Галина Куликова
Если вы не влюблены!

Дворецкий тотчас ее возненавидел. Развернувшись в ее сторону, он с вызовом заявил:

– Глупо спорить с тем фактом, что семья – это ячейка, вне которой и мужчина, и женщина чувствуют себя одинокими и потерянными.

– Кто это сказал? – мрачно вопросила Белинда. – Уютно чувствовать себя в ячейке может только инкубаторское яйцо.

– Наверняка вы не замужем, – заметил ее оппонент.

Если бы в его тоне прозвучала снисходительность или ирония, Белинда растерзала бы его, как лисица петуха. Однако Дворецкий был омерзительно искренен, так что она лишь вздохнула и посмотрела на небо, словно призывая его стать свидетелем мужской наивности.

– Ты угадал, она не замужем, – подтвердила Таня нетерпеливо. – Ну так в чем все-таки дело?

– Моя тетя хочет, чтобы я поскорее женился.

– И моя тетя тоже хочет, чтобы я поскорее вышла замуж.

– Вот пусть ваши тети и женятся друг на друге, – прогундосила Белинда, прикуривая одну сигарету от другой. Она делала жадные затяжки и выдыхала дым короткими облачками.

– Белинда! – сердито воскликнула Таня. – У нас приватный разговор, между прочим.

– Подумаешь! Да ладно, ушла уже.

Однако исчезать совсем она не собиралась, а лишь удалилась в глубину двора и уселась на одинокую скамейку под дубом. Дуб был старым, могучим и безропотно принял ее под свою сень.

– Так вот, – Дворецкий снова попытался сосредоточиться. – После того как ты мне отказала, я очень долго переживал. А еще я много думал и снова пришел к выводу, что мы стали бы замечательной парой! Не понимаю, почему ты мне отказала, честное слово не понимаю!

– Валерий…

– Нет-нет, подожди, сейчас важно не это. Короче, моя тетка, узнав о твоем отказе, стала подыскивать мне новую невесту… И подыскала…

– Ах, вот оно что, – протянула Таня.

Она сразу почувствовала облегчение, хотя, признаться, в глубине души шевельнулось раздражение по отношению к тетке Дворецкого. Все же в природе не существует такой женщины, которая бы искренне обрадовалась потере поклонника, будь он ей трижды противен. Теряя поклонника, женщина теряет частичку самоуважения.

Пока все эти мысли проносились в голове Татьяны, Дворецкий продолжал:

– Ее зовут Надежда Морошкина, она предприниматель, у нее свое собственное хозяйство под Приозерском. Ферма.

– Зачем мне ее анкетные данные? Ты хочешь, чтобы я стала подружкой невесты? – с подозрением спросила Таня.

Дворецкий посмотрел на нее непонимающе:

– Просто делюсь.

– А… Тогда продолжай.

– И тут я случайно по радио услышал, что ты тоже едешь в Приозерск! Ваш Будкевич интервью давал, вот я и среагировал… Я стал думать о тебе и понял, что Надежда Морошкина, какой бы она ни была, наверняка с тобой не сравнится.

– А вдруг? – спросила Таня. – Валер, если честно, у нас получается какой-то глупый разговор. Тебе пришла пора жениться, тетка подыскала для тебя подходящую фермершу… Я не понимаю, при чем здесь я? Зачем ты пришел?

– Спросить у тебя еще раз, – интимно понизил голос Дворецкий.

Белинда смотрела на него издали, прищурившись. По ее мнению, этот тип выглядел как шпион, замаскированный под школьного учителя. Внешняя аккуратность и даже некоторая изысканность облика не могли скрыть ментовской повадки. У Дворецкого была короткая шея, на которой сидела вполне пропорциональная голова с высоким лбом и сильным подбородком.

– Спросить еще раз? – растерянно проговорила Таня. – Но зачем спрашивать еще раз? Чувства не меняются за две недели!

– Не знаю, женщины такие загадочные существа, – искренне ответил Дворецкий. – Мне так непросто перестать мечтать о тебе и переключаться на Морошкину…

– Знаешь, у тебя странные представления о семье, – заявила Таня. – Мне всегда казалось, что сначала люди обзаводятся чувствами, а потом уж свидетельством о браке. В твоей же интерпретации женитьба выглядит как коммерческое предприятие.

– Но это же союз двух людей.

– А я всегда думала – двух сердец.

– Вот я и пытаюсь найти подходящее сердце! – не сдавался Дворецкий. – И твое сердце меня вполне даже устраивает. Я понял, что не поеду в Приозерск, пока не увижусь с тобой еще раз.

– Мне очень жаль, – начала Таня, отчаянно жалея сейчас, что не курит и ей некуда деть руки.

В конце концов отказывать мужчине не так уж и приятно. Она не была пожирательницей сердец и не обладала в этом деле достаточной сноровкой.

– Мне тоже очень, очень жаль, – печально откликнулся Дворецкий. – Что ж… Я пойду?

– Надеюсь, мы останемся друзьями, – не слишком уверенно откликнулась Таня.

Уходя, Валерий в последний раз обернулся и увидел Будкевича, который только что вышел из театра. Он остановился возле Тани и о чем-то заговорил, потом взял ее за локоть, а потом и вовсе положил руку ей на плечо. «А может, между ними все же что-то есть? – подумал Дворецкий. – Творческая среда – штука опасная, она кишит романтикой и эмоциями. К тому же дыма без огня не бывает…»

История взлета и падения Будкевича в свое время потрясла театральные круги. Он учился на драматического артиста. К последнему курсу успел стать своего рода звездой: его обожало большинство педагогов, которые прочили молодому дарованию невероятный успех и головокружительную карьеру. У него было много друзей, которым нравилось умение Алика легко относиться к любым проблемам. В него была влюблена почти вся прекрасная половина театрального училища, потому что перед обаянием Будкевича не мог устоять никто. Этот человек словно родился для того, чтобы играть героев-любовников. Он был высоким и широкоплечим, со светло-русой копной волос и яркими синими глазами. Еще он замечательно пел под гитару белогвардейские романсы «Гори, гори моя звезда» и «Белой акации гроздья душистые» и был неподражаем в любовных сценах. Когда в выпускном спектакле «Собака на сене» Будкевич играл Теодоро, стены маленького студенческого театра чуть не рухнули от грома оваций – сам Лоренс Оливье обзавидовался бы такому успеху.

Той весной по театральной Москве ходили настоящие легенды о замечательном курсе, который выпускает профессор Коринец, но в первую очередь, конечно же, о будущей звезде театрального небосвода Алексее Будкевиче. И уже в июне будущая звезда заскочила в родное училище похвастаться: он весь буквально завален предложениями от театров, кино, телевидения. Будкевич рассуждал о том, как трудно сделать правильный выбор, чтобы и работа, и зарплата, и личная жизнь…

Поначалу все у Алекса действительно шло как по маслу: и солидный театр, и новая роль в каждом сезоне. Довольно быстро ему дали звание заслуженного артиста, часто приглашали сниматься в кино. Затем Будкевич закрепил успех, женившись на дочке заместителя министра. И вдруг…

Гром грянул среди ясного неба – Алексея Будкевича обвинили в убийстве. История была шумная, но темная. В кулуарах говорили о водке, наркотиках, бриллиантах, валютных проститутках. Попытки адвокатов представить все как несчастный случай потерпели поражение. Не помогло ни заступничество театральной общественности, ни вмешательство влиятельного тестя – Алик получил срок.

В тюрьме он должен был провести лучшие годы своей жизни. Однако год спустя выяснилось, что Будкевич сидит по ложному обвинению. Расследуя разбойное нападение, сыщики арестовали рецидивиста, который сознался в совершении двух убийств, в том числе и того, в котором обвинили Алика.

Итак, «судьба Будкевича хранила», и на свободу он вышел довольно быстро. Оправданный по всем статьям. Но это был уже другой человек. Тюрьма на амплуа не смотрит – герой ты или благородный отец. Поредели знаменитые кудри, синие глаза утратили свою живость, открытая улыбка угасла.

После той истории Таня не видела Будкевича довольно долго, а когда встретила его снова, то сразу же поняла – Алик начал пить. Упустив драгоценные несколько лет, Будкевич был уверен, что уже никогда не вернется в профессию, и вместо того чтобы пытаться восстановить былую форму, от отчаяния стал все чаще прикладываться к бутылке. Он пил, потому что не давали ролей, а не давали их ему, потому что пил. Поддержать его было некому – жена развелась с ним, когда он еще сидел в тюрьме.

Однако характера Будкевичу все же было не занимать. Помыкавшись пару лет без работы, он неожиданно для многих снова лихо ворвался в театральную тусовку. Занялся организацией малобюджетных гастролей, антреприз с участием известных, а порой и знаменитых актеров: минимум затрат и максимально возможная прибыль. Казалось, это был прежний Будкевич, хотя теперь уже совсем в ином качестве.

Дело Алик поставил на широкую ногу. В своем новом амплуа он снова был неподражаем и весьма успешен. Будкевич умело подбирал актеров, смешивая на сцене замечательные коктейли из крепких середнячков-профессионалов и популярных везунчиков, удачно засветившихся на телевидении, получая благодарность зрителей и положительные отклики прессы. И пьесы находил в точности соответствующие требованиям сегодняшнего дня – без утомительной, никому не интересной философии и раздражающих публику нравоучений.

Именно такую пьесу – легкую, веселую, жизнерадостную – он подобрал для нынешнего гастрольного тура. Называлась пьеса «Если вы не влюблены». Это были сцены из жизни скромного лондонского семейства, где, вопреки названию, как раз влюблены все поголовно, включая служанку преклонного возраста. Таня играла роль взрослой дочери, которая под большим секретом сообщает всем и каждому, что она беременна, хотя на самом деле нет.

Из-за этого «секрета Полишинеля» на протяжении всей пьесы происходят смешные недоразумения, однако заканчивается все хорошо, семья воссоединяется, измены прощены, и в английском доме воцаряются мир и покой. Незамысловатый сюжет и многочисленные комичные ситуации заранее гарантировали пьесе успех у зрителей.

Гастроли начинаются

Вечером накануне премьеры труппа прибыла в Перегудов – первый город, которому посчастливилось встречать столичных актеров. Прибытие решено было отметили небольшим застольем, хотя выпивки на столах было немного. Назавтра предстояло практически с колес играть пьесу, которую, что уж греха таить, почти не репетировали. Делом это было непростым и требовало полной отдачи даже от ветеранов театральных подмостков.

За столом царило оживление. Все с удовольствием трепались, давая выход накопившимся эмоциям. Ни дать ни взять – школьники перед летними каникулами. Тихон Рысаков, который не мог за себя поручиться, на всякий случай от алкоголя отказался наотрез. Зато много ел, время от времени проверяя синяк под глазом: осторожно нажимал на него пальцем и страдальчески морщился.

Вадим Веленко, осветитель и по совместительству рабочий сцены, откровенно ухлестывал за Белиндой, которая ни за что не желала принимать его всерьез. Веленко был общительным парнем с ничем не примечательной внешностью. Красивыми на его лице были, пожалуй, только светло-серые глаза, опушенные черными ресницами. Будь его улыбка чуть понахальнее, Белинда, пожалуй, и закрутила бы с ним роман. Ей нравились яркие мужчины, как она говорила – с харизмой. Мужчины, которые вели себя уверенно и были на виду. Веленко же харизмой похвастать не мог, на рожон никогда не лез, хотя и любил находиться в гуще событий.

Вообще-то он волочился за Белиндой еще в Москве. Таня, которая знала о страстном желании подруги «остепениться», однажды не удержалась и напрямую спросила ее об отношении к сероглазому осветителю.

– Я к нему ничего не испытываю, – с сожалением призналась та. – При физическом контакте не ощущаю никакого трепета. А трепет, по-моему, совершенно необходим.

– Когда это у тебя с Веленко был физический контакт? – удивилась Таня.

– «Когда, когда»? Тогда, когда он снимал мне головную боль в гримерке. Я откинулась на спинку кресла, а он водил руками по моему затылку и вискам. И я ничего не чувствовала, понимаешь?

– Вообще ничего?

– Ну… Ничего такого… Разве что мне было щекотно.

Как врачеватель, Веленко пользовался в театре «Тема» большой популярностью. Всем было известно, что бабка его была родом из сибирской деревни, разбиралась в травах, умела снимать порчу и диагностировать болезни. Веленко утверждал, что к нему по наследству перешли кое-какие навыки. В частности, он за десять минут мог наложением рук вылечить самую жестокую мигрень. А поскольку для господ артистов мигрень – дело обычное, то у Веленко во время напряженных репетиций и бесконечных прогонов никогда не бывало длинных тоскливых перекуров.

То, что Белинда Вадиму нравилась, было видно невооруженным глазом. Однако раньше он никогда не оказывал ей столько знаков внимания сразу. Как и все остальные, Веленко за столом почти не пил, поэтому его назойливость нельзя было списать на алкоголь. Вероятно, гастрольная атмосфера влияла не только на актеров, но и на осветителей. Таня с улыбкой наблюдала за тем, как вконец обалдевшая от его комплиментов Белинда вместе со стулом осторожно перемещается подальше от своего кавалера.

Один только Курочкин позволил себе лишнего. Его супруга, сославшись на усталость, ушла в самый разгар веселья и неосторожно оставила мужа без присмотра. Неприсмотренным он бывал так редко, что ему немедленно захотелось этим воспользоваться. Кончилось все тем, что Будкевичу пришлось тащить Андриана Серафимовича на улицу, дабы тот глотнул свежего воздуху и немного пришел в себя.

Возле гостиницы было темно и тихо. Ни людей, ни автомобилей. Где-то далеко лаяли собаки. Воздух был упоительно-свежим. Курочкин расправил плечи и сделал глубокий вдох, подняв лицо к небу.

– Господи, хорошо-то как! – воскликнул он с каким-то даже удивлением. Как будто положительные эмоции были для него чем-то новым и неизведанным. – И звезды какие, Алик! В Москве таких сроду не бывало.

– Зато в Москве можно увидеть самолет или отдельно парящую ворону, – пробормотал тот, закуривая и выпуская дым в сторону, чтобы не мешать Курочкину проветриваться.

Тот еще немного постоял, обратив лицо к небу и разглядывая крупную зеленоватую звезду. Казалось, звезда нахально подмигивает, как будто на что-то намекает. Потом, понизив голос почти до шепота, Курочкин спросил:

– Скажи, Алик, у тебя нет предчувствия?

Будкевич мельком взглянул на него и буркнул:

– Предчувствия чего, Андриан Серафимович?

– Нехорошего, – ответил тот и посмотрел Алику прямо в глаза. Взгляд у него был каким-то неожиданно пронзительным.

По правде сказать, надо было бы не обращать на Курочкина внимания, но Будкевич против воли разозлился.

– Нехорошие предчувствия появляются только после хорошей выпивки, – с досадой ответил он. – Проспишься, и они исчезнут. Безвозвратно, как юношеские мечты. Пойдем, я отведу тебя к жене.

Перегудов, день первый

Доставив Курочкина в его номер, Алик понял, что настроение у него испортилось капитально. Даже на следующее утро на душе все еще было муторно, и все вокруг казалось ему мрачным и неприветливым. Дождавшись, когда его паства закончит завтрак, Будкевич собрал всех на короткое совещание.

– Значит, так, коллеги, – решительно начал режиссер, вглядываясь в знакомые лица. – Прошу всех встряхнуться, вспомнить, что мы тут не на отдыхе, а на работе. Что сегодня премьера, от которой, может быть, зависит вся дальнейшая судьба гастролей. Молва, знаете ли, побежит впереди нас. И если не покажем уровень – зритель в этом городе больше не проголосует за нас своим трудовым рублем, заплаченным за билет в театр. Да и в другом городе тоже. Понимаю – вам сложно, пьеса не обкатана как следует. Но и мы с вами не новички, так что прошу, дамы и господа, приложить максимум усилий и задействовать ваши явные и скрытые таланты на полную катушку. Я очень надеюсь на вас!

Присутствующие молча внимали, не делая попыток начать диалог с руководителем. Только Таранов вдруг поднял вверх руку.

– Да, Леш, говори, – кивнул ему Будкевич.

– Предлагаю прямо сейчас устроить короткую экскурсию по городу. Здесь наверняка есть свои достопримечательности. И развеемся заодно.

– Отличная идея, – одобрил Будкевич. – Народ надо немного растормошить. А то вот Регина заспанная ходит, того и гляди, на сцену, зевая, выползет.

– Что значит «выползет»? – неожиданно взвилась дремавшая в углу Брагина.

– Свиваясь в кольца и зловеще шелестя чешуей, – тут же развил тему несдержанный Рысаков, который просто не умел держать язык за зубами. Обычно он мгновенно выпаливал первое, что приходило ему в голову, и все три жены, как одна, ненавидели его за эту отвратительную манеру.

– Регина не ползает. Она реет, – неожиданно для всех сказал Таранов.

– Лешенька, – ядовито улыбнулась ему Регина. – Шел бы ты… Только не по городу гулять, а роль учить. А то, как всегда, забудешь свой текст и начнешь бродить взад и вперед, словно по грибы на сцену вышел. Или нам жалостливые рожи корчить!

Словесную дуэль прервал Будкевич:

– Ребятки, довольно! Регина, я пошутил, так что прошу прощения. Леша, сядь, я хочу вам кое-что сказать. Мне утром позвонили из городской администрации…

– О! – вновь выступил Таранов. – Цензура запретила играть спектакль, подрывающий нравственные устои… Теперь нас сошлют в далекую холодную Москву.

– Леша, вот жаль, что мы не в армии, – грозно сдвинув брови, сказал Будкевич. – Я бы тебя отправил суток на пять в казарме пол драить – за пререкания с начальством и неуставные отношения с сослуживцами.

– Слушаюсь, товарищ генерал-продюсер! – бодро отчеканил Таранов и сел на свой стул.

– Так вот, – продолжил Будкевич. – Сегодня на премьере будет присутствовать практически все руководство города. Во главе с мэром.

– Солидно, – присвистнул Рысаков. – И приятно.

– Что тебе приятно? – недоуменно задрав брови, обернулась к нему Яблонская.

– Что чиновники тянутся к прекрасному. Целыми администрациями. А вам, Мария Кирилловна, это разве не приятно?

– Мне все равно, – решительно заявила Яблонская. – Лишь бы они выключили свои мобильники и во время спектакля сидели тихо. А то развалятся в первом ряду и бухтят в свои трубки, как будто на производственное совещание явились.

– Объясняю, – перебил спорщиков Будкевич. Учитывая темперамент собравшихся, держать ситуацию под контролем было делом непростым. Однако давно уже поднаторевшего в решении конфликтов Алика трудно было сбить с толку. – Местный директор уже показал мне театральный зал. Для высоких гостей существует специальная ложа. Во время недавней реконструкции ее расширили, так что все чиновники сконцентрируются там.

– А столик с выпивкой и закуской для них предусмотрели? – снова возник Таранов. – Чтобы мужички могли приятно расслабиться, пока артисты перед ними на сцене кувыркаются.

– Леша, перестань кривляться. К ним не варьете приехало, а драматические артисты, – перебила его Анжела Прохорова. – И дай боссу договорить, интересно ведь.

Таранов хотел что-то ответить, но встретил бесхитростный взгляд Анжелы и поперхнулся очередной репликой. Таня следила за ними с небрежной улыбкой. Анжела была красавицей и могла заставить ревновать даже гипсовую девушку с веслом. Однако на вкус Тани ее красоте не хватало выразительности. Это была откровенная, но какая-то довольно банальная красота, без изюминки. К сожалению, все без исключения мужчины придерживались абсолютно противоположного мнения, поэтому Таня ревновала. Ревновала Таранова к Анжеле. И тогда, и сейчас тоже. Это чувство ей явно не нравилось, но Таня пока еще не решила, как станет с ним бороться.

Тем временем Будкевич продолжил свой монолог.

– Дальше будет еще интересней, – пообещал он. – После спектакля, который, как я надеюсь, пройдет на самом высоком профессиональном уровне, мэр Перегудова устраивает прием в честь московских артистов. В вашу честь, дорогие мои.

В комнате раздался одобрительный гул, что не могло не порадовать организатора гастролей.

– Вот это мэр, – похвалил Таранов. – С пониманием мужик!

– Не мужик это, дорогие мои. Здесь мэр – женщина, и, смею вас заверить, женщина очаровательная. Зовут ее Валентина Васильевна. Уверен, она вам всем понравится.

– Почему мне должен нравиться мэр? Тем более женщина? – сердито спросила Яблонская. Лицо у нее сделалось вредным, и Будкевич тяжело вздохнул, предчувствуя очередные капризы и брюзжание. – Она плохо исполняет свои обязанности. В городе ни одной нормальной дороги нет. Пока ехали, только и делали, что ухабы считали. Мои внутренности перемешались в настоящий греческий салат.

– С ливером, – пробормотал Тихон Рысаков. – И салатик этот, по-моему, уже подпортился.

– Будь я не так хорошо воспитана, вам бы не поздоровилось, – бросила Яблонская в его сторону. – Вы дурно влияете на мое кровяное давление.

– Верхнее или нижнее?

Андриан Серафимович, который до этого только похихикивал, неожиданно развернулся и так грозно глянул на Рысакова, что тот даже икнул от удивления.

– Все, хватит! – хлопнул ладонью по столу Будкевич. – Как дети, честное слово! Так вот, если с приемом все понятно…

– Не все, – подал голос Таранов.

– Что тебе непонятно? – терпеливо спросил Алик.

– Непонятно, где пьянка состоится. В администрации? Или в местном ресторане для избранных?

– В театре, Леша. Так сказать, в привычном для нас формате. Там, кстати, есть очень уютный зальчик, специально для таких мероприятий. Устраивает?

Таранов сказал, что устраивает, и сложил руки на груди. Таня следила за ним с неослабевающим вниманием, но делала это исподтишка, надеясь, что ее пристального интереса никто не замечает. Было ясно, что Лешка паясничает, и Таня принимала это на свой счет. Вероятно, он выпендривается перед ней. Хочет блистать, чтобы она видела, какого сокровища лишилась. А это значит, Белинда права – не все еще потеряно!

– Итак, – устало продолжил Будкевич, – с техническими вопросами мы разобрались. Теперь вопрос номер два. Сегодня утром у меня появилась одна идея. В принципе – скромная, но я хотел бы с вами ее обсудить. Точнее, не саму идею, тут, извините, я уже принял авторитарное решение. Меня интересует, кто может ее воплотить.

– Я могу, – сразу сказал Рысаков. Все головы повернулись к нему, и Тихон быстро добавил: – А что такое? Воплощать идеи – моя профессия.

В ответ на это заявление раздался одинокий смех Вадима Веленко, который сидел позади всех и наслаждался представлением. Ему страшно нравилось, когда актеры пикировались между собой. А Тихона Рысакова он вообще боготворил еще со времен сериала «Совы – ночные птицы».

– Дело в принципе ерундовое, – продолжил Будкевич, проигнорировав предложение Рысакова. – Но может несколько оживить нашу антрепризу. Я вдруг подумал – а почему бы нам не использовать испытанный прием и не вовлечь зрителя в наше действо еще в фойе? Чтобы они там не только программки покупали и водичку пили, а потихоньку настраивались на спектакль.

Ожидавшие худшего, артисты облегченно выдохнули и начали весело переглядываться.

– Точно, я уже даже представляю, как все будет выглядеть! – воскликнул Таранов. – Одетые в парики и кружево Андриан Серафимович и Мария Кирилловна у входа проверяют билеты, Рысаков с гитарой толкается возле туалетов, напевая что-нибудь из вагантов, а Регина продает коньяк, соблазняя мужиков мушкой над верхней губой.

– Алик, мысль хоть и не новая, но хорошая. Только вот, боюсь, не для нас, – высказала свое мнение Яблонская.

– Почему?! – искренне возмутился Будкевич. – Никакого балагана не будет. Зачем нам крайности? У нас легкая, веселая пьеса из жизни весьма респектабельного английского семейства. Так вот я и представил – английский дом, английский сад… И разумеется, английский дворецкий. Вот он-то и будет встречать гостей, направлять их…

– В буфет, к Регине с мушкой, – брякнул Рысаков.

– К столикам с программками, – не обращая на него внимания, продолжил Будкевич. – Будет ходить по фойе, улыбаться и все такое… К тому же он может объявить о прибытии мэра города. Громко и торжественно. Знаете, как на всяких больших приемах объявляют о прибытии гостей? Представляете, как будет здорово?

– Конечно, здорово! – снова оживился Таранов. – Так и слышу, как кто-то из нас зычным голосом выкрикивает: министр иностранных дел Бельгии с супругой, посол Франции с супругой, султан острова Трикуку с малым выездным гаремом. Мэр города Перегудова с шофером-телохранителем!

– Ничего святого, – тяжело вздохнул Будкевич. – Хорош хохмить! Сейчас надо решить, кто будет этим самым дворецким. Нет, мне определенно нравится эти идея – камзол, парик, бакенбарды…

– Канделябр, – мечтательно добавил Рысаков.

– Точно, и канделябр! Отлично, – обрадовался Алик. – Ты абсолютно прав! Это здорово оживит образ.

– Так я пошутил!

– А мне нравится. Короче, давайте решать – кто?

Актеры кисло молчали, включая Яблонскую, которая шумно обмахивалась журналом с полуголой женщиной на обложке. Надо думать, она схватила первый попавшийся и еще не ознакомилась с содержанием.

– Алик, – осторожно начала Таня, взяв на себя функцию гласа народа. – Во-первых, ты режиссер и имеешь множество всяких прав. Во-вторых, мы тебя очень любим и готовы идти на всяческие подвиги, но только… Ты пойми, нам потом на сцену, играть. Ну, ты же сам все прекрасно понимаешь. Не бог весть какие усилия, конечно, но все же… Будь у нас лишние люди, будь мы в обычных условиях репертуарного театра – вывернулись бы. А так…

Будкевич молча выслушал ее резоны и задумался. Молчала и труппа, терпеливо ожидая его вердикта.

– Я бы на его месте сказала: «К черту дворецкого!» – шепнула Яблонская своему мужу.

– Только не Алик, – тоже шепотом откликнулся Курочкин. – Он от своей идеи не откажется ни за что, сама знаешь.

– Так, – прервал затянувшуюся паузу Будкевич. – Кажется, я нашел выход. Есть у нас человек, которому позже не надо будет выходить на сцену.

– Я не стану бегать с канделябром перед публикой! – отрезала Белинда, которой показалось, что режиссер смотрит прямо на нее.

– Да какой из тебя дворецкий? – беззлобно махнул рукой Будкевич. – Ты такая дохлая, что вас с канделябром друг от друга не отличишь.

– К тому же у тебя бюст как у Памелы Андерсон, – добавила Регина. – На нем ни один камзол не сойдется.

– Это комплимент? – с вызовом спросила Белинда, которая заодно с Таней терпеть не могла Брагину.

Регина засмеялась, и Будкевич постарался побыстрее закончить свою мысль:

– Я решил привлечь к актерскому делу нашего осветителя.

Вадим Веленко обалдело уставился на режиссера.

– Я?! – воскликнул он, не скрывая изумления. – Да вы что, я же все провалю! У меня же никакого опыта. У меня техника на попечении. А публика – это совсем из другой оперы.

Однако довольный своей находкой, Будкевич и слушать ничего не хотел:

– Вадим, все решено. Не бойся, ничего особого тебе делать не придется. К тому же я проинструктирую тебя самым подробнейшим образом. Вот сейчас ребята отправятся на экскурсию, а мы с тобой немного порепетируем. Заодно и костюм подберем, и реквизит. Все свободны! – обратился он к остальным. – Можете отправляться осматривать местные достопримечательности. Таранов назначается экскурсоводом. Он же отвечает за своевременное возвращение всего кагала в гостиницу.

– Спасибо, сэнсэй! – молитвенно сложил ладони Алексей и отвесил Будкевичу низкий поклон.

– Иди, иди! – досадливо отмахнулся Алик. – А я пока буду тебе смену готовить. Гляди, как бы не пришлось потом роль лакея у меня выпрашивать. Но я еще подумаю!

Актеры потянулись к выходу, а к Будкевичу со своей очередной жалобой пристала Мария Кирилловна. Пока Алик от нее отбивался, Таня подошла к Веленко, который с потерянным видом остался сидеть на месте.

– Отнесись к этому как к приключению, – посоветовала она. – Ничего ужасного не случится. Походишь молча минут пятнадцать по фойе – и все. Думаю, что второго выхода не будет, Алик и сам поймет, что это лишнее. Ты, главное, не бойся!

– Я постараюсь, – сдавленным голосом ответил Веленко. Было ясно, что он уже боится.

– Вот и посмотришь, что такое актерский хлеб, – Таня похлопала его по плечу. – А Белинда подберет тебе костюмчик по росту.

При мысли о том, что у него будет легальный повод пообщаться с дамой сердца, Веленко приободрился.

– Хорошо еще, что он не додумался включить твою роль в спектакль. Там все гораздо сложнее и ответственнее. Не только на сцену выходишь, но еще текст запоминать надо.

– Какой текст?

– Нешуточный, – очень серьезно ответила Таня. – «Чего изволите?»

* * *

Вскоре выяснилось, что мысль об экскурсии вдохновила не всех. Первым вниз спустился Таранов. Зачинщик мероприятия принялся расхаживать по вестибюлю гостиницы, с интересом поглядывая по сторонам и одаривая улыбками девушку-администратора. К тому времени, когда Таня тоже спустилась вниз, щеки у администратора уже раскраснелись, а глаза задорно блестели.

Белинда, следовавшая за Таней, сосредоточенно глядела под ноги и крепко держалась рукой за перила. Она надела босоножки без пятки на высоченных каблуках и теперь старалась не соскользнуть с этих самых каблуков и не скатиться к подножию лестницы. Каблуки оглушительно цокали, но Белинде было на это наплевать. Она никому не могла позволить взирать на себя свысока – ни в прямом, ни в переносном смысле.

Появившийся вслед за ними Рысаков немедленно завопил с верхней площадки:

– Белинда, тебя что, подковали, что ли? Грохот такой, как будто в город вошла конница Буденного!

Белинда только фыркнула в ответ, не выказав никакого желания вступать в перепалку.

Сам Рысаков вырядился в белые штаны и нацепил на нос солнечные очки размером с маску для подводного плавания.

– Чтобы поклонники не узнавали, – объяснил он. – А то не дадут полюбоваться достопримечательностями – окружат и станут меня руками хватать. Чувствуешь себя прямо как енот в зоопарке! Не знаю, почему народу так хочется трогать руками артистов!

– Не всех, Тиша, – успокоил его Таранов. – А только тех, которые играют карликов-вампиров.

Вскоре к собравшимся присоединилась Анжела Прохорова, и их маленькая туристическая группа вывалилась на улицу.

– Что ж, полагаю, можно трогаться в путь. Больше, похоже, никто не появится, – сказал Таранов и ловко взял Анжелу под локоток. В ярком сарафане «в облипочку» она выглядела богиней, созданной исключительно для того, чтобы лишать мужчин остатков разума.

– Сногсшибательный прикид, – не удержался от комплимента Таранов. Таня, которая для удобства надела бриджи и простую футболку, досадливо поморщилась.

Бдительная Белинда тут же дернула ее за руку и прошипела:

– Не сходи с ума. Если мужчина хвалит платье, это еще не значит, что ему нравится втиснутая в него девица. Анжела – не его тип.

Гостиница стояла на тихой улице, полого спускавшейся к невидимой отсюда реке. Улица была зеленой, забрызганной солнцем, по ней тянулась бесконечная трамвайная колея. Между рельсами сидела жирная рыжая кошка и нагло умывалась у всех на глазах. Прохожие встречались редко, и все с любопытством и без смущения разглядывали компанию приезжих.