш курган тоже стоял на таком участке: заросли волчьей ягоды, густой ольшаник, барсучьи и лисьи норы на возвышенности, сочные цветы вороньего глаза. И лепечущий шелест осин на отвесном берегу мчащей серебристую воду широченной Мсты. Здесь как-то сразу перестаешь сомневаться в существовании нечистой силы. Присутствие русалок и леших оказывается так ощутимо, что начинаешь совсем по-иному оценивать происходящие явления природы, будь то гроза или ветер. И с пронзительной ясностью, всей душой понимаешь языческую Русь. И принимаешь древние верования предков.
– Завтра начнем шурфовать, – сообщил я компаньонам.
– Это как? – помедлив, словно поначалу не отважившись спросить, поинтересовался Боря.
– Будем рыть ямы, исследовать землю по глубине. Может быть, на что и наткнемся. Если повезет.
– Должны, – заверил Эрик. – На карте точно обозначено. В эс-эс же не дураки сидели.
Казалось, он успокаивает самого себя. Мне бы тоже не хотелось, чтобы многотонная масса вывернутого грунта была перелопачена впустую. Насыпной холм над могильником оказался невысоким, метров шесть-семь, но объем земли был большим. Ее отвалы по сторонам раскопа обезобразили пейзаж.
– Скоро узнаем, – рассудил я.
– Немецкие документы не лгут, – Эрик говорил с таким апломбом, будто всю жизнь работал с немецкими документами.
Боря хмыкнул и посмотрел на ладони.
– Хотелось бы верить, – и перевел взгляд на располовиненный курган.
– Поедим, да на боковую, – сказал я. – Перед грядущими свершениями я рекомендовал бы как следует отоспаться.
Боря охотно кивнул. Он научился внимать моим предложениям, какими бы абсурдными они поначалу не казались. Например, мне с трудом удалось убедить напарников копать в перчатках. Эрик послушался, а Боря смирился с этой необходимостью не сразу. В перчатках было жарко, под них набивалась земля. Однако, к вечеру интенсивной работы вздулись волдыри, которые наутро лопнули от первого прикосновения к черенку. Выяснилось, что призывы беречь руки оказались вовсе не беспочвенными, да было поздно: ладони мокли и кровоточили. Это заметно сказалось на производительности труда – она уменьшилась на треть. Солдату нельзя натирать ноги, а археологу руки. На несколько дней Боря вышел из строя и занимался хозяйством. Хорошо, что не занес инфекцию. Теперь ладони подзажили. Мозоли покрылись коркой, которая лопалась и болела, напоминая обладателю о пользе мудрых советов более опытного товарища.
– Давайте готовить ужин, – тотчас согласился Боря.
– А может быть устроим завтра день здоровья? – перебил Эрик. – Если уж отдыхать, так отдыхать как следует, а, Илья?
– Что ты предлагаешь делать? – спросил я.
– Сходим на озеро, прямо сейчас. Разожгем костер, там и поужинаем.
– Сыро, – сказал я. – Холодно.
– А мы спальники возьмем, веток нарубим, водяра еще есть. Фирменно будет, отвечаю!
– А отсыпаться будем днем в машине? – дурацкое словечко из бориного лексикона раздражало меня.
– Найдем время. А днем можно будет покопать, – принялся упрашивать Эрик. – Когда еще представится такая возможность!
– Какая? – нехотя обронил я. – Да и зачем?
– Интересно же!
– Ему романтики захотелось, – насмешливо обронил Боря.
– Озеро-то необычное. А вдруг потом такой возможности не будет, – нетерпеливо заерзал на бревне Эрик. – Что если завтра мы что-нибудь такое найдем…
– И после задерживаться здесь уже не станем, – докончил я его потаенную опаску.
– Вот-вот, – признался он, помедлил в поисках свежих доводов и добавил. – Заодно пакши у Бори подлечатся.
Кажется, в данном обществе я не обладал непререкаемым авторитетом.
– Как руки? – спросил я.
– Болят, – сразу же откликнулся Боря. Тут я его понимал.
– Далеко ваше озеро? – сдался я.
– Близко, совсем рядом, – заюлил Эрик. – Пятнадцать, ну, от силы, двадцать минут ходьбы.
– Ладно, черт с вами, – я пихнул ногой кучку тлеющих углей, оставшуюся от костра. – Объявляю завтрашний день – Днем здоровья. Работать не будем. Ты, Боря, лечись, а ты, романтик, удовлетворяй свое любопытство. Можешь еще в Лужу нырнуть для полноты ощущений.
– Будет фирменно, – на радостях поддержал Боря, а я опять скривился от совдеповского словечка.
Лужей мы окрестили загадочный водоёмчик метра два в диаметра и мелкий на вид, похожий на небольшую лужицу, оставшуюся после дождя. На самом деле я в ней чуть не утонул, пытаясь измерить глубину. Лужица оказалась бездонной. Во всяком случае, ольховая жердь длиной в два моих роста свободно погружалась вместе с рукой и могла идти в таком темпе сколь угодно дальше.
Был ли это вход в затопленную карстовую пещеру или какой другой провал, я так и не уяснил. Лужа являлась аномалией, непонятной, а, потому, пугающей. Казалось, что оттуда может вылезти нечто нехорошее. Например, хищный подземный житель в виде толстой змеи, белесой от вечного мрака, слепой, но с хорошо развитым обонянием. Какой-нибудь неизвестный науке обитатель залитых водой пещер средней полосы России, бывший в дохристианские времена грозным божеством ильменьских славян. Потом забытый, но успешно доживший до наших дней и периодически всплывающий наверх подкормиться. Представлялось, как он ночью вылезает из дыры и ползет по мокрой траве, разевая усеянную длинными игольчатыми зубами пасть, чтобы лучше уловить доносимый ветерком из палатки аппетитный запах человеческих тел.
Лужа была причиной беспокойства и спал я плохо. Даже наломавшись за день, долго ворочался прежде чем задремать. Сон был чуткий, я по несколько раз открывал глаза на любой подозрительный шорох. Дело было даже не в Луже, вернее, не только в ней. Сам воздух вблизи кургана казался пропитанным чертовщиной. Было даже удивительно, почему княжеского ратника похоронили в таком сомнительном месте. Обычно для погребений дружинники выбирали участки повеселее. Я много поездил по Новгородской области и столь мрачный могильник наблюдал впервые.
Сюда даже не залетали комары.
Мы затушили костер, скрутили спальные мешки. Эрик добровольно навьючил на себя армейский сидор с питательным продуктом. Машину и снаряжение оставляли без опаски. Ввиду отсутствия поблизости деревень незваные гости имуществу не угрожали.
Боря взял ружье и мы выступили в поход. Миновали Лужу, по которой я едва не проехался на «Ниве». Хорошо, интуиция подсказала прежде выйти и посмотреть, не утонут ли колеса. Я сам едва не утоп, а потом мы долго искали объезд. Трава не сохранила недельной давности отпечатков протекторов. Вообще-то, добраться до кургана оказалось сложно. Были в этом и свои плюсы. Например, уходили из лагеря, зная, что за время нашей отлучки его никто не потревожит, да и раскопки лучше производить в стороне от любопытных глаз. Уединенность и обособленность кургана имела важное значение в неприкосновенности витязева праха. Ведь, насколько мне было известно, здесь левый берег Мсты оказался недоступен для немецких солдат и техники. Правда, от доморощенных кладоискателей это не уберегло.
Чего только не передумаешь, идя по лесу. Начинало темнеть и приходилось постоянно вглядываться под ноги, но я все равно спотыкался. К счастью, бродили недолго. Боря уверенно вывел к озеру.
И я застыл, потрясенный.
Сначала мне показалось, что я вижу кусок пасмурного неба, непостижимым образом опустившийся на землю. Затем деревья расступились и перед нами блеснула ровная гладь воды. В полном безветрии озеро, как огромное зеркало, безукоризненно отражало тускнеющий небосвод. Лес почтительно обступал его, держась на некотором расстоянии от лишенных растительности берегов. Непонятно почему, оно действительно было мертвое. Уже много веков.
Еще один феномен этих диковинных мест.
Эрик был прав. Озеро стоило того, чтобы потратить рабочий день. Пока напарники собирали хворост, я подошел к краю берега. Неподвижная чернота застыла у моих ног. Далее поверхность озера постепенно меняла цвет, там плавали серые дождевые облака, гонимые воздушными потоками верхних слоев атмосферы. Здесь же царила тишь. Величественная чаша была исполнена мрачного покоя.
– Илья, иди, все готово.
Голос оторвал меня от созерцания замерших вод. Я оглянулся. Друзья разожгли костер, поставили к огню вскрытые консервы и ждали меня.
– Ну, как тебе озеро? – спросил Эрик, сдергивая полиэтиленовый колпачок с горлышка бутылки.
– Фантастика, – честно признался я. – Даже не знал, что такие места в Новгородской области бывают.
Эрик самодовольно хихикнул, скручивая пробку. Я порылся в мешке, доставая стаканы. Запасливый Боря укомплектовал сидор всеми причиндалами туриста. – Водка… «Фирменная», – Эрик сделал вид, будто читает этикетку.
– Давай банкуй, читатель, – недовольно одернул его я.
Дерябнули по соточке и закусили колечками свежего огурца.
Паскудное ощущение промозглой сырости во всех членах сменилось приятной теплотой. Без водки здесь можно было вообще окочуриться.
– Ничего озеро, да? – залебезил Эрик, явно нарываясь на похвалу.
– Любопытное, – благодушно согласился я. – Впервые вижу столько мертвой воды.
– Странное озеро, – проронил Боря. – В такой воде, наверное, трупы не гниют.
– Что это ты вдруг о трупах заговорил? – спросил Эрик, подтягивая за отогнутую крышку консервную банку и тыча вилкой в ее скворчащее нутро. Запахло жареной гречневой кашей.
– Да что-то вспомнил, как мы в Апраксино немца с носом добыли, – предался блевотным воспоминаниям сосед. Очевидно, водка плохо пошла. – Копали на краю острова в дне реки. Я совковой лопатой поднял тушку ганса из глины. Совсем целый, волосы на месте, нос есть, только глаза вытекли.
– Приятного всем аппетита, – поспешил я увести разговор в более приемлемое для трапезы русло. – Я тоже в тех местах копал. Знакомые трофейщики рассказывали, как в Синявино на картах, бывших торфоразработках, что-то сильное подорвали. И вот, взрывной волной выбросило девушку. Вероятно, пласт торфа сдвинулся и она всплыла.
– Туристка? – сходу просёк трофейную тему Боря. Должно быть знал, что «черные следопыты» с трупами случайно погибших компаньонов церемониться не любят. Раскопки – дело подсудное, поэтому все концы в воду.
– В том-то и вся соль, что нет, – тонко улыбнулся я. – Барышня была в гимнастерке, а в кармане у нее лежали документы времен Великой Отечественной войны.
– Да-а, бывает, – протянул Эрик. – В Карелии из болота недавно самолет подняли, а в нем летчик. Тоже, говорят, в целости и сохранности. Болота…
– Каша горит, – напомнил Боря, отодвигая банки, свою и мою.
Мы вмазали еще по столько же. Трофейные истории сменились археологическими.
– В общем-то, болото неплохо сохраняет утопленников. В глине покойник парафинируется, а в болоте пропитывается квасцами, которые образуются при гниении торфа, – пустился я в рассуждения. Близость озера навевала водные темы. – Отсутствие кислорода не располагает к деятельности гнилостных бактерий, поэтому трупы могут там плавать столетиями, как в дубильном чане, постепенно превращаясь в мумии.
– Это в воде-то? – недоверчиво спросил Эрик.
– Почему нет? – удивился я. – Например, знаменитые болотные мумии Германии и Дании. Их стали находить с середины семнадцатого века. По крайней мере, к этому времени относятся первые задокументированные находки. Возраст трупов в основном чуть больше или чуть меньше двух тысяч лет. Все они носят следы насильственной смерти: кого-то из бедолаг задушили, кого-то зарезали. Дело в том, что у германских варваров был в ходу обряд жертвоприношения богу плодородия, производимый весною. По крайней мере, так сказано у Тацита.
Следопыты засопели. Трактаты римских историков были белым пятном в их образовании.
– Вода также и оружие хорошо сохраняет, – заметил Боря. – Я свою первую железяку именно так нашел. Шкетом еще был, лазил по Пулковским высотам. А там гансовские доты таким пятиугольником стоят, соединенные ходами, а в середине еще один. Бетонный монолит: стены полметра толщиной и крыша бронированная. Они под своей тяжестью в землю ушли до самого верха и все время по крышу водой затоплены. Вот я в центральном доте пулемет и нашел. Засунул руку в зенитную амбразуру, может что найду. Пошарил, раз – нащупал. Вытянул, смотрю, эм-гэ – тридцать четыре. Фирменный такой весь, только возвратная пружина сгнила. Я из него потом одиночными стрелял, резиновый жгут к затвору пришлось привязывать. Отводишь затвор и сбоку в казенник патрон вставляешь.
– А патроны где брал? – на моей памяти, качественные боеприпасы всегда являлись дефицитом.
– Там же, на высотах, – вспомнил Боря детство золотое. – Приходилось конструировать, целых-то патронов там почти не осталось. А вот гнилых, мятых много находил. На капсюль изнутри смотришь, если глазок блестит, значит хлопнет. Пулю оттуда же берешь и порох. Немецкий порох фирменный был, пластинчатый, такими квадратиками. У меня имелось штук двадцать хороших гильз, с них и стрелял. Эм-гэ удобный пулемет, красивый.
– И куда ты его дел? – улыбнулся я.
– На мопед поменял, – мечтательно закатил глаза Боря, – на «верховину». Правда, разломал его быстро.
– Зато опять эм-гэ откопал, – утешил Эрик. – Настреляешься еще.
– Да, этот пулемет вообще фирменный, – кивнул Боря. – Весь целый, в песке железо долго лежит. Патронов только к нему не напасешься, он их жрет без меры.
– Чтобы держать эм-гэ, нужно быть добычливым раскопщиком, – заметил я.
Эрик подкинул дров.
– Давайте-ка еще по дэцелке, – сказал он, берясь за бутылку.
Пока базарили, незаметно спустилась тьма. Отвернувшись от огня, я посидел немного с закрытыми глазами, встал и пошел отлить под деревья, напоминающие суровые Шварцвальдские ели. Словно вторгшийся неведомым образом в гостеприимные русские пейзажи уголок иноземной природы, Мертвое озеро пугало своей чужеродностью.
Застегивая штаны, я подумал, что Боря настоящий везунчик, коли ему попадаются такие трофеи. С ним надо работать, потому что отказываться от фартового подельника – грех. Пусть будет вроде талисмана. Впрочем, я и сам удачливый.
Мысли путались. Пошатываясь, я присоединился к компании, затеявшей жарить шашлык из колбасы. Получалось несъедобно, зато эксцентрично. Эрик, чье задетое бориными успехами самолюбие требовало реабилитации, поведал, как он в компании раскопщиков нашел подо Мгой изъеденную ржавчиной гильзу от артиллерийского снаряда, напичканную золотыми столовыми ложками.
Врал, конечно, бесстыже. А я почему-то припомнил старую трофейщицкую байку о том, как артель «черных следопытов», человек десять, подняла из болот Ленобласти чугунную комнату, укрытую там якобы со времен Первой Мировой войны. Где конкретно случилось это поразительное открытие, было неясно, ибо мест различными источниками называлось много и все разные. Суть в том, что мужики нашли капсулу, запрятанную кем-то из сильных мира сего в преддверии роковых для Российской Империи перемен. Ломами легко взломали тронутую коррозией стенку.
Что было внутри, история умалчивает. Известно лишь, что двое сошли с ума, четверо вскоре умерли, а троих вместе с семьями забрал всемогущий КГБ. Только один, самый шустрый, сумел улизнуть и с тех пор беспрестанно колесит по стране, став бродягой и распуская самые невероятные слухи.
Не берусь утверждать, было это в действительности или нет, но легенда, рожденная на исходе советской эпохи, заставляла задуматься, как мало значения мы придаем тому, что творим, и не учитываем возможные последствия.
И еще я подумал, что бедовая артель могла испытывать недостаток в живых оберегах. А может быть просто выпала на их долю такое уродливое везенье. Фортуна ведь кое-кому улыбается очень криво.
Выполнявший обязанности виночерпия Эрик отбросил пустую бутылку.
Посидели, помолчали, глядя на огонь. Водка закончилась и хмель уже проходил. В тусклом свете догорающего костра стали укладываться спать.
Напоследок, в качестве праздничного салюта, Боря разрядил в небо оба ствола своего дробовика.
