Галина Вайпер
Сезон охоты на мокриц
Я подбежал к Питу и в ужасе уставился на его расколотую голову, из которой лукаво выглядывал влажно поблескивающий в ночном свете, еще вздрагивающий мозг. Поднимающийся ветер Джидлы деловито гудел вокруг, и небо бессмысленно смотрело на меня слепыми глазами обеих лун Тво-Кинта.
– Так вот, значит, как? – сдавленно просипел я. – Значит, так заканчивается этот сезон?
Не об этом мне следовало бы думать! И не о том, как Пита угораздило сорваться с дерева. Надо было срочно сделать выбор между смертью… и смертью. Что предпочтительнее – гибель тела или души? Как решиться, если в запасе остаются секунды? Как, если ты знаешь, что твой брат или закроет глаза навеки, или они станут отныне совершенно чужими тебе?
Живым до бота мне его не дотащить. Единственный человек, который мог помочь, наш приятель Кранакс, перебрав вчера, остался на базе. Да даже если бы он и был сейчас с нами, и мы смогли воспользоваться ботом, до медицинского отсека на космодроме Пит не дотянет точно. А мокрицы здесь, совсем близко. И стоит мне отойти подальше, как они придут и заберут его.
И я продолжал стоять над своим умирающим братом, а мысли мои судорожно неслись в голове, заглушая своим грохотом вой ветра. Мозг Пита вздрагивал все медленнее в свете лун, и светящиеся следы мокриц спускались к нам с деревьев, становясь все ярче и ближе.
…Тво-Кинт безудержно притягивал к себе обаянием таинственности. Плоскость его орбиты была перпендикулярна орбитам других планет звезды Каптейна. Объяснений тому имелось много. Главной считалась гипотеза, что планету выкинуло взрывной волной при лобовом столкновении его предыдущего солнца с другой звездой. Потом она мчалась по космосу, пока не была поймана притяжением именно этого светила.
Идея, может быть, и многообещающая, вот только непонятно, как при взрыве звезд и стремительном полете в космосе не потерялись оба ее спутника. Особенно же изумляло, что за время путешествия во мраке беззвездного пространства смогла сохраниться биосфера планеты. Впрочем, эта загадка считалась не главной, намного более темным казалось существование мокриц.
Владельцы охотничьих угодий Джидлы открывали сезон охоты на мокриц раз в год, когда те приходили на плато Сериаз. Обычно они там не паслись, и откуда являлись, никто не знал. Охота на мокриц стала настоящей манией, хотя за все то время, что известно об их существовании, не удалось ни поймать, ни застрелить ни одну. И никто не знал, что собой представляют мокрицы Джидлы – животные они или разумные существа.
Единственное, что было достоверно известно – в разные годы мокрицы подобрали двух охотников, пострадавших на охоте и находящихся на грани гибели. Подобрали и вылечили, если можно так выразиться. Оба охотника – и Кирсеваарис, и Милуган – вернулись с плато, но они уже не были ни первым, ни вторым. Вернее, с тех пор Кирсеваарис и Милуган стали совсем другими людьми, если предположить, что они вообще остались людьми. А потом, через некоторое время, и тот, и другой, вернулись на Тво-Кинт и исчезли, не оставив после себя никаких следов.
Но эта странноватая история не охладила горячие головы, жаждущие победы над тайнами Тво-Кинта. Каждый год, как только в кронах исполинского леса на плато Сериаз по ночам начинали светиться флюоресцирующие траектории прыгающих по веткам мокриц, наступал новый сезон охоты. И мы с Питом вот уже пять лет спешили за лицензией как можно раньше, чтоб опередить остальных желающих и не пропустить очередной сезон. И две блаженных недели по ночам выслеживали мокриц, пытаясь настичь хоть одну.
Дело заключалось даже не в грандиозной награде, давно обещанной тому, кто сможет добыть мокрицу для исследования – живой или мертвой. Вы представить себе не можете, насколько прекрасны сияющие разноцветные капли светящейся жидкости, падающей с тела мокрицы в полете. Теплый ночной воздух свеж и напоен терпкими ароматами коры невообразимо огромных деревьев, две луны Тво-Кинта весело поглядывают на вас с неба, безумные мокрицы прыгают кругом.
И вот ты затаился среди толстых ветвей грандиозного дерева, возбужденно ожидая приближения мокрицы на расстояние длины лассо, и вот она совсем близко, и ты выскакиваешь из укрытия, не думая о крепости карабина, надежно удерживающего тебя от падения вниз с высоты метров пятидесяти.
Азарт охоты вселяет уверенность, что рано или поздно ты сможешь набросить лассо на туловище пролетающей мимо мокрицы, ведь стрелять в них бесполезно. Пули проходят сквозь их тела, не нанося им никакого вреда, ловушки, даже силовые, они чувствуют и обходят. Остается только допотопная веревка с петлей в руках, как того требует неписаный кодекс охотников на мокриц.
…Мысли мои неслись внутри черепа со скоростью мотоциклиста на стене цирка, как мокрицы по веткам. А вот они и сами материализовались из темноты, неслышно обступив нас, и я перестал думать о чем бы то ни было, потому что одна из них ляпнула меня задней ногой по лбу. Удар с силой лошадиного копыта опрокинул меня на землю, а когда муть в голове рассеялась, мне удалось увидеть… Лучше бы я никогда ничего такого не видел!
Мокрицы мерно шагали через мое распростертое тело, роняя капли разноцветной флюоресцирующей слизи. Вот надо мной проплыло сияющее, как у светлячка, брюхо последней, внутри в полный рост лицом вниз лежал Пит со сложенными на груди руками, как мое собственное отражение в зеркале. Спокойное, отстраненное, если не сказать – умиротворенное выражение… он подмигнул мне и растворился в темноте вместе с мокрицами.
Я встал, ошарашено посмотрел вслед стае марширующих вдаль тварей, и бездумно побрел за ними в ночь по светящимся слизистым следам. Свет обеих лун, удваивая тени, скорее мешал, чем помогал видеть дорогу. Я спотыкался, падал, но упрямо вставал и брел дальше. Туман в голове после удара так и не рассеялся, но видит бог, в сознательном состоянии я бы, наверное, не смог пойти за ними, не решился.
Мокрицы – до чего же они были красивы! – легкой иноходью уносились к горизонту. Я не знал, зачем тащусь вслед за ними, просто они унесли Пита, мою вторую половину, и мне больше ничего не оставалось, как идти, спотыкаясь, падая, всхлипывая от боли в голове и ободранных о камни руках, злобно матерясь и ни на что не надеясь.
