Галина Чередий
Саблезубый
Глава 6
Отказываться от предложения амбала, которого доктор звал Боевым, я сочла дуростью. У него на меня стоял, а это внезапно сделало все проще. По Димасику я успела усвоить, что если мужик тебя хочет, то ты уже вроде как владеешь ситуацией. Даже если он сильнее и обращается с тобой грубо. От меня не убудет, если дам этому громиле, тем более он прав: мои силы реально на исходе, ноги едва держат. Больше всего хотелось спать. Настолько, что я бы хоть где легла и отрубилась. Даже в ближайшем сугробе. К тому же он называл брата другом, а значит, находясь поблизости, есть вариант добраться до родственника. Белобрысый говорил, что Николай сейчас недоступен, как я поняла. Просто нужно подождать, выходит. А в местных холодах это лучше делать, имея теплое местечко, где еще и покормят. А то, что платить придется сексом, ну опять же не вижу никакой проблемы. Два года терпела и тут просто перетерплю. Ничего нового.
– Не засыпай! – громко сказал качок, и я испуганно вскинулась. Действительно почти отключилась.
– Как зовут? – прочистив горло, спросила его.
– Не прошло и полгода, и ты этим поинтересовалась.
Вот чему он постоянно ухмыляется и лыбится? Происходит что-то веселое, по его мнению? А, с другой стороны, ему чего грустить? Мужики вечно хотят трахаться, а тут у него стопроцентный вариант, чего бы не скалиться? Только непонятно, почему я залипаю на его лице, когда он зубы свои сушит.
– А были причины делать это раньше?
– Ты сколько не ела?
Интересный у нас диалог. Одни вопросы.
– Буду звать Боевым, – пожала я плечами, ощутив, как же болит все тело.
– Андрей я. А то соседи не поймут, когда ты в постели фамилию мою орать станешь.
– С чего бы мне вообще орать? Ты садюга какой-то?
– А бабы в койке от боли, что ли, орут?
Блин, да что он фыркает-то так самодовольно постоянно? Мне ли не по фигу, отчего его пассии голосят? Со мной такого точно не случится.
– Молчишь чего? – А ты чего пристебываешься?
– У нас, по-моему, договор был, что я тебе даю, а не беседой развлекаю.
– А ты всегда вот так в лоб мужикам себя предлагаешь?
– А с тобой такое впервые? Сочувствую.
Он снова захмыкал и башкой даже замотылял.
– Вот не люблю я борзых и языкатых, но ты прикольная, – заявил он и тут же поменял тон и тему: – Избил тебя кто? Отвечай!
– Внезапный, да? – Я и поворачиваться к нему не стала. – Мало ли кто бил, всех и не упомнишь.
– Ищет тебя кто?
– Ты вот нашел.
– Ясно. Выходи, приехали.
***
– Ты у нас откуда-то с юга, О-о-оксана? – спросил он уже в лифте, снова хитро щуря свои нахальные зенки. Понял, сука, что с именем прибрехнула?
Сколько ему лет? Точно не меньше тридцатника. Вон уже морщинки вокруг глаз лучиками явно привычными. Ну если он вечно такой, зараза, обрадованный не пойми чем по жизни, то не удивительно.
– С чего взял?
Наша игра «спроси, и я спрошу в ответ» продолжается?
– А ты хоть иногда улыбаешься?
– А тебе зачем? Особое предпочтение в постели?
– Вот же зараза, – замотал он опять головой и откровенно заржал.
Открыл дверь в квартиру, снял с меня дубленку и кивнул, указывая прямо.
– Надеюсь, ты хоть, чего поесть хочешь, ответишь не вопросом?
– Думаешь, мне сейчас не без разницы? – спросила… ну уже скорее из упрямства. Или потому что знала, что он заржет. Снова. Странно, что я пялюсь на это. Странно, что мне не плевать. Странно, что с моими губам тоже что-то вдруг стало происходить. Нет, я не собиралась улыбаться. Это было больше похоже на то, что мышцы, для этого предназначенные, напомнили о своем наличии у меня.
Кухня была небольшой, точно не как в доме-тюрьме, но попросторней, чем в материнской двушке. И заметно, что не чисто мужская. Салфеточки, занавесочки, цветы вон на подоконнике. Жена в отъезде, а ты и рад, притащил бабу в дом, да?
– Так, что у меня тут есть? – Боев принялся выставлять кастрюльки и судочки на стол.
Ну точно женатик. Не сам же он все это наготовил и разложил. Отчего-то стало поганенько на душе, но голод взял свое. Недолго думая, я заглянула в ближайшую емкость и чуть слюной не захлебнулась от вида и запаха котлет. В жопу манеры. Схватив одну, я откусила сразу половину. Вкусно-то как!
– Бля, да подожди ты, я хоть разогрею! – Он потянулся отнять, но я стукнула ладонью по его лапе, не собираясь отдавать.
Мой кормилец уставился на меня пристально и цепко и впервые нахмурился. Покачал головой и захлопал дверцами шкафчиков и загремел посудой.
Поставил передо мной тарелку с пюрешкой и еще одной котлетой, над которыми поднимался парок после разогрева в микроволновке. Красотища, куда там всяким блюдам, что вечно из дорогих кабаков доставляли. Вознесенский все пытался мне утонченный вкус привить, заказывая всякую извращенскую херь. Как же мне тошно было жрать эти карпаччо, аранчини, оссобуко и прочую похабень с хитрыми названиями, когда хотелось борща и пельменей со сметаной. И пюре с банальными котлетами, ага. Прямо как в столовке приютской.
Боев еще погремел, и на столе очутилась большая кружка офигенски пахнущего какао, и он сел напротив с тарелкой.
– Мужик, я тебя сейчас прям полюбила не на шутку, – пробормотала, потянув носом умопомрачительный запах, почти опьянев от такого количества удовольствий разом.
– Настолько сильно полюбила, чтобы выложить мне все по-чесноку?
– Нет, для этого меня так кормить недельку надо.
– И трахать хорошенько?
– Пф-ф, типа секс и близко может с этим сравниться.
Брови белобрысого полезли на лоб.
– А он у тебя вообще был?
– А я на целку зажатую похожа?
– Так, вот ты мне кончай вилять! – неожиданно зло рявкнул Боев. – Четко: был или нет?
– О господи, ты чего так возбудился-то? Был. Могу поднапрячься и посчитать сколько раз.
– Лет сколько тебе? И, бля, тут только вильни попробуй!
– Что, жратву отнимешь и выкинешь на мороз?
– Сколько. Лет, – отчеканил он, прожигая взглядом.
– Двадцать полных. Статья тебе не светит. Доволен?
– Двадцать. Ссыкуха еще.
– А ты предпочитаешь дамочек постарше?
– Попроще, – буркнул он, продолжая изучать меня, как букашку под микроскопом.
– Куда уж проще, чем я?
– Это ты-то простая? – Он отцепил с талии барсетку с моим драгоценным ломом и грюкнул ее об стол. – С этим? Ведь не ворованное, да?
– Нет.
Честно на спине заработанное, бля.
– Профессионалка?
– Любительница.
– Секс так любишь или бабки?
Свободу.
– Оба раза мимо.
– Это как? Секс ты не любишь, деньгам не интересуешься, но спишь при этом с мужиками не бесплатно?
Да что ж ты прицепился-то?
– Ну с тебя возьму не деньгами и не цацкам. Котлетами вон. Хорошо твоя жена готовит.
– Жена? – расхохотался Андрей. – Не-не-не, такого на моей территории не было, и заводить в ближайшее время не намерен.
Что-то у меня аппетит мигом пропал. «Заводить». И тон такой пренебрежительный, будто и не о человеке вовсе речь, а о домашнем животном или… вещи.
«Ты моя вещь, Катька. Я тебя купил с потрохами».
Спрятавшись за большой кружкой, я кое-как давилась таким желанным еще пару минут назад какао. Неужели все мужики вот такие? В той или иной степени женщины для них – вещи, которым они сами решают, какое место отвести. Ну не может же такого и правда быть. Конечно нет. Есть и нормальные.
– Как насчет помыться? Или я должна сначала за еду рассчитаться?
– Мне казалось, ты голоднее. – Хорошее настроение у хозяина квартиры что-то пропало. Дура ты, Катька. Язык прикуси. Твое дело пересидеть в тепле, а не язвить. – И чем рассчитываться готова?
Я только молча пожала плечам. Будто мне не все равно. Перетерплю все – не привыкать.
– Вообще без разницы, выходит, да? – Так, а вот теперь он какого-то хера злится. Что не так-то? – Отсосешь мне вместо спасибо за пару котлет? А как же Колька?
– А он тут при чем?
– У вас с ним что?
– Ничего. Вообще.
Пока. Он и о существовании моем, скорее всего, понятия не имеет.
– Зачем тогда его искала?
Ага, попытка расколоть засчитана.
Встала и, обойдя стол, опустилась перед ним на пол. Положила ладонь на колено, намекая перестать заниматься дознавательной херней. Под рукой сквозь ткань джинсов ощутила резко напрягшиеся мощные мышцы бедер. И поймала себя на том, что провожу пальцами, исследуя их. Тут же отдернула кисть, осознав, что не делала такого раньше. Не гладила, не изучала чужого тела. Мужского. Если и случалось самой прикасаться к Вознесенскому, то отбиваясь или отталкивая. Сама я его даже под руку никогда не брала, когда он меня в люди таскал, как бы он ни рычал на меня и ни лупил потом.
Боев прозрачный намек понял и стремительно развернулся на стуле, так что я очутилась между его ног, и дернул молнию на ширинке. У него уже стоял. Ну хоть с противно вялым возиться не придется. Побыстрее закруглюсь.
Перед моим лицом появился его член. Мама дорогая, я прямо-таки уставилась в первый момент. Ни хрена себе хреновина! У Дмитрия был намного меньше. По всем параметрам. Короче, тоньше, форма другая. Его прибор мне всегда напоминал какую-то оплывшую свечку, огарок сраный, маленькая головка, ствол чуть утолщался к основанию, что усиливало это сходство. Весь гладкий, ни одного волоска на мошонке. Эстет же, сука. А здесь… эдакий гриб-боровик переросток, гордо торчащий из светлой поросли в паху с массивной, здоровенной темной головкой. Ну и как я намерена с таким справиться? Как-как, как и всегда. Глубоко вдохнув, зажмурила глаза, подалась вперед и насадилась ртом, тут же устанавливая темп побыстрее. Но не успела сделать и десятка движений, как Боев сгреб волосы на моем затылке и отстранил от себя.
– Глаза открой! – рявкнул он, став явно еще злее, чем раньше. Да что, блин, не так?
– Тебе что, правда плевать? Совсем?
Я молча смотрела на него снизу вверх, просто ожидая, что дальше.
– Как давно ты этим занимаешься?
– Минет делаю?
– Как. Давно?
– Два года.
– Два года, – повторил он. – И часто?
– Какая, бля, разница? – не смогла сдержаться я. – Тебе-то что?
– Да мне ни одна самая прожженная шлюха, черт-те сколько проведшая на панели, не отсасывала с таким лицом!
– Каким «таким»?
– Мертвым, сука! – проорал он и окончательно оттолкнул меня. – Вставай. Иди в ванную. Не запирайся.
Упрашивать меня было не надо. Включив и настроив воду, я стала сдирать тряпки, пока ванна наполнялась. Опустилась в горячую жидкость и чуть не взвыла от боли и наслаждения. В голове просто плыло от удовольствия, пока мыла волосы и терла кожу ногтями. Как же мало человеку для счастья нужно. Откинулась, вытягиваясь в воде, чувствуя, как долгий холод и мучительная скованность уходят прочь, оставляя только расслабленность. Закрыла глаза. Кайф!
Глава 7
Я вышагивал туда-сюда от кухни до прихожей и обратно мимо дверей в ванную и все никак не мог успокоится. Бомбило с какого-то хера так, что аж щека подергиваться стала. А главное, попробуй разберись с чего! Точнее, от чего сильнее. Мало того, что меня уже аж крутило всего от любопытства, что же за обстоятельства привели эту «Оксану Федорову» в нашу контору. Но ладно любопытство, а вот чего так поиметь ее прижимало, что прям край? Ну ясно, девка. Ясно, красивая. Ясно, что я без хорошего такого оттяга, сильно предвкушаемого, остался. Ясно, что я к почти любой встречной сколько-то годной бабе хрен свой всегда примеряю. Ну натура такая, чего уж там. Но это ни черта не значит, что в девяносто процентах случаев я хоть пальцем шевельну, чтобы эту бабу заполучить. Не-а. Мой вариант – трах за бабки без заморочек, ну или когда какая-нибудь особо голодная и невыкобенистая дама предложит сама. Эта предложила, но ведь, сучка такая, совсем не потому что денег хотела или нужно мох из щели стереть. Хрен там! Прикинула, что у меня под боком пересидеть и отогреться можно. Просто расчет. И что такого? Я ведь с такого склада девками и предпочитал дело иметь. А тут… колбасит, бл*дь. У меня же не пойми с какой стати на нее не просто встает, а именно хочется. Ее хочется. Как давно не хотелось. Определенную женщину, а не просто присунуть без разницы кому, лишь бы было, как мне, в кайф.
Пока смотрел, как она ела: жадно, шумно принюхиваясь и даже тихонько постанывая от удовольствия, чуть пар из ушей у меня не повалил. Ерзал на месте и разговорами баловался, чтобы не вскочить и не нагнуть ее над столом. Пусть на члене моем так же сладко постонет. Посрать стало, где и кто ее до меня таскал, забыл, что так-то она избитая вся. А как она на колени встала и снизу на меня глянула… я как будто вместо воздуха огнем дышать начал. На член мой уставилась так, что подумалось: вот же брехливая мерзавка! Точняк живой х*й впервые видит! Показалась в этот момент такой… бля, сказал бы, невинной, да только это не то слово. Гребаный ангел, но не чистенький, такой глупо-скучно-непорочный, а темный. Настоящее лицо *башащей прямо в бОшку порочности, в которую хотелось бухнуться отчаянно, как со обрыва в речку. Знать не знаешь, что там за дно, но и похер на это. Потонуть в этой ее обнаженной греховности и ее утопить, опорочить, изгваздать в собственных самых грязных желаниях. Увидеть губы ее, растянувшимися от толщины моего ствола между ними. Наблюдать, как глаза эти огромные, светлые-светлые, почти прозрачные, как будто в кристально-чистую воду капнули совсем чуть лиственной зелени, увлажнятся от слез, пока я буду таранить гудящей, как под током, головкой ее горло. Как щеки будут западать от усилия сосать сильнее, а меня от сладких потягиваний будет хреначить разрядами. Скулы ее еще обострятся, польются слезы. А я буду стирать их большими пальцами, одновременно удерживая на месте, захватив в плен остальными, и толкаться-толкаться…
Но тут она закрыла глаза, и ее лицо стало, сука, какой-то посмертной маской. Меня жутью пробрало. Жутко от того, что могло сделать эту еще совсем девчонку такой. Жутко от себя, что даже вот так я готов был продолжать. Что же, я совсем мразь, что ли? За тарелку еды… И хорошо же, что аж пальцы скрючивать начало, и одновременно затошнило от себя. От того, что эти ее движения, как у робота, ей-богу, все равно сносили мне башню удовольствием. А ей плевать!
Ей плевать, а я хожу тут и успокоиться не могу. Слушаю, как плещется, и рвет надвое. Войти, выдернуть из ванны, прижать, посадить, нагнуть, пох как пристроить, лишь бы сразу засадить. И не сметь ни за что этого делать – человек я или животина похотливая, безмозглая? Мозги включи, Боев, хорош хером думать. Надо поскорее разобраться, чего эта напасть приперлась, и сразу на фиг, на фиг, попутного в ягодицы. Вот только как тут разберешься, если документов нет, имени она не говорит и явно не намерена колоться ни перед кем, кроме Шаповалова. А он на юга на двадцать дней ушуршал со своей Анькой.
Ствол попросить ребят пробить по базе? Запросить у них ориентировки, не ищут ли где по стране воровку с кучей ювелирки. Или просто кого-то с ее приметами. А с другой стороны, начну наводить справки, и не факт, что сам же на нее не выведу, если ее сильно серьезные людишки разыскивают. А если это именно эти… люди повинны в том, что девка в двадцать лет (если опять не сбрехала, а то, может, и под статью почти влетел) относилась с таким безразличием к тому, что могут делать с ее телом. Хоть что. Ей плевать. Она вроде как и не в своей плоти пребывала. Вот! Вот это и происходило, как только она мне отсасывать взялась. Ее, той самой, что получала удовольствие от еды, что дразнила меня – да-да, это она и делала – игрой в вопросы и уклонение от ответов, этой колючей, настороженной, но реально живой девчонки вдруг не стало в ее внешней оболочке. Один вдох – и ушла. Такому не учатся за раз. И за десять. Такому не учатся вообще, если с тобой не происходит разрушающего твою душу дерьма.
В ванной было уже подозрительно тихо, и я вошел, забив на церемонии. Буду пытать, пусть выкладывает все начистоту.
– Да ну *б же твою мать! – зарычал, выдергивая ее уже почти ушедшую под воду с головой из ванны. – Хожу тут, как долбо*б! Еще же в машине вырубалась.
Кое-как завернул ее, сонно бубнящую что-то невнятно, в пару полотенец, вывалив остальные из шкафа на пол, и понес в спальню. Волосы мокрые, у меня не Ташкент, не люблю жару. Уложил, укрыл, пошел опять в ванную, взял еще полотенце, вернулся и, как смог, обернул мокрые пряди.
– П*здец ты гемор себе обеспечил, придурок, – прошептал, почесав затылок.
Подумал еще и поперся звонить в квартиру напротив, тете Маше, что уже года три убирала у меня, готовила и обстирывала меня, криворукого.
– Андрюша, случилось чего? – встревоженно встретила меня соседка.
Случилось. Камнев и раньше мне говорил, что я дурака кусок, вот видно и накаркал. Начал я в дурости самосовершенствоваться.
– Теть Маш, а у вас обогреватель какой-нибудь есть?
– Есть, – недоуменно похлопала она глазами. – А у тебя с отоплением что-то?
Нет, у меня тут гостья с юга, перемороженная слегка.
– Нормально все. Одолжите, а? Я завтра куплю.
Вернулся к себе с напольным тепловентилятором, сопровождаемый любопытным взглядом соседки.
Пристроил его на полу так, чтобы на незваную гостью дуло. Мой телефон затрещал в кармане промокших джинсов, и я ответил, выйдя из спальни. Само собой, меня потеряли. Народ веселится, а я тут бардак в ванной устраняю и посуду мою. Весело, чё уж там. И что еще дальше будет. Позвонить Камню и рассказать? Да ну, у него сейчас и так нервы на пределе. Сам справлюсь. Припрятав на всякий случай в сейф и ствол, и цацки, я уселся смотреть телек, но черта с два что там видел. Моя приблудная загадка засела в башке намертво. Хоть и рассматривать, пока вылавливал и заворачивал, времени особо не было, но грудь ее облапать глазами успел. Сама тонкая, изящная такая, до хрупкости, а сиськи-то у-ух какие. Полные, упругие, соски в рот сами просятся. Чтобы и облизать, и пососать, и на зубок попробовать.
Обстоятельно, долго, пока из бледно-розовых не станут почти пунцовыми, а сама ногами елозить не начнет от возбуждения.
Мой член опять заныл, намекая на то, что остался голодным-холодным сегодня, и я стиснул себя через ткань. И не подумал себе запрещать безобразие, когда фантазию понесло в сторону окончательной похабщины. Вытащил прибор и сплюнув на руку, принялся гонять, представляя, что это не моя ладонь, а скользкая от ее пота и моей смазки кожа между грудей моей загадки. И что она сдвигает их, создавая кайфовую тесноту. Глядя как тогда, только встав на колени, до того как стала обмороженной. Яйца тут же сжались, в голове замутилось, в позвоночник как кто шокером тыкать стал, гнуло всего.
И лобок у нее гладенький, губки нижние пухленькие, сомкнутые, прячут все сладкое надежно. Скользнуть по ним пальцами, раскрыть для себя. Растереть горячую влагу протекшей для нее головкой, смотреть не отрываясь, как буду проталкиваться в нее. По чуть-чуть, сначала только дразня узкий вход. Самую малость внутрь и полностью наружу, и еще…
Оргазмом по мозгам лупануло знатно. Аж язык прикусил, как дергало всего.
– Ну, бл*дь, приплыли, – прошипел своему отражению в зеркале, смывая следы позора с руки, дошаркав по-стариковски прямо в ванную. – В твоем возрасте самое время превратиться опять в прыщавого дрочера.
Зашел в спальню за подушкой и услышал странный звук. Наклонился над моей тайной и понял, что ее трясет и это зубы у нее постукивают. А в комнате-то жарень невозможная. Потрогал лоб – мокрый и горячий как кипяток. Да что же, сука, за везение у меня такое! Потряс девчонку за плечо – реакции ноль. Тряхнул сильнее – глаза приоткрыла мутные, смотрит и явно не видит.
– Пить хочу.
– Охренеть, – раздраженно прошипел я и пошел на кухню за водой и шерстить свою аптечку.
А там у меня одни бинты, лейкопластырь да йод с зеленкой. Ну не помню я, когда болел последний раз. Разве что животом маялся по первости от садистских кулинарных экспериментов Роксаны. Но и тогда колеса никакие не жрал. Само проходило.
Набрал Насонова.
– Боев, ты время видел? Я только лег после дежурства.
– Ром, извиняй, но ситуация тут у меня.
– Опять?
– Ага. Температура у нее.
– Какая?
– Да ху… не знаю я. Нет у меня градусника. Но горячая – п*здец. Сначала нормально все было, накормил, искупалась. Заснула в ванне. А теперь вот вроде как почти без сознания. Воды попросила, а сама и не понимает где, похоже.
– Адрес скажи.
Насонов приехал минут через двадцать. Я успел напоить свой личный гемор, хотя больше мимо рта пролилось из-за того, что зубы ее стучали по стеклу. Ромка взялся ее слушать своей докторской фигней с трубочками.
– Долго она мерзла?
– Да без понятия.
– Давай перевернем.
Мы аккуратно повернули девчонку на живот, и тут меня как оглоблей по затылку огрело.
– Это, на х*й, что такое? – От рыка прямо горло драло.
Вся спина, поясница и ягодицы «Оксаны» были покрыты бледно-желтыми, а местами еще с легкой зеленцой и синюшностью следами. Меня бухой отец п*здил ремнем в детстве регулярно, куда ни попадя, без разбору, так что я ой как хорошо знаю, как выглядят синяки после такого.
– А ты не знал, что ли? – покосился на меня Насонов. – Думаешь, чего меня бомбануло в больнице.
– Ты что же, решил, что это я? Вот так? Ну спасибо тебе, мужик. Ясное дело, что я могу казаться мудаком иногда, но не до такой же степени!
– Не психуй, Боев. Что я должен был подумать? Ты же ее привел.
– Ты… – У меня слов не находилось, и поэтому просто ткнул в девчонку пальцем: – Лечи давай!
Выскочил из комнаты, ушел на кухню и окно распахнул подышать. Морозный воздух вцепился сразу в потную от жары в спальне кожу снаружи и до предела наполнил легкие. Но в голове все полыхало и бомбило. Эти разноцветные полосы боли на узкой женской спине стояли перед глазами, как бы ни моргал и башкой ни тряс.
«Сколько ты этим занимаешься?» – «Два года».
– Два года, бля. Два *бучих года! Ты хотел знать о ней, а, дебил? И как теперь? В кайф это знание? Хотел знать, как учатся быть вот такими, мертвыми? А вот как!
А ведь я из ментуры ушел вслед за Камневым, потому что за*бало это человеческое дерьмо, что никогда, сука, не заканчивается. Остохренело видеть это, знать каждый божий день. Бороться типа, на деле осознавая, что х*йня все это. Ни конца, ни края этому. Всегда будут у*бки, избивающие и насилующие, ломающие других только потому, что сильнее, потому что у них есть власть делать это, просто потому, что им так хочется. Я задолбался ощущать постоянный груз вины за такое. Я хочу жить, забивая на это, раз уж победить нельзя. Жить в кайф, не пялясь ночами в потолок, пока глаза не вылезут, ломая мозг. Я хочу. И вот раз – и, выходит, хотел. Потому что сейчас меня аж крутит и ломает всего от желания знать, кто эти мразоты, что оставили свои поганые следы на коже моей загадки. И хрена с два она от меня соскочит, пока я не добьюсь от нее всей правды до копейки. Найду тварей и заставлю кровью харкать. Может, у нас Камнев всегда слыл чуть психованным, а я вроде п*здобол, которому все по хрен. Но сейчас меня как за глотку кто взял. Ярость не давала вдохнуть нормально. Все, я подписался. Задней скорости у меня ведь нет.
