Галина Романова
Любитель сладких девочек
Глава 4
Первый раз за год ему так не терпелось попасть на завод. Новости там передавались из уст в уста с суперкосмической скоростью, и пускай конечная версия сильно отличалась от первоначальной, правдивая суть в ней всегда присутствовала.
Володя шагнул внутрь салона «Газели», сдержанно поздоровался с сидящими и сел на свое обычное место рядом с водительским сиденьем. Народ не в пример обычному его состоянию настороженно помалкивал. Так, значит, вести от поселенцев просочились и в их благословенное закордонье, и теперь каждый сидит в одиночку, переваривая случившееся. Ментов сейчас понагонят – это точно, шмон устроят – это наверняка, начнут тягать в кабинет к начальству на предмет осведомленности – это как пить дать. Вышеперечисленные перспективы никого не радовали. Мало всем было проблем от уголовников, так теперь еще и это…
– Слыхал, Володь? – осторожно поинтересовался водитель, молодой, только что вернувшийся из армии парнишка.
– Что именно? – на всякий случай решил уточнить тот, чтобы не влезть лаптями в лужу.
– Федьку замочили! – трагическим шепотом поведал водитель и резким рывком отпустил сцепление. – Представляешь? Только вчера он деваху одну в столовке полапал на виду у всех, а вечером его уже того… тю-тю! Во, блин, дела! Теперь начнется!
– Что именно? – Машина только что миновала мосток через овраг, и Володя осторожно, чтобы, не дай бог, кто не заметил, косил взглядом в сторону крайнего барака.
– А то и начнется! Менты, шмон, дознания. Так это опять же все ерунда. – Водитель вдруг сорвал правую ногу с педали газа и со всего маху опустил ее на тормоз. – Во, во! Володь, смотри! Вот здесь она живет!
– Да кто она-то? – решил он ломать ваньку до конца.
– Так эта девушка, из-за которой Федьку замочили! – почти возмутился паренек, кажется, его звали Сергеем.
– Так его что же, из-за нее? – Как ни старался он казаться равнодушным, но подобная трактовка происшедшего отчего-то ему самому не понравилась.
– А то из-за кого же? Все только об этом и говорят. Он ее обидел, а она его ударила. При всех, прикинь! Федька, говорят, полдня носился по поселку злой, будто черт. Водки выхлестал немеряно. И все орал, что она будет на коленях у него прощения вымаливать. И тут вдруг к самому ее возвращению такая оказия…
– Какая? – Этого он и в самом деле не знал, и это его как раз и интересовало более всего: как там и что было потом.
– Его, говорят, чуть не на куски порезали и к ней в комнату на кровать подложили. Во, блин! А она пришла с работы вместе со своей напарницей, а там такой сюрприз. Напарница ее, говорят, визжала, будто резаная. А она – Машка эта – хитрющая, все стояла столбом, а потом развернулась и прямо в коридоре упала…
– Как упала?! – Машина уже въезжала в заводские ворота, а он так ничего толком и не узнал.
– Сознание потеряла, что ли… Я толком не понял. Там потом полночи и «Скорая» стояла, и ментовский «уазик», и народ толпился. Мне от моего вагончика с крыльца хорошо все видно. Выйду покурить, а там все толпятся и толпятся…
– Девушку забрали?
– Какую девушку? – Сергей припарковался на обычном месте: небольшой площадке перед той самой злополучной дверью, через которую Володя вчерашним вечером выходил.
– Ту самую! Как там ты ее назвал?.. Маша, кажется. – На самом деле он с первого раза отлично уловил ее имя и даже несколько раз повторил про себя, примеряя его к ее высокой нескладной фигуре, облаченной в серую мешковатую спецовку.
– Нет, не забрали. Хотя болтают всякое про нее… Могла и она все это подстроить…
Володя резко, пожалуй, излишне резко, развернулся и посмотрел туда, куда Сережа повел подбородком. Так и есть: Маша медленно брела по узкой тропке вдоль высоких сугробов снега, сваленных дворовой бригадой. Сказать, что она паршиво выглядела, значило бы погрешить против истины. Она выглядела никак. Темная безликая тень, еле влачившая свое тело на подламывающихся ногах. Шапка, словно монашеский клобук, опущена так низко, что скрывает даже брови. Бескровные губы… Руки, спрятанные в рукава. Ввалившиеся щеки…
– Приехали! – весело оповестил водитель Сережа и обернулся к народу, зашевелившемуся на своих сиденьях. – Давай на выход, братва! И до вечера…
Снег препротивно заскрипел под ногами, когда Володя спрыгнул на землю. Вышел одним из последних, чтобы незаметно ото всех пристроиться за напарницами и попытаться подслушать что-нибудь из их разговора. Хотя, судя по шевелению их губ, говорила все больше напарница. Та, что была пониже. Маша угрюмо молчала.
– Уезжать тебе надо, Машка! – с заметной досадой в голосе громко шептала ей та почти в самое ухо.
– Некуда…
Такое безнадежное и пустое слово. Некуда… Здешнее поселение полупридурков было тупиком для нее. Концом всех ее путей. И даже эта конечная станция не стала для нее пристанищем. И отсюда ее гонят. Гонят люди, гонят обстоятельства…
Володя мысленно чертыхнулся. Нет, ну откуда эта непонятная жалость к этой непонятной девице? Устал от отсутствия проблем? Нужны чужие, да побольше? Нет, нет и еще раз нет!.. Но черт бы все побрал, ведь она совсем ни при чем! Пришлась как нельзя кстати ее пощечина, ко времени, так сказать. Он не сразу догадался об этом. Проворочался большую часть ночи без сна. Наплевал на свою ежевечернюю сиесту с бутылочкой пивка и все думал и думал. Потом надумал и ужаснулся.
И теперь, идя след в след за парочкой в серых ватниках и изо всех сил стараясь казаться равнодушным, Володя напряженно размышлял.
Вмешаться или нет? Вмешаться или нет?.. Если вмешаться, то… то, черт возьми, это может ему так аукнуться, что мало не покажется. А если не вмешиваться, то аукнется этой высокой барышне с темным прошлым. Что-то она такое вчера говорила о своем прошлом?.. Кажется, что ее подозревали в убийстве мужа. С чего бы тогда не начать ее подозревать и в убийстве Федьки? Запросто! Ведь только ему, Владимиру, известно, что ее там не было. Но попробуй доказать это кому-то еще…
С милицией все понятно, они не дураки, разберутся сразу. Опросят свидетелей. Сопоставят время и все такое…
Другое дело – местные авторитеты… Н-да, здесь могут быть самые плачевные и непредсказуемые последствия. Пусть даже и они сами его убили, что скорее всего так и было, они теперь не имеют права не отомстить за смерть своего кореша. Нужно искать крайнего. А крайняя – вот она, еле плетется длинным коридором и еле слышно отвечает на назойливые вопросы подруги. Да и подруга ли она? Может, ему показалось, а может, нет, но когда Маша уже скрылась за дверью, ее напарница суетливо заозиралась, словно искала кого-то. Володя проследил за ее взглядом, но никого не увидел. Но вот это ее визуальное сканирование заводского подворья отчего-то ему не понравилось. Очень не понравилось…
До обеденного перерыва оставалось минут сорок, не больше, когда камень в левой почке опять о себе напомнил. Он только-только запер шкаф со слесарными инструментами, пытаясь отыскать там непонятно куда пропавшие сверла, и начал выпрямляться, когда острая боль располосовала ему левый бок, обильно сыпанув по<$Esize 8 up 20 back 30 prime>том по всему телу. Володя даже охнуть не успел, просто кулем свалился на пол и инстинктивно поджал колени к груди.
Вот оно! Уже аукается его вчерашнее подглядывание. Провалялся в снегу, вместо того чтобы домой шмурыгать, вот теперь получай воспалительный процесс со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он попытался вдохнуть и выдохнуть. Чуть отпустило, но не совсем. Еще немного стоит полежать без движения, а потом вставать. По полу несет таким холодом, что похлеще лежания в сугробе. Да не хватало еще, чтобы на него кто-нибудь наткнулся здесь. Кажется… Кажется, уже кто-то идет. Володя попытался было встать, но боль вернулась снова и снова пригвоздила его к бетонному полу. Тогда он чуть отполз с прохода, спрятавшись в тени между мусорным контейнером и металлическим шкафом. Авось пронесет и его никто тут не заметит. Не заметит его немощи и слабости перед этой немощью. А значит, не будет повода для лжесочувствующих и презрительных взглядов. Этого он не терпел. Ни жалости, ни презрения. Лучше равнодушие, чем одно из этих чувств, и еще неизвестно, какое хуже…
– Стой! – слабый окрик, хотя и был еле слышным, все же, судя по всему, принадлежал мужчине.
Шаги, вспугнувшие Володю, моментально стихли. И тут же раздались другие, вкрадчивые, едва различимые. Потом стихли и они, и снова раздался невнятный мужской шепот:
– Ну что? Уговорила?
– Да как я ее уговорю-то? Одно дело на ночлег напроситься и представление перед всеми разыграть, а другое вытащить ее на мороз бог знает куда и бог знает под каким предлогом! Что я ей скажу? Что?
– Не ори!..
Донеслись звуки какой-то возни, сдавленный женский вскрик. Потом она всхлипнула и сквозь всхлипывания попросила:
– Ну отстань ты от нее! Чего она тебе?
– Заткнись, дура! Заткнись, пока я тебя головой в этот бак не сунул. Чего она мне? Давай, замени ее. Мне все равно, кого…
И тут он добавил такое, что Володя молниеносно позабыл обо всем. И о боли в левом боку, и о том, что валяется в приступе почечной колики на бетонном полу, да и вообще о том, что у него в организме где-то присутствует такой орган, как зашлакованная почка. Он снова покрылся потом, только теперь уже совсем по другой причине, и постарался дышать потише.
Чего это его второй раз выносит не в то место и не в то время? Или как раз наоборот?.. Или судьба нарочно посылает его, чтобы он сумел-таки вмешаться и защитить ее… Ой, вот только снова этого не надо! Никаких слабых и беззащитных! Никаких милых завитков на затылке и нежного чистого дыхания! Никаких хрупких ключиц и сексуальных родинок под одной из них! Не надо, не надо, не надо!!!
– Приведешь ее, как только все в столовку потянутся, поняла?
Снова и снова вклинивался в Володины мозги голосовой шелест. Гвоздил туда, разрушая всю его защитную броню, которой он отгородился от всего этого адского племени «милых и беззащитных».
– Ума не приложу, как я это сделаю?! – снова всхлипнула женщина, которая всего лишь каких-то несколько часов назад увещевала свою напарницу уехать, скрыться от неприятностей. – Туалет, что ли, забейте!
– Чего-чего?
– Мы всегда перед тем, как идти в столовую, с ней в туалет бегаем. Дверь забейте, тогда у меня будет хоть повод предложить ей пройтись туда…
– Ну вот! – почти в полный голос обрадованно произнес мужчина, и Володя без труда узнал в нем сменного электрика. И даже вспомнил, что именно ему одалживал сверла, которые так безрезультатно проискал перед тем, как свалиться.
Н-да… Дела… Что же делать-то? Играть в благородство или постараться списать все на собственное равнодушие и подлость? Заманчиво, конечно, но не в его стиле. И поэтому спустя полчаса Володя, словно закланный ишак, как он сам себя поименовал, поплелся в противоположную от столовой сторону. Туда, куда пошла влекомая своей напарницей Маша…
Место «авторитетными мстителями» было выбрано верное. Туда никто и никогда без лишней нужды не заходил и не забегал, на то кладбище старой, давно отработанной тары и оборудования. «Отстойником» именовал его каждый вновь заступающий директор, и каждый поочередно пенял тому, кто сподобился начать это гиблое дело – складировать там отходы. Но каждый следующий упорно и последовательно отвоевывал у пустоши все новые территории.
Об этом месте ходила дурная слава. Поговаривали, что оно было разбито на сектора и каждый из них принадлежал кому-то, а уж потом этот кто-то использовал каждый свой сектор по назначению. Кто торговал паленой водкой. Кто травку сбывал. Кто в покер резался на большие ставки. А может, во всем этом не было и доли правды, но тем не менее Машу ждали именно там…
Володя еле дотерпел до начала обеденного перерыва, одним из первых выскочил на улицу и почти тут же, невзирая на боль в боку, согнулся в три погибели и для отвода глаз принялся мусолить шнурки на ботинках.
Народ повалил ровно в двенадцать, беспрестанно молотя тяжеленной дверью о железную притолоку. Маша с напарницей вышли в общей толпе, но тут же отделились и, энергично трамбуя снег подошвами резиновых спецовочных сапог, заспешили за угол. Им предстояло пройти метров двадцать вдоль корпуса завода, затем выйти через северные ворота проходной, которая именовалась так чисто символически, поскольку не имела ни турникета, ни охранника. Потом преодолеть метров десять неогороженной незахламленной территории. За ней начиналась территория отстойника с вбитыми в промерзшую землю покосившимися кольями, кое-как обмотанными давно проржавевшей колючей проволокой. С целым разветвлением пешеходных тропок и огромными грудами разного хлама, образующего высокие, почти двухметровые стены вдоль этих дорожек. Жутковатое местечко! Нормальный человек в доброй памяти вряд ли туда пошел бы добровольно. А Машка тем не менее шла.
Володя, осторожно следуя за ними, поражался ее тупоумию. Неужели так тяжело понять, зачем ее туда тащат? Ни одна естественная нужда не заставит плестись в отстойник, тем более что большая половина заводских барышень нашла для этого дела места и поближе. А она идет! Идет и даже головы не повернет! Хотя все может еще и обойтись и все его страхи, невзирая на подслушанный разговор, могут оказаться надуманными.
И снова непонятный жалостливый укол в сердце заставил его поморщиться. Ладно бы просто из благородства волочился следом, так еще и это. Жалость-то тут при чем? Что она ему – эта нескладная деваха с мучнисто-белым лицом и неуклюжими, заплетающимися одна за другую ногами? Благо была бы красавицей…
Две головы в серых платках мелькнули на фоне груды ржавого железа и изодранного в клочья потемневшего картона и тут же исчезли. Володя прибавил шагу. Теперь главное не упустить их из виду, что запросто может случиться в этом лабиринте.
Он тут же побежал и уже через несколько минут беспомощно метался по истоптанным человеческими следами дорожкам. Кто бы мог подумать, что сие место столь посещаемо! А он так надеялся отыскать девушек по следам… Теперь же оставалось только бегать и прислушиваться. И снова бегать. Но сколько Володя ни напрягал слух, он так ничего и не уловил. Прошло уже почти пять минут, секундная стрелка немилосердно ползла к шестой, а кругом стояла та же тишина, ни крика, ни стона, ни скрипа снега под ногами. Может, и правда все обойдется. Может, и в самом деле его страхи беспочвенны…
– Черт! Черт! Черт! – шептал он, покрываясь ледяным потом от мысли, что сейчас может происходить в недрах этого жуткого места.
И тут снова – хрясь ему в левый бок! Да так, что в глазах разом померкло. Он почти навзничь упал в снег и, боясь дышать, замер. Нет, с этим надо что-то делать. Еще парочка таких приступов – и он может не подняться. И это в тридцать-то лет! Нет, пора… пора здоровьем заниматься основательно, а не играть в Робин Гуда и не хлестать пиво на ночь. Второй приступ за день, это уже… это уже… И тут, чуть повернув голову вбок, он в который раз похолодел душой и телом. Все-таки это уже того… действительно перст судьбы. И не просто так он второй раз за день валится с ног. Это все же рок какой-то укладывает его на обе лопатки, с тем чтобы дать возможность расслышать…
Не дураки были наши далекие предки, что припадали ухом к земле, выслеживая вражескую конницу, ох не дураки. Владимир услышал не только отчетливые звуки борьбы и сдавленных ругательств, но и увидел суетливое мельтешение чьих-то ног в соседнем с ним ряду. В узкую, почти у самой земли, щель в ржавой автомобильной двери отчетливо просматривались четыре пары мужских ног, которые без устали сновали взад-вперед. Они словно исполняли ритуальный танец, кровавый смысл которого был слишком понятен.
Куда опять подевалась его боль, одному богу было известно. Но в соседнем ряду он очутился минуты три спустя.
– Эге-гей! – крикнул он громко и для чего-то захлопал в ладоши. – Господа, попрошу внимания!
Именно так он входил в свой офис в той, прежней, благополучной жизни. Именно так всегда смотрел на своих подчиненных: чуть свысока, чуть иронично и почти всегда снисходительно. Даже когда ему совсем нечем было их порадовать, даже когда новости были из разряда «плохих» и «очень плохих». Он всегда смотрел на них так. И это всегда срабатывало. Ему даже не нужно было повышать голоса. Упаси бог кричать! Персонал смотрел ему в рот и ловил каждое слово. Это всегда срабатывало тогда. Как-то пройдет это сейчас?..
Их было четверо. Здоровенные ребята. Распаленные и возбужденные, они на мгновение отступились от своей жертвы и теперь, выталкивая из ходивших ходуном легких клубы воздуха, настороженно взирали на непрошеного гостя.
Тот самый электрик, что забрал у него сверла да так и не вернул. В распахнутом на груди бушлате, с непокрытой головой и почти расстегнутыми штанами.
Двое незнакомых парней, совсем еще молодых, с испещренными татуировками запястьями. С ними все понятно…
И еще один. Этот был охранником. Их заводским охранником. Ему Володя собственноручно подписывал табеля. Ловил на себе его подобострастные взгляды и улыбки, когда закрывал глаза на его прогулы и опоздания. Теперь он был в стане врагов и, видно, перетрусил больше всех. Это было много хуже первых трех.
Маши он за их спинами не увидел. Но, судя по ее отчаянным судорожным всхлипываниям, она была жива. Это уже хорошо.
Ее напарница, почти свернувшись клубком, присела на корточках в метре от него. Плечи ее вздрагивали то ли от страха, то ли от рыданий. Володя склонялся к первому.
– Ходи мимо, – сдавленно пробормотал один из молодцов в наколках. – Не твой базар, не лезь.
– Ты бы это… правда… Николаич, шел бы от греха подальше, – встрял второй скрипкой охранник, облизнув судорожно подрагивающий рот.
Вот эти судорожно подрагивающие губы и были по-настоящему опасны. И еще его пальцы, вцепившиеся в каркасину старой железяки. Те – другие – его не боялись, и с ними можно было попробовать договориться, но вот этот мгновенно струхнувший перед возможным разоблачением мужичонка мог наворотить дел.
– Мне ваш базар без надобности, – спокойным и ровным голосом пояснил Володя, сделав пробный шаг им навстречу. – У меня просто возникла одна проблема и, подозреваю, вы мне можете помочь.
– Что за проблема? – Электрик метнул настороженный взгляд себе за спину и приник плечом к ребятам в наколках.
– Да и не проблема даже, а так… пустячок. – Володя полез в карман и вытащил початую сигаретную пачку. Он всегда держал ее там на всякий случай. Сам не курил, а для любителей пострелять держал. – Покурим, братва?
Не то чтобы атмосфера разрядилась, но все же что-то дрогнуло в их лицах. Пропала настороженность, испуг в глазах охранника стал пожиже. Клубы воздуха, вырывающегося из их луженых глоток, стали поразряженнее. И тут – о чудо! – электрик поддернул на себе штаны, застегнул верхние две пуговицы и потянулся к пачке со словами:
– Можно и курнуть. Чего же… А то в глотке пересохло, пока эту лярву брыкастую ломали…
Володя сделал вид, что не расслышал, и тут же без промедления принялся угощать мужиков сигаретами. И пальцы его при этом абсолютно не дрожали, хотя внутри все вибрировало, словно плохо зажелированное заливное. Маша так и не показалась из-за их спин, продолжая всхлипывать, что-то там с ней… Ее напарница странно как-то подхрюкивала, все так же подергивая плечами. И тут еще этот охранник…
Все четверо дружно закурили, молчаливо сверля Володю глазами.
Понятно… Настала пора приступить к объяснениям. Его уважили, оторвавшись от своего дела. Закурили, тем самым соблюдя приличия. Теперь он, как говорится, должен был и честь знать.
– Мужики, гм-мм, – Володя прокашлялся, наподдал ногой какую-то жестянку и, подняв к сумрачному небу подбородок, как бы нехотя обронил: – У меня тут с Витебским встреча была пару дней назад… Просил его помочь в одной моей проблеме. Он обещал… Да, обещал… Только, думаю, опоздает…
Все, кто стоял сейчас напротив него, замерли с поднесенными к губам сигаретами.
Личность Витебского в поселке была известна каждой бродячей кошке. Его побаивались даже такие закоренелые отморозки, как покойный Федор. И не потому, что Витебский был ментом при звании и курировал местное поселение. А потому, что ходили слухи, и Володя небезосновательно предполагал – верные, о том, что тот был смотрящим региональной бандитской диаспоры. О такой крыше можно было только мечтать, и далеко не каждому оказывалась такая честь, но здесь его боялся каждый.
Сейчас, опираясь на зловещий авторитет Витебского, Володя блефовал лишь наполовину. На самом деле он имел беседу с этим господином, называть которого товарищем либо гражданином у него не повернулся бы язык. И они даже пришли к консенсусу, но вот только… совсем по другому вопросу, который к теперешнему имел такое же отношение, как земляной червь к межпланетному кораблю многоразового использования.
– Ну и че? – первым опомнился один из за татуированных поселенцев. – Мы-то че?
– Заткнись, Слав, – сурово оборвал его охранник, что совсем не показалось Володе странным. Слава проглотил невысказанные вслух слова. – Николаич… ты это… Хорош темнить. Говори по существу.
«Ага! Вот кто, оказывается, у нас главный! Недаром ты мне с самых первых минут не понравился больше всех…» – Володя мысленно похвалил себя за ловкий психологический маневр и, решив, что опасная стадия в переговорах осталась позади, огляделся.
Н-да… Не его бы величество случай, искал бы он Машу в этих трущобах еще дней десять. С трех сторон перевернутые на бок проржавевшие в труху кабины грузовых автомобилей. Они давно обросли горами рваного картона, ветоши и дровяных щепок, образовав почти уютную гавань в этом море разливанном отжившего хаоса. Это был своего рода маленький тупичок, попасть в который, петляя по длинным рядам мусорного кладбища, было очень затруднительно. Нужно хорошо ориентироваться здесь, чтобы догадаться откинуть брезентовый полог, закрывающий собой вход сюда. Хорошо все же, что ему снова прострелило левый бок. Хотя хорошо или нет, ему еще предстояло узнать…
– Я говорил, что у меня одна малюсенькая проблемка? – Володя дернул губами, пытаясь изобразить улыбку. – Так, мизер какой-то.
– Стал бы ты по малюсенькой проблемке с Витебским балакать! – не оценил по достоинству его юмор парень, названный Славиком, но тут же снова осекся, поймав на себе предостерегающий взгляд заводского охранника.
– Что за проблема? – устал ждать электрик и нервно придавил окурок в утоптанный их ногами снег. – Мы-то тут при чем?
– А проблема моя – вон, за вашими спинами носом хлюпает, – как можно спокойнее пояснил Володя, хотя внутри у него все затрепетало пуще прежнего. Сейчас или никогда, и если не сейчас, то уже и никогда… И он зачастил, зачастил, плохо подбирая правильные слова, но не сворачивая с выбранного пути ни на шаг: – Устал уже, честное слово, из всяких передряг ее вытаскивать. То одно, то другое. Так не то что до золотой, до самой первой свадьбы с ней не доживешь, честное слово! Машка, ты чего там притихла? Иди сюда немедленно! Я уже устал! Только-только с Витебским перетерли насчет тебя. Только-только на свадьбу его успел пригласить, как ты опять по уши вляпалась. Чего там хлюпаешь, иди сюда немедленно!
Все, кто стоял сейчас на этом крохотном пятачке, остолбенели. Монолог свалившегося им на голову – словно черт из табакерки – Николаича, как величал его заводской охранник, произвел эффект разорвавшейся бомбы. Парни ошалело хлопали глазами, поочередно переводя взгляд друг на друга. Электрик что-то беззвучно бормотал, опустив глаза на носы своих тупорылых спецовочных ботинок. Охранник был единственным среди них, кто смотрел прямо на Володю. Противно так смотрел, недоверчиво, с омерзительной кривоватой ухмылочкой. Да еще Машкина напарница подняла голову и перестала наконец трясти плечами. Все молчали. Молчали минут пять, никак не меньше. Даже всхлипывания за их плечами прекратились.
Через пять минут беззвучного кривоватого похмыкивания охранник сунул руки в карманы форменного бушлата и, разом посуровев лицом, процедил сквозь зубы:
– Если я правильно понял, то эта паскуда, что порешила Федьку, твоя баба?
– Про Федьку не будем. – Володя напрягся, не сводя глаз с его крепко сжатых кулаков: кто знает, что он может извлечь из этих карманов. Здешний народ на запреты о ношении холодного и огнестрельного незарегистрированного оружия плевал с высоты своих авторитетов. – А девушка моя…
Потом мысленно обмахнул себя крестным знамением и, как в омут головой, брякнул:
– Жениться собираемся…
– А чего же с Витебским-то перетирал? Благословения, что ли, испрашивал? – Опять отвратительная ухмылка исказила далеко не совершенные черты охранника. – Так его по такой мелочи может разве что дурак беспокоить. И вообще, Николаич, не верю я тебе. Свадьба какая-то… Хм-м, первый раз слышу! Чего же я тебя ни разу вместе с ней не видел? И в тот день, когда Федор ее тискал в столовке… Чего же не вступился-то, жених?!
– Я не видел! – совершенно искренне возмутился Володя, а между лопаток предательски взмокло. – Разве же я бы позволил?!
Он видел. Он все видел от начала и до конца. Но не знал, видел ли кто его там, потому что его взгляд в тот момент был прикован к контуру ее груди, который очертили порочные Федькины руки. Он уповал на то, что внимание присутствующих в тот момент было сконцентрировано на том же.
– К тому же наше с ней решение мы держали в тайне в связи с обстоятельствами, которые тебе знать совсем не обязательно. – Володя начал злиться. Объяснение с этим человеческим отребьем жутко действовало ему на нервы. А тут еще Машка не откликнулась на его призыв, притихла там чего-то, и даже ее дыхания не стало слышно.
– Но если я захочу… – Охранник все еще продолжал держать стойку, но уже без былого напора. А его дружки как-то так, боком-боком, отодвинулись, и стало заметно, что ситуация их явно тяготит и что они совсем даже и не против смыться отсюда подобру-поздорову.
– А мне плевать на то, что ты захочешь! – обнаглел окончательно Володя, поняв, что первую партию он выиграл и теперь оставалось только вытащить из снега Машку. Какого черта она там притихла?.. – Я пришел за своей женщиной и уйду отсюда только с ней! Вопросы есть?
Вопросов ни у кого не было.
У него самого, правда, к самому себе вопросов появилась уйма, но задаваться ими сейчас было не время. Нельзя было позволить, чтобы взбороздило лоб морщинами неудовольствия собственным труднообъяснимым благородством, чтобы губы сами собой начали выдавать бранные слова в свой адрес. Потому самым благим делом было доиграть свою роль великодушного идиота до конца.
– Ладно… – с плохо завуалированной угрозой процедил сквозь зубы охранник и, едва не задев его, пошел следом за своими подельщиками. Потом все же не удержался, притормозил и ткнул Панкратова в плечо. – Ты это, Николаич, не сильно надейся на то, что тебе это сойдет с рук. Я и на Витебского выйти могу, будь уверен. И уж ежели ты мне сбрехнул, то… сам знаешь…
Они все ушли, не забыв на прощание пробормотать еще что-то угрожающее.
Володя мог об этом только догадываться, но плохо вслушивался в угрозы. Все его внимание сейчас было приковано к свернувшейся клубком на снегу Маше.
Черт знает что происходит с этим миром! На дворе двадцать первый век, а здесь такое средневековое варварство!
Маша была почти голая. От тех вещей, в которых она вышла в обеденный перерыв с завода, на ней не осталось почти ничего. Обрывки серой ткани, едва прикрывали ее белое, очень белое – о черт! – тело. Мерзавцы ухитрились стянуть с нее даже резиновые сапоги. Они валялись в стороне, перекрестившись друг с другом резиновыми трубами негнущихся голенищ. Спецовочные штаны, куртка, платок – все было изодрано в клочья. Невредимой оставалась лишь телогрейка, видимо, ее они стянули в первые минуты нападения либо просто сил не хватило разодрать еще и ее. Хорошо хоть, пока Владимир проводил с четверкой негодяев непринужденное психологическое облапошивание, Маша догадалась подтянуть к себе телогрейку и кое-как накинуть ее на свои вздрагивающие плечи.
– Поднимайся! – Володя подошел к ней, не решаясь нагнуться и поднять со взрытого их ногами снега. – Промерзла совсем.
Маша никак не прореагировала. Сидела, содрогаясь всем телом, и тупо смотрела в одну точку перед собой. Колени крепко сжаты и подтянуты почти к подбородку. Руки с посиневшими костяшками пальцев судорожно вцепились в фалды телогрейки, скрестились локтями на груди. И абсолютно никакой реакции. Бездумный взгляд, устремленный в груду ржавого металла. Почти безжизненное тело, сведенное судорогой страха. С этим нужно было незамедлительно что-то делать.
Володя перевел взгляд на ее напарницу и с плохо скрытой брезгливостью попросил:
– Давай-ка помоги мне. А то, чувствую, она тут еще полдня просидит, пока окончательно не закоченеет.
Нинка цепным Шариком подкатилась к его ногам, судорожным движением подняла свое мосластое тело со снега и, заискивающе улыбаясь, пробормотала:
– Мы это мигом… Ей переодеться бы, так я сбегаю, принесу чего-нибудь.
– Ну давай тогда, беги. А я тут постараюсь сам справиться. Одна нога здесь, другая уже там. Бегом!
Нинка упорхнула огромной молью, и Володя почувствовал вдруг, что ему стало легче дышать.
Надо же, как на него все еще давит человеческая подлость! Сколько лет живет, сколько лет его жизнь учит, а вот поди ж ты, никак не привыкнет к ее липучей лицемерной въедливости. Всякий раз у него в носу свербит от ее близкого присутствия и хочется вымыть руки. Он и в самом деле опустился коленями в снег и глубоко зарыл в его вспененном крошеве кисти рук. Потом отряхнул их и полез было за носовым платком в карман, но вспомнил, что забыл его утром на туалетной полочке перед зеркалом. Когда брился и нечаянно порезался. Промокнул порез платком, положил его рядом с пеной для бритья, там он и остался.
– Вот, возьмите…
Он поднял глаза и оторопело уставился на кружевной, кипельно белый четырехугольник, который протягивала ему синюшная от потрясения и холода Мария.
Надо же, ожила! И за платком в карман телогрейки успела слазить, и даже голосом вполне натурально владеет.
– Спасибо, Маша. – Он принужденно улыбнулся, взял платок из ее ходящей ходуном руки, отер пальцы и тут же попросил: – Ты бы встала, что ли. Простудишься, свалишься, что мне потом с тобой делать прикажешь?
Маша, дернув шеей, согнала с лица длинную челку и уставилась на него темно-серыми – точь-в-точь сизое небо над их головами – глазами и, еле разжимая бескровные губы, спросила-таки наконец:
– А что именно вы собрались со мной делать?..
