Ганс Христиан Андерсен
Под ивой

Смеркалось; Кнуд шёл по большой дороге; в воздухе уже становилось холоднее, а самая почва – ровнее, больше встречалось лугов и полей. У дороги стояла большая ива, и вся окрестность смотрела такою родною, чисто датскою! Кнуд сел под иву; он очень устал, голова его упала на грудь, глаза закрылись, но он ясно чувствовал, что ива ласково склонилась к нему ветвями. Дерево было похоже на могучего, сильного старца… на самого «батюшку!» «Батюшка» нагнулся к Кнуду, взял его в объятия, как усталого сына, и понёс домой, в Данию, на открытый морской берег, в садик, где он играл ещё ребенком… Да, это был сам «батюшка» из Кьёге, он пошёл искать сына по белу свету, нашёл его и принёс в садик возле речки! Тут же стояла и Иоганна, разодетая, с короной на голове – какой Кнуд видел её в последний раз. И она встретила его радостным: «Добро пожаловать!»

Тут же, возле, стояли две чудны́е фигуры, и всё же они походили теперь на людей куда больше, чем во времена детства Кнуда, – и они тоже изменились. То были две коврижки: кавалер и девица; они стояли к Кнуду лицевою стороной и были на вид хоть куда.

– Спасибо тебе! – сказали они. – Ты развязал нам язык! Ты объяснил нам, что нужно свободно высказывать свои мысли, а иначе не будет никакого толку! Ну, вот, теперь и вышел толк: мы – жених и невеста!

И они пошли рука об руку по улицам Кьёге, и даже с оборотной стороны были ничего себе, вполне приличны! Они направились прямо в церковь; Кнуд с Иоганной за ними, тоже рука об руку. Церковь ничуть не переменилась, чудесный плющ всё так же вился по красным стенам. Главные двери были отворены настежь; слышались звуки органа. Коврижки вошли в церковь и вдруг отступили в сторону: «Господа вперёд!» сказали они, и Кнуд с Иоганной очутились впереди. Оба преклонили колени, и Иоганна склонилась головкой к лицу Кнуда. Из глаз её текли холодные, ледяные слёзы, – это растаял от горячей любви Кнуда лёд её сердца. Слезы её упали на его пылающие щёки, и – он проснулся и увидал, что сидит под старою ивой, в чужой стороне, в холодный зимний вечер, один-одинёшенек… Ледяной град так и колол ему лицо.

– Я пережил сейчас блаженнейшие минуты в моей жизни! – сказал он. – И то во сне! Боже, дай же мне опять заснуть! – И он закрыл глаза, заснул, сладко задремал.

Утром пошёл снег, совсем занёс его ноги, а он всё спал. Сельчане шли в церковь и увидали на дороге мёртвого подмастерья; он замёрз – под ивой.