Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Последний магнат
Глава 4
– Здравствуйте, Монро, – кивнул режиссер. – Рад вас видеть.
Стар прошел мимо, направляясь к построенной для завтрашних съемок декорации – роскошной комнате в конце павильона. Режиссер Ред Райдингвуд поспешил за ним, однако как он ни пытался идти быстрее, Стар оставался на шаг-другой впереди, и Райдингвуд расценил это как признак недовольства. Он и сам часто прибегал к таким маневрам: когда-то он руководил собственной студией и каких только приемов не использовал, так что пусть Монро хоть из кожи лезет – все равно ничем не удивит. Работа режиссера – ставить сцены, и никакому дельцу, пусть и самому успешному, его тут не переплюнуть. Голдвина, который однажды вмешался, Райдингвуд в тот раз вынудил поактерствовать на виду у полусотни зрителей – и получил ожидаемое: на режиссерскую власть больше никто не посягал.
На пороге роскошной комнаты Стар остановился.
– Декорация негодная, – заявил Райдингвуд. – Никакой выдумки. Делайте что хотите с освещением…
– Зачем вы меня вызвали? – Стар повернулся к режиссеру. – Нельзя было согласовать с художниками?
– Я не просил вас приходить, Монро.
– Вы хотели работать сами по себе.
– Прошу прощения, Монро, – терпеливо повторил Райдингвуд, – я не просил вас приходить.
Стар развернулся и шагнул дальше, к кинокамере. Глаза и раскрытые рты посетителей на миг отвлеклись от героини фильма, обратились к Стару и, не сочтя его достойным внимания, вернулись к актрисе. Посетителям – членам католического братства «Рыцари Колумба» – был не в новинку хлеб, пресуществленный в плоть, но мечту во плоти они видели впервые.
Стар остановился за стулом актрисы. Низко декольтированное платье открывало яркую экзему на груди и спине; перед каждым дублем обезображенную кожу покрывали кремом и удаляли его сразу после съемки. Волосы актрисы цветом и липкостью напоминали полузасохшую кровь, зато в глазах мерцал звездный свет.
Стар не успел заговорить, сзади донесся услужливый голос:
– Ослепительна, просто ослепительна!
Голос принадлежал ассистенту режиссера, рассчитывавшему тонко польстить сразу всем: актрисе, которой не придется поворачивать голову (а значит, напрягать больную кожу), чтобы услышать комплимент; Стару, сумевшему добиться с ней контракта, и даже косвенно Райдингвуду.
– Как дела? Все хорошо? – улыбнулся Стар актрисе.
– О, все замечательно, только вот эти …ые журналисты!
Стар слегка подмигнул.
– Мы их близко не подпустим.
Имя актрисы успело стать равнозначным слову «стерва». Ей, видимо, нравилось подражать героиням из комиксов про Тарзана – повелительницам туземных племен, только туземцами она считала весь мир. На студии к ней относились как к неизбежному злу, которое стоит потерпеть ради одного-единственного фильма.
Райдингвуд вслед за Старом подошел к выходу из павильона.
– Все будет как надо, – заявил он. – Лучшего от нее не добьешься.
Актриса их уже не слышала; Стар, резко остановившись, сверкнул глазами на Реда.
– Вы снимаете несусветную дрянь. Я смотрю материал ежедневно, она похожа на красотку из продуктовой рекламы.
– Я стараюсь выжимать что могу…
– Пойдемте со мной, – бросил Стар.
– С вами? Объявить тут перерыв?
– Оставьте все как есть. – Стар толкнул уплотненную для шумоизоляции входную дверь.
Машина с водителем уже стояла наготове: минуты у Стара обычно были наперечет.
– Садитесь, – кивнул он.
До Реда наконец дошло, что с ним не шутят. Он даже внезапно понял, в чем дело. Актриса взяла его в оборот с первого же дня, от ее хлесткого языка не было спасения – и режиссер, оберегая свой душевный покой, позволил ей отыгрывать роль как попало, лишь бы не связываться.
Стар только подтвердил его мысли.
– Вам с ней не совладать. Я объяснял: мне нужна героиня мерзко-подлая. А у вас она нудно-ленивая. Боюсь, придется отказаться.
– От картины?
– Нет. Я передаю фильм Харлею.
– Хорошо, Монро.
– Не обессудьте, Ред. Когда-нибудь еще попробуем.
Машина подкатила к конторе Стара.
– Доснять начатый дубль? – спросил Ред.
– Им есть кому заняться, – бросил Стар. – Харлей уже на площадке.
– Какого черта…
– Он вошел, когда мы выходили. Сценарий я ему отдал вчера вечером.
– Послушайте, Монро…
– Ред, я сегодня занят, – отрезал Стар. – Вкус к фильму у вас пропал три дня назад.
Вот уж пилюля так пилюля, пронеслось в голове Райдингвуда. Теперь его положение пошатнется – незначительно, но третью женитьбу придется отложить. И ведь даже скандал не затеешь: несогласие со Старом обычно не афишируют. Стар – один из столпов киношного мира, и правда на его стороне. Всегда или почти всегда.
– А пиджак? – вдруг спохватился Ред. – У меня пиджак остался в павильоне. На стуле.
– Знаю. Вот, возьмите.
Стар так старался быть терпимым к просчету Райдингвуда, что успел забыть о пиджаке, который держал в руках.
«Проекционный зал мистера Стара» походил на миниатюрный кинотеатр с четырьмя рядами мягких кресел. Вдоль переднего ряда тянулись столы с затененными лампами, кнопками и телефонами; у стены стояло пианино, забытое там с первых дней звукового кино. Хотя в зале сделали ремонт и сменили обивку всего год назад, помещение уже успело обветшать от постоянного использования.
Стар приходил сюда в полтретьего и затем в полседьмого – просматривать кадры, отснятые за день. Обстановка часто бывала напряженной: здесь Стар оценивал свершившийся факт – сухой остаток того, что достигалось месяцами закупок, планирования, сочинения и переписывания, актерских проб, строительных и осветительных ухищрений, утомительных репетиций и съемок; здесь материализовывался результат гениальных предчувствий и отчаянных замыслов, творческого бессилия, заговоров и рабочего пота. Сюда стекались донесения с линии огня – и сложный рабочий процесс замирал в ожидании.
Кроме Стара, на просмотрах бывали продюсеры обсуждаемых картин, координаторы съемок и главы всех технических отделов. Режиссеры не приходили: официально их работа считалась законченной, а деликатничать с оценками в проекционном зале, где с серебристых бобин потоком разматывались живые деньги, никто не собирался – и режиссеры по негласной традиции старались держаться подальше.
Стара уже ждали; при его появлении шепот стих, и как только он сел в кресло, подтянув к подбородку острое колено, свет погас. В заднем ряду чиркнула спичка – и все замерло.
На экране отряд франко-канадцев выгребал на узких каноэ против бурного течения. Сцену снимали в студийном бассейне; в конце каждого дубля, после режиссерской команды «Стоп!», вмиг расслабившиеся актеры со смехом утирали лбы, поток воды останавливался – и иллюзия исчезала. Стар по большей части молчал – лишь отметил, что к технической стороне претензий нет, и назвал номер выбранного дубля.
В следующей сцене, все на той же реке, девушка-канадка (Клодетт Колбер) разговаривала со следопытом (Рональдом Колманом), глядя на него сверху вниз из каноэ. После первых кадров Стар вдруг спросил:
– Бассейн уже размонтировали?
– Да, сэр.
– Монро, он нужен для…
– Смонтировать заново, – отрезал Стар. – Немедленно. Второй эпизод надо переснять.
Мгновенно включился свет; руководитель съемок, соскочив с кресла, вытянулся перед Старом.
– Сцена сыграна прекрасно – и все насмарку! – с холодным гневом произнес Стар. – Кадр не отцентрирован. Камеру поставили высоко: идет диалог, а видна одна макушка Клодетт. Этого мы и добиваемся? Ради этого зритель и приходит в кино – посмотреть на макушку красивой актрисы? Скажите Тиму, с тем же успехом можно было снять дублершу.
Свет вновь погас. Руководитель съемок примостился рядом с креслом Стара, чтобы не мешать. Ленту пустили заново.
– Теперь видите? – спросил Стар. – И еще волосок попал в кадр, вот там справа. Выясните, он в проекторе или на пленке.
В самом конце сцены Клодетт Колбер медленно подняла голову, явив миру огромные влажные глаза.
– Вот что зритель должен видеть с самого начала, – указал Стар. – И ведь сыграно великолепно. Сверьте расписание и доснимите сцену сегодня вечером или завтра.
Уж Пит Заврас не допустил бы такого промаха. Поди найди в Голливуде хоть полдюжины операторов, на которых можно положиться…
Дали свет, координатор с продюсером фильма вышли из зала.
– Монро, есть фрагмент сцены, поступил вчера поздно ночью.
Зал погрузился в темноту, на экране возникла голова Шивы среди толпы богопоклонников – гигантская и невозмутимая, словно ей и не кружиться в потоке наводнения всего через пару часов.
– Когда будете переснимать, – вдруг сказал Стар, – посадите на идола пару ребятишек. Выясните, не обвинят ли нас в неблагопристойности, хотя, думаю, никто не возразит. Детям все можно.
– Хорошо, Монро.
Серебристый пояс с прорезанными звездами… Смит, Джонс или Браун… В рубрику «Объявления»: женщине в серебристом поясе, присутствовавшей…
Со следующим фильмом – гангстерской историей – место действия перенеслось в Нью-Йорк, Стар сделался нетерпелив.
– Сцена откровенно испорчена, – раздался в темноте его голос. – Написана дурно, актеры подобраны отвратительно, смысла никакого. Типажи не те, вместо решительности – сплошной сироп. В чем дело, Ли?
– Сцену писали сегодня утром прямо на площадке, – ответил Ли Кэппер. – Бертон хотел все доснять в шестом павильоне.
– Никуда не годится. Как и следующая сцена. На такую халтуру даже пленку жаль тратить. Героиня не верит тому, что говорит, Кэри тоже. «Я тебя люблю» крупным планом – да вас освистают в первый же сеанс! И на девице слишком много наверчено.
В темноте прозвучал сигнал, проектор замолк, включился свет. Стар сидел с каменным лицом.
– Кто писал сцену? – спросил он чуть погодя.
– Уайли Уайт.
– Трезвый?
– Конечно.
Стар помолчал.
– Сегодня же засадите за эту сцену четверых. Посмотрите, кто свободен. Сидни Ховард не появился?
– Приехал сегодня утром.
– Поговорите с ним. Объясните, чего я хочу. Героиня в смертельном ужасе, она тянет время – только и всего. У людей не бывает по три эмоции сразу. И еще, Кэппер…
Художник-постановщик подался вперед из второго ряда.
– Да.
– С декорацией что-то не то.
В зале переглянулись.
– Что именно, Монро?
– Это я у тебя спрашиваю. Слишком громоздко, глаз мечется. И выглядит все дешевкой.
– Денег-то как раз не жалели…
– Я знаю. Дело в какой-то мелочи. Вернись туда сегодня и посмотри. Может, мебели слишком много или она неподходящая. А может, окна не хватает. Или надо усилить перспективу.
– Проверю. – Кэппер взглянул на часы и стал пробираться к выходу. – Займусь прямо сейчас. За ночь что-нибудь придумаю, утром сделаем.
– Хорошо. Ли, обойдешься пока другими декорациями?
– Думаю, да.
– Ответственность на мне. Эпизод с дракой готов?
– На подходе.
Стар кивнул. Кэппер поспешил прочь, в зале вновь погас свет. На экране четверо персонажей мутузили друг друга в винном погребе. Стар засмеялся:
– Взгляните на Трейси – как налетел на того парня! Уж точно драться ему не в новинку!
Актеры сходились вновь и вновь, драка повторялась. В конце они неизменно взглядывали друг на друга с улыбкой, порой дружески похлопывали противника по плечу. Опасность грозила лишь одному – постановщику боев, профессиональному боксеру: ему ничего не стоило уложить разом всех троих, однако актеры, им же и обученные, под горячую руку могут сбиться с отработанного порядка и начать крушить все подряд. Самый молодой из троих боялся, что ему попортят лицо, и режиссер прикрывал его увертки продуманными ракурсами.
А позже двое все встречались и встречались в дверях, узнавали друг друга и расходились. Встречались, замирали, расходились.
Потом девочка читала под деревом, на котором устроился мальчик с книгой; девочка изнывала от скуки и хотела поговорить, мальчик не обращал внимания и ронял ей на голову яблочный огрызок.
– Длинновато – да, Монро? – раздался голос из темноты.
– Нисколько, – ответил Стар. – Чудный эпизод, хорошо смотрится.
– Мне казалось, что затянуто.
– Порой и десяти футов много, а когда-то и две сотни – слишком коротко. Пришлите ко мне монтажера: я с ним поговорю, пока он не взялся за эту сцену. Зрители ее запомнят.
Пророчество изречено. Споры и вопросы бесполезны. Стар должен быть всегда прав – не «часто», а «всегда», – иначе вся постройка расползется, как сливочное масло в тепле.
Прошел еще час. Обрывки грез повисали в дальнем конце зала, их рассматривали, оценивали и отправляли дальше – либо служить мечтой для толп зрителей, либо сгинуть в небытии. В конце, как обычно, настал черед проб: хара́ктерный актер и девушка. После рабочего материала, идущего с жестким ритмом, пробы казались гладкими и отточенными; зрители в зале расслабились, Стар спустил ногу на пол. Мнения приветствовались. Кто-то из техотдела заметил, что не прочь сойтись с девушкой поближе, другие не выказали интереса.
– Она уже мелькала в пробах два года назад. Должно быть, крутится рядом с киношниками, да без толку. А старик недурен. Может, сыграет старого русского князя в «Степях»?
– Он по рождению и есть старый русский князь, – заметил шеф по отбору актеров. – Только он из красных, поэтому титула стыдится. Говорит, что князя играть точно не станет.
– На другое он не способен, – ответил Стар.
Включили свет. Стар, закатав жевательную резинку в обертку, сунул ее в пепельницу и вопросительно взглянул на секретаршу.
– Комбинированные съемки во втором павильоне, – напомнила она.
Комбинированные съемки – когда объект снимают на фоне движущегося изображения, проецируемого на задник хитроумным устройством, – задержали Стара не надолго. После этого он заглянул в кабинет Маркуса, где обсуждали идею снять «Манон» со счастливым финалом, и Стар лишь повторил ранее сказанное – что «Манон» и без счастливого финала благополучно делает сборы уже полтора века. Он упорно стоял на своем (в это время суток он бывал особенно убедителен), и противники перевели разговор на другое: не отрядить ли дюжину знаменитостей на благотворительный концерт для тех жителей Лонг-Бич, кто после землетрясения остался без крова. Следуя порыву, пятеро из них тут же собрали пожертвований на двадцать пять тысяч – однако щедрый жест, лишенный того сострадания, какое испытывает бедняк к бедняку, мало походил на милосердную помощь.
Позже, в кабинете, Стара ждало сообщение от окулиста, к которому он отправил Пита Завраса: зрение у оператора оказалось 19/20 – почти идеальное; письменное заключение оформлено, Пит пошел делать копию. Стар торжествующе прошелся по кабинету, сопровождаемый восхищенным взглядом мисс Дулан. Заглянул принц Агге – поблагодарить за прогулку по съемочным площадкам; во время беседы позвонил продюсер очередного фильма и в завуалированной форме сообщил, что сценаристы, супруги Тарлтон, «обо всем прознали» и собираются уходить.
– Хорошие сценаристы, – объяснил Стар принцу Агге. – Здесь такие редкость.
– Как, вы ведь можете нанять любого! – удивился тот.
– Мы и нанимаем, однако стоит им сюда попасть – они резко портятся, так что работаем с кем можно.
– Например?
– С теми, кто примет нашу систему и не сопьется. Здесь кого только нет – отчаявшиеся поэты, драматурги-однодневки, студентки колледжей. Мы даем им сюжет на двоих, а если дело замедляется – ставим еще двоих, отдельно. У меня бывало по три независимых пары сценаристов на одном сюжете.
– И им это нравится?
– Если узнают – нет. Никто из них не гений, другими путями толку не добиться. Эти Тарлтоны – муж и жена с восточного побережья, неплохие драматурги-соавторы. Обнаружили, что работают над сценарием не одни, и пришли в ужас – наверняка скажут, что система нарушает их чувство единства.
– А чем создается единство?
Стар помолчал, не меняя серьезного выражения лица, лишь чуть блеснули глаза.
– Единство – это я, – ответил он. – Приезжайте еще.
Он встретился с Тарлтонами. Говоря о том, что доволен их работой, Стар обращался к миссис Тарлтон, словно за машинописными буквами сумел различить ее почерк. Доброжелательным тоном он сообщил, что снимает их с фильма и переводит на другой – где больше свободы и меньше спешки. Как он частично и предвидел, сценаристы запросились остаться на том же проекте: здесь был шанс скорее попасть в титры, пусть и вместе с другими. Стар отозвался о системе как о прискорбно грубой, нацеленной на выгоду; он не упомянул лишь о том, что сам ее и изобрел.
После отбытия сценаристов на пороге возникла торжествующая мисс Дулан.
– Мистер Стар, та женщина, с серебристым поясом, ждет на проводе.
Стар в одиночестве прошел в кабинет и, сев за стол, с замиранием сердца поднял трубку. Он не знал, чего хочет, не обдумывал никаких планов – не то что с делом Пита Завраса. Изначально он собирался лишь узнать, не принадлежат ли незнакомки к актерскому цеху: девушка ведь могла профессионально загримироваться под Минну Дэвис, как он сам когда-то велел загримировать молоденькую актрису под Клодетт Колбер и снять в тех же ракурсах.
– Здравствуйте, – произнес он.
– Здравствуйте.
Пытаясь в коротком удивленном слове расслышать отзвук вчерашнего трепета, он почувствовал накатывающий ужас, который пришлось стряхнуть усилием воли.
– Вас не так-то легко найти. «Смит» – и недавний переезд, большего мы не знали. И серебристый пояс.
– Да, – ответил голос – озадаченный, слегка нервный. – На мне вчера был серебристый пояс.
И теперь – что?..
– Кто вы? – В голосе послышалась нотка задетой обывательской гордости.
– Меня зовут Монро Стар.
Пауза. Его имя никогда не указывали в титрах – ей могло потребоваться время, чтобы соотнести.
– А, конечно. Вы были мужем Минны Дэвис.
– Да.
Что за игры?.. Вновь нахлынуло ночное видение – четкое, вплоть до оттенка светящейся, словно фосфоресцирующей кожи, – неужели все кем-то спланировано?.. Не Минна и все же Минна…
Порыв ветра взметнул занавеси, зашелестели на столе бумаги, и сердце слабо сжалось от ощутимой яркости царящего за окном дня. Что будет, если выйти сейчас, увидеть ее вновь – лицо, словно скрытое звездной вуалью, и твердые губы, созданные для дерзкого и беспомощного человеческого смеха…
– Я хотел бы с вами встретиться. Приглашаю вас на студию – придете?
Опять молчание – и отказ.
– Думаю, мне не стоит этого делать. Извините.
Извинение было явно формальным – отставка, пощечина напоследок. На помощь Стару пришло банальное тщеславие, придавшее ему настойчивости.
– Мне нужно вас видеть. Есть причина.
– Ну… боюсь, что…
– Может, я приеду к вам?
Вновь пауза – уже не от сомнений, просто чтобы подобрать слова.
– Вам не все известно, – наконец произнесла она.
– Да, вероятно, вы замужем. – Он сделался нетерпелив. – Не имеет значения. Я приглашаю вас открыто – берите с собой мужа, если есть.
– Это… совершенно невозможно.
– Почему?
– Я и на разговор-то зря согласилась, но ваша секретарша настаивала… Я подумала – может, я вчера что-то обронила в реку и вы нашли…
– Мне очень нужно вас увидеть, на пять минут.
– Предложить сняться в кино?
– Нет, об этом я не думал.
Повисла длинная пауза – он даже решил, что девушка обиделась.
– Где с вами встретиться? – вдруг спросила она.
– Здесь? Или приехать к вам?
– Нет, где-нибудь на улице.
Стар вдруг растерялся. Дома, в ресторане… Где люди встречаются? Дом свиданий? Коктейль-бар?
– Я приду в девять, – добавила она.
– Я не могу, к сожалению.
– Значит, забудьте.
– Тогда хорошо, в девять, но можно ближе к студии? На бульваре Уилшир есть закусочная…
Было без четверти шесть. В приемной ждали двое посетителей, встречу с которыми Стар откладывал день за днем: к этому часу накапливалось утомление, а дело было не таким важным, чтобы себя пересиливать, но и не таким мелким, чтобы вовсе отказаться от разговора. В очередной раз передвинув встречу, Стар посидел недвижно за столом, думая о России – не столько о самой стране, сколько о фильме на русском материале, который сейчас поглотит безысходные полчаса его времени. Он знал, что Россия богата сюжетами – даже если не считать главного из них, – и по его указанию целая бригада сценаристов и историков разрабатывала тему уже год, однако ни один сюжет не давал желаемого тона. Стар видел явную параллель с историей первых тринадцати штатов Америки – а в сюжете то и дело всплывали ненужные мотивы, грозящие лишними осложнениями. Он не собирался очернять Россию и честно хотел остаться к ней справедливым, но фильм при этом неотвратимо превращался в головную боль.
– Мистер Стар, к вам мистер Драммон, мистер Кирстофф и миссис Корнхилл по поводу русской картины.
– Хорошо, пусть войдут.
По окончании встречи, с полседьмого до полвосьмого, он просматривал рабочий материал, отснятый после обеда. Если бы не свидание с девушкой, он провел бы остаток времени в проекционном зале или звуковой лаборатории, но из-за землетрясения ночь выдалась тяжелой, и Стар решил пойти поужинать. В приемной он наткнулся на Пита Завраса с забинтованной рукой на перевязи.
– Вы – Эсхил и Еврипид кинематографа, – просто сказал оператор. – И еще Аристофан и Менандр.
Он поклонился.
– Кто это? – улыбнулся Стар.
– Мои соотечественники.
– Я не знал, что в Греции снимают кино.
– Смеетесь, Монро. Я хотел сказать, вам никто в подметки не годится. Вы меня спасли, стопроцентно.
– Как самочувствие?
– Рука – пустяки: ощущение, как от поцелуйчиков по коже. Ради такого исхода стоило и прыгнуть.
– А почему именно здесь?
– Здесь дельфийский оракул. Эдип, разгадавший загадку. Добраться бы до того подлеца, который пустил сплетню…
– Рядом с вами пожалеешь о собственной необразованности.
– Что проку, – отмахнулся Пит. – Получить диплом бакалавра в Салониках, чтобы оказаться не у дел…
– Ну, пока еще нет.
– Задумаете перерезать кому-нибудь глотку – мой телефон у вас есть.
Стар зажмурился и вновь открыл глаза: силуэт Завраса расплывался в солнечном свете. Опершись сзади о стол, он произнес как можно непринужденнее:
– Удачи, Пит.
Комната резко потемнела; Стар заставил себя в несколько привычных шагов добраться до кабинета и, лишь когда захлопнулась дверь, нащупал таблетки. Стукнул о стол графин, звякнул стакан. Опустившись в кресло, Стар выждал, пока подействует бензедрин, и только тогда пошел ужинать.
На обратном пути он заметил чей-то приветственный жест – и, различив в открытом авто молодого актера с девушкой, проводил их взглядом до ворот, уже сливающихся с летними сумерками. Приятные мелочи радовали его со временем все меньше, ему даже стало казаться, что острота ощущений ушла вместе с Минной: способность к сильным эмоциям притупилась настолько, что сама скорбь по умершей жене грозила вскоре угаснуть. Минна для него по-детски связывалась с небом над головой, и, вернувшись в кабинет, Стар впервые за год велел подать автомобиль с откидным верхом – слишком гнетущим выглядел огромный лимузин, тащивший на себе тяжкую память о бесчисленных совещаниях и усталой дреме.
Выходя со студии, Стар еще чувствовал напряжение, но в открытой машине летний вечер обступил его плотнее, и мало-помалу Стар начал замечать окружающее. Над дальним концом бульвара висела низкая луна – одна из кажущихся многих, словно в знак надежды сменяющих друг друга каждый вечер из года в год. Со смертью Минны голливудские огни горели по-иному: с открытых лотков, полных лимонов, грейпфрутов и зеленых яблок, косыми лучами струилось на улицу туманное сияние; на дороге мигнул лиловый стоп-сигнал передней машины – и на следующем перекрестке мигнул снова. Лучи прожекторов бороздили небо, на безлюдном углу двое загадочных незнакомцев вращали светящийся цилиндр, выписывающий по небесам причудливые дуги.
В закусочной у конфетной витрины стояла женщина – высокая, ростом почти как Стар, и растерянная. Ей явно было не по себе, и не окажись Стар таким серьезным и вежливым, она бы не выдержала. Поздоровавшись и едва обменявшись взглядом, они молча вышли на улицу, и еще чуть ли не в дверях Стар понял: обычная американка. Хорошенькая, но не более. Не красавица. Не Минна.
– Куда мы едем? – осведомилась она. – Я думала, машина с шофером. Впрочем, не обращайте внимания, я умею боксировать.
– Боксировать?
– Невежливое начало, да? – натянуто улыбнулась девушка. – А ведь про вашего брата болтают сущие ужасы.
Мысль о том, что его принимают за злодея, Стара развеселила – но лишь на миг.
– Зачем я вам понадобилась? – спросила она, садясь в машину.
Стар не пошевелился и чуть было не велел ей выйти – однако незнакомка уже расслабилась на сиденье, и он понял, что сам виноват. Стиснув зубы, он обошел машину и сел на водительское место. Уличный фонарь теперь освещал ее лицо, и Стару даже не верилось, что вчерашней ночью он видел ту же девушку. Никакого сходства с Минной.
– Я отвезу вас домой. Где вы живете?
– Домой? – удивилась она. – Я не спешу. Простите, если обидела.
– Вовсе нет. Спасибо, что пришли. Просто я осел. Вчера мне померещилось сходство между вами и одной женщиной из прошлого. Ночь, глаза слепило прожектором…
Девушка почувствовала себя задетой: ей попеняли, что она не похожа на другую.
– И всего-то? – бросила она. – Надо же!
С минуту они ехали молча.
– Вы ведь были женаты на Минне Дэвис, да? – осенило ее. – Извините, что спрашиваю.
Он гнал машину как мог, стараясь лишь, чтобы это не бросалось в глаза.
– Мы внешне разные, если вы о ней, – продолжила девушка. – Вы, наверное, имели в виду мою подругу, она больше похожа на Минну Дэвис.
Ему было уже безразлично, хотелось лишь поскорее отделаться и забыть.
– Может, она вам и нужна? – не отступала его спутница. – Мы живем по соседству.
– Вряд ли. Я запомнил ваш серебристый пояс.
– Значит, то была я.
Они уже свернули к северо-западу от бульвара Сансет и теперь взбирались вверх по каньону среди холмов. Бунгало по краям петляющей дороги светились огнями, электричество просачивалось в вечерний воздух, как радиосигналы.
– Видите огонек на вершине, самый последний? Дом Кэтлин. А я живу на той стороне. – Девушка помолчала минуту и добавила: – Остановите здесь.
– Вы же сказали – на той стороне.
– Хочу зайти к Кэтлин.
– Боюсь, я…
– Мне нужно сюда, – сказала она нетерпеливо.
Стар вышел из машины и безотчетно шагнул за ней к небольшому новому домику, почти скрытому под ветвями одинокой ивы. Позвонив в дверь, девушка обернулась попрощаться.
– Простите, что разочаровала.
Ему сделалось ее жаль – и себя вместе с ней.
– Я сам виноват. Доброй ночи.
В открывшемся дверном проеме возник треугольник света, женский голос произнес: «Кто здесь?» – и Стар поднял глаза.
В дверях стояла она: лицо, фигура, улыбка на фоне льющихся из двери лучей. Лицо Минны – та самая кожа, светящаяся, словно фосфоресцирующая, и горячий изгиб дерзких губ, и разлитая поверх всего та ликующая радость, что пленяла целое поколение зрителей.
Сердце рванулось из груди, как прошлой ночью, только в этот раз не спешило возвращаться, омытое благословенным умиротворением.
– А, Эдна, ко мне сейчас нельзя, – прозвучал тот же голос. – Я делала уборку, весь дом пропах нашатырем.
Эдна громко расхохоталась.
– Кэтлин, он тут явно по твою душу.
Глаза Стара и Кэтлин встретились и схлестнулись, на секунду замерев в любовном слиянии – неповторимом, возможном лишь в первый миг встречи. Взгляд длился, медлительный как объятие и требовательный как зов.
– Он мне позвонил, – объявила Эдна. – Похоже, решил…
Стар прервал ее, шагнув в полосу света.
– Я опасался, что вчера на студии мы обошлись с вами невежливо.
Подлинно сказанное не вмещалось ни в какие слова. Она слушала без стыда, жизнь пылала в обоих ярким пламенем – Эдна казалась частью сумрака где-то вдалеке.
– Вовсе нет, – ответила Кэтлин. Прохладный ветер играл каштановыми локонами над ее лбом. – Мы ведь зашли без спроса.
– Приглашаю вас обеих на студию – пройтись, посмотреть.
– Кто вы? Важная персона?
– Он муж Минны Дэвис, продюсер, – колко вставила Эдна, словно пересказывая редкостную шутку. – Он много чего мне наговорил. Уж точно положил на тебя глаз.
– Замолчи, Эдна, – резко оборвала ее Кэтлин.
Словно устыдившись собственной грубости, Эдна пробормотала: «Позвони мне, ладно?» – и шагнула к дороге, унося с собой тайну – замеченную ею искру, мелькнувшую между двоими во тьме.
– Я вас помню, – сказала Кэтлин Стару. – Вы нас спасали из наводнения.
Что дальше? Эдны теперь не хватало – слишком ничтожна была вещественная опора, слишком многое между ними произошло. Оба парили в небытии: его мир остался где-то вдалеке, ее мир и вовсе вмещал лишь голову идола и полураскрытую дверь.
– Вы ирландка? – попытался он выстроить мир для нее.
Она кивнула.
– Я долго жила в Лондоне. Не знала, что это заметно.
На дороге показался зеленоглазый автобус; они подождали, пока он проедет.
– Вашей подруге я, кажется, не понравился. Наверное, из-за слова «продюсер».
– Эдна здесь тоже недавно. Глупышка, но беззлобная. Уж я-то не стала бы вас бояться.
Она вгляделась в его лицо и, как все, заметила усталость, но тут же о ней забыла – из-за исходящего от Стара ощущения тепла, каким веет от яркой жаровни в прохладную ночь.
– Вам, должно быть, отбоя нет от девушек, что рвутся в актрисы.
– Все давно отчаялись и махнули рукой.
Это было неправдой – он знал, что претендентки по-прежнему осаждают его порог, но их суетливые голоса давно слились для него в невнятный гомон, неотличимый от городского шума. В их глазах он был могущественнее любых королей: монарх способен сделать королевой лишь одну, Стар – как они надеялись – многих.
– С такой жизнью недолго стать циником, – заметила Кэтлин. – Вы не собирались снимать меня в кино?
– Нет.
– Вот и хорошо. Я ведь не актриса. В Лондоне ко мне как-то подошли в отеле «Карлтон» и пригласили на пробную съемку, но я поразмыслила и отказалась.
Все это время они стояли почти недвижно, словно ему через миг уходить, а ей – возвращаться в дом.
– Чувствую себя как сборщик налогов, – рассмеялся вдруг Стар. – Застрял на пороге и не даю закрыть дверь.
Кэтлин тоже улыбнулась.
– К сожалению, в дом вам нельзя. Может, я возьму жакет и посидим здесь?
– Не стоит. – Он и сам не понимал, что за чувство подсказывало ему уйти. Увидит он ее, нет ли – так будет лучше. – Придете на студию? Не обещаю быть вашим гидом, но если захотите у нас побывать – непременно звоните.
Тонкая, как волосок, складка пролегла между ее бровей.
– Не знаю. Но все равно спасибо за приглашение.
Он понял, что ее что-то держит и она не придет. Внезапно она от него ускользнула; оба почувствовали, что миг исчерпан. Ему пора уходить – в никуда, с пустыми руками. Обыденно говоря, он не знал ее телефона или даже фамилии, и сейчас казалось немыслимым о них спрашивать.
Она проводила его до машины; ее лучистую красоту, неизведанную и новую, Стар ощущал чуть ли не кожей – хотя когда они вышли из тени, их разделяло полшага пространства, залитого лунным светом.
– Неужели все? – вырвалось у него.
