Галина Романова
Амур с оптической винтовкой
– Чего?
– Ну, это прозвище у него такое было – Косолапый. На самом деле фамилия у него была Шелестов. Михаил Иванович Шелестов. Кличка Косолапый, потому что неуклюжий он, и кривоногий, и ходит тяжело.
– А он жив?
– И еще как жив! – фыркнул Леха и с облегчением выдохнул, карамель растворилась, зубная боль ушла. – Жив и процветает. Особенно последние пять лет.
– То есть ты хочешь сказать, что Ростовскому не удалось убрать конкурента в этот раз, убрали его?
– Не я хочу сказать, Тёма. Это люди так говорят. И сидеть бы Шелестову, да алиби у него имелось железобетонное. И с доказательной базой было слабовато. Может, теперь повезет?
Леха допил свой чай и включил компьютер.
– Куда клонишь? Думаешь, умершая вышла на Шелестова и пригрозила, что расскажет, где тот похоронил ее мужа? А зачем?
– А может, деньги у нее заканчивались.
– Думаешь, он ей платил? Не на деньги мужа она жила, а убийца ее мужа платил ей за молчание? – Артем недоверчиво покрутил головой. – Хлипко и сомнительно, Леха.
– Согласен. Но точно будем уверены после того, как проверим состояние счетов покойной дамы, сделаем запрос в банки и нотариальные конторы. Что она унаследовала? На что жила все эти годы? На что так недешево содержала сына? Если на деньги мужа – вопросов нет. А если после него ничего, кроме долгов, не осталось? Что тогда выходит? Выходит, платил ей тот, кого она постоянно шантажировала.
– Ну да, разговор, подслушанный сыном, смахивает на шантаж.
– И надо проверить звонки на телефоны Шелестова, если, конечно, они зарегистрированы на его имя, – проворчал Леха, тыкая одним пальцем в клавиатуру. – Сейчас все умные!
Часа два они занимались бумагами, отчетами, потом одновременно свернулись и, не сговариваясь, пошли из кабинета. На улице Леха без приглашения сел в машину к другу и, постучав пальцем по циферблату часов, не без удовлетворения произнес:
– Пятнадцать ноль-ноль. На дачу опоздал.
– И что?
Артем как раз притормозил на перекрестке, откуда было два пути. Налево – домой к Лехе. Направо – домой к нему. К Лехе ехать не хотелось. Там его жена Марина. Женщина крупных габаритов, неулыбчивая, сварливая. Домой не хотелось тоже. Наташа могла все еще его ждать. И если он явится, потащит его к родителям на дачу. А ему настраиваться на эту встречу надо день!
Леха правильно его понял и скомандовал ехать прямо.
– И куда нас приведет эта дорога?
– Увидишь, – загадочно померцал глазами дружище. – Знай, Тёмочка, езжай…
Они проехали дюжину кварталов. Потом друг скомандовал повернуть раз, другой, третий. Артем петлял дворами, уже не раз пожалев, что послушался. Надо было ехать домой. И просто потом не ехать на дачу. Наташа даже дуться бы не стала, только вздохнула. На скандалы она, кажется, была не способна.
Упрекнуть ее было не в чем.
– Приехали! – шлепнул его по плечу Леха.
И, дождавшись, когда он приткнет машину под липой, промокшей от ночного дождя и озябшей от холодного утреннего ветра, полез из машины со словами:
– Вот оно, наше с тобой благодатное место, Тёма. Я его нашел!
Благодатным местом оказалась старенькая, странно выжившая среди шикарных конкурентов, совдеповская столовка – точная копия «стекляшки», что жила прежде через дорогу от их отдела. И пахло там так же – смесью запахов острого гуляша, котлет, оладьев. Правда, кормили вкусно. И даже подавали в разлив и пиво, и водку, и коньяк.
– Тебе нельзя. Ты за рулем. – захихикал Леха, сразу заказав себе сто пятьдесят граммов коньяка. – А я, друже, пожалуй, приму. А ты заказывай, заказывай.
– А что советуешь?
Артем начал листать меню – еще одно отличие от «стекляшки», где меню было писано от руки на листе тетрадном и вставлено в планшет на стене. Он, конечно, был разочарован, что обед у него пройдет всухую, но крайне был рад потянуть время и не являться сразу домой под неусыпное заботливое око своей милой девушки, которую ну совершенно не в чем было упрекнуть.
– Возьми картошку пюре, она на масле, честно. Возьми бифштекс рыбный. Обалдеешь, как вкусно.
Леха потер руки, дождавшись пузатого графинчика с янтарной жидкостью и блюдца с тонкими кружками лимона.
– Рыбный? – усомнился Артем.
– Рыбный, рыбный. Когда в последний раз ел рыбные котлетки, друже? А, даже вспомнить не можешь! Твоя Наталья ими брезгует. А зря! Помнишь, как мастерили с тобой из окунька, а? Объедались же!
Что правда, то правда. Они часто с Лехой, наловив рыбы, привозили ее к Артему, потому что Маринка категорически отказывалась возиться с «селявкой» и портить маникюр. Они чистили рыбку, разделывали, запускали в электрическую мясорубку, подаренную Артему коллективом на тридцатник для каких целей – непонятно. Потом месили рыбный фарш, формовали громадные котлеты, на сковородке умещалось лишь четыре штуки. Роняя слюну, без конца ворочали крупные изделия в масле. А потом с аппетитом, под водочку, поедали, наломав черного хлеба кусками. И так, черт побери, было это вкусно. Неповторимо вкусно!
Артем заказал два рыбных бифштекса, двойную картошку пюре и бутылку безалкогольного пива. Ему принесли заказ, Лешке принесли его четыре котлеты без гарнира. И пир начался.
– Обалдеть, как вкусно! – постанывал Артем, потроша бифштекс рогатой вилкой. – Леха, ты гений! Как ты отыскал это место?! И дешево как, почти даром!
– Вот! Видишь, какая тебе от друга польза! А ты с ним на рыбалку не поехал, – вяло упрекал друг, заметно охмелев. – А место это я открыл совершенно случайно. Просто как-то пересекся с участковым из этого района. Заговорились. Он и предложил пообедать здесь. Я и запал.
– Здорово… – бубнил Артем с раздутыми от еды щеками. – Невозможно вкусно!
Он совершенно позабыл, что на воскресный ужин Наталья планировала запечь утку, набив ей нутро сухариками с клюквой. К слову, он не очень любил ни утку, ни кислую начинку. Но послушно ел и нахваливал. Она же старалась!
Сейчас позабыл и про утку, и про Наталью. Было вкусно, тепло, уютно рядом с Лехой. И поговорить хотелось о деле.
– Как думаешь… – начал фразу Артем.
Но чертов друг, научившийся читать его мысли, перебил:
– Да не вешалась она, Артем. Что ты как маленький? Ага, маникюр сделала, ноги в порядок привела. Для патологоанатома, что ли? Не смеши! Жить она собиралась. Жить, Артем! И пить бросила. И в доме порядок навела. Там у сына даже за акустикой всю пыль протерла, я специально полез, проверил. Жить она собиралась. А кто-то ее планам помешал, потому что трезвой и здравомыслящей она была не нужна. Она была опасна. Она могла что-то начать говорить. И ей могли поверить, что самое страшное. Одно дело – слова опустившейся алкоголички. Совсем другое – слова трезвого человека. Убили ее, Тёма. Уверен и готов с тобой пари заключить. Но это, сто процентов, не сын. Что бы ты там себе ни придумывал.
– Я-то что! – дернул плечами Артем. – Просто все равно проверить надо его алиби. И вообще, чем он занимается? Мастер боевых искусств, блин. Проверить надо.
– О-о-о, вот тут не беспокойся, Тёма.
Леха вылил остатки коньяка в рюмку, с сожалением посмотрел на свет. Причмокнул языком: мало! И выпил залпом, не поморщившись. Подобрал с тарелки котлетные крошки – он смолотил все четыре штуки. Прожевал, выдохнул, глянул на друга покрасневшими глазами и сдавленным голосом – все же коньяк обжег ему горло – повторил:
– Тут вот можешь не беспокоиться, друг.
– О чем ты?
Артем тоже все доел, допил безалкогольное пиво, убрал бумажник в карман. Здесь платили сразу, как в заповедные советские времена.
– Думаю, что его уже по всем статьям проверяют.
– Кто же?
– А обиженный! Думаешь, простил свой конфуз парню? Сильно сомневаюсь, Тёма. И если Шарик уже сделал предварительное заключение по результатам вскрытия… И подтвердил наши с тобой опасения, что дама не сама себя жизни лишила. Думаю, парня уже закрыли на семьдесят два часа. И несладко ему там придется. Ой несладко, Тёма!
– Твои предложения? – с надеждой спросил Артем и глянул на часы.
Половина пятого. Они всего-то ничего здесь пробыли. И если он сейчас вернется домой, то Наталья запросто пристанет с дачей. А то еще, чего доброго, мама с папой, не дождавшись чада к себе, заявятся к ней. И это было бы…
Это было бы для Артема настоящей катастрофой! Он точно знал, потому что однажды они уже побывали у него в гостях. И наглый будущий тесть обошел все комнаты, включая кладовку за ванной. Обшарил все его углы. И без конца неодобрительно хмурился и все повторял: тесновато.
Домой он все еще не хотел, это точно. И он снова с надеждой спросил у друга:
– Твои предложения?
– А поехали в отдел, друже. Думаю, пацан уже там…
Глава 4
Роман сидел на жестком стуле в совершенно прокуренном на глушняк кабинете, и на языке вертелся ядовитый вопрос: а что, указ правительства этим хмырям не указ?! Запрет на курение в общественных местах на них не распространяется? Или этот кабинет не общественное место? Или этот кабинет закрытая для всех законов территория? Они же внаглую его нарушают уже час! Эти два хмыря, возомнившие себя законниками, нагло нарушают законодательство, оскорбляя его, задавая вопросы, которых задавать не имеют права. Они надеются его – что? Правильно, запугать! Они просто не знают некоторых вещей о нем.
Во-первых, он не из пугливых.
Во-вторых, он сделал один-единственный звонок, и помощь уже спешит.
В-третьих, он читает этих двух глупцов, возомнивших себя умными, как открытую книгу. И ему оттого смешно и от их вопросов, и от их угрожающего тона.
В-четвертых, он не убивал свою мать. И тихо, глубоко внутри горевал о ней. И вообще ничего не мог понять из того, что случилось.
Кому нужна была ее смерть? Тому, кому она звонила накануне гибели? А кому она звонила? Получается, убийце его отца. Стало быть, она его знала?! Все эти годы знала о нем и, вместо того чтобы разоблачить, привлечь к ответу, тупо спивалась?!
Дура!!! Идиотка!!! Этого он ей простить не мог! Как ни за что не простил бы ее самоубийства. Только не прощать ее было тут не за что. Она не убивала себя. А вот что скрыла от сына имя убийцы отца, то…
– Ты понимаешь, парень, что ты влип? – скрипел зубами тот, кого он отключил в материной спальне. – Влип конкретно! Мало того, что тебе влепят срок о-го-го какой! Так еще и на зоне тебе будет несладко. Мать там святое!
– А вы там были? – холодно поинтересовался Роман и перевел взгляд на часы. Помощь должна была вот-вот подоспеть.
– Где? – дернул шеей умник.
– На зоне были? Наверное – да, раз знаете, как мне там будет?
Парень, молодой еще в сущности, тридцати точно нет, потому и ведет себя так глупо, переломил пополам простой карандаш и швырнул обломки в его сторону. Рома не шевельнулся. Обломки пролетели мимо.
– Умничай, умничай, – опасно заулыбался второй.
Лениво поднялся, подобрал обломки простого карандаша, при этом задел пару раз Романа локтями. Ощутимо задел. Вернулся на свое место, стул его стоял рядом со стулом пострадавшего коллеги. Опять улыбка, кивок головой:
– Умничай, умничай. Только вот, понимаешь, проблема одна есть.
– Какая? – не выдержав, спросил Роман.
Опасный оскал следователя его нервировал.
– Камер свободных у нас нет. Придется тебя в общую поместить. Там, правда, контингент не очень. А что делать? Не отпускать же тебя!
– Почему нет? Я ничего не делал.
Роман занервничал сильнее. В камеру он не хотел. Он не мог там находиться. Тем более в общую камеру. Он знал, что там. Он бывал в таких. Десяти минут хватило, чтобы время остановилось. Потом его оттуда вытащили. Но и десяти минут хватило.
– Это ты говоришь, что не делал, – фыркнул тот, что опасно улыбался. – Мы же не знаем этого наверняка! Ты же не говоришь, где провел ночь, когда твоей матери не стало! А мы…
– Я был со своей девушкой, – нехотя проговорил Роман.
– Кто такая? Имя, адрес? – повесил пальцы над клавиатурой пианистом тот, который пострадал от его руки.
– Диана Мосина, – ответил Роман и поморщился, называя ее адрес.
Вот уж никогда не думал, что придется трепать имя Дианки, и где? Перед ментами! Не сплоховала бы она, вот что! Где же эта гребаная помощь?! Позвонил еще два часа назад. И что?..
– Имя какое интересное, – меланхолично произнес следователь, забивая в протокол имя свидетельницы. – Русская?
– Да.
– Так… Адрес… Соседи, что ли?
– Да. Подъезды разные.
– Ага… Как давно у вас отношения? В интимной связи состоите?
Он покраснел и вдруг запаниковал. А если ей такие вопросы станут задавать? Как она ответит? Она же скромная, стеснительная.
– Нет.
– О как! – фыркнул опасно улыбающийся сотрудник. – Ночь, стало быть, провел с ней вместе, а интима не было? Чем же вы занимались?
– Не важно, – буркнул Роман, опуская голову.
– Нет важно, гражданин Ростовский! Очень важно!
Коллеги переглянулись с пониманием, тема требовала развития.
– Итак, интима не было? Точно?
– Точно.
– А спали? Спали вы в разных койках?
– Почему в разных? В одной. – Роман покусал губу, не зная, что соврать дальше. – Только это… В одежде.
– О как! Пуритане, слышь!
Они снова довольно заухмылялись друг другу. Не дураки – понимали, что парень врет. Либо секс у них с соседкой был на всю катушку и он врал, чтобы избавить половую партнершу от подробностей при допросе. Либо его вообще с ней не было. И он мог запросто засыпаться, начни они у него подробности вынимать клещами.
– Что-то подсказывает мне, что ты врешь, парень, – выкатил нижнюю губу валиком улыбчивый коллега. – Не было тебя с ней.
– Был!
– И она это может подтвердить?
– Может!
– А где она сейчас?
– Внизу, у дежурки, – неуверенно ответил Роман.
Дианка должна была там быть. Они так договорились. И на помощь ее он рассчитывал. На грамотную, умелую помощь. Он же не знал тогда, когда просил ее помочь, что эти двое станут копать так глубоко.
– И мы можем ее прямо сейчас увидеть? – Тот, которого он отключил, взял телефонную трубку, набрал дежурку. – Ту девушку, которую ты ночью не тронул?
Роман промолчал.
А пострадавший переговорил с дежурным. Узнал у того, что какая-то девушка в самом деле уже час топчется на ступеньках отдела. И попросил доставить ее в кабинет.
– Ну что же, подождем твою девушку.
И в кабинете минуты на четыре повисла гнетущая тишина. Роман рассматривал свои коленки, обтянутые спортивными штанами. На всякий случай надел, когда за ним пришли. Хотя и был уверен, что ненадолго тут, но все же привычно влез в спортивку. Что за фигня? Где помощь?
Потом в дверь постучали. И тихий голос Дианки попросил разрешения войти. Эти двое одновременно разрешили. Она вошла. И те молча принялись ее рассматривать.
Ромка тоже на нее уставился, нервно дергая кадыком. Не оплошала бы, не наболтала бы лишнего.
Дианка вырядилась в темно-синий костюм, состоящий из юбки и пиджака, который Ромка у нее никогда не видел. Может, форма школьная? Он же не ходил с ней вместе в одиннадцатый класс, многое просмотрел. Серая кофточка с глубоким вырезом под пиджаком, обнажающая ложбинку между грудей. Странно, он и не заметил, когда у Дианки появилась грудь. Просмотрел. Помнил ее очень худой, гибкой, сильной. Помнил ее своим боевым товарищем, лишенным всяких там признаков, от которых даже у ментов рты открылись. Грудь, ноги длиннющие, красивые. Юбка при таких ногах могла быть и подлиннее, с неожиданной ревностью подумал Рома.
– Диана? Мосина? – улыбнулся ей следователь, но не опасно, как ему, а приветливо.
– Да. – Она кивнула, запуская в движение белокурые волосы. – Я – Диана Мосина.
– Вы знаете этого человека? – В его сторону небрежно ткнули шариковой авторучкой.
– Да. Это Роман Ростовский. Мой… – Она замялась, покусала нижнюю губу. – Мой парень.
– О несчастье в его доме слышали?
– Да. Его мама… – Она замялась, лицо болезненно сморщилось. Она долго подбирала слова, наконец произнесла: – С его мамой несчастье.
– Не знаете. почему она это сделала?
– А разве она сама это сделала? – вырвалось у Дианки.
И Рома мысленно застонал, потому что следаки тут же стремительно переглянулись.
– А кто? – выпалили они одновременно.
– Не знаю.
Диана тщетно ловила взгляд Ромы. Ей нужна была его поддержка. Он должен был направлять ее. А он уставился на свои коленки и почти не дышит. Его спина, обтянутая спортивной кофтой с капюшоном, казалась ей неподвижной.
– А почему вы решили, что она не сама с собой это сделала?
– Потому что не могла! Потому что она очень любила Рому. И он ее. И она все, что у него оставалось! Она знала об этом. Она не могла сама! Не могла, – выпалила Диана на одном дыхании, не сводя с его спины взгляда. – Она бросила пить. Она только что бросила пить. Она собиралась жить. Долго жить. Она не могла!
Она замолчала и перевела дыхание. Кажется, все так? Кажется, убедительно?
– А где же был любящий сын, когда с матерью случилось несчастье? – И две пары глаз впились в бедную девушку.
– Со мной, – слишком поспешно ответила она. – Мы были вместе.
– И где вы были? Как вы были? Вы вступали в интимную связь? Что вообще вас связывает? Какие отношения? Как давно вы знакомы? Роман Ростовский ваш любовник? Давно у вас интимные отношения? Ваша мама знает об этом? Как она относится к тому, что…
Дианка не выдержала и, зажмурившись, попятилась. И отчаянно замотала головой.
– Я не стану отвечать на ваши дурацкие вопросы! – крикнула она.
Нашарила за спиной дверную ручку, в которую упиралась поясницей, опустила ее вниз. Она сбежит. Она сейчас сбежит. Говорить с ними о том, о чем мечтать было сладостно и запретно, значило вывалять все в грязи. Значило…
Она почувствовала, что кто-то помогает ей с дверной ручкой. Кто-то, стоящий за дверью, тоже пытается открыть дверь. Диана отступила в сторону, освобождая проход. Дверь распахнулась, и порог переступил среднего роста мужчина в темном костюме. Гладко зачесанные назад темные волосы. Очки на крупной переносице. Плотно сжатые сердитые губы. В руках портфель. Диана не разбиралась в качестве кожи, но даже она поняла, что портфель очень дорогой. И костюм, безукоризненно сидевший на мужчине, – тоже. И ботинки, одного цвета с портфелем, тоже показались ей роскошными.
– Добрый день, – поздоровался мужчина как-то вяло, невразумительно. – Что здесь происходит, господа?
– А вы кто? – Тот следователь, что сидел за столом, подпер кулаком подбородок, поставив локоть на стол, глянул на гостя с беспечной улыбкой. – Не адвокат, нет?
– Совершенно верно. Я адвокат Ростовского Романа Игоревича. Арбузов, – представился он. – Арбузов Иван Игнатьевич.
И полез за документами в красивый портфель, поставив его на соседний стол, за которым должен был сидеть второй следователь. Но он почему-то все время сидел со своим коллегой. Рядышком. Как на завалинке. Почти касаясь его локтем. Может, такая близость придавала им уверенности?
– Надеюсь, законность при задержании моего подзащитного была соблюдена? И правила ведения допроса… Тоже все законно? – скороговоркой бормотал Арбузов, доставая пакет документов и небрежно швыряя их на стол следователям. – Не мне же вас учить работе, господа. Ой, а это кто?
Он резко обернулся на Диану, будто только теперь заметил.
– Кто эта девушка? Ваша сотрудница?
Коллеги молчали, лица их помрачнели. Исчезла беспечность.
– Попробую угадать!
Арбузов заулыбался и приставил указательные пальцы к уголкам рта, будто придерживал, будто боялся, что рот его от преднамеренного сарказма расползется невероятно широко.
– Это девушка моего подзащитного, так? – начал он говорить, глядя на Диану непозволительно похотливо.
Ей так показалось. И она тут же попыталась свести на груди лацканы пиджачка.
– Диана Мосина, так? – Арбузов нагло таращился на ее коленки. – И вы сейчас, господа, проверяли алиби моего подзащитного, допрашивая свидетеля прямо в присутствии моего подзащитного? Я не ошибся? Все так?
Коллеги не отвечали. На них было лучше не смотреть. Арбузов размазывал их по стенке, пункт за пунктом находя нарушения как в самом задержании, так и в правилах ведения допроса.
– Все претензии изложены в документах. – Адвокат осторожно двинул папку с бумагами по столу кончиком ухоженного указательного пальца. – Ознакомьтесь, пожалуйста.
Читали они вместе, почти соприкасаясь головами. Что-то бормотали негромко друг другу. Один сделался бледным, лицо второго пошло красными пятнами.
– А без этого никак? – На манер адвоката один из следователей, захлопнув папку, двинул ее по столу в сторону Арбузова. – Может, обойдемся без таких вот уточнений?
– Легко, господа! – Арбузов схватил папку, сунул ее обратно в портфель, небрежно шлепнул Рому по сгорбленной спине. Скомандовал: – Идем, Роман.
Рома вопросительно глянул на следователей. Те одновременно кивнули головами. Один из них тут же начал выписывать пропуск ему и Диане. Арбузов в таком документе не нуждался. Они втроем вышли из кабинета. Адвокат тут же повернулся к ним спиной и пошел в сторону лестницы.
– Спасибо, – крикнул ему Рома. – Я вам обязан!
Тот не ответил. Лишь вскинул левую, не занятую портфелем руку, и лениво шевельнул пальцами.
Диана потрясенно переводила взгляд с Ромки на спину Арбузова, затянутую в дорогой пиджак. У нее кружилась голова. Немного от голода, она даже не успела позавтракать, когда Ромка позвонил. Только выбралась из постели, как он позвонил и попросил прийти. Немного от всего, что свалилось на нее сегодня.
Она никогда не была в полиции! Никогда! Страшное происшествие со старшей сестрой ее не затронуло. Она все лето, пока велось следствие и шел суд, провела у бабки в глухой деревне. Там даже не было мобильной связи. И она три месяца спала, ела, купалась, загорала, играла в карты с соседскими ребятами. А, да, еще она бегала по пять километров каждый день. И тренировалась, удрав подальше от любопытных глаз.
Ее никто не допрашивал. Не устраивал ей очных ставок с сестрицей. Она не носила передачек ей в следственный изолятор. Ее от всего оградили тогда. Мама оградила. А теперь…
Теперь ей пришлось столкнуться лицом к лицу со всем тем, что называлось следственными мероприятиями. И эти мероприятия ей совсем не понравились. Ей задавали такие вопросы! На душе после них было мерзко и гадко. Даже вымыться поскорее хотелось. И во рту поселился металлический привкус, будто она полдня катала языком пистолетную пулю.
И, главное, Рома! Как так могло оказаться, что его заподозрили в убийстве его мамы??? Это же… Это же…
– Я сейчас. Погоди.
Он легонько тронул ее за локоть и снова повернулся лицом к двери, из которой только что вышел. Приоткрыл ее, сунул в щель голову. И Диана отчетливо услышала, как он сказал:
– Мать не делала этого сама, товарищи полицейские. И я этого не делал. Это сделал тот, кто убил моего отца! Она его знала. Я нет. Ищите…
И тут же дверь закрыл. Схватил ее за руку и потащил к лестнице. Потом мимо дежурного, на улицу. И тащил еще, как на привязи, пару кварталов, совершенно не замечая, что она еле переставляет ноги. Потом за углом какого-то дома притормозил. Оглядел шумную улицу. В воскресный день, хоть и не очень погожий, прогуливающихся было много. И это его, кажется, успокоило.
Он как будто хотел затеряться, подумала Диана, рассматривая его бледное лицо, казавшееся теперь незнакомым.
– Спасибо тебе, – произнес Роман, чуть наклонился и прижался губами к ее щеке. – Ты молодец. Я переживал, что ты скажешь что-нибудь не то.
– Рома, что происходит?
Она пыталась заглянуть ему в глаза, но он все время их уводил куда-то в сторону. То на клумбу уставится с пробившими землю острыми листочками тюльпанов. То на группу молодежи, обвешанную спортивным снаряжением. То его бабушка заинтересовала, выгуливающая на поводке громадную лохматую кошку.
– Рома, что происходит? – повторила вопрос Диана, схватила его за рукав спортивной кофты и дернула с силой.
– Я не знаю, – поморщился он.
И глянул на нее со смесью недовольства и раздражения, будто она была помехой. Глупой, несуразной. Диана обиженно надула губы. Он сам попросил ее о помощи, она не навязывалась.
– Костюм идиотский, – вдруг сказал он и скроил отвратительную гримасу. – Ничего другого не нашлось надеть, что ли?
– Это имеет значение? – произнесла она после паузы, обида затопила до удушья.
– Нет, но… Встречают по одежде. И тут ты в школьной форме!
Ромка неожиданно протянул руку к вырезу на ее кофточке и сунул за него палец. И тот начал красться все ниже и ниже.
– Это не школьная форма! Это просто костюм! Деловой костюм! – прохрипела она, потому что задыхалась, потому что сердце бесилось в груди, потому что он не должен был так себя вести, не должен, не имел права! Она отшвырнула его руку, шарившую у нее за пазухой на глазах старой женщины с кошкой, на глазах молодежи, увешанной спортивным снаряжением, на глазах всей улицы. Он хотел ее унизить?!
– Это просто костюм! – выпалила она снова и почувствовала, что вот-вот заплачет.
– Идиотский костюм, – повторил Ромка как будто с удовольствием. – Видела, как одет адвокат? Это деловой костюм, детка. А то, что на тебе…
– Да пошел ты! – закричала Диана со слезами и, повернувшись, побежала прочь.
Вот и хорошо. Вот и ладно. Пусть она лучше его ненавидит. Поплачет и пройдет. Он не достоин ее любви. Он не должен, не имеет права погружать ее в ту мерзкую трясину, в которую погружался сам все глубже и глубже. Так засасывало!..
Он все еще наблюдал отчаянно трепетавший от быстрой ходьбы подол ее юбочки, когда ему позвонили.
– Да? – Он знал, кто звонит. – Здравствуйте еще раз. Спасибо…
– Из спасибо шубу не сошьешь, – прошамкал ненавистный рот ему в ответ. – Будешь должен.
– Понимаю.
Рома отчаянно искал Дианку среди спин и плеч праздно шатающихся людей. Ее нигде не было, наверное, успела заскочить в автобус. До их дома было четыре остановки от того места, где он ее намеренно обижал.
– И на сей раз ты мне должен очень много. Минута Ивана знаешь сколько стоит?
– Догадываюсь.
– Даже не догадываешься, пацан. Плюс все старые долги… Ох-ох-ох, ну да ладно, чего не сделаешь ради старых друзей, – притворно повздыхал собеседник. – Ладно, выход есть.
– Да? Слушаю!
Он понимал, что это очередная ловушка. Понимал, что это чудовище его просто так с крючка не снимет, не для того ловил. Но то, что он предложил на этот раз, выходило за рамки. За те рамки, которые он сам для себя определил.
– Нет! Я не могу!
Рома зажмурился и прислонился к бетонной шероховатой стене дома, возле которого намеренно обижал Дианку. Звуки улицы сделались вязкими, гулкими. Все, что двигалось мимо него, вдруг плавно поплыло. Вместе с этой чертовой клумбой, землю в которой пробило копьями тюльпанных листьев. Вспомнилось вдруг не к месту, что мать не терпела тюльпанов. И розы не особенно. Любила астры – мохнатые, яркие, с ажурными листьями.
Почему вспомнил? Может, потому, что его ненавистный собеседник как раз завел разговор о его матери.
– Ты должен отомстить за мать, – требовал хриплый голос. – За отца. Ты должен наконец остановить его!
– Я не могу!
– Не остановишь – он заберет твою девочку. Она ведь дорога тебе, да? – поинтересовался собеседник вкрадчиво. – Можешь не отвечать. Знаю, что дорога. Как бы ты ни пытался убедить всех в обратном, это очевидно. И очевидно не только мне. Если ты его не остановишь, он заберет ее…
Он пошел до дома пешком. Все четыре остановки до их дома он отмахал пешим порядком. И находил странным, что люди кутались в плащи и куртки, отворачивались от ветра, жались друг к другу. Ему пот заливал лицо. Ему было жарко, душно. Он даже стащил с себя толстовку, оставшись в тонкой футболке. Повесил ее на шею, рукавами вперед. Надеялся замерзнуть. Надеялся отдышаться. Не помогало. И еще хуже стало, когда дошел до своего подъезда и увидал Дианку, ждущую его на скамейке.
Она успела переодеться в светлые джинсы и тонкую красную курточку. И была такой прехорошенькой, что он чуть не застонал, подходя ближе. И даже не нашел обидных слов. Намеренно обидных слов.
– Рома! – окликнула она его, когда он стремительно пошел мимо.
Встала у него на пути, загородила подъездную дверь.
– Чего тебе?
Он опустил взгляд, наткнулся им на ее старые лобастые кроссовки. Поднял глаза выше. И вдруг увидал, что тонкие светлые джинсы на ее коленках странно трясутся. Господи, это ее коленки тряслись! Ее трясло! Может, от холода, потому что долго ждала его. Может, от обиды. Может… от страха. Она же умненькой была, Дианка. Очень умненькой. И иногда, это когда еще они тесно общались, дружили, когда еще он не ступил ногой в мерзкую трясину, засосавшую его теперь почти по грудь, она делала удивительно логические выводы.
– Надо поговорить, – произнесла Дианка, и подбородок ее при этом тоже дрожал. – Идем к тебе.
– Хорошо, – сдался Рома, открыл дверь пропустил ее.
Они молча поднялись на его третий этаж. Пешком поднимались, лифт застрял где-то наверху. Вошли в квартиру. Одновременно уставились на затоптанный пол.
– Поставь чайник, – скомандовала Дианка и расстегнула курточку. – Я быстро протру…
Он послушался. Он устал. Устал спорить, гадать, сопротивляться. Он устал быть один на один со своей бедой. Он никому ничего не рассказывал. Никогда! Мать о чем-то догадалась. И он мог бы сегодня с ней все обсудить. Она была умной. До того, как начала топить себя в алкоголе, была умной и рассудительной. Она бы помогла ему хотя бы советом. Теперь матери нет.
Рома налил чайник доверху, поставил его на газ. Капли с пузатых боков тут же отвратительно зашипели, скатываясь в пламя. Мать всегда вытирала чайник полотенцем, прежде чем поставить кипятить, зачем-то вспомнил он. Матери теперь нет. Наверное, что-то надо делать. Как-то готовиться к похоронам. Обзвонить родственников. Купить какую-то одежду. Господи! Он ничего в этом не понимал! Он никогда никого не хоронил! Даже пропавший отец до последнего времени оставался для него живым.
Рома сел к столу. Уставился на пожелтевший численник. Тринадцатое августа пятилетней давности. Может, стоило тогда снять его со стены? Выбросить? Забыть? Может, не стоило делать так, чтобы это напоминание постоянно мозолило глаза? Почему мать не выбросила? Не решилась? Хотела помнить вечно?
Роман поставил локти на стол, уронил лицо в ладони.
И что теперь, спросил он у себя. Как он дальше станет жить? Жить с пугающей холодной ненавистью к своему покровителю. Жить, не имея возможности любить. Жить, не имея права на будущее. Разве это жизнь?!
В ванной лилась вода. Дианка гремела шваброй в гостиной, в спальне матери, в его комнате, потом в прихожей. Потом перебралась в кухню. Заставила задрать ноги, лавируя шваброй между ножек стола.
– Не надо ничего этого, – произнес он угрюмо, косясь на ее раскрасневшееся лицо.
– Молчи. – Она метнула в него странно взрослый, проницательный взгляд, сдунула с лица прядку волос, выбившуюся из хвостика на макушке. – Чай завари. Мне зеленый.
