Галина Шестакова
Я стану Бабой Ягой
Глава 5
Со дня отъезда Кости прошло полгода. Ягги старалась не вспоминать, душераздирающий момент прощания, но он появлялся снова и снова во снах, в предутренних кошмарах, или в моменты особенной жалости к себе, одна, одна в этом тихом и тёмном доме.
Только ходики отстукивают минуты ожидания до следующего звонка, или до следующей встречи. И всех встреч-то набралось восемь, за полгода. В выходной, бегом, наспех, одна ночь, один день, и снова расставание.
Два человека, два города, за тысячи километров друг от друга, как это можно свести в одной точке, в точке, где к Ягги возвращалась жизнь, радость и ощущение счастья? Проживая эти сутки, Ягги напитывалась Костей, его теплом, его любовью и мудростью, чтобы хватило до следующего раза, до следующей встречи, и хранила это, спрятав от всех.
Иногда она вспоминала, что надо приехать к бабушке, расспросить её обо всём, о Бабе Яге, о Кощее, но, представив, что из-за этого она сможет пропустить встречу с Костей, отодвигала поездку к родне ещё дальше.
Бабушка, как чувствовала, молчала, ни писала, и не звонила. Иногда дед, сурово вздыхал в трубку и ворчал, влюбилась, мол, что ли, совсем про нас забыла. Полгода счастья и муки. Любви и постоянного ожидания. Ожидания. Ожидания. Чего? Про это Ягги старалась не думать, потому что если только подумать, про то, как оно дальше может сложиться, то ни чего хорошего, не надумывается. Разница в возрасте, как ни слушай Кощеевских рассуждений о душе, никуда не исчезала. А у него есть семья, большая, и какая-то, вся непростая, семья, и вряд ли они захотят иметь такую невестку. Ну вот, обещала ведь не думать про это!
Ожидание.
Осталось два дня до его приезда.
В этот раз приезжает он.
А два последних раза, к нему летала Ягги.
Он показывал ей свой Питер.
Его город совсем другой, непарадный, как обычно, он выглядит для приезжих, а домашний и уютный. Даже Зимний дворец уютный. Будто вернулась домой, туда, где жила всегда, но уехала надолго.
Неустойчивая погода, в конце зимы, то снег, то морось, куча иностранцев, они – уставшие, нагулявшиеся по улочкам, с пакетом мандаринов, голодные, сок, бежит по пальцам, и пахнет Новым годом.
А ранним утром снег большими рождественскими хлопьями, валит, валит, и нет города, нет Невы, только парящие фонари и золотые крылья сфинксов на Банковском мостике, и они, обнявшись в комнате с высокими потолками, лепниной и тяжёлыми шторами, у окна.
Только это теперь существует во всей Вселенной. Они, снег, фонари и сфинксы.
Это состояние счастливого белого одиночества вдвоём осталось с ней. Когда было плохо, одиноко, и оставалось ещё долго ждать, надо было только закрыть глаза и вспомнить высокое дворцовое окно, почти рождественский снег, парящие круглые фонари и золотые крылья сфинксов.
Это счастье растворения во вселенной и друг друге.
Через два дня он не приехал.
И не позвонил.
Она, воспитанная гордым шляхтичем не позвонила тоже.
Ни через месяц, ни через два.
Она умирала, медленно умирала каждый день, но не звонила.
Проклятая родовая гордость!
Через полгода гордость умерла.
На дворе снова стояло бабье лето, и Ядвига не выдержала – позвонила. Его телефон не отвечал. Тогда она набрала телефон его библиотеки:
– Здравствуйте, скажите, я могу услышать Константина Кощеева? – голос сухой как можно более официальный.
– А кто его спрашивает? – немного испуганно спросил бесцветный старушечий голос.
– Это директор библиотеки, он у нас был в командировке, в прошлом году.
– А, вы не знаете, Костик погиб.
Она очень осторожно положила трубку телефона, словно боясь её разбить, и ничего больше не спросила. Он погиб. Всё.
Глава 6
Боль.
Как описать боль, человеку не знавшему её?
Сколько она длится?
Мгновение или вечность?
Когда боль в тебе, она занимает всё пространство, и ничего не существует, кроме неё, она сжимается и разжимается, от маленькой точки в самом центре тебя, сжимается, чтобы взорваться до размеров всей вселенной, и нет, нет сил её вытерпеть.
Ещё секунда и ты просто умрёшь.
Но главное, главное, пережить именно эту секунду, потом ещё, ещё, и когда-нибудь она отступит.
Ты знаешь это, она отступит, но не веришь, что сможешь победить её.
И когда, наконец, исчезает боль, которая была твоим спутником долгое время, наступает отупение, всего – мыслей, чувств и мышц.
Только бы не вернулась!
Не двигаться, не шевелиться, не думать, не чувствовать, а замереть и ощутить отсутствие боли.
Когда к Ядвиге вернулось способность воспринимать действительность, она пыталась понять, почему, почему она не спросила, что произошло? Как случилось, что он погиб? Почему не сообщили ей?
Хотя, почему должны были сообщать ей об этом? Кто она? Так, сказочный персонаж, не имеющий отношения к его настоящей жизни. Просто имя, в его телефоне – Ягги, и всё.
Вопросы, на которые сейчас уже не получить ответа. Но они всё время были у неё в голове. Постоянно возникали, мучили её, и жили своей жизнью, но полностью лишая жизни Ягги.
Иногда она выбиралась из этого состояния ненадолго пыталась пить успокоительное, антидепрессанты, но без толку.
Бросала, вспоминала, снова пила.
Дома, и на работе скопились кучи таблеток, не помогавшие, а скорее угнетавшие её.
Из жизни Ядвиги пропали запахи, друзья, весна, книги, музыка, всё.
Были таблетки, грязь, серость, тусклость, неразобранные бумаги, счета, грязная посуда. Библиотека постепенно перешла на режим самофункционирования, сотрудники, не нарушая положенной тишины, не сплетничая, просто освободили Ядвигу от работы, только приносили бумаги на подпись.
*****
– Знаешь, подруга, так не пойдёт! – решительно заявила создательница тряпочных ангелов. – Ты, конечно, можешь погибнуть в этой грязи, если тебе так хочется, но моим ангелам я не позволю, покрыться плесенью вместе с тобой. Рассказывай.
– А что рассказывать? Так, устала немного, – Ягги, попыталась изобразить улыбку.
– Я вижу. Когда у тебя была любовь, я не приставала, потому как упиваться счастьем, человеку нельзя мешать, но вот горе надо поделить, по-братски! – Катя достала из своей любимой необъятной сумки бутылку золотого вина и штопор. – Вино тоже поделим – по-сестрински. И прибраться бы не мешало в твоём кабинете. Скоро, поди, паутина клоками висеть будет. Так, бокалы есть?
– Кать, я ж на работе, куда ты с вином? – попыталась слабо отбиться Ядвига.
– Конечно! Я вижу, как ты работаешь. Смотришь в одну точку. Библиотекарши твои как мыши, запуганные, пискнуть не смеют, не сдают тебя, но и так понятно, что всё плохо, в твоём королевстве, – Катя, отчитывая подругу, звенела кружками, по пути выкидывала таблетки, обрывки бумажек, трясла рыжими кудрями, потрепала Ягги по голове, покачала озабоченно своей, наконец, уселась напротив бесцеремонно сдвинув, что ей показалось лишним на столе. – Рассказывай! Он, что, тебя бросил? Или он женатик?
– Нет, Катя… он, он, – Ягги никак не могла выговорить это страшное и короткое слово, – он…
– Говори уже! – Катя испуганно посмотрела на подругу.
– Погиб, – судорожно сказала Ядвига и заплакала. Навзрыд, как маленькая девочка.
– Это хорошо, это хорошо, плачь, не держи в себе, – Катя гладила Ядвигу по голове, – выпей, давай, залпом!
Почему, почему раньше не пришло в голову всё рассказать? Поделиться? Почему в счастье мы так эгоистичны? И почему горе надо разделить?
От слёз стало легче. Нет, горе не уменьшилось, но стало легче. Ядвига, не замечая вкуса вина, пила, и рассказывала, перескакивая с одного на другое, про снег, про Кощея, про то, что она Баба Яга, про их разницу в возрасте, что она его совратила, и как он её называл Ягги.
Пила, рыдала и рассказывала. И начинала себя чувствовать. Что нос распух, и сопли, и вроде пьяная, и тёплая рука у Катьки, и глаза полные слёз. Есть такие люди, подруги, настоящие, которым можно сказать – что ты Баба Яга, влюблённая без памяти в Кощея, и ещё много всего, и такие подруги, настоящие никогда не будут над тобой смеяться.
Выслушав всё, что ей бессвязно пыталась рассказать Ядвига, Катя, поцеловала её в мокрые солёные щёки, обняла, и неожиданно строго сказала:
– Всё, подруга. Порыдали и хватит. Теперь займёмся делом. Знаешь, как моя бабка говорила? Когда плохо – уберись. Когда хорошо – уберись. Вот, давай, тряпку в руки!
– У меня ж уборщица приходит. Да и поздно уже, тебе домой пора.
– Ерунда. Дашь уборщице выходной. А нам надо навести порядок в мыслях и в кабинете. Так, всё встанет на свои места.
Далеко за полночь, когда уже и окна сияли, а корзины для мусора были забиты доверха, устроили перерыв, с чаем и плюшками. Откуда-то взялся аппетит, и хмель выветрился. До полного порядка, понятно дело, было далеко, но кабинет уже стал напоминать прежний, весёлый.
– Так, где мы ещё не перетрясли? – Катя с видом полководца обозревала поле боя.
– Остался ещё тот шкаф, и всё. Только всё по местам расставить.
– Отлично! Ты начинаешь с правого боку, а я слева зайду! Бей его! – И Катя, размахивая тряпкой, и улюлюкая бросилась на тёмный, громадный шкаф.
Распахнув дверцу антресоли, она с опаской посмотрела на все сокровища, спрятанные там:
– А ты давно сюда заглядывала, Ягуша?
– Давно, всё руки не доходили. Там журналы всякие, книги старые, и мои и не мои, которые надо в переплёт, – Ягги рывком открыла вторую дверцу, и на неё упал увесистый пакет.
– Что это? – Катя подобрала с пола, чуть надорвавшийся пакет, из серо-коричневой обёрточной бумаги, перевязанный по-старинному бечёвочкой крест-накрест. Она перевернула его и прочитала:
– «Ягги». Ядвига, это тебе, видимо, что-то личное. Но очень тяжёлое.
Ядвига трясущимися руками взяла пакет, прочла написанное знакомым почерком «Ягги», и аккуратно, стараясь не испортить, то, что внутри стала распечатывать. Неторопливо, боясь и немного оттягивая момент, когда узнает, что там.
И снова не будет никакой надежды, на то, что он жив. Может быть, она всё неправильно поняла, что сказала эта старушка? Ягги, села, уронила руки на колени и уставилась на Катю:
– Слушай, почему мне не пришло в голову расспросить эту бабку, что случилось? Я даже не спросила! Понимаешь! Я не знаю, почему он погиб! Я, наверное, редкостная дура.
– Ну, это же нормально. Ты была в шоке. А сейчас в шоке буду я, если ты не разорвёшь, наконец, этот пакет! Быстро! – закричала Катя.
– Я не понимаю, Катя, почему мне не пришло это в голову? Я просто положила трубку, и поверила, что он погиб. И страдаю теперь, а может, может…
– Так, потом всё «может» – открывай! – Катя кровожадно посмотрела на Ягги. – Или я сама, наплюю на хорошее воспитание и сама порву в клочья этот пакет!
– Хорошо, хорошо, только не смотри на меня так, – Ягги, вздохнула и, порвала пакет. Там лежал свёрнутый вчетверо лист обычной белой бумаги и какие-то деревяшки, перевязанные кожаным шнурком, так же, как и пакет – крест-накрест.
– Давай читай, с деревяшками потом разберёмся! – Катя трясла Ядвигу за рукав. – Вот видишь! Уборка, завсегда полезна, что-нибудь нужное, обязательно найдёшь!
Ядвига развернула листок, и начала читать слегка дрожащим голосом:
– «Ягги! Думаю, что ты найдёшь это письмо, когда с тебя немного схлынет любовная горячка, и ты вспомнишь, о чём я тебе говорил.Ягги, ты Баба Яга, настоящая, урождённая. Как не отнекивайся, от этой сказочной ерунды, так и есть.Если твоя бабушка не хочет по какой-то, причине тебе этого рассказывать, ты всегда можешь узнать это у моей, она будет рада принять тебя в гостях. Она тоже урождённая Баба Яга.Не думай, это не прощальное письмо, мне трудно говорить тебе такие серьёзные вещи, когда меня всё время тянет к тебе.Хочу тебя любить, но не быть твоим строгим воспитателем. Это к бабушкам! Пусть они тебя уговаривают и мучают нотациями. Я тебя люблю, моя Яга! Кощей.
P.S.Книгу сохрани. Я не могу её держать сейчас дома. Встретимся, я расскажу».
Ядвига всхлипнула и заревела. Катя проморгалась, что б, не разреветься тоже взяла себя в руки и сказала:
– Знаешь, дорогая, мне, кажется, тебе нужно срочно отправляться в командировку или в отпуск, в Питер! Познакомится с родственниками Кости, и, наконец, узнать, что произошло!
– Ага! – всхлипнула Ягги. – Просто сказка, приезжает такая невеста, старше Кости на —дцать лет, и говорит, а расскажите мне, что случилось?
– Хватит плакать, утри слёзы, и что он тебе говорил? Что-то про то, что ты можешь управлять возрастом?
– Да ну, Кать, ты думаешь это возможно?
– Ты же Баба Яга? Сущность паранормальная, значит – возможно! И потом, ты можешь позвонить своей бабуле и спросить.
– Нет, она не любит говорить по телефону. Надо ехать. Но это же долго! Сразу бы в Питер, всё узнать.
– Нет, ты права про возраст, могут запросто, могут не принять родственники, и ничего не рассказать. Надо подготовиться. Езжай к бабушке, всё у неё выпытай, и потом в Питер. А что за книга-то?
– Ах, да…
Они наклонились над книгой. Аккуратно развязали кожаный шнурок, который от старости просто крошился. И открыли книгу. Хотя, честно говоря, книгой, в нашем понимании это было трудно назвать. Тонкие дощечки, старые-престарые, прошитые, кожей. «Надеюсь, нечеловеческой» – подумала Ядвига, и передёрнула плечами.
– Ты тоже подумала, про кожу? – Катя испуганными глазами посмотрела на Ягги.
– Страшно подумать. Но на чернокнижника Костя непохож. Хотя, как персонаж наших сказок, добрых чувств Кощей не вызывает.
– И что? Почему здесь ничего не написано?
– Написано! Смотри! – Ягги ткнула пальцем в полустертые буквы. – Это старославянский или очень похожий на него.
– Ты старославянский знаешь? Я всё равно не вижу ни одной буквы!
– Довольно плохо помню, но сейчас постараюсь… так К … КО… а! КОЩУНЫ.
– Что это? Учебник для Кощеев?
– Не знаю, – Ягги ошарашенно посмотрела на Катю. – Кощуны… А как правильно произносить?
– Нашла кого спрашивать, я только ангелов делаю, а с другими сказками сами разбирайтесь. У тебя я так поняла, бабушка тоже Баба Яга? Может всё же к ней сначала?
– Так, дальше, – Ягги с трудом разбирала буквы. – «Ни черов внемли, ни кощюньных вълшеб». Да, думаю надо к бабушке.
– Вот, – Катя пододвинула телефон, – звони, что завтра едешь к ней!
– Ага, а времени то сколько? Темень ещё. Она старенькая, – Ягги стала разыскивать часы, по всему прибранному кабинету. – А где мобильный? Сколько время-то?
– Московское время, – хихикнула Катя, – не, наше пермское время пять часов утра. Значит, сейчас быстро доприбирываем и за билетами.Книгу с собой возьми! Интересно, почему Костя не мог её хранить дома? Тебе не кажется это странным?
– Да, слишком много вопросов получается.
Глава 7
Конечно, прямо с утра выехать не получилось, надо было оформить отпуск, переговорить с замом, чтобы библиотека не пострадала от долгого отпуска Ядвиги, а то, что он получится долгий, она теперь не сомневалась. Столько вопросов накопилось, только за одну ночь! Но странно, все эти вопросы, помогли встряхнуться, и Ядвига, стала азартно готовиться к путешествию.
К вечеру, собрав сумку, и так и не поставив бабушку в известность, Ягги отправилась в путь.
Бабушка, как верная жена, всюду следовала за мужем. А деда перед самой войной, как бывшего польского аристократа и подозрительного элемента сослали сначала на Урал, в маленький городок Кизел, а потом, решили, что это слишком хорошо, для такого, как он, и отправили ещё дальше, на Алтай.
Многие, из поляков, сосланные вместе с дедом в ссылку в Кизел, быстро-быстро поменяли себе фамилии, исправив подозрительные окончания —ский, на более привычные для России —ов, или, если такой фокус с изменением окончания фамилии не проходил, срочно женившись на русской, башкирке, коми-пермячке, хоть на ком, брали фамилию жены и сливались с местными. И только совсем нерусский профиль выдавал недавнего поляка, но и это быстро исправлялось в ближайшей пьяной драке, гордый профиль исчезал навсегда. Но упрямо проявлялся в детях, внуках и правнуках.
Дед, на такие ухищрения не пошёл, мало того, и бабушка взяла его фамилию, хоть и сама была подозрительных кровей, и этим только ухудшила своё положение. Познакомившись, с дедом в Перми во время пересылки, бросила всё и поехала, сначала в шахтёрский Кизел, потом и на Алтай, в совсем уж дикие, на тот момент места.
Из Перми непросто добраться до Алтая, пересадки, почти двое суток на поезде, и при срочной отправке, трудно надеяться, что билеты достанутся в комфортные условия. Ночь в общем вагоне, пересадка утром, в Екатеринбурге, потом плацкарт, чуть-чуть сна, под мощный храп соседей. Выйдя из вагона в Барнауле, Ядвига, была измучена тремя, почти бессонными ночами. Пытаясь сообразить, как лучше теперь добраться до бабушки, она растерянно смотрела по сторонам, вздыхала, представляя, что её ждёт ещё, как минимум километров триста дороги.
– Ядвига! – трудно не узнать хорошо поставленный, чистый и какой-то прохладный бабушкин голос. – Ты хорошо добралась? Я тебя уже час жду, поезд опоздал.
– Бабушка! Я же не позвонила тебе! Как ты меня ждёшь? Откуда? – всё спуталось в голове у Ядвиги, бабушка, неожиданно возникшая на перроне, ранее утро, сильный недосып и много другого, что надо узнать, срочно, сейчас. – Бабушка, мне надо спросить…
– Так, дорогая! Прежде всего, тебе надо выспаться. Поэтому сейчас мы садимся в машину, и едем домой, – бабушка говорила таким тоном, что возражать было бессмысленно, но глаза, глаза голубые, лучистые смотрели на Ягги с большой радостью и любовью. – Вот выспишься, а потом поговорим.
– Но как ты узнала, что я еду, на этом поезде?
– Всё просто я же Баба Яга, – бабушка пожала плечами, будто сказала нечто, само собой, разумеющееся.
– Да, конечно, – точно так же пожала плечами Ягги. – Всё просто.
Ягги, с большим удовольствием плюхнулась в старенькую машинку, закрыла глаза, и сразу стала засыпать. Какое это облегченье, что после всей нервотрёпки, слёз и долгой дороги, можно просто ни о чём не думать, а закрыть глаза и стать маленькой девочкой, которую встречают, за которую решают, заботятся и сейчас, ну не сейчас, а довольно скоро довезут домой, накормят и уложат спать. Накормят, в баню сводят и положат почивать на дубовую кровать, всплыли строчки из сказки, и всё больше Ягги не просыпалась до самой Белокурихи, где сейчас жили дед и бабушка.
Дом бабушки отличался ото всех домов в городе. Стоял на окраине, даже на отшибе, отдельно ото всех. Сам по себе. Большой, добротный, и, как ни крути, был похож на сказочные боярские палаты, вот это Ядвига только сейчас поняла. Столько раз бывала здесь, и жила подолгу и любила этот дом, куда дед с бабушкой переехали лет тридцать назад, из совсем глухой деревушки, и долго его отстраивали, ремонтировали и практически сделали заново, но тогда она думала, что это их прихоть просто в модном тогда «русском стиле», в подражании старине. Вот именно в таком доме должна жить Баба Яга-старшая.
– Дедушка! Как я соскучилась по тебе! – Ягги обняла деда, поцеловала его в колючую щеку, ещё раз обняла. – Дед!
– Ладно, ладно, Ядвига, – ворчливым голосом сказал дед, – есть и спать! А то на лице одни глаза остались! Разговоры разговаривать потом будем! – несмотря на долгое проживание среди русских, едва уловимый акцент у деда остался, или может быть, он не хотел с ним расстаться, и специально его поддерживал?
Ядвига, ходила по дому, пока бабушка готовила на стол, вспоминая запахи этого дома, скрип половиц, льняные прохладные шторы, и вязаные занавески, вышитые скатерти, герань, красивую, пока не заденешь, а потом щедро делящуюся ядрёным запахом, всё такое знакомое, родное и любимое.
– Пошли, кушать, Ядвига, – бабушка обняла за плечи, высокая, прямая, а ведь сколько ей уже лет? И бабушкой-то её вряд ли кто посмеет назвать.
В гостиной, большой стол тёмного дерева, тяжёлый, дубовый, от времени, не совсем ровный, но тёплый и пахнущий мастикой. Ядвига, всегда в ожидании обеда любила водить пальцем по древесным линиям, ощущая все трещинки и щербинки стола, все морщинки его долгой жизни. Поводив пальцем, Ягги успокоилась, но где-то, всплыла давняя обида за несправедливо выбранное для неё имя, давняя, уже почти прошедшая, но занозой, сидящая всю жизнь.
– Ну, внучка, – бабушка подала ей тарелку огненной солянки, – чего насупилась?
– Да, так, – вроде и хотелось маленько поспорить, но было лень.
– Говори. – Дед строго посмотрел на неё.
– Вот… вдвоём-то!
– Говори, Ядвига, – повторил дед.
– Вот, Ядвига! Ласково то, как меня назвать? И что за дурацкое имя мне выбрали? Родовое, – обиженно протянула Ягги, – маму не назвали родовым именем, а меня? – от усталости, и переживаний Ядвига, первый раз решилась высказать деду и бабушке, свою давнюю обиду. – Почему, ну вот почему маме совершенно нормальное имя – Мария, почему мне такое? С фамилией не сочетается! Всю жизнь мне испортили!
– Всё? – бабушка улыбнулась, как маленькой капризной девочке. – Если бы ты спросила раньше, а не дулась на нас, так много лет, я бы давно тебе объяснила. Так, объяснить?
– Да, – также насуплено сказала Ядвига.
– Понимаешь, это довольно долгая история, имя на букву «Я», действительно родовое, но оно родовое по женской линии.
– А мама? Она что не нашего рода? – ещё продолжала упорствовать в обиде Ядвига.
– Нашего. Просто такие имена передаются через поколение, в нашей семье по женской линии. Ты ведь знаешь историю семьи, ты знаешь, что у нас рождаются только девочки, и ты не заметила, наверное, что имена на «Я» у нас идут через одну представительницу нашего рода.
– Нет, – уже удивлённо сказала Ядвига, – не заметила. А почему?
– Ещё не поняла? – улыбнулась бабушка.
– Ядвига! – дед, пряча улыбку, сохранял строгий тон. – Я был лучшего мнения о твоих умственных способностях.
– Я устала! – опять обиделась Ядвига. – Ну, почему?
– Я ведь сказала тебе, при встрече, что я знаю, что ты приехала, потому что я – Баба Яга, – бабушка проговорила тоном для маленького и не очень сообразительного ребёнка.
– И что?
– О, боже! Ядвига! – бабушка потеряла терпение. – Что, Кощей не сообщил тебе, что ты тоже Баба Яга? Нет? Напряги мозги! Я Баба Яга, ты Баба Яга, на какую букву должно начинаться имя?
– А ты! – Ядвига, даже подскочила от возмущения. – Ты-то – Арина!
– Да, это по паспорту, – сдержанно сказала бабушка. – В советское время, – с некоторой надменностью произнесла она, – родители с трудом получили бумажку на Арину, а уж Ярину – и за меньшее могли посадить.
– Так, девочки, – дедушка, улыбаясь, смотрел на перепалку жены и внучки, – все родовые тайны, после того как Ядвига покушает и выспится.
– Да, – немного обиженно заметила бабушка, – и вспомнит, что она уже большая, а не пятилетняя малышка!
