Фрэнсис Кель
Песнь Сорокопута. Ренессанс
– Жалеешь, что родился чистокровным? – с расстановкой повторил он.
Тело покрылось холодным липким потом, ноги задрожали, ещё чуть-чуть, и подкосились бы – таким убийственным был его взгляд. От моей уверенности не осталось и следа. Я сжал кулаки, впиваясь ногтями в ладони.
Его разочарованию не было предела. Не отводя взгляда, отец медленно поднялся. Мне хотелось потупиться, спрятаться, забиться куда-нибудь, но я заставлял себя, требовал: «Смотри ему прямо в глаза, покажи, что ты уверен в своих словах, даже если внутри весь трясёшься». Но когда внушительная фигура появилась напротив, пришло пугающее осознание. Отец никогда не уступит мне, никогда не примет Скэриэла и не вернёт Кевина. Я так и останусь для него чужаком, посягнувшим на всё святое в этой семье и попытавшимся оспорить его авторитет. Я шёл по лезвию ножа, рискуя всем.
– Ты никогда не голодал, Готье, – его голос звучал строго, – у тебя были дорогие игрушки, ты учишься в лучшем заведении, тебя окружают люди из высшего общества, ты получаешь всё, чего захочешь, – он давил каждым «ты», «тебя» так, что становилось невыносимо слушать, – любой каприз, любое желание… Я позволял тебе так много…
Отец клокотал от гнева. Мне стало нечем дышать, будто резкими словами он бил под дых.
– Видимо, я тебя просто избаловал. Ты не ценишь то, что у тебя есть. Этот полукровка, – отец посмотрел особенно презрительно, – он хитрый оборванец, вцепился в тебя когтями и пользуется, а ты, – он свирепо указал на меня пальцем, – не замечаешь. У тебя нет жизненного опыта, и ты доверяешь, подумать только, кому? Полукровкам? Ещё скажи, что жалеешь низших! – крикнул он напоследок, отчего я вздрогнул.
Я сдался и отвёл взгляд. Меня трясло. Ноги готовы были вот-вот подкоситься, а из глаз – брызнуть предательские слёзы. Мой взгляд лихорадочно заметался по столу, и тут я наткнулся на фотографию друзей отца: аристократы, приближённые к императору. Все как на подбор: золотистые волосы, сияющие глаза, радостные улыбки. Все они чистокровные, наследники своих семей, элита Октавии. Ни одного полукровки, и уж тем более низшего. Вот такой судьбы желал мне отец. Я блуждал по их весёлым лицам и тут увидел его – Лукиана Модеста Бёрко, моего настоящего отца. Он был молод и красив. Стоял в центре, заливисто смеясь, казалось, что я слышу его звонкий голос, призывающий встать поплотнее и всем вместе сфотографироваться на память. Лукиан Бёрко, как и Уильям Хитклиф, стоящий рядом с ним по правую руку, был образцовым чистокровным, не то что я.
Отец развернулся и подошёл к окну. Я был рад, что он больше не сверлит меня уничижительным взглядом.
Мы долго молчали. Я слышал весёлые крики Габи с улицы: кажется, она собирала букет из опавших листьев. Но её голос словно доносился из другого мира. Я уже было решил, что отец возненавидел меня окончательно, что не желает даже закончить разговор. Но тут он снова вздохнул – громко, тяжёло и очень печально.
– Твои слова больно ранили меня. «Жалею, что родился чистокровным». Что бы сказала мама? – задумчиво начал он. – Ты хотел бы родиться в другой семье? В семье полукровок? Тебе здесь плохо? Поэтому ты попытался сбежать?
Он знал о неудавшемся побеге, но ничего мне не говорил. Я закусил губу. Что ответить? «Я и так родился в другой семье, и вы это знаете»? Казалось, силы меня оставили, а голос потерян. Я просто мечтал как можно скорее покинуть кабинет.
– Что я делаю не так? Ты хочешь, чтобы я относился к полукровкам как к равным? Ты хочешь дать им наши права? Давай поселим их всех в центре. Через неделю всё тут будет изгажено! – Отец снова заводился, но остановил себя. Помолчав, он продолжил спокойным голосом: – Мы не просто так рождаемся разными, Готье. Почему одним дана свыше тёмная материя, а другим нет? Не задумывался? Так предопределено. Одни хороши в управлении, другие в исполнении обязанностей, а третьи не способны ни на что. Посади кухарку руководить страной – и не выйдет ничего хорошего. В некоторых странах полукровки даже становятся президентами, но это только для вида, показная демократия, лицемерная политкорректность, чтобы успокоить общественность. Никто в здравом уме не посадит полукровку или низшего управлять страной. За такими людьми всегда наблюдают чистокровные. Понимаешь, каждому своё место. – Помедлив, отец тихо добавил: – Со временем ты поймёшь.
Я молчал, сдерживая слёзы. Совсем не хотелось плакать при нём.
– Готье, хотя бы не совершай моих ошибок. По молодости я тоже дружил с полукровками. – Я ошеломлённо воззрился на отца, но он смотрел в окно. – Это не дружба. Они используют тебя, прекрасно понимая, что ты владеешь тем, чего у них нет: власть, деньги, связи. Отношения ради выгоды.
– Вы дружили?.. – тихо переспросил я.
Он повернулся ко мне. Горькая улыбка коснулась его лица.
– Я был молод и наивен. Именно тогда я и разочаровался в дружбе. Не хочу, чтобы это произошло и с тобой. – Его голос смягчился. Казалось, он жалеет о своей резкости. – Подойди.
Я неуверенно сделал пару шагов. Отец раскрыл руки, приглашая к себе. Наверное, я никогда не был так растерян, как сейчас. Он сам сделал шаг навстречу и, обнимая, притянул меня к себе. Вблизи он казался ещё выше. Парфюм, тот самый, что прочно ассоциировался у меня с отцом, сразу ударил в нос. Родной запах. Этот парфюм давным-давно подарила ему мама. В глазах предательски защипало. Как бы я хотел сейчас обнять её и тоже вот так стоять, ощущая тепло нежных рук. Она бы поняла меня.
Отцовская ладонь мягко легла мне на макушку. Щекой я чувствовал ткань шерстяного пиджака.
– Как ты быстро вырос, – проговорил он тихо, с сожалением. – Я не хочу, чтобы полукровка обидел тебя.
Отец избегал называть Скэриэла по имени. Но все равно я не мог справиться с нахлынувшими чувствами.
– Простите меня, пожалуйста, за тот раз, – внезапно начал я, – когда я воспользовался тёмной материей. Я не хотел.
– Я знаю. – Отец отпустил меня, и мы неловко замерли.
– Мне очень жаль. Правда. Я места себе не находил. – Я принялся нервно щёлкать пальцами, но мигом себя остановил, понимая, как это раздражает.
– Да, Гедеон рассказывал.
– Гедеон? – Я поднял голову и посмотрел на отца.
– Он наблюдает за тобой и рассказывает о твоих делах.
Наблюдает? Рассказывает о моих делах? Гедеон? Слишком много вопросов, от которых голова кругом.
Я чувствовал, что отец смягчился, поэтому решил осторожно вернуться к исходной теме. Первая моя речь вышла никудышной. Теперь я решил пойти другим путём. Всё ещё было страшно с ним спорить, но то, как смущённо, с лёгкой долей растерянности он смотрел, придало сил. Значит, не мне одному тяжело давался этот разговор.
– Отец, я понимаю ваши опасения по поводу, – я решил, что будет разумно тоже не произносить имя Скэриэла, – моих друзей. Но я взрослею и хочу сам узнать, кто мне друг, а кто нет. Методом проб и ошибок, – я молниеносно подбирал слова, вспоминая статью на тему отношений, которую прочитал час назад. – Я готов набивать шишки, но это будут мои шишки, – выделив голосом «мои», я серьёзно продолжил: – Обещаю, что буду очень осторожен и если что-то пойдёт не так, то сразу вам всё расскажу.
Он смотрел долго, изучающе, словно пытался запомнить мое лицо до мельчайших деталей. Я выдержал его взгляд. Я готовился во что бы то ни стало идти до конца, понимая: если не сейчас, то больше никогда у меня не получится поговорить с ним по душам. Возможно, впервые мы говорим как отец и сын – как близкие люди.
Внезапно он кивнул.
– Хорошо, – чуть жёстче произнёс отец, видимо, не уверенный в своём решении, – ты можешь с ним видеться, – эта фраза далась ему тяжелее всего, – но взамен я тоже попрошу тебя кое о чём.
Я, потрясённый этой внезапной щедростью, не успел ответить. Он продолжил:
– Есть хороший психолог, мне посоветовали. Ты не против походить к ней?
– Психолог? – Меня передёрнуло, эйфория немного прошла, я даже начал злиться. – Зачем? Вы думаете, у меня крыша поехала?
– Не неси ерунды, Готье, – недовольно одёрнул меня отец. – Психолог тебе нужен для экзамена по тёмной материи. Я знаю, что практика сложно тебе даётся, но ты силён, – он усмехнулся, будто напоминая, как я недавно сбил его в холле, – значит, дело не в самой материи. Пара сеансов, ничего серьёзного. Попробуете разобраться, что тебе мешает.
Я нахмурился: ожидал чего угодно, но не такого предложения. Он что… действительно хотел помочь?
– Тогда вы разрешите дружить, с кем я хочу?
– Я разрешаю тебе общаться и видеться со… – Помедлив, он выплюнул: – Со Скэриэлом. Но если я узнаю, что он тебя использует, пеняй на себя.
Отец точно подбирал слова, как будто словосочетание «дружить со Скэриэлом» звучало оскорбительно.
– Согласен. Пара сеансов с психологом, – кивнул я в ответ.
Неужели мы пришли к компромиссу… Выходил я из кабинета отца так, словно голыми руками поборол самого яростного льва на свете. И только оказавшись в своей комнате, понял, что забыл спросить про Кевина.
6
Через пару дней в выходные мы собрались у Скэриэла. Близнецы Брум явились, когда он объяснял мне, почему ни Джерома, ни мистера Лоу нет дома.
– Они в Запретных землях. Эдвард уехал по работе, а Джером встречается со своим старым другом.
– Давно я их не видел.
– Соскучился? – хихикнул он.
Я пожал плечами:
– Может.
Мне определённо только злобно шипящего Джерома и не хватало для полноты картины. Он был как ревнивый кот: агрессивно нападал на любого чужака, посмевшего заявиться в дом.
Оливер вошёл первым. Шагал он стремительно, на ходу стягивая пальто, а подойдя, небрежно бросил его на диван, вместо того чтобы повесить.
– Ну что? Прошу, не томи, – взмолился Оливер, обращаясь к Скэриэлу.
Оливия, ослепительно улыбаясь нам и неторопливо складывая свой мятный шарф, поздоровалась:
– Привет, ребята!
– Привет, – ответил ей Скэриэл и повернулся к Оливеру. – Да, всё в порядке. Не переживай. Я достал фотографии.
– Господи боже мой, – вздохнул с облегчением Оливер и плюхнулся на диван. Он выглядел так, словно впервые за долгое время успокоился.
Оливия впорхнула в гостиную и легко села рядом с братом. Сегодня её волосы были уложены в пучок. С такой причёской я видел её нечасто, но выглядела она, честно говоря, потрясающе в белом свитере с высоким воротником и в длинной, до лодыжек, бордовой юбке. Ей бы ещё берет – вылитая француженка.
– Мы вчера катались на лошадях, – поделилась она. – Вам стоит присоединиться к нам.
Не знаю, чья это была прихоть, но с недавнего времени близнецы начали посещать раз в неделю клуб верховой езды. До поступления в Академию Святых и Великих Гедеон тоже охотно занимался там и был без ума от лошадей. Я же предпочитал наблюдать за ними со стороны, особенно после того случая, когда конь Гедеона наступил мне, маленькому, на ногу. Может, именно в этом и кроется моя проблема с танцами.
– Господи, Ви! – внезапно с раздражением бросил Оливер и скривился, как от зубной боли. – Хватит строить из себя принцессу.
– Прекрати срывать на мне гнев, – холодно ответила она, повернувшись к брату.
– Да они всё знают! – взревел Оливер, указывая на меня и Скэриэла. – Я рассказал им, что ты мне руку порезала, да ещё телефон утопила.
Мы со Скэриэлом переглянулись и замерли, боясь вмешиваться. Кажется, об очередной ссоре близнецов знал только я, но Скэриэл не подал виду.
– Рассказал? – уточнила она странным тоном.
– Да, да, – повторил брат. – Прекрати изображать бог знает кого. Будь собой хоть здесь. Тебе самой не надоело?
Она замолчала, словно задумалась. Прошло, кажется, не меньше минуты, прежде чем Оливия что-то для себя осознала. Я чуть было не разинул рот, когда между её бровями появилась сердитая складка. Глаза сузились, губы плотно сжались, и она с обидой посмотрела на брата. От прежней Оливии, ангела во плоти, не осталось и следа.
– Ну что ж, спасибо! – почти прорычала она.
Оливер закатил глаза. Мы со Скэром всё так же не решались влезать.
Внезапно Оливия подняла руки и, поколдовав над пучком, вытащила четыре шпильки, затем небрежно размотала пряди и удовлетворённо выдохнула, когда копна волос тяжело опустилась ей на плечи.
– Вам, мальчики, не понять. От пучка у меня даже голова заболела. Боже, как хорошо… – Простонав это, она поправила волосы, запустила в них руки и помассировала кожу головы.
Мы со Скэриэлом удивлённо наблюдали за ней. А она уже торопливо стягивала через голову свитер – и вскоре осталась в белой майке, сквозь которую просвечивал лифчик. Я залился краской и отвернулся к окну.
– Скэриэл, я буду тебе премного благодарна, если ты дашь мне футболку. Мне и в майке неудобно.
Стараясь не смотреть на неё, я бросил беглый взгляд на друга. Тот заворожённо глядел на Оливию. Я даже не мог его в этом упрекнуть.
– Ага, – медленно кивнул он.
– Футболка? – с улыбкой повторила она, когда Скэриэл не сдвинулся с места.
– Да, точно, сейчас. – Ещё секунду он пялился, а затем бросился к лестнице.
Единственным, кто ничему не удивился, был Оливер. Он нервно качал ногой и тёр ладони. Да и в целом выглядел всё ещё беспокойно, в то время как его сестра, кажется, чувствовала себя совершенно в своей тарелке.
Когда Оливия надела чёрную футболку Скэра, то почти потонула в ней. Комфортно устроившись на диване, она положила ногу на ногу и довольно выдала:
– Так-то лучше.
Я и Скэриэл всё ещё поражённо смотрели на неё.
– Ну что? – бросила она, не поведя и бровью. – Вот я настоящая. Привыкайте.
– А ты разгроми тут комнату и переверни стулья на кухне, чтобы они точно познакомились с настоящей тобой, – пробубнил Оливер, за что получил локтем в бок. – Ай!
– Хорошего понемножку, – весело ответила Оливия. – Я же не хочу, чтобы они попадали в обморок.
– Как будто тебе вообще есть до них дело…
– Иди к чёрту, милый, – проворковала она.
Оливер громко хлопнул в ладоши, отчего я вздрогнул, и резко встал.
– Ну что там с фотками?
– Да зачем вам фотки? – Оливия закатила глаза. Клянусь, в этот момент она выглядела так же, как Оливер. Потрясающее сходство. – Просто напиши заявление по поводу шантажа на этот кусок дерьма.
Крепкие словечки, вылетавшие изо рта Оливии, поразили меня. Так вот что чувствовал отец, когда я высказал ему по поводу Скэриэла. Теперь я его понимал.
– Нет! Отец так может узнать! – Оливер гневно посмотрел на неё. – И ты не смей ему говорить!
– Больно надо, – бросила Оливия, отвернувшись.
– В общем, – подал голос Скэриэл, – есть кое-что. Не лучшее качество, но что есть, с тем и будем работать. – Он потянулся к рюкзаку и достал фотографии. – Вот.
– Ну хоть что-то, – нетерпеливо проговорил Оливер, протягивая руку.
Я подошёл ближе и принялся рассматривать снимки. Бернард – это, без сомнения, был он, хоть изображение и оказалось нечётким, так ещё сделанным в тёмном помещении – в окружении двух человек нагнулся к белой, тонкой, еле заметной дорожке на столике. Усомниться в его действиях мог только идиот.
– Это лучшее, что я видел в своей жизни, – медленно проговорил Оливер, и Оливия прыснула. Брум повернулся к Скэриэлу и восхищённо посмотрел на него. – Я не знаю, как тебя благодарить. Ты мне жизнь спас.
– Я был рад помочь, – смущённо сказал Скэриэл.
– Это просто охренеть, – оценил я. – Это что? Он наркоман?
– Да хоть маньяк! – Оливер прижал снимки к груди. – Это моё спасение.
– Ага, похоже на кокаин, – подтвердил Скэриэл.
– Вот дела… – только и смог вымолвить я.
– А телефон ты зачем утопила? – вдруг весело спросил Скэриэл у Оливии.
– Ох, – отмахнулась она, – мой глупый маленький братец считал, что, если он будет долго упрашивать этого придурка, тот над ним сжалится.
– Да какая уже разница, – беззлобно сказал Оливер, рассматривая снимки.
– «Пожалуйста, Бернард, пожалуйста, не надо, я не могу достать список вопросов мистера Крона, ну прошу тебя, ы-ы-ы», – спародировала Оливия брата, чуть понизив тон.
– А что оставалось делать?! – вспылил Оливер. – Если бы не это, – он помахал фотографиями, – я бы сейчас повесился, честное слово!
– Повесился, как же, – усмехнулась она. – Кто бы тебе разрешил! Истеричка.
– Сама истеричка! – не унимался Оливер. – Кто мне ладонь порезал? У тебя проблемы с головой. Лечиться надо. Ты бешеная!
– У кого проблемы с головой, так это у тебя, – с ироничной улыбкой проговорила Оливия и сладко добавила: – Это же не я липну ко всяким мудакам.
– И так каждый день, – устало выдал Оливер. – Такого и врагу не пожелаешь.
– А ладонь-то зачем? – спросил Скэриэл. Кажется, ситуация его забавляла.
– Молчи, – гневно предостерёг Оливер, глядя на сестру.
Я уже заранее знал, что она точно не послушается.
– Ну… после того как я избавилась от его телефона, этот… – Оливия не могла подобрать слова, чтобы точно описать брата, – идиот собрался домой к Бернарду, чтобы умолять его на коленях.
– Ладно, хватит мусолить прошлое! – рявкнул Оливер. – У меня теперь другая проблема. Что дальше делать? Как шантажировать Бернарда?
– А вот это хороший вопрос, – хитро улыбнулся Скэриэл.
7
Люмьер разразился заразительным смехом, привлекая внимание редких прохожих, гуляющих в парке. Какая-то пожилая дама смерила нас недовольным взглядом; чуть поодаль двое рабочих-полукровок оглянулись, но быстро вернулись к сбору опавших листьев. Я натянул мамин шарф на подбородок, прячась от сильного ветра.
Люмьер был в прекрасном расположении духа, в отличие от меня. Я бы присоединился и вдоволь посмеялся вместе с ним, не будь я при этом главной причиной столь бурных эмоций. Прошло немало времени, прежде чем он сквозь смех произнёс:
– Повтори, что ты сейчас сказал.
– Эм, – сконфуженно выдал я.
Наверное, я выглядел настолько сбитым с толку, что у Люмьера в какой-то момент проснулась совесть. Он жестом указал мне на ближайшую скамью.
– Прости, я просто… – продолжил он, широко улыбаясь, и сел рядом, закинув ногу на ногу. – Мне, кажется, послышалось, или ты сказа-ал… – растягивая слова, произнёс Люмьер, словно вновь был готов рассмеяться.
Похоже, он не верил своим ушам.
Это было субботнее утро. Я предложил Люмьеру встретиться – мы обменялись контактами ещё в ресторане, – чтобы попросить о помощи. В моём представлении мы бы серьёзно поговорили, но вся серьёзность слетела ещё до того, как я открыл рот. Люмьер сегодня просто светился от радости. Его не смущало, что я назначил раннюю встречу, ему не мешал сильный промозглый ветер, притом что я уже дрожал как осиновый лист. Это я предложил встретиться в парке подальше от лишних глаз, о чём уже жалел, но старался не подавать виду. Всю ночь думал о том, как попрошу Люмьера о наставничестве, и надеялся, что он не откажет мне.
Я выдохнул и быстро произнёс:
– Я сказал отцу, что ты согласился быть моим наставником в Академии Святых и Великих.
Он задумчиво посмотрел на занятых делом рабочих, затем на меня. Казалось, теперь он воспринял мои слова всерьез.
– Удивительно, – выдохнул Люмьер и торопливо взглянул на наручные часы. – Сейчас девять утра. Ты ещё не сказал Гедеону?
– Нет…
Он хмыкнул.
– Так вот почему мы живы, верно? Он просто ещё не в курсе, – словно не обращаясь ко мне, произнёс Люмьер. – Гедеон нас убьёт.
– Не думаю, что это произойдёт, – нерешительно возразил я.
Мне абсолютно не нравилось, куда вёл наш разговор. Я рассчитывал говорить о чём угодно, но не о старшем брате. О неродном старшем брате, после недавней выходки которого мой несчастный свитер весь трещал по швам, да и челюсть ныла. До сих пор в дрожь бросало, когда я вспоминал его расспросы о том, кто же меня обидел.
– Уверяю, когда он узнает, наши тела будут по частям захоронены в разных уголках Запретных земель.
– Но сам он не хочет быть моим наставником, – твёрдо сказал я.
– Бьюсь об заклад, что ты его не спрашивал? – прищурился Люмьер.
– О чём?
– О том, хочет ли он стать твоим наставником.
– Да он меня на дух не переносит! – Я поёжился и уставился на свои ботинки.
– Вы вообще разговариваете? – в голосе Люмьера послышались язвительные нотки. – Ну, знаешь, через рот, словами.
– Нет. – Это было единственное, что я мог уверенно заявить, когда дело доходило до Гедеона.
– Советую. Хороший способ узнать человека поближе. Просто десять из десяти. Лучше, чем обходить стороной и домысливать за других.
– Скажи это Гедеону, – невольно огрызнулся я.
Люмьер лишь вздохнул с почти мученическим видом.
– Каждый день говорю, но, видимо, упёртость у вас в крови.
– Ты же знаешь, мы не родные… – нахмурился я.
– Это не отменяет того факта, что он заботится о тебе. Думаю, он планировал стать твоим наставником.
Я продолжал недовольно сверлить Люмьера взглядом.
– Да, забота у него своеобразная, – чуть помедлив, согласился он.
– Я знаю, что это звучит внезапно, но ты, – я голосом выделил местоимение, – можешь стать моим наставником?
– И тем самым подписать себе смертный приговор? – хохотнул Люмьер.
– Это значит нет? – Тут я окончательно сник.
– Я не отказал тебе. Просто пытаюсь просчитать все пути отхода. Знаешь, до этого дня я был уверен, что твоим наставником будет Гедеон. Да он скорее мне голову отгрызёт, чем позволит нам общаться. Он уверен, что я на тебя плохо влияю.
– Но это не так, – удивился я.
– Просто я ещё не влиял. – Люмьер мягко улыбнулся и добавил: – У меня не самая хорошая репутация. По мнению Гедеона, с тобой может общаться только… кхм. – Он задумался и игриво закончил: – никто?
– Ха-ха, – по слогам хмуро бросил я.
– Он тот ещё собственник.
– Знаешь, а мне всё равно. Он мне не брат, – внезапно повысил голос я, о чём тут же пожалел.
Люмьер хмыкнул, но ничего не ответил. Мы ещё посидели в тишине; он вальяжно прислонился к спинке скамьи, рассматривая раскинувшуюся вдалеке поляну, а я в очередной раз поймал взглядом полукровок.
– Если бы не произошёл этот переворот, то всё было бы по-другому, – задумавшись, проговорил вдруг Люмьер.
Я молчал.
– Твой брат, Паскаль Бёрко, мог быть первым наследником, стать императором, – размышлял он вслух. – Гедеон, я, Оскар и Бернард должны были войти в круг и твоих приближённых тоже. И если бы каждый из нас пошёл по стопам отцов… Если бы мой отец был жив…
Он затих, и тогда я нерешительно проговорил:
– Мне жаль.
Внезапно Люмьер опять расхохотался. Я вздрогнул и удивлённо уставился на него.
– Представь, если бы Оскар стал министром торговли! – Сквозь смех Люмьер продолжил: – Господи, да Вотермил разворует всё, что можно и нельзя продать. – Он положил ладонь мне на плечо и заговорил проникновенным голосом, но в глазах у него прыгали чертенята. – Не подпускай Оскара к себе. Этот идиот не заслуживает даже твоего приветствия.
– Ты его прямо не перевариваешь, – не удержавшись, заметил я.
– Мы с детства не ладим.
– Почему?
– Как-нибудь расскажу. – Люмьер выдохнул и поднялся. – Так, ладно. В детстве я дал клятву отцу, что буду оберегать Киллиана Париса Бёрко. Это была не настоящая клятва, я просто учил её, чтобы в одиннадцать лет после церемонии огня не перепутать слова на посвящении. Если наследник семьи Бёрко нуждается во мне, то я не смею ему отказать. – Он тепло улыбнулся. – Именно для этого меня и отправили в Пажеский корпус – учиться военному делу.
– Но ты перевёлся в Академию Святых и Великих…
– Не будем вдаваться в детали. – Люмьер подмигнул мне. – Фактически меня отстранили от учёбы.
– Почему?
– Было слишком много идиотов, поносивших императорскую семью. Они не хотели отстаивать свою позицию на дуэли.
Да, Люмьер Уолдин точно фанатик. Мои опасения оправдались. Не знаю, хорошо это или нет, но сейчас он согласился стать моим наставником, а это единственное, что мне было нужно.
– Спасибо.
– Поблагодаришь после того, как об этом узнает Гедеон… – сказал Люмьер, а затем добавил: – Если мы останемся живы.
– Что он, по-твоему, может сделать?
– С его богатой фантазией? – присвистнул Уолдин. – Боюсь представить. Например, подставить, и мистеру Бруму придётся выгнать меня из академии.
– Это как-то чересчур.
Мы медленно направились в сторону выхода из парка.
– Я рад, что ты ещё не сталкивался с этой его стороной. Когда Гедеон чего-то хочет, он этого добивается. А если не добивается, то не больно-то и хотел.
– У меня чувство, что мы с тобой о разных людях говорим.
– Но я, в отличие от тебя, с ним хотя бы говорю, – подколол Люмьер. – В детстве он был хитрецом. Подставлял меня ради веселья, а мой отец был строгим. Ремнём выбивал дурость, считая, что это я вечно устраиваю шалости… – Тут он ностальгически усмехнулся. – Ну, какие подозрения могут пасть на спокойного и вежливого Гедеона Хитклифа, который, даже когда сидит, спину держит ровно, ручки на коленках, и взгляд у него такой кристально чистый. Не сын, а мечта! У него всегда были выглаженные галстуки и начищенные туфли, а в руках книжки. Я долгое время считал, что он просто таскает их с собой для образа, пока не поймал его за чтением. Он ко всем обращался «мистер», «миссис» или «сэр». Устраивал мелкие взрывы, подрывал петарды, подставлял прислугу или преподавателей, но у него всегда было алиби. Кому доставалось? – Люмьер рассмеялся, словно эти воспоминания грели душу. – Конечно, мне. И руки у меня то запачканы в грязи из-за игр, то исписаны ручкой после выполнения домашнего задания. На голове бардак, на лице следы от джема, мятая рубашка и порванные шорты. Если Гедеон был Томом Сойером, то я Гекльберри Финном, не иначе. У Гедеона с детства ловко подвешен язык.
– А ещё взрывной характер и проблемы с гневом.
– Да, знаю, – кивнул Люмьер. – Я думаю, это у него началось после переворота. Мы с ним видели немало жестоких сцен. Легко спятить. Но не переживай, он работает над этим с психотерапевтом.
– С кем? – Я остановился.
Люмьер замер в шаге от меня.
– Ты, по всей видимости, не знал? Неудивительно. Он, скорее всего, держит это в секрете.
– Отец тоже предложил мне «пару сеансов у психолога».
– У тебя тоже проблемы с гневом? – удивился Люмьер.
– У меня проблемы с тёмной материей.
Мы вновь двинулись дальше.
– Тебе нужно больше тренироваться.
– Знаю, – буркнул я, ускорив шаг.
– Дать несколько уроков?
– А ты можешь? Какие у тебя оценки по практике?
– Обижаешь. Я второй после Гедеона. – Люмьер задумчиво хмыкнул. – И если между нами, то уж лучше быть вторым после Гедеона, чем стоять у него на пути.
– Ты прямо делаешь из него монстра, – с сомнением произнёс я.
– Разве? – Люмьер удивлённо посмотрел на меня. – Напротив, я тебя ввожу в курс дела. – Помедлив, он вдруг спросил: – Что ты вообще о нём знаешь? Допустим, какой его любимый цвет?
– Э-э… чёрный? – растерялся я.
– Синий. Что он любит из еды? – Люмьер с усмешкой наблюдал за мной.
– Без понятия. Яблочный пирог?
– Он не ест сладкое. Чем он интересуется? Что любит?
– Совет старейшин? – неуверенно произнёс я.
– Мимо. Он их на дух не переносит.
Тут я возмутился. Казалось, Люмьер дурит меня.
– Нет! Я точно уверен в том, что он хочет туда попасть.
– Попасть хочет, но он ненавидит их всех. И законы, которые они принимают.
– Но мой отец состоит в Совете старейшин!
Я мигом прикусил язык. Уильям Хитклиф – не мой родной отец. Я ещё не смирился с этим.
– Я бы сказал, что в семье не без урода, но это прозвучит грубо, – стальным голосом выдал Люмьер. От его тяжёлого взгляда стало не по себе. Было в нём что-то от Гедеона. Возможно, поэтому они сошлись.
– Гедеон хочет попасть в Совет. Он часто это обсуждает с отцом за ужином.
– Как я уже тебе однажды говорил – перестраховка. Он знает, что Октавией правят старейшины. А ещё Гедеон не хочет, чтобы правил ты.
– Не больно-то и хотелось, – скривился я.
– Ты должен править. – Люмьер вновь остановился. Я нехотя посмотрел на него, понимая, что ничего хорошего за этими словами не последует. – Во главе страны должен стоять наследник династии Бёрко. Я понимаю, что тебе не прививали уважение и гордость по отношению к империи, ты вырос при старейшинах, но это дело поправимое.
Он широко раскинул руки:
– Всё вокруг принадлежит твоему роду, Готье. Эта земля – твоя по рождению. Твои предки основали здесь империю много столетий назад не для того, чтобы спустя время их несовершеннолетний потомок испугался своего призвания.
– Я не испугался, – как можно ровнее возразил я.
– Пока я вижу только испуг. – Люмьер не сводил с меня глаз. – Ты со спокойным сердцем отдашь чужим людям то, что принадлежало твоей семье? Совет старейшин не более чем вооружённая группа, устроившая революцию и захватившая власть. У твоего отца, я имею в виду, у Лукиана Модеста Бёрко были большие планы. Он хотел многое изменить. Если бы не его смерть, Октавия сейчас была бы совсем другой…Я не хочу разбрасываться словами, но кто-то из нынешних старейшин точно причастен к его смерти.
Другая Октавия? Что он имеет в виду?
– Какие планы? О чём ты?
– Не здесь и не сейчас. – Люмьер покачал головой. – Помни одно: у Совета старейшин повсюду уши. Никому не доверяй. Даже Уильяму Хитклифу.
– Но он взял меня в свою семью.
– У меня есть предположения на его счёт… – Люмьер помедлил. – Послушай, я не говорю, что именно он причастен и что он плохой человек, но будь я на твоём месте – подозревал бы каждого, кто шестнадцать лет назад был близок к императорской семье, а сейчас состоит в Совете. Восемь чистокровных семей…
– Хитклифы, Вотермилы, Кагеры, Брумы, Доны.
– Они самые. Я бы подозревал даже своего отца, Маркуса Уолдина, но он погиб, защищая твоего брата, Паскаля. Я видел это собственными глазами.
– Ты был в тот день… там?
Прежде я не слишком об этом задумывался и только теперь представил в красках, с каким ужасом маленькие Гедеон с Люмьером могли столкнуться.
– Я играл с Гедеоном в саду, как вдруг мы услышали крики полукровок и низших. – Он оглянулся, нахмурил брови и не стал продолжать. – Ладно. Сейчас точно не время. Достаточно тебе информации.
– Кто эти остальные семьи? – запоздало спросил я.
– Я сказал, достаточно.
Он развернулся и направился в сторону. Мне ничего не оставалось, как рвануть за ним. В голове был такой сумбур, что я не сразу сообразил, когда Люмьер остановился у ворот парка.
– Мистер Хитклиф или Гедеон – никто не должен понять, что ты знаешь всю правду. Продолжай изображать неведенье. И не ляпни ничего психологу.
– Я не тупой, – огрызнулся я.
– Именно по этой причине я не начал тебя пилить ещё в первые дни, когда ты подслушивал под столом. Что ты вообще там забыл?
– Да так… – пожал я плечами. – Баловался. – Тут я спохватился. – Постой, а если бы я не услышал ваш разговор, то так бы ничего и не знал? Когда ты собирался мне рассказать? Ты вообще планировал рассказывать мне?
– Не раньше второго курса академии, – равнодушно отозвался Люмьер.
– Почему так поздно?
– Я не был уверен.
– В чём?
– В тебе. – Он смерил меня пристальным взглядом. – Ты тоже должен меня понять. На данный момент очень мало кто хочет возвращения династии Бёрко. Я много наблюдал за тобой. Мне важно было знать, что тебе не промыли мозги, что кто-то из новой чистокровной элиты, вроде Уильяма Хитклифа или Гедеона, не стал для тебя примером. Иначе ты бы даже слушать не стал и мигом сдал меня с потрохами. Я много раз говорил Гедеону, что ты скоро должен будешь узнать правду, но он против. Боюсь, если бы ты был с ним в крепких братских отношениях, Гедеон мог бы надавить на тебя.
