bannerbannerbanner
Заговор обреченных

Галина Романова
Заговор обреченных

Полная версия

© Романова Г.В., 2018

© ООО «Издательство «Э», 2018

* * *
Глава 1

Каждый вечер, засыпая, она видела себя утром на беговой дорожке стадиона. Всегда видела красивой.

Обтягивающие лосины с ярким спортивным принтом, специальная обувь, которая пружинит шаг, топ из плотной ткани, подтягивающей живот. Она делает несколько пробных шагов, потом отталкивается и бежит. Волосы развеваются, на щеках румянец, в наушниках любимая музыка. Ей хорошо!

Один круг, второй, третий.

Надо пробежать десять кругов. Кто-то внутри ее, очень строгий и требовательный, приказал ежедневно держаться именно этого порядка. И она должна следовать приказу. Каждое утро на беговой дорожке. Каждое утро десять кругов. Потом легкой трусцой до дома, он в двух кварталах от стадиона. За порогом квартиры скинуть с себя все вещи. Голой пройти в душ. Мыть тело, наливающееся упругостью, сплошное удовольствие. Такое тело не может не нравиться мужчинам. Они должны им любоваться, должны его желать, любить. Должны провожать взглядами, когда она проходит мимо.

Так она думала каждый вечер, засыпая.

Просыпалась в половине шестого утра, молотила рукой по будильнику. Потом это повторялось еще дважды, каждые десять минут. С последним звонком, ровно в шесть, она вставала. С закрытыми глазами, еле волоча ноги, шла в ванную. Пускала воду, снимала пижаму, становилась под прохладные струи. Еще десяти минут ей хватало, чтобы окончательно проснуться.

Вода била по темени, сбегала по лицу, груди, животу, бедрам, исчезала в стоке. Она намыливала голову, лила на плечи ароматный гель для душа. Протягивала руку из-за шторки, дотягивалась до полки – там стоял прозрачный стаканчик с зубной пастой и единственной, ее, щеткой. Там же, в ванне, чистила зубы. Потом выпрыгивала на резиновый коврик для ног. Вытиралась, сушила волосы, небрежно красилась и шла в спальню одеваться. Потом на кухню пить кофе.

Ровно в семь она выходила и направлялась к машине. На высоких каблуках, с зажатой под мышкой сумочкой, в красивом офисном платье. Или в костюме. Или в юбке с блузкой. По настроению. И по погоде.

Осторожно расправив подол сзади, усаживалась в машину и через пару минут выезжала со стоянки. В семь десять раздавался телефонный звонок от подруги Маринки. Каждое утро она ждала ее на автобусной остановке в трех кварталах от ее дома. Маринку она подвозила всегда.

Свою машину Марина разбила год назад. Расплющила так, что восстановить не представлялось никакой возможности. Поклявшись себе накопить на новую, Марина ежемесячно спускала почти все заработанные деньги на тряпки и отдых.

– Алло, Лиза, едешь?

Этот вопрос она задавала каждое утро. В семь десять утра по московскому времени.

– Еду, – отвечала Лиза.

– На стэдике была? – И этот вопрос повторялся ежедневно.

– Нет. – Лиза мрачнела.

– Ненавидишь себя?

– Да. – Лиза кусала нижнюю губу.

– А зря! – восклицала подруга каждое утро. – Ты, Лизок, шикарная баба! Красивая, в теле.

– Заткнись, – обычно просила ее Лиза. Иногда добавляла: – Или поедешь на автобусе.

Марина послушно умолкала. Но, забравшись в машину, снова принималась болтать.

– Не понимаю, чего ты так паришься из-за лишнего килограмма.

Это говорил человек без грамма лишнего жира на костях.

– Из-за пяти.

– Что?

– Из-за пяти килограммов, Марина. И тебе об этом прекрасно известно. – Лиза тяжело вздыхала. – Не могу! Не могу, представляешь, проснуться в полшестого. Каждый вечер завожу будильник и… Бесполезно.

– Даже если бы ты проснулась. И пошла на стадион. И даже если бы отбегала десять кругов, ничего не изменилось бы. Твои килограммы вернулись бы потом за неделю. Стоит тебе сойти с дистанции – и все. Разве так не было?

Было. Так уже было не раз и не два.

Она бегала, правильно питалась, худела почти на семь с половиной килограммов. Любила себя, уважала, гордилась собой. Ловила на себе заинтересованные взгляды мужчин. И любила за это себя еще больше. Но стоило проявить слабость, неделю не выйти на пробежку и начать поедать любимые сложные углеводы, как все возвращалось. Лишние килограммы мстили и оседали жирком в самых неожиданных местах. Лиза хныкала, злилась, становилась невыносимой.

– Понимаешь, Лизок, ты такая, какая ты есть. С большой грудью, округлой попкой, красивыми коленочками. Это ты! И ты прекрасна. Ты очень нравишься мужчинам. Многим мужчинам, – уточняла обычно Маринка.

– Мне не нужны многие. Мне нужен… – Лиза умолкала, чтобы не расстроиться окончательно.

– Да, да, понимаю. Тебе нужен тот самый, один-единственный на миллион подонков – подонок, который бросил тебя со странной мотивацией. Мне кажется, что эта тема давно закрыта, Лизок!

Эту тему они закрывали обычно каждое утро. Но она – подлая, кровоточащая – возвращалась снова и снова. А как?

Этот один-единственный на миллион подонков подонок работал с ней в одной фирме. И увольняться не собирался. Сидел в соседнем кабинете. Сталкивался с ней нос к носу за день раз по десять. Мог при этом восхищенно цокать языком, пялясь на ее грудь. Мог нагло заглядывать в декольте. Мог запросто делать комплименты или отпускать сальные шуточки. То, что он полгода назад бросил ее и женился на дочке шефа, будто и не имело для него значения. И это будто не он разбил Лизе сердце и заставил чувствовать себя полной уродиной. Ей срочно надо что-то делать с ее жиром! Так он сказал, уходя из ее квартиры с вещами.

– В общем, так, подруга, – подводила черту под утренней встречей Марина, еще не выбравшись из машины окончательно и стоя одной ногой на асфальте. – Грядущие выходные обещают быть веселыми. Мой Макс возвращается из поездки.

Ее Макс возвращался из поездки раз в две недели. Плюс-минус пара дней. Его возвращение каждый раз ими бурно праздновалось. Постоянно какие-то новые знакомые Макса, которых он привозил с собой, тусили в Маринкиной квартире. Они жрали, пили, спали там. Скандалили с ее соседями, если те принимались ругать их за ночной шум. Прожигалось много денег. И это были не только деньги Макса. Маринкины деньги тоже таяли с катастрофической скоростью.

– Когда твой Макс от тебя устанет, ты останешься совершенно без средств, – предрекала Лиза, подбирая подругу по понедельникам на автобусной остановке. Внимательно вглядывалась в ее мутные глаза, замечала трясущиеся руки и добавляла: – И без здоровья.

– Чего это? – неуверенно возражала Марина, стараясь не дышать в сторону подруги перегаром.

– Ты сопьешься, дорогая.

– Ой, не начинай! – морщилась она. – Мы пьем только качественные напитки.

– И качественные напитки способны гадить печени.

И Лиза принималась воспитывать свою любимую подругу. Стыдила ее. И настоятельно советовала бросить этого парня с весьма и весьма сомнительной репутацией.

– Я его люблю, – неуверенно отзывалась Марина в таких случаях.

Сворачивалась в комочек на переднем сиденье и дремала всю дорогу до офиса. Расставались они в таких случаях холодно и не созванивались вечером. Лиза наказывала подругу за ее образ жизни, который – в чем она была уверена – был навязан ей Максом. Маринка не звонила, потому что просто-напросто отсыпалась после бурно проведенных выходных. Потом все как-то забывалось, и до следующего приезда непутевого возлюбленного Марины подруги прекрасно ладили.

И тут вдруг она снова о нем!

– И что с того, что твой Макс возвращается? – Лиза свела брови у переносицы, скользнув по сияющей подруге быстрым взглядом.

– Он возвращается не один. – Марина сладко улыбнулась.

– Какая новость! – фыркнула Лиза, прижимаясь к бордюрному камню, чтобы высадить подругу. – Он регулярно таскает к тебе в дом каких-то отщепенцев!

– Это не отщепенцы, Лизок. – Марина надула губы. – Это клиенты.

– Клиенты чего? Наркологического диспансера? – попробовала она пошутить.

– Лизок, ты не права, – проворчала Марина. – Так было, не спорю. Но уже пару месяцев Макс зарабатывает деньги. Вернее, мы с ним зарабатываем деньги на этих людях.

– На каких людях, Марина?

Лиза слушала рассеянно. Сзади уже сигналили. Надо было отъезжать от бордюра, чтобы не создавать пробку.

– Каучсерфинг! – просияла подруга, высаживаясь из машины. – Слыхала?

– И что?

– Так вот, мы с Максом этим теперь занимаемся, – крикнула Маринка, захлопывая дверь машины, и еще громче крикнула, прежде чем Лиза отъехала: – Это очень, очень, очень прибыльно!

Поймав в правом автомобильном зеркале поправляющую юбку Маринку, Лиза качнула головой и пробормотала:

– Вот дура! Подведет тебя твой Макс под монастырь.

Она забыла о них почти сразу, как въехала на автостоянку, принадлежащую их фирме. Перед ней маячил задний бампер машины дочери их босса. То есть жены ее бывшего парня, воспоминания о котором до сих пор терзали ей сердце. Зачем она здесь? К папе приехала? Мужа на работу привезла? Сама решила поработать, устав от безделья?

Лиза резко вывернула руль вправо, надавила на газ и чуть не снесла переднюю пассажирскую дверь джипа хозяйской доченьки. А вместе с дверью и своего бывшего возлюбленного. Он испуганно отпрянул, потащив на себя дверь. Краем глаза Лиза заметила его округлившиеся очи и указательный палец, вращающийся у виска.

Пошел к черту! В зеркало надо смотреть, прежде чем на улицу вываливаться!

Она загнала свою машину на привычное место. Глянула в зеркало, сокрытое в козырьке машины. И тут же приложила кончики пальцев к уголкам рта, пытаясь их приподнять. Горестной скобкой, предательской горестной скобкой складывался ее рот каждый раз, как она видела Пашу вместе с этой – его женой!

Вот что он в ней нашел, что? Худая до изнеможения, не то что некрасивая, даже несимпатичная. Короткие прямые волосы тусклого соломенного цвета. Бледное лицо, тонкие губы. И идиотская совершенно манера при разговоре постоянно трясти ладонями с растопыренными пальцами, будто воду с них отряхивала.

 

Лиза вылезла из машины, выдернула свою сумку с заднего сиденья. Накинула ручки на плечо. Провела ладонью по бедрам, расправляя офисное платье нежнейшего оттенка серого, с вставками нежнейшего оттенка розового. Поставила машину на сигнализацию и пошла к входу в здание фирмы.

Джип хозяйской дочки уже укатил. Паша маялся на ступеньках. Видимо, ждал ее, чтобы отчитать. Он любил попользоваться своим положением приближенного. Любил подчеркнуть при случае, что он теперь не тот, что прежде. И с ним следовало считаться. А она – мерзавка – чуть не сбила его сегодня, чуть не снесла им дверь дорогой иномарки.

Что-то подобное читалось в его недобро мерцающем взгляде. Когда Лиза поравнялась с ним и кивком поздоровалась, Паша гневно прошипел:

– Совсем с катушек слетела, да, Егорова?

– Вы о чем, Павел Анатольевич? – Лиза попыталась обойти его слева.

– Ты чуть не врезалась в нашу машину.

Нашу!

Лиза еле сдержалась, чтобы не фыркнуть. Насколько ей, а также остальным сотрудникам фирмы было известно, машина принадлежала папаше анемичной жены Павлика. А также дом, в котором жили молодожены. Фирма, в которой Павлик трудился. И еще многое-многое другое принадлежало тестю. И переписывать свое имущество на зятя тот совсем не собирался. Более того, ходили слухи, что Павлик подписал брачный контракт весьма кабального содержания. Почему он согласился его подписать, оставалось только догадываться. Но Лиза сильно сомневалась, что Павлик горячо и искренне любил невзрачную девушку.

– Никто не пострадал, – отозвалась Лиза и снова попыталась его обойти.

– Ты чуть не сбила меня, – странно плаксивым голосом укорил Павлик, не давая ей пройти. – Лана чуть с ума не сошла от беспокойства.

Ланой звали его жену.

– Не сошла же. – Лиза натянуто улыбнулась. – К тому же, Павлик, не мне тебя учить, что, прежде чем распахивать дверь и рот, надо посмотреть в зеркало заднего вида. Внимательнее надо быть, Павлик. Внимательнее.

– Мстишь мне, да? Мстишь? – воскликнул он. – Все не можешь никак простить, что я бросил тебя ради Ланы?

Почему ей почудилась в его возгласе надежда? Хотела ее слышать и придумала? Или все же он надеялся, что Лиза ему мстит, потому что не может забыть, потому что до сих пор его любит?

– Павел Анатольевич. – Лиза осторожно и вежливо убрала его руку с перил лестницы, чтобы пройти внутрь здания. – Не тешьте себя мыслью. Мне не за что вам мстить. Скорее могу поблагодарить вас за то, что сделали меня счастливой, оставив полгода назад в одиночестве.

– В смысле? – Его идеальные брови высоко взметнулись, сделав его великолепное лицо трогательно беспомощным. – Хочешь сказать, что ты без меня счастлива?

– Счастлива, Паша.

Лиза делано расхохоталась, запрокидывая голову так, чтобы распущенные волосы взметнулись волной за плечами. При этом надо было постараться устоять на высоких каблуках, не опрокинуться назад, не растянуться на горячем уже с утра асфальте. Надо было постараться не стать посмешищем.

У нее вышло. Пашкина мордаха сделалась совершенно растерянной. Он не знал, как на нее такую – сильную, счастливую, независимую – реагировать.

– Поздравляю, – буркнул он, отступая от входной двери в сторону. – Молодец, че! Счастлива, значит.

– Ага.

Лиза так широко улыбалась, что заболели мышцы лица. И в шею вступило. А по спине под платьем нежнейшего оттенка серого, вдоль ее позвоночника, чертил себе дорогу предатель пот.

Да плевать! Она впервые за полгода видит его таким подавленным. Впервые. Надо успеть додавить. Успеть посеять в его душу зерна сомнения. Пусть принимаются. Пусть прорастают буйно. Пока Пашка, милый, славный, нежный, ее, только ее Пашка, снова не защитился от нее мантией хозяйского зятя, не опустил на лицо забрало новоиспеченного светского льва.

Лиза ухватилась за ручку двери, распахнула ее, выпуская на волю прохладный офисный воздух. Шагнула внутрь. И вдруг ее будто подстегнули. Она обернулась, подмигнула Пашке с судорожной улыбкой и произнесла чудовищную ложь:

– Более того, Паша, я уже не одна.

Глава 2

Он не мог никак взять в толк, откуда у него возникало это странное ощущение, что за ним кто-то следит. Паранойя? Он сходит с ума? Или это от природного чудачества? Не просто же так над ним родственники посмеивались и с детства называли чудиком. В детстве чудик, в юности чудак, в зрелые годы сумасшедший. Так по схеме?

Вадим Тарасов откинулся на спинку рабочего кресла, задрал очки с носа на лоб и зажмурился.

Кресло было стареньким, с вытертой обивкой и истлевшим под обивкой поролоном. Никакого удобства для его уставшей спины. А спина у него уставала. Он целыми днями сидел, сутулясь над столом, создавая фарфоровые скульптурки.

Работа была не тяжелой и до недавнего времени совершенно никому не нужной. Так утверждала его бывшая жена, пересчитывая по нескольку раз его маленькую зарплату десять лет назад. Он всегда удивлялся ее потребности по нескольку раз перебирать в руках жалкие гроши, называемые зарплатой. Будто это помогло бы этой зарплате вырасти. Но это не помогало. И жена ушла. К рубщику мяса, который оставлял на суповом костном наборе чуть больше мяса, чем полагалось. Специально для его жены.

– Он купил тебя за триста граммов говядины, Нина! – тихо возмутился Тарасов, когда она объявила ему, к кому и почему уходит. – Это так низко!

– Дело не в говядине и не в граммах, Вадик. – Нина устало покачала головой, обвела ненавидящим взглядом пустые стены их квартиры. – Дело в заботе. В элементарном участии, которое человек проявил по отношению ко мне.

Будто он этого не делал! Будто не заботился о ней те пятнадцать лет, что они прожили вместе. И любил, и заботился, и старался угодить. Но, видимо, как-то не так он это делал. Не выходило у него так, как у мясника.

– Он купил тебя за триста граммов говядины, – с горечью повторил Тарасов уже ей в спину.

И закрыл за ней дверь. И забыл о ней через полгода, погрузившись в работу. В то время он, кажется, создал лучшие свои работы. И даже получил несколько заказов от состоятельных людей, которым приспичило набить свои дома фарфоровыми безделушками в одном стилевом решении. Он не понимал их стремления, но отработал честно. Заработал много. И даже ушел с фабрики и открыл свое собственное, пускай и крохотное, дело.

Работал с утра до ночи, превратив свою пустую после ухода жены квартиру в мастерскую. Потом места стало мало, и он перебрался в старенький дом давно умерших родителей. Сделал ремонт, закупил необходимое оборудование. На доме появилась красивая вывеска, стилизованная под гончарный круг. Упросил соседку Татьяну, главного бухгалтера фабрики, откуда он ушел, вести его бухгалтерию в свободное от ее основной работы время. Сам он ничего в этом не смыслил. Она нехотя согласилась. И Вадим снова погрузился в работу.

Как-то так вышло, что он не заметил собственного перерождения из чудака-неудачника в пользующегося спросом гончара. Как-то так вышло само собой. Он просто работал и получал от этого огромное удовольствие. Кто-то называл его керамистом. Кто-то сказочником. Люди записывались к нему в очередь. Его график был расписан на полгода вперед. Соседка Татьяна, давно оставившая основное место своей работы в пользу его бизнеса, ворчала, призывая остановиться и отдохнуть уже. Она просто не понимала, что его отдых и работа неразлучны. Его жизнь, его дыхание, его любовь и удовольствие – это его работа.

– Нельзя быть обеспеченным человеком и ходить в стоптанных башмаках и заношенных до дыр штанах, – высказывала она время от времени свое мнение, которое он находил женским и неправильным. – Жизнь проходит мимо, Вадим!

Он так не считал. Он открывал для себя новые формы, новые технологии, получал новые оттенки, смешивая краски. И был абсолютно счастлив. Каждое его творение было единственным. Оно было неповторимым. Оно рождалось в его руках. Он создавал его, любил, желал, расставаясь, мысленно оплакивал. Мог ли он в такие моменты думать о старых башмаках? Печься о штанах, вытянувшихся на коленях, или о продавленной спинке старого кресла, с которым сросся, как с живым организмом?

Вадим Тарасов, которого многие его родственники с раннего детства называли чудиком за то, что он мог часами рассматривать цветы и букашек в родительском палисаднике, был абсолютно и безгранично счастлив до недавнего времени.

И вдруг с некоторых пор все изменилось. Его безоблачное счастье неожиданно пошло мелкими трещинами, как неудачно обожженная в печи глазурь на неудавшейся скульптуре. И началось все, как он потом понял, ранней весной, когда он совершенно случайно встретил в городе Нину – свою бывшую жену. Да, именно тогда все началось, с того дня, как он снова увидел ее – сильно изменившуюся и еще более красивую, чем в молодости, когда они встретились.

Нина сильно похудела, и ей это очень шло. А еще ей удивительно шли длинные гладкие волосы невероятно непроницаемого черного цвета.

Узкие брюки до середины икры. Высокие каблуки. Тесная блузка ярко-бирюзового цвета.

– Потрясающе выглядишь, Нина, – сказал ей Вадим, пожав протянутую руку бывшей жены.

– Чего не могу сказать о тебе, Вадик. – Нина выгнула удивительной формы брови, отступила на шаг, оглядела его и укоризненно покачала головой. И протянула: – Да-а-а, Вадик… Слышала, и при деньгах ты теперь, а одет, как нищий. Что твоя соседка Таня не смотрит за тобой? Она же вроде опекуна при тебе.

– Татьяна мой бухгалтер. Работает у меня бухгалтером, – тут же поправился Вадик и неожиданно покраснел.

Мысль о том, что Нина может заподозрить его в отношениях с Таней, вдруг сделалась ему неприятной. Он никогда ни за что не стал бы крутить роман с подчиненной. Это бы страшно навредило делу. Да и не та женщина Татьяна. Не та. Разве можно ее сравнивать с Ниной?

– Ладно. Идем. Есть у меня пара часов свободного времени, – шлепнув его по плечу, Нина подтолкнула его к своей дорогой машине. – Усаживайся на переднее сиденье, мой разлюбезный бывший. Усаживайся, не стесняйся.

Сколько лет прошло, как они расстались? Пять? Семь? Десять? Он почти забыл о ней. Почти забыл, каким становился податливым рядом с ней. Послушался. Забрался в ее машину. Позволил возить себя по городу по дорогим магазинам. Не возражал, когда она заставила его перемерить кучу одежды и обуви. Безропотно заплатил целое – на его взгляд – состояние за дюжину пакетов с обновками, которые ему были вовсе не нужны. Потом уселся в кресло парикмахера. И пока тот колдовал над его непослушными прядями, не сводил глаз с Нины.

Господи, как же она была хороша! Грациозная, живая, красивая. Он тут же захотел ее. Не в постели, нет. Он захотел ее вылепить. Создать такой, какой сейчас видит. Он физически ощутил мягкую податливость материала под своими пальцами. Изгибы ее тела слишком хороши, непозволительно не сохранить их.

И, вернувшись домой, Вадим тут же сел за работу. Месяц! У него ушел почти месяц. Но когда закончил, ахнул сам. И Татьяна ахнула, увидев.

– Нинка, что ли? – всплеснула она руками и приблизила лицо к статуэтке, получившейся чуть больше в размерах, чем обычные его работы. – Точно, она! Я ее видела недавно, точная копия.

– И я видел, – признался нехотя Вадим. – Красивая.

– А чего ей красивой-то не быть? – возмутилась вдруг Татьяна громко и отошла от скульптуры подальше. – Одного мужа бросила в самый трудный для него момент. Переметнулась ко второму. Угробила его, благополучно прибрав к рукам его бизнес. Тоже мне, мясная королева!

– Что значит угробила? – услышал Вадим только это.

– Так помер он.

– Как помер? Когда?

– Да уж скоро год. – Татьяна смерила его подозрительным взглядом. – А ты чего это спрашиваешь-то? Голос дрожит! Не смей, Вадим, слышишь? Добра не будет точно! Даже не думай!

А он думал. Думал и думал о своей бывшей жене, променявшей их семейную жизнь на триста граммов говядины. И однажды, осмелев, решил к ней поехать. Было это…

Конец июня это был, точно.

Вадик надел что-то из обновок. Долго причесывал волосы, стараясь воссоздать мастерство парикмахера, одобренное Ниной. Упаковал в красивую бумагу статуэтку – точную копию Нины. И поехал.

Она хорошо устроилась, Татьяна не соврала. Большой дом, стабильный бизнес, целая команда помощников и прислуги. Вадик почувствовал себя одним из ее работников, когда ступил за ее ворота. Смутился и без конца нервно сглатывал, дожидаясь, когда хозяйка спустится к нему на первый этаж. Возле входных дверей его оставила прислуга дожидаться.

Но Нина неожиданно ему обрадовалась. Приняла тепло. Накормила и оставила до утра. В своей спальне. Разделив с ним широченную кровать. И подарок Вадика ее растрогал. Она даже прослезилась.

– Я успела забыть, как ты талантлив, милый, – прошептала она, восторженно рассматривая статуэтку. – Это потрясающе!

 

Потом были две недели тесного общения. Две недели, наполненные огнем ее желания, красотой ее страстного тела. Через две недели Вадим впервые за долгие годы решил позволить себе отдых и улетел с Ниной на один из отечественных курортов, где у нее имелась недвижимость, доставшаяся в наследство от покойного мужа-мясника.

Море Вадиму понравилось. Он мог часами слушать меланхоличный шелест волн. Мог не уходить с пляжа, наблюдая за сменой красок и форм. Но вот обязательные тусовки по вечерам его угнетали. Вадим находил дюжину причин, чтобы не присутствовать на дне рождения у местного мэра. У него принимались болеть все зубы разом, когда обязательно надо было лететь на вертолете в загородное имение одного из крутых бизнесменов. А уж прогулки под парусом вообще не имели к нему никакого отношения. У него неожиданно обнаружилась морская болезнь.

Закончилось все это крупной ссорой. И Вадим, собрав свои вещи, съехал из отеля, в котором поселился вместе с Ниной.

Вернуться в свой город в разгар сезона оказалось весьма трудной задачей. Дешевых билетов на самолет не было. А он оказался весьма ограничен в средствах после бурного отдыха с Ниной. Нет, он, конечно же, мог позвонить Татьяне и потребовать, чтобы она бросила ему на банковскую карту необходимую сумму. Но, представив, как она вонзит кулаки в бока и, прищурившись, воскликнет: «А я тебе говорила!», – Вадим отказался от этой идеи. Ему тогда станет еще гаже. А гадко ему было – и еще как!

Не следовало начинать с Ниной все заново. Не следовало. И притчу про реку знал, в которую не входят дважды. И про разбитый кувшин помнил. И Татьяна опять же предостерегала его. Нет! Не послушал голоса разума, советов друзей. Поэтому и пришлось ему метаться на сорокаградусной жаре между аэропортом и вокзалами. В результате уехал с курорта на машине. Увидел объявление о наборе попутчиков. Долго гуглил в телефоне о новом виде сервиса – райдшеринге – и решился.

Доехал нормально. Попутчики пару раз менялись. Были и спокойные, и не очень, и пьяный один попался. Перед самым городом водитель подобрал какую-то девушку. Так она проплакала всю дорогу до города. Водитель был озадачен и попытался завязать с ней разговор. Но девушка вежливо послала его куда подальше и продолжила рыдать.

Когда Вадим наконец оказался в своей квартире и поставил на огонь старенький чайник, он почувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Утром в мастерской его ждал крупный заказ, который надо было выполнить за пару недель. И, погрузившись с головой в работу, он почти забыл обо всем: и о море, и о своей неудавшейся попытке наладить личную жизнь, и о странных попутчиках, с которыми его столкнула судьба.

Через две недели, упаковав заказ, он отправил его транспортной компанией. Два часа проверял с Татьяной отчетность. Остался доволен результатами. Пошел в кафе по соседству с его мастерской, чтобы перекусить, и тут почувствовал «это». За ним следили! И это было совершенно точно. И не было ни черта никакого покалывания в затылке. И третьим глазом он ничего не уловил такого. Он просто обнаружил в непосредственной близости от себя одного человека – мужчину, который попадался ему на глаза уже несколько раз. В самых разных местах. И этот человек, когда Вадим смотрел на него, резко уводил взгляд в сторону и принимался совершать всякие нелепые действия: завязывать шнурок, читать газету, смотреть в небо.

– Не бери в голову, может, сумасшедший какой-нибудь, – отмахнулась от него Татьяна, когда он ей пожаловался. – Я вот вечером за тобой выйду и понаблюдаю.

Вышла. Понаблюдала. И никого не увидела.

– Говорю же, случайность, – вывернула Татьяна нижнюю губу валиком. – Не бери в голову.

Но человек потом обнаружился снова. Возле его дома. Утром почти рядом с ним встал на светофоре. Вечером снова терся возле дома, где жил Вадим.

– Слушай, я тут подумала… – Татьяна покусала губы, когда он ей снова пожаловался. – Может, Нинка твоя к тебе наблюдение приставила? А что, она может.

– А зачем? – удивленно подергал Вадим плечами. – Мы же расстались. Второй раз. Уже второй раз.

– Это ты расстался. А она, может, и нет. И теперь пасет тебя.

– Зачем ей это?

– А затем, чтобы знать, что ты ее не бросил ради какой-нибудь другой женщины.

Объяснение Татьяны было, как всегда, женским и глупым. Вадим от него отмахнулся. Но для себя решил быть бдительнее. Видимо, его наблюдатель тоже так решил, потому что он перестал его видеть повсюду. Но странно – чувствовал его присутствие.

Потом к нему повалили заказчики. Были всякие: и нормальные, и скандальные, требующие свой заказ «еще вчера». Одного из визитеров он едва из дома за шиворот не вытащил. Звонила Нина, обижалась. Просила его быть разумным и расставить наконец приоритеты в жизни. Он не стал с ней спорить. Но от встречи отказался. Единственное, на что он решился, это начать новую работу, посвященную ей…

Вадим снял очки со лба, аккуратно свернул дужки и убрал очки в старенький любимый футляр. Встал с продавленного кресла, осторожно задвинул его под рабочий стол. Стащил с себя фартук, нарукавники. Глянул на часы. Он снова заработался. Почти одиннадцать вечера. Пора закрываться, ставить все на сигнализацию. В мастерской ждали отправки сразу три заказа. Решено было отправить завтра. Татьяне понадобилось еще время для подтверждения платежа. Он не против. Она молодец. Ас в своем деле. Потому и не прогорел, не вылетел в трубу с таким вот «грошовым, бесполезным бизнесом». Или просто он так разумно тратит? Черт его знает!

Вадим проверил пломбы на двух ящиках, любовно погладил по их бокам. Маленькие скульптурки в одном из ящиков, еще не опломбированном, предназначались в подарок детям из интерната в соседнем городе. Вадим даже от оплаты отказывался. Заказчик настоял. Сказал, что деньги бюджетные, они не имеют права их не освоить. Так, значит, так. Им наверху виднее.

Он проверил печь, горелки, разложенные на верстаке инструменты. Осмотрел запоры на окнах. Шагнул в коридор, где у него располагался пульт сигнализации, и тут услышал «это».

Чужое дыхание! Он точно его слышал – шумное, горячее, опасное. Вадим не мог ошибиться. В этом старом родительском доме, переделанном им под мастерскую, он знал каждую щель, был знаком с каждой тенью, узнавал каждый шорох. То, что происходило сейчас слева от него в узком простенке, было незнакомым, чужеродным. Там кто-то прятался!

– Эй! Кто здесь? – Он попытался говорить грозно, властно, но сам опешил от того, как слабо и безжизненно зазвучал его голос. – Кто здесь? Выходи! Я сейчас вызову полицию!

И он полез в левый задний карман штанов, куда всегда клал мобильник. И вдруг его не обнаружил. И тут же вспомнил, что оставил его на рабочем столе. Рядом с очками, которые стащил со лба и убрал в старый очечник. Он часто его забывал. И обнаруживал пропажу лишь дома. Но не очень расстраивался. Ему некому было звонить поздними вечерами и тем более ночами. Сейчас от собственной забывчивости Вадим почти обезумел.

Выход! Должен же быть какой-то выход! Он не успеет выбраться на улицу и затеряться в толпе прогуливающейся молодежи. Для этого нужно будет повернуться спиной к тому, кто прячется в узком темном простенке. Если он повернется к нему спиной, он погибнет! Но за что, господи? За что? Зачем кому-то его убивать? Он никому не сделал зла. Всю свою жизнь он только и делал, что лепил из глины крохотные скульптуры, которые кому-то иногда казались произведениями искусства. Он приносил людям радость, не боль. Он не может умереть сейчас! Не должен! Никто не может желать ему зла, потому что он безобидный человек и…

Надо вызвать сюда полицию каким-то еще способом! Он стоит прямо у пульта сигнализации. На нем есть тревожная кнопка. Он должен дотянуться до нее и нажать. И тогда он спасен. Он должен быть сильным. Должен! Хотя бы раз в жизни он должен проявить мужество, хотя бы ради себя!

Тот, кто шумно дышал, прячась в темном простенке, угадал его мысли. Он не позволил Вадиму дотянуться до сигнальной кнопки. Он нанес удар прежде, чем у Вадима получилось спасти себя. Точный, стремительный, сокрушительной силы удар, стоивший Вадиму Тарасову жизни.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14 
Рейтинг@Mail.ru