Галина Ивановна Губайдуллина
Властелин Нормандии
–А ты воруешь у вора,– ухмыльнулась Гуннора де Крепон,– И не понимаешь главного: скопление сокровищ – это сохранение и развитие культуры. И что-то я не припомню, чтобы ты отказался от ношения драгоценностей или отличился послаблением гнёта над крестьянами. Когда судишь других, не забывай, что и сам замаран тем же дерьмом.
–И эти поганые слова я слышу от королевской крови…бабуля, как не стыдно сквернословить…Так ты не хочешь обнять своего доблестного внука, покрывшего себя славой в сражениях?.. А я скучал по тебе…
И Роберт простёр объятия. Старушка с достоинством приблизилась. Её сухонькая фигурка с гордой осанкой выражала помпезность и величие.
Обнимая могучего внука, она прошептала ему на ухо:
–Один ты моя опора, никому больше не нужна старая развалина. Ну, ничего, мы ещё им всем покажем, мы отомстим Ричарду Третьему за кровь моего сына.
Она погрозила кулаком в сторону Руана, старушка считала, что её старший внук зарезал Ричарда Второго, своего отца.
Затем пожилая женщина мягко, с любовью добавила:
– Малышка моя, закатим же пир в честь твоего благополучного возращения.
Столы в 24 метра, шириной в 2,5 метра покрывали кожаные скатерти. Мясо во всех видах главенствовало на пиру, рядом стояли глиняные тарелки с дичью и рыбой, повсеместно также располагались устрицы – излюбленный деликатес нормандцев. Нарезанные варёные овощи тоже поставили, вдруг кто-нибудь захочет.
Никто из людей графа не распускал рук, не хватал хорошеньких служанок за выпирающие прелести, уважая присутствие за трапезой высокородной и престарелой Гунноры де Крепон.
При перемене блюд рыцари омывали пальцы в тазике водой и вытирали полотенцем.
С отменным аппетитом поедая яства руками, рыцари не забывали и о беседе.
–Королева Констанция Аквитанская недавно выбила палкой глаз своему духовному наставнику,– сообщил заезжий купец, которого милостиво пригласили отобедать, после того, как тот внёс солидную пошлину за право торговать нынче в Фалезе.
Все злорадно рассмеялись, представляя как чудит злыдня-королева.
Рассказчик продолжал:
–Она обвинила сего святошу в ереси, лично пытала его, а после скормила волкам.
–Шустрая бабёнка,– усмехнулся Роберт-Дьявол, расправляясь с устрицами.
–О, да! Она посылает короля Роберта Второго Капета ко всем чертям и уединяется со своей шайкой трубадуров, которых привезла с собой из Аквитании,– продолжал сыпать новостями из столицы купец,– Эти её поэты поражают воображение. Настоящие фигляры! Одеты в короткие штаны, туфли с огромными, загнутыми носами, бороды выбриты, волосы коротко острижены. Они жеманны, слабы, чувствительны, ну, в общем, от баб не отличишь.
–В Париже забавно и весело,– протянул конопатый Жерме де Люзин, надсмехаясь над нравами двора, он запустил руку в салат, слизал с пригоршни овощи и принялся облизывать пальцы.
–А как там поживает мой родственничек король франков?– узнавал граф,– Не надумал ли повысить чинш (оброк королю)?
–Роберт Второй, как обычно, боготворит свою наложницу Берту Бургундскую.
–Тоже не промах,– довольно улыбнулся Роберт де Эслуа,– От жены не отстаёт.
–Всё же он совершил ошибку, некогда женившись на Бургундской, ведь она его троюродная сестра, папа Римский Григорий Пятый придал Францию анафеме и долгое время запрещал проводить все церковные церемонии, ввергнув страну в смрад незахороненных тел, и люди тогда с перепугу думали, что через три года в тысячном году наступит Конец Света,– поносил короля граф Анжуйский Фульк Третий по прозвищу Нерра (чёрный), что присоединился к компании, проезжая мимо, спеша к своему сеньору – Ричарду Третьему Нормандскому.
–Но Роберт Второй исправился, женившись на Констанции,– урезонил Нерру граф де Эслуа, напоминая тому и добрые дела короля,– Ты вообще должен превозносить Капета за то, что тот помог сокрушить твоего врага – Ода де Тур де Шартр графа Блуа.
–Конечно, король мне помог, потому что Од де Шартр был мужем Берты Бургундской!– смеялся Нерра, сдувая со своего чёрного костюма невидимую пушинку.
–Недаром мои предки, викинги, не раз повторяли старую поговорку: «Сделал добро – пусти его на воду, забыв о нём, и не жди на него ответа»,– вздохнул Роберт.
Любитель женщин смазливый барон Ратгис де Монморанси восторгался женскому очарованию:
–Зато Берта Бургундская разбудила мужика в этом коронованном монахе!
–О, я помню, как Капет только и делал, что читал литании и сочинял церковные песни!– подхватил Пазан Монтейский, что приехал в гости к другу.
–А я, честно говоря, радовался, когда юный король отказался повиноваться Папе Римскому, считала, что любовь победит,– призналась с вздохом Гуннора де Крепон.
–Ага, а народ расплачивался за грех короля,– усмехнулся её внук.
–Да, любовь проиграла, уступив настойчивости и твёрдости Папы,– опять вздохнула бабушка графа де Эслуа.
Граф Анжуйский Фульк Третий Нерра напоминал:
– Помните, как Роберт Капет заперся с Бертой во дворце, потому что люди на улице разбегались от проклятого короля и запирались в домах. Вещи, до которых дотрагивались отверженные римским папой короли, сжигались. Его поварам приходилось сжигать посуду и кубки, побывавшие в руках изгоев.
–Нерра, какие подарки ты везёшь моему братцу?– выпытывал Роберт де Эслуа.
Увиливая от прямого вопроса, Фульк задабривал хозяина:
–Я привёз много анжуйского вина и тебе, славный брат моего сеньора.
И Анжуйский гаркнул-повелел своим слугам встать с пола и нести бочонки с вином в гостиный зал.
Опробовав вино из первого бочонка, Роберт оценивал вкусовые качества напитка:
–Твоё вино лучше, Нерра. В твоём краю больше солнца, и виноград впитывает тепло, как ребёнок ласку матери. Гроздья в твоём регионе становятся ядрёнее, слаще и ароматнее.
–Польщён похвалой.
–Ты-то тут причём? Так распорядился Бог: одним давать больше солнца, другим морские просторы, а все вместе блага мы получим только в раю.
Де Люзин принялся пересказывать фаблио (побасёнки), которых знавал не в меру много. Слегка охмелевшие рыцари задорно смеялись грубому, народному юмору.
–Почему бы не обучать крестьянских детей грамоте?– вдруг спросил Эрлюин де Контевиль.
Роберт излагал вассалу-оруженосцу суть дела:
–Знания не принесут народу ничего, кроме излишних страданий. Куда им применять историю, географию? В землю же не посадишь…Да ещё от чрезмерных размышлений крестьяне сделаются упрямы, неподатливы к подчинению. Бедняки должны кормить и одевать высшее сословие. Хотя, иногда, можно идти на уступки бедным, чтобы они не считали себя рабами, иначе возникнут конфликты. А если, всё же, дело дойдёт до бунта, то небольшой подачкой всегда можно заткнуть их вонючие пасти, дабы они не потребовали всего. Удел крестьян – работать ради живота.
–Мне всё же хочется верить в светлое будущее человечества, что, осознав ошибки прошлого, из диких животных люди превратятся в творцов доброго и вечного,– мечтал Эрлюин.
–Не знаю как во всей Вселенной, но на Земле каждый человек хочет жить лучше своего собрата, и хоть чем-нибудь да выделиться из общей массы ему подобных,– напомнил юноше житейский расклад граф.
–А я вообще ни разу не видел полностью счастливого человека,– заявил Анжуйский,– Человек, словно кровожадный и алчный дракон – ему всегда мало денег, славы и власти. Бесконечно мало.
Разноголосо посыпались обсуждения политических и исторических казусов. Мужчины утопили в вине опасения и заботы дня, расслабились. Спиртное стёрло между ними грани возраста и положения. Им, в хмельном угаре казалось, что нет у них более близких друзей на свете. Они то с хохотом вспоминали уморительные сцены, как заставляли вороватого налогосборщика голым плясать перед крестьянами на раскалённых монетах, то, как приказали одному любителю безудержных пьянок осушить маленький бочонок вина, а пока он спал, нацепили на него бочку, крепко привязав, как он потешно пытался её снять, падал и катился по земле, потом, конечно, бросил пить.
Кто-то упомянул погибших друзей, рыцари горючей, по-мужски скупой слезой сокрушались о неправильных боевых стратегиях, о непредвиденных обстоятельствах, кои невозможно запланировать и избежать.
Анжельжер де Мовбрей охрипшим голосом затянул балладу, к концу первого куплета все товарищи подхватили мотив. Кто-то красиво выводил мелодию, а то-то просто подвывал. Всё ещё были в почёте старинные куртуазии – кельтские предания с высокими понятиями о чести и любви.
Догорал закопченный камин, догорали-таяли восковые свечи в медных подсвечниках.
На столах остались лишь груды костей.
–Ну, кто ещё не пропил последний стыд?– обвёл захмелевшими глазами присутствующих Роберт.
В ответ раздался одобрительный гогот тех, кто ещё не упал под стол.
Утро началось со стонов и похмельного храпа. В гостиной стоял смрад от несвежего дыхания.
Роберт проснулся и с улыбкой разглядывал размытые вином физиономии друзей.
–Де Ивре, ты похож на разбойника с большой дороги,– смеялся сеньор над опухшим лицом вассала.
Проснувшиеся потянулись к кубкам с вином.
–Почему меня непреодолимо тянет к земле?– стонал Фульк.
Он недолго постоял на ногах, затем вновь улёгся на пол.
–Может, твоя мамаша тайком бегала в хижину крестьянина?– шутил Эслуа.
Все рассеялись.
Другому граф Анжуйский срубил бы голову, но на брата сюзерена нельзя обижаться, к тому ж в любой момент Роберт может стать его господином, если что случится с Ричардом Третьим, и Нерра поддержал общее веселье, наполнив зал громким хохотом. Затем он дополз до шкуры медведя, и развалился на ней.
–Не сочти за навязчивость и прости за натурализм, но на шкуре должно быть скопище блох от моих любимчиков-гончих, которые обожают здесь поваляться.
Все опять захихикали.
Предупреждение возымело действие: Фульк сел.
–Приведу себя в порядок,– пообещал он, но продолжал сидеть.
–Иди лучше выпей, полегчает,– позвал за стол Роберт.
–Попойка – это разбитый вид, потеря настроения и сил,– ворчал гость из Анжуйского графства.
Но после опрокидывания в себя пары кубков повеселел, и даже затянул грустную песню.
Роберт обратил внимание на нового оруженосца Эрлюина де Контевиля. Лицо парня заметно побледнело.
–Эрл, ну-ка выпей,– приказал Эслуа.
–Нет, сударь, меня только что стошнило.
–Пить не можешь, зачем вино переводишь?– с укоризной произнёс Нерра.
Граф де Эслуа понимал, что юнец пьёт первый раз, его организм ещё не приспособился к пагубному действию спиртного. Он подошёл к оруженосцу, похлопал Контевиля по плечу.
Насмешливо просил:
–Ну-ка, опиши состояние.
–Желудок муторно тянет, сердце скачет, в горле желчь и горечь…и что-то ещё ноет протяжно и устало, может, душа?
–Когда душа ноет – это ещё цветочки, моя вот пока не опохмелится – трясётся вместе с телом,– поделился ощущениями Люзин.
Роберт налил пол кубка вина и всунул в руку Эрлюину.
–Пей сейчас же,– потребовал он, хотел ещё пригрозить, но зачем выставлять оруженосца в неприглядном свете…
Парень нехотя исполнил. А сеньор проникся к Эрлу уважением: юноша не выслуживается, не старается понравиться, он имеет своё мнение…да он разговаривает с сюзереном почти на равных! Сильная вырастит из него личность.
Эслуа ещё раз хлопнул оруженосца по плечу, довольный его послушанием.
Затем он предложил графу Анжуйскому:
–Оставайся у меня ещё на неделю. Завтра устроим грандиозную охоту, которая может затянуться на пару дней, после опять отметим это событие, попробуешь моё вино…
–Конечно, я рад погостить у Вашего Сиятельства подольше,– принял приглашение Нерра.
Малышка Гарлева проснулась ранним утром и тёрла глазки, когда услышала грозный голос отца:
–Кто обкорнал волосы сестре, словно она овца?
Мальчики переглянулись и воззрились на бесстыжую Вульфгунду. Та прятала глаза. Люсьен сжал кулаки и подскочил к ней. Отец оттащил старшего сына от несносной девчонки.
Гарлева ощупывала подстриженные волосы и ревела.
–Это ты обрезала волосы сестре?– навис Урсольд над Вульфгундой.
–Это не я, это бесы,– лепетала дрянь.
–Ещё и трусиха,– махнул на неё рукой отец.
–Ты сгоришь в аду!– пугала Гарлева злодейку.
–Нет, я замолю грехи,– ехидничала та, показывая сестре язык.
–Хотел взять в гости к дяде вас обеих, теперь же со мной пойдёт только Гарлева,– распорядился Урсольд.
Слёзы младшей сразу высохли, старшая же что-то злобно пыхтела под нос.
Девочка надела новый фиолетовый опашень (мужская и женская одежда свободного покроя, с длинными, сужающимися к запястью рукавами) из нанки (грубая плотная хлопчатобумажная ткань из толстой пряжи). Папаша Шаррон был горд, что его дети не носили одежды из поскони (мужская особь конопли, домотканая холстина).
Мать сунула в руку дочери железный гвоздик, чтоб, проходя мимо чужих людей, ребёнок не пострадал от дурного глаза. Затем укутала в длинную, тёплую кофту из козьего меха. На голову повязала длинный тёмно-сиреневый платок.
В лесу листва, что ещё не спешила облетать с деревьев, перешёптывалась между собой таинственно, запутанно, на своём непонятном для человека языке. Отец и дочь переглядывались и улыбались друг другу; солнечные зайчики играли на их лицах, пробиваясь сквозь пустоты меж поросших зеленью ветвей.
Фантазия ребёнка разыгралась, она спрашивала:
–Папа, а облака – это небесное волокно, из него бог и ангелы ткут себе одежды?
–Нет, это пар. Он или испарится, либо собьётся плотнее и прольётся дождём. Я встречал людей, которые видели облака совсем близко, в горах.
–А эта дорога ведёт вниз?
–Сейчас вниз, затем обязательно наверх. Все дороги петляют то вниз, то вверх, то влево, то вправо, как жизнь человека.
–И у бандитов? И у богатых?
–И бандиты, и богатые – глупые люди. Надо жить просто и никому не желать зла, тогда не наживёшь врагов. «Ветхий завет» говорит: «…Не делай зла, и тебя не постигнет зло. Удаляйся от неправды, и она уклонится от тебя…»
–Почему стороны света: север, юг?
–Северное небо солнце греет слабо, а на юге светит жарко. Если идти на север, то земли будут всё холоднее, придёшь в страну, где земля почти всегда покрыта снегом, а люди кутаются в шкуры зверей. А ещё дальше на севере, наши прадеды, викинги, говорили, вместо воды и земли всё покрыто толстым льдом.
–Тогда, если идти на юг, то упрёшься в пекло?
–Наверное. Говорят, на юге местами горит земля, и горы дышат огнём и дымом.
–Значит, ад на юге, а рай на севере? Но какой же это рай, если там холодно?
–Нет, рай на небе. Но бог создал жизнь так, чтоб мы были между огнём и льдом, теплом и холодом, между добром и злом.
–Папа, почему дядя Аутбольд молится не в монастыре, а где-то в глубине леса?
–Бог отовсюду услышит молитву.
–Но в монастыре много народу…не так скучно…Зачем же он так далеко ушёл от людей? Ему не одиноко жить отшельником?
–Он специально покинул мир людей, чтоб быт не отвлекал его от молитв и размышлений.
–А, правда, что раньше галлы верили в другие божества?
–Да. Раз в год главные друиды-колдуны собирались в священном месте близ Орлеана, что находится на нашей, нормандской земле. Божеств были сотни. Например: трёхликий богатырь с оленьими рогами, священный бык, священное дерево, змея с головой барана…У каждой общины были свои тотемы, и предмету поклонения обязательно приносились человеческие жертвы…
–Ужас!
–То были пленники подавляющей частью. За землю всегда велись войны.
Так за разговорами они быстро добрались до места.
У пруда, по краям которого росли молодые дубы, стояла маленькая, бревенчатая хижина с соломенной крышей.
–Ну, вот и монастырь на одного нашего аскета Аутбольда,– сказал Шаррон, и повёл дочку внутрь жилища.
Тёмное, понурое помещение с одним оконцем, земляным полом, две скамьи, три табурета, куча тряпок и книг в одном углу, распятие на стене в другом.
Отшельник читал молитвы, когда вошли гости. Гарлева с жалостью и интересом смотрела на обросшего человека, с чёрными и печальными глазами.
На вошедших залаял большой, лохматый пёс.
–Тиран,– окликнул собаку хозяин,– Это свои.
Животное приблизилось к гостям, понюхало, знакомясь, и отошло в свой угол.
–Здравствуй, брат, я принёс тебе кое-чего из продуктов,– с этими словами Урсольд поставил на пол мешок,– Припасы никогда не помешают, а то вдруг зима будет такой же холодной, как в 1.010 году. Купцы говорили, что морозы в ту пору сковали даже низовье африканской реки Нил.
–А это уже Гарлева такая большая?– улыбнулся Аутбольд,– Моя племянница по красоте будет достойна королям! Иди, малышка, я тебя обниму.
Девочка оглянулась на отца, тот подтолкнул её к дяде.
–Пойдёмте, проверим сети, я угощу вас запеченной рыбой,– позвал аскет родственников.
Мужчины, засучив штаны, залезли в пруд, вытряхнули трепещущуюся рыбу из западни в ведро.
Отец засуетился с ветками для костра.
Псина по кличке Тиран бегала с ребёнком по берегу наперегонки, приносила брошенную палку.
Аутбольд обложил рыбу листьями вишни и крапивы, посолил и обмазывал глиной.
–Дядя, зачем Вы прячете рыбку в глину?– узнавал Гарлева.
–Запечём улов в огне.
И аскет бросил свою стряпню в костёр.
Через некоторое время глина начала трескаться.
–Ага, готова,– обрадовано сообщил отец, вытаскивая палкой рыбу из золы.
Дядя аккуратно разбивал глину, извлекая кушанье. Чешуя прилипла к фаянсу, и оставалось только вынуть внутреннюю кость. Все с аппетитом поедали запеченную рыбу. Мужчины припивали еду вином, что изготовил Аутбольд из лесных ягод. Девочке сварили компот в котелке.
Собаке бросали кости.
–Дядя, вернись в деревню,– стала зазывать Гарлева.
–Я бежал от суеты, тревог, и теперь смотрю на мир только со стороны. Я стал чужд мирских забот и развлечений,– объяснял родственник, подтверждая доводы Урсольда,– Свой скит я назвал Гибрайе.
Урсо тоже принялся уговаривать брата:
–Шёл бы ты, братец, в монастырь, страшно жить в лесу одному, неизвестно ещё как отнесётся граф, ведь в своих решениях он не предсказуем.
–Мне невдомек: зачем церкви нужна пышность обрядов, накопление сокровищ и земель, разве это не показное благочестие? Разве мои молитвы не слышнее здесь, на лоне природы, без сводов камня, без отвлекающего блеска золота и атласных одежд?
–Не знаю. Но ты стал похож на полоумного в своём заточении.
–Это тебе кажется, потомучто священники разговаривают с людьми, как и ты, а я с богом!
–Ладно, помолись за нас, чтобы души наши в конце жизненного пути попали в рай.
–Ад и рай – это ступени в царстве мёртвых, так я понимаю. Душе злобной, жадной и сварливой не подняться до высших созданий по уму и чувствам. Потому каждый на земле должен позаботиться о душе, чтобы не оказалась она среди убийц, лентяев, воров и глупцов,– философствовал Аутбольд.
–Вот, старайся, дочка, взлететь повыше,– напутствовал отец Гарлеву, которая забыла о еде, слушая мудрёные и красивые фразы, затем спросил у брата,– Но ты же согласен, что молитвы предопределяют судьбу?
–Великая Вселенная решает нашу судьбу в зависимости от наших поступков и душевной полноты. Есть люди счастливые, не стремящиеся к фанфаронскому благосостоянию, без склонности к чрезмерной роскоши, они просто живут, соблюдая все законы морали, они веселы по мере возможности, и благодарят Всевышнего за ниспосланную жизнь. И они, простаки, не искушаются властью и деньгами, а довольствуются самым необходимым; не запираются в городских домах, а живут возле живописной природы и ласковой воды.
–А мне иной раз кажется, что не будет так, как мы хотим. Судьба наперекор желаниям и мечтам крушит надежды, уничтожая последние радости,– вздохнул Урсольд.
–Верь в лучшее, и оно придёт,– убеждал отшельник.
–Пожалуй, мы пойдём домой, там, как всегда, полно дел.
Родственники попрощались.
Девочка несколько раз оглянулась на хибару, где со своими мыслями сидит аскет, что не хочет жить с людьми. Это как же надо разочароваться в людях, и не любить общество, чтоб сбежать от них в лес? Разве обида не грех? Христиане говорят: надо прощать друг друга…
Шаррон свернул с тропинки в лес в поисках грибов.
Гарлева тоже увлечённо заглядывала под деревья. Детская душа, жаждущая небывалого и необыкновенного, точнее: сказки, звала: «Чудо! Чудо! Явись!» И вдруг она увидала милого, шустрого бурундучка. Пошла за ним. Испуганный зверёк привёл её на полянку, пробежал вокруг солидной кучки грибов, и залез на дерево.
–Папа! Папа! Бурундучок подарил мне свои запасы!– радостно закричала девочка.
–Ау, дочь, я здесь!– откликнулся отец.
Гарлева принялась наспех собирать дары леса в платок. После чего побежала на голос отца напрямик.
Граф Роберт де Эслуа, утомлённый длительными погонями за оленем, возвращался в замок ни с чем, злой и расстроенный. Его свита, друзья и оруженосцы где-то затерялись в дебрях. Он мог бы позвать их, дунув в рог, но их насмешки доконали бы его вовсе. Усталая лошадь брела еле-еле.
Роберт со скучающим видом любовался игрой света в листьях, сквозь которые выглядывало пылающее солнце. Равномерный шаг лошади убаюкивал, тепло меховых одежд расслабляло, оберегая от прохлады осени.
Вдруг из оврага внезапно выскочила маленькая девочка с котомкой. Лошадь ошарашено присела, испугавшись. Взметнулась на дыбы, заржав. Роберт от неожиданности едва удержался в седле. Сработала сноровка и реакция воина, меч мгновенно оказался в руках, и это грозное оружие уже взметнулось над головой ребёнка.
–Поцелуйте меня!– закричала-попросила маленькая девочка.
Граф опешил. Что от страха лопочет эта малышка? Спрыгнул с лошади, воззрился на крестьянского отпрыска. В её глазах ни капли страха.
Переведя взгляд с красивых глаз графа на меч в его руке, девочка повторила просьбу:
–Прежде чем убить, поцелуйте меня.
–Зачем?– захлопал глазами мужчина.
–Чтоб не умереть нецелованной. Все девчонки в деревне уже целовались с Дени, а я, глупая, над ними смеялись…
Роберт расхохотался. Спрятал меч в ножны.
–Ну, как убить того, кто тебя совсем не боится? Такое маленькое, но смелое существо,– похвалил он ребёнка.
Он погладил хорошенькую девочку по голове, наклонился и поцеловал в щёку.
–Дочь, смотри: я поймал зайца одними руками!– послышался крик Шаррона,– Чёрт, с кем это ты там стоишь? Кто бы ты не был, я убью тебя, если обидишь моего ребёнка!
Де Эслуа вновь выхватил меч и приближался к крестьянину, в котомке которого барахтался зверёк.
–Ты, червяк, ты не имеешь права ловить лесных зверей! Это моя собственность! Я – граф, и твой сеньор! С законами не шутят, а ты не такого уж высокого полёта птица, чтоб делать для тебя исключение из правил.
–Ещё совсем недавно леса были общим достоянием…Народ когда-то выбрал вас, рыцарей, чтоб вы защищали его, а теперь вы продаёте его, как скот. И, зачастую, предаёте в войнах.
–Да ты ещё и бунтарь!– взревел граф.
–Папа, беги!– заголосила Гарлева.
–Дочь, беги!– заорал Урсольд.
Но упрямая девчонка была уже между ним и сеньором.
–Папа отпустит Вашего зайца, какая тут проблема?!– заявила она.
Отец сгрёб её и спрятал за свою спину, его трясло от страха за дочь.
–Я бы отрубил тебе руку за воровство, но у тебя растёт милая и красивая дочь, не хочу, чтоб она голодала из-за твоей глупости…Расскажи всем, какой добряк граф де Эслуа… И зайца оставь себе,– с этими словами Роберт спрятал оружие.
Но затем несколько раз ударил крестьянина кулаком в живот. Гарлева от ужаса застыла.
–Это тебе за скверный язык,– разъяснил сеньор скрючившемуся Шаррону.
Граф подозвал лошадь и ускакал.
Урсольд повалился наземь.
–Папочка, папочка…– запричитала девочка.
–Ничего, через страдания познаётся вкус жизни…– еле выговаривал слова отец,– Что граф спрашивал у тебя?
–Я испугала его лошадь, и он едва не зарубил меня…
–Ага, значит я вовремя.
–Нет, мы уже помирились…
–Кто знает, что на уме у таких извергов, как Роберт де Эслуа…Дочь, если я вдруг потеряю сознание, беги обратно к Аутбольду. Дорогу помнишь?
–Нет, не помню. Я останусь с тобой.
–Гарлева, ложь – это первый шаг к грехопадению. Ты помнишь дорогу?
–Да,– девочка смякла и зарыдала,– Папа, ну позволь мне остаться возле тебя, я буду читать молитвы, и Бог поможет нам…
–А, если окажется, что Бога нет, или он не придёт на помощь? Зачем уповать на Всевышнего, не лучше ли попытаться исправить положение и сделаться ещё храбрее самим? Или ты хочешь, чтобы нас двоих, беззащитных, съели волки?
–Я приведу дядю Аутбольда, и он потащит тебя домой,– решительно заявила Гарлева, вытирая слёзы.
Урсольд застонал и попросил дочь:
–Да, малышка, лучше сейчас засветло беги к Аутбольду, я, кажется, сегодня сам идти не смогу. А у него есть лечебные отвары…
–Папа, граф бил тебя, а ты не сопротивлялся, потомучто…мы – рабы?
–Да.
Это напоминание об иерархии положения бередило душу ребёнка, отнимало ощущение защищённости.
Девочка чмокнула отца в щёку и побежала обратно к домику дяди.
Погода портилась, поднялся ветерок, который стал сгонять тучи.
Темень всё же застигла её в пути. Сумерки навалились на лес внезапно, словно огромная пасть чудовища проглотила мир света.
Сквозь мрачную черноту ночи Гарлева пробиралась на ощупь. На небе не видно не мзги, всё небо заволокло тучами-невидимками. Лишь на восточной стороне небосвода одна тучка окаймлена золотым ободком, за ней спряталась молодая луна. Казалось, Бог темнотой закрыл глаза на земные дела. Но девочка упорно шагала, хоть и замирала от страха от каждого ночного шороха.
Она шептала:
–Бог со мной, со мной, с нами…
Вдруг прямо перед ней загорелись красные глаза хищника. Гарлева замерла.
В следующую минуту её лицо облизывал пёс Тиран.
–Собачка, веди меня к дяде.
Тиран громким лаем оповестил хозяина о приближении человека.
Во дворе замка суета и галдёж. Охотники под впечатлением обмениваются байками об удачных погонях за зверьём.
Граф подъехал к своим друзьям.
–Где Ваша добыча, сеньор?– поинтересовался Пазан Монтейский, поглаживая на седле несколько фазанов.
–Я встретил в лесу бедного крестьянина, у которого была прелестная, смышлёная девочка, она меня рассмешила, вот я и отдал им свои охотничьи трофеи,– солгал Эслуа на счёт побед в улове зверей.
–Вы, граф, заигрываете с народом?– удивился Нерра.
Брезгливо и презрительно сморщившись, Роберт сказал:
–Я ненавижу эту толпу бедняков – скопище болванов, простаков и дикарей. Их мерзкая нужда и грязь, незнание прописных истин приводит меня в бешенство, мне омерзительно видеть их чумазые идиотские рожи с дурными нравами и звериными привычками. Но подачки иногда позволяю себе делать.
–Сеньор, в Фалез прискакал гонец из дальней деревни, что вблизи с графством Мен,– сообщил Эрлюин де Контевиль,– Он говорит, что вассал графа Герберта де Мена некий маркиз де Ют ограбил деревню Вашей Светлости, истребил нескольких крестьян, что не хотели отдавать урожай.
–Эта сволочь поплатится за нападение! Я тоже вырежу его крепостных, как скот!– рассвирепел граф, обращаясь к оруженосцу, он посоветовал,– Эрл, жестокости займи у смерти: мы идём в новый поход.
–Я вскорости захвачу земли де Мена, проучу его нападать на соседей,– пообещал Фульк Анжуйский.
Де Эслуа хоть и не любил простой люд, но в обиду своих крестьян давать не собирался.
К утру рыцари-вассалы графа Роберта были в седле.
Всадников обдал сильный, продувающий до души ветер. Сразу стих, но он принёс дождевые тучи. Лениво заморосил, накрапывая, мелкий, тягомотный дождичек.
Но дождь недолго подразнился и ушёл в сторону.
–А то без него в Ла-Манше воды мало,– сплюнул Роберт.
–Господин, глядите, вон, кажется, прево от короля пожаловал, уж я-то помню какая у него карета,– указал Монморанси на приближающуюся упряжь с вооружённой охраной.
Эслуа подождал, пока приблизится присланный от Капета чиновник.
Дородный исполнитель воли короля с пыхтением вылез из скрипучей кареты. Граф тоже спешился и ждал, что ему скажет сей учёный муж.
Королевский наместник представился и затем грозным выражением отчитывал самовольного феодала:
–Король возмущён Вашей вопиющей выходкой – захватом монастыря Сен-Дени.
–Пузан, это всё, что хотел сообщить мне родственник?– перебил посланца Роберт.
–Ищите более подобающие, благопристойные выражения! Я – посредник между королём и божьим судом!– резко осадил графа чиновник, указывая на его распущенный язык.
–Если бы Вы действительно были посредником бога, то Всемогущий понял бы мою ситуацию и простил ради справедливости.
–Богохульник!
Эслуа дал знак своим людям, и пронзённые тела охраны прево полетели на мокрую траву.
Эрлюин едва сдержался от тошноты. Он растерянно переводил взгляд с одного разрубленного всадника на другого.
–Вы непроходимо глупы,– ухмыльнулся Роберт, играя мечом возле лица толстяка.
–Да, я просчитался…Чтобы усмирить графа де Эслуа нужна не дружина, а целая армия!
–Сеньор, дайте ему дубиной промеж глаз, может, это исправит его физиономию!– подсказал со смехом Альвиз де Ивре.
–Ты слишком добр к гостю, Ивре, тут без тисков не обойтись!– хохотал Анжельжер де Мовбрей.
–Марионетки необузданных страстей!– вопил прево.
–Нет, ребята, мы не будем терять времени на исправление ошибок природы, мы просто вычеркнем его из рядов людей,– возразил друзьям граф и заколол посланника короля.
Мовбрей внимательно глядел на юного Контевиля, чьё лицо сильно побледнело.
Он сказал новенькому оруженосцу:
–Без сомненья, в любом из нашего окружения, подлости гораздо больше, нежели добродетели. С этим надо примириться. Исправить ничего невозможно: власть в руках сильных. И ты скоро привыкнешь к виду крови и расправ.
–Не думаю, что из меня получиться хороший воин,– покачал головой Эрлюин.
–Тогда ты станешь всеобщим посмешищем,– пугал маркиз,– Только послушанием сеньору и отвагой в боях славен путь рыцаря.
–Чрезмерное послушание ещё не преданность,– заступился за юнца Эслуа,– Кто стоит за дружбу горой, вот, того уже не сломает ни враг, ни бабьи слёзы!
–Сеньор, женщин Вы определяете в стан врагов?– усмехнулся Люзин.
–А какой от них прок? Хорошо, хоть умеют рожать,– всерьёз заявил граф.
Под скрежет крупных пластин чешуйчатых кольчуг путники продолжили поход. В основном кольчуги достигали колен, редко были короткими.
На второй день пути показалось одно из сёл, принадлежащее де Юту.
Граф де Эслуа дал команду к бою.
Рыцари спешно отвязывали от седла небольшие щиты, надевали всевозможные шлемы: у кого с рогами, у кого простой овал, украшенный узорами, у некоторых лицо закрывала железная маска.
Многие оруженосцы снимали с плеча лук, наконечники стрел в колчане почти у всех смазаны ядом.
Кое-кто прихватил ангон (двойной, боевой топор франков), кто-то взял с собой алебарды (длинное копьё с топором) и копья с зазубринами.
Маркиз де Мовбрей заправски играл с бердышом (топор с лезвием в виде полумесяца).
Вся дружина графа была вооружена спатами (обоюдоострыми мечами франков) и скарамасаксами (короткими мечами), а также у немногих уже появились новые, очень тяжёлые мечи с одним лезвием и приплюснутой верхушкой. Также у каждого рыцаря про запас было припасено пара кинжалов и ножей с изогнутым лезвием.
