Фридрих Герштеккер
Миссисипские пираты
Глава XIII
Поимка мулата
Охотники разделились: старый Лейвли и Кук вместе с Красавчиком шли по одному берегу протекавшей неподалеку от фермы речки, Джеймс и Сандерс по другому. Собака плелась равнодушно, вяло обнюхивая землю.
– Мало толку от вашего Красавчика! – сказал Сандерс. – Он какой-то сонный.
– Подождите! Едва нападет на след, совершенно преобразится.
– Здесь вообще мудрено что-либо подметить… сплошь камень. Целая армия пройдет, не оставив следов…
– Вы полагаете? – спросил Джеймс самодовольно. – Не зря уверяют, что городские джентльмены совершенно теряются среди лесов.
– Как лесные джентльмены в городах, – парировал Сандерс с язвительной усмешкой.
Джеймс невольно покраснел, потому что мнимый мистер Гэвс в общем был прав. Но он тотчас же приободрился, указывая своему спутнику на несколько лежавших на дороге камешков.
– Вам это ни о чем не говорит? – спросил он.
– Что? – спросил тот. – Ничего особенного не вижу.
– А я вам скажу, что здесь с четверть часа тому назад пробежал олень.
– Откуда вы узнали?
– Смотрите! Один камешек стронут с места. Та сторона его, которая отсырела от прикосновения с землей, теперь обращена вверх. Камешек стронут пробегавшим животным. А что это был олень, можно судить по следам копыт на мху, покрывающем землю… Но что это?
– Где? – спросил Сандерс раздраженно.
– Идите сюда! – крикнул Джеймс отцу и Уильяму, не отвечая на вопрос гостя. – Я нашел кое-что, требующее внимания.
Старик и его зять переправились вброд, и Джеймс спросил у них:
– Когда шел дождь в последний раз?
– Третьего дня вечером, – ответил Лейвли.
– Как вы думаете, мог камень оставаться мокрым с того времени? – продолжал Джеймс, указывая на влажную поверхность плоского прибрежного камня. – Не должен ли был высушить его ветер?
– Разумеется! – подтвердил Лейвли. – Значит, мы напали на свежий след.
– Без всякого сомнения! – весело воскликнул Уильям. – Разбойник вылез из воды у этого плоского камня. Сюда, Красавчик! Докажи свое искусство!
Собака обнюхала место, не выказывая сначала никакого особенного оживления, но скоро выпрямила уши, осмотрелась вправо и влево, взглянула пристально на своего хозяина, замахала хвостом и завыла.
– Ну, чует волка! – сказал с неудовольствием Джеймс.
– Волка или негра, – ответил Уильям. – У Красавчика на них одинаковая реакция.
Он протрубил в рог, и по этому условленному сигналу с фермы им подали лошадей. Лишь только Красавчик увидел, что все готовы к отъезду, он глухо пролаял, помчался прыжками вперед, но тотчас же снова побежал рысью, не поднимая морды от земли.
Лес здесь был редкий, и лошади могли следовать за собакой, которая, взбежав на возвышенность, стала спускаться по окраине оврага, тянувшегося к Миссисипи. Охотники, от внимания которых ничто не ускользало, вскоре заметили отпечатки ступней на болотистой почве. Красавчик остановился, поджидая своего хозяина. Подскакав ближе, Уильям увидел явные следы привала: земля была истоптана и покрыта золой и угольями, вперемешку с костями и перьями, по которым можно было заключить, что кто-то жарил и ел дрофу.
– Ну, – сказал Уильям товарищам, – этот молодец позавтракал лучше нас! Но как мы не слышали выстрела, которым он убил птицу?
– Он успел уйти слишком далеко от фермы, – отвечал Джеймс, – но зато потерял много времени потом, благодаря своей жадности. Но позвольте! Вот новый факт: негодяев было двое. На земле отпечатки двух видов обуви: обыкновенных башмаков и других, более легких и закругленных, какими бывают мокасины. Башмаки с высокими каблуками. Вперед! Мы вот-вот нагоним беглецов, следуя по этим следам!
Он поскакал во весь опор. Красавчик несся за ним, наконец, Уильям крикнул:
– Видите? Вон они бегут! Вперед же, скорее, надо взять их живыми.
Коттон и Дан не замечали преследования, пока поворот дороги скрывал от них окраину оврага, но мулат вдруг остановился, испуганно спросив:
– Слышишь, Коттон?
– Что тебе еще пригрезилось, трус?
– Конский топот.
– Вздор! – возразил Коттон, побледнев, однако, немного. – Где ты слышишь? С какой стороны?
Мулат припал ухом к земле, но тотчас же поднялся, лепеча с ужасом: «Бежим! Бежим!..» – и бросился со всех ног вперед.
Коттон теперь уже и сам слышал лошадиный топот и бежал вслед за товарищем, думая в то же время, что единственным средством к спасению была возможность заставить охотников гнаться по двум направлениям. Он заботился только о том, чтобы уйти самому, предоставляя мулата его собственной участи. С этой мыслью в ту минуту, когда Дан опередил его на несколько шагов, он прыгнул с крутого обрыва вниз, прямо в густую чащу каштанового кустарника. Может быть, ему и удалось бы спастись таким способом, потому что никакой всадник не мог последовать за ним туда, но Уильям признал свое ружье, а в человеке, уносившем его, известного грабителя Коттона. Молодому фермеру были хорошо известны все окрестные тропинки, и он повернул лошадь назад, чтобы спуститься с обрыва и перерезать путь беглецу.
Сандерс, которого также интересовал более белый, нежели негр, последовал за Уильямом.
Дорога, выбранная Коттоном, была почти недоступна для верховых, но всадник был до того приучен к преодолению всяких препятствий, что не сдерживал лошади. Сандерс, несмотря на то, что был вовсе не таким лихим наездником, был вынужден следовать за ним по пятам, потому что его лошадь рвалась за той, которая мчалась впереди.
Уильям уже настигал беглеца, а Красавчик почти хватал его за ноги, но Коттон остановился и выстрелил. Он был великолепным стрелком, но крупные капли пота падали со лба на глаза, и это помешало верности прицела, пуля только слегка задела висок Уильяму и пробила насквозь шляпу Сандерса.
Решительная минута наступила. Кук понимал, что стрелять на скаку бесполезно, и решил свалить разбойника ударом приклада по голове. Он поднял уже свое ружье за ствол, но в эту самую минуту лошадь его споткнулась, и Уильям покатился к ногам своего врага. Коттон решил воспользоваться удачей, и гибель молодого фермера была бы неизбежна, несмотря на то что Красавчик с бешенством бросился на защиту своего хозяина, однако к месту схватки поспешно приближался Сандерс, и это изменило положение дел.
Коттон не подозревал, конечно, что Сандерс не имел против него никаких враждебных намерений, поэтому, повинуясь только чувству самосохранения, он швырнул разряженную винтовку в Красавчика, который отскочил с жалобным воем, подхватил ружье, выпавшее из руки Уильяма, спустился в глубину оврага и побежал по болотистой равнине. К его удивлению, второй всадник его не преследовал.
Между тем Джеймс продолжал преследовать мулата, и старик Лейвли не отставал от него. Видя их уже в двадцати шагах от себя, Дан остановился, встал за торчавший ствол дерева и крикнул, направляя в противников свой пистолет:
– Прочь! Размозжу голову первому, кто подступит!
Но молодой человек и его отец имели опыт схваток с индейцами и усвоили их тактику. Они мгновенно спешились и спрятались за деревьями. Дан увидел среди листьев дуло охотничьего ружья старого Лейвли, уставившееся на него, и бросился плашмя в траву.
– Джеймс! – крикнул старик сыну. – Он долго пролежит так, притаясь, я не могу попасть в него, мне видно лишь дуло его пистолета. Попробуй подстрелить его в ногу! Только чтобы он тебя не задел!
В это время раздался топот лошади. Сандерс скакал в их сторону, и это погубило мулата. При движении, которое он сделал, чтобы взглянуть на нового противника, Джеймс выстрелил, и пуля пронзила ногу мулата. Сандерс ударом приклада раздробил ему руку и добил бы вора, если бы старик Лейвли не удержал его.
– Лежачего не бьют, – сказал он, – притом этот человек – наш пленник!
– Но его товарищ убил вашего зятя! – возразил Сандерс. Известие было не совсем точным, Уильям уже подъезжал к группе, держа в руках свою дорогую винтовку. Он спросил мнимого мистера Гэвса, почему он его покинул или не выстрелил в убегавшего Коттона? Сандерс отвечал, что не сумел бы попасть в беглеца. К тому же он считал Уильяма смертельно раненным.
– И поэтому вы оставили меня на произвол судьбы? – насмешливо спросил молодой человек.
Он рассказал обо всем, что случилось, и советовал не преследовать более Коттона, потому что Красавчик не пошел бы на охоту за белым. Притом бедная собака была сильно ушиблена брошенным в нее ружьем, и теперь с трудом ступала на одну ногу. Поэтому решили перенести мулата на ферму. Он терял много крови из-за раны, перелом руки тоже грозил опасностью для его жизни. Старик Лейвли как умел сделал ему перевязку, но раненый слабел и лишился чувств. Фермеры устроили носилки из конских попон, и маленький караван отправился обратно к ферме. Но Джеймс заявил отцу, что не может оставить Коттона безнаказанным, он просил старика извиниться за него перед дамами. Сам он считал необходимым немедленно продолжить погоню. Сказав это, он закинул ружье на плечо, снова вскочил на лошадь и помчался по прежней дороге. Охотничья сметка помогла ему найти след, видневшиеся кое-где на траве капли крови показывали, что Коттон ранен и что он делал себе перевязку на том камне, далее которого крови не было видно. Молодой человек понял, что ему придется употребить всю свою ловкость и смекалку, чтобы настичь беглеца.
Глава XIV
На острове
Почти одновременно с тем, как Том Барнвель отплыл из Хелены по направлению к Монтгомери-Пойнт с целью осведомиться о ценах на товар, другая шлюпка отчалила от таинственного острова, пересекая реку к берегу штата Арканзас.
В этой лодке сидели двое: негр Боливар и молодой метис Олио. Негр усиленно работал веслами, товарищ его лениво правил рулем. Метис был в нарядной ливрее из серого сукна с красной канвой по всем швам, такая же серая фуражка лежала возле него, но он прикрывал голову от жары широкополой шляпой. Спутники никогда не водили дружбы между собой, они не разговаривали и теперь. Боливар смотрел вниз, усиленно налегая на весла, а Олио небрежно насвистывал какую-то песенку. Метисы, происходящие от смешения испанской и индейской крови, считают, что стоят на ступень выше негритянской расы. При этом жена Келли очень любила и баловала молоденького метиса, так что он позволял себе обращаться заносчиво даже с белыми пиратами. Боливару, единственному негру во всей шайке, особенно доставалось от выходок этого юноши, и он ненавидел его всей душой, но в эту минуту он казался всем довольным и лишь иногда бросал на метиса взгляды, не предвещавшие ничего хорошего.
– Правь хорошенько! – произнес он в сердцах. – Из-за твоего неумения мне приходится вдвое труднее, а это не особенно приятно при таком зное.
– Ну, ты не загоришь, как бы не пекло солнце. Сам ты что делаешь? Табань правым, неужели не видишь? Как же мы пристанем?
– Знаю как, пристань ваша ближе, чем ты думаешь… Видишь это место, где камыши? Туда и надо править… А не можешь – вовсе бросай руль!
– Ах ты, медведь неотесанный! Когда я уже выйду на берег, чтобы отвязаться от тебя? А где я найду лошадь?
– Я покажу, когда выйдем на берег.
– Дорогу знаешь?
– Знаю, не собьюсь…
– Но куда же ты гонишь лодку? – вскричал Олио. – Разве можно лезть под эти нависшие ветви? С них на меня стекает вода.
– Подожди, – прошептал негр сквозь зубы, – скоро и не так вымокнешь.
Через минуту среди густой, непроницаемой для глаз листвы раздался пронзительный крик и всплеск воды, как от взмахов хвоста исполинской рыбы. Потом все смолкло, камыши и ветви деревьев перестали колыхаться, волнение на воде стихло. Лодка выплыла вновь, в ней сидел один лишь Боливар.
Он с трудом перевел дух и направил лодку к срубленному дереву, лежавшему вершиной в воде. Привязав к сучьям лодку, он надел на себя рубашку и куртку, снятые прежде под каким-то предлогом, и при этом выронил из кармана два письма. Он не умел читать, однако долго рассматривал адреса на конвертах. На одном из них было кровавое пятно, он хотел стереть его мокрым пальцем, но только размазал. Тогда он подумал, не бросить ли его в воду? Однако не решился и снова спрятал письма в карман.
Фуражка метиса оставалась в лодке. «Вот ее надо потопить», – сказал он себе. Он вынул из другого кармана складной нож с толстой деревянной ручкой, воткнул лезвие в фуражку и бросил ее в воду, пробормотав:
– Дома найдутся ножи и получше. Так-то вернее.
Сделав все это, он направил лодку к острову номер 61.
На острове шел пир. Накануне пиратам досталась богатая добыча, впереди ждала другая, еще лучшая, к тому же ни Келли, ни его ближайших подручных не было в лагере, поэтому можно было разгуляться на славу. Один из пиратов, по имени Питер, более воздержанный, чем другие, тщетно пытался обуздать своих товарищей. Он старался внушить им, что крик и пение могут быть услышаны с проходящих судов, подвергая опасности всю шайку. Но разбойники не желали ничего слушать, они уверяли, что веселятся так уже не в первый раз и это никогда не приводило к беде.
Когда Боливар появился среди пирующих, его приняли с шумными восклицаниями. Он, большею частью молчаливый и угрюмый, был на этот раз тоже в возбужденном состоянии, и охотно согласился петь и плясать по просьбе своих товарищей.
– Браво! Ура! – кричали они, угощая его виски, но матрос Корни из Иллинойса отнял у него бутылку, говоря:
– Нет, пусть заслужит ее сперва. Покажи нам силу своей башки, Боливар. Я только что рассказывал товарищам, что ты можешь пробить круг сыра головой. Они не верят, а я побился об заклад на двадцать долларов, что ты можешь это сделать. Хочешь помочь мне выиграть заклад, милый мой беленький цветочек? Мы разделим доллары пополам.
– Не желаю. Что мне твои двадцать долларов! Я заработал сегодня их целую кучу! Двадцать долларов! Нашел чем удивить!
Он отвернулся, но Корни вытащил из кармана великолепный кинжал:
– А такую вещицу хочешь получить, белая сахарная головка, прелестная белая роза?
Присутствующие окружили Корни и негра. Одни подзадоривали Боливара, другие уверяли, что предложенная сделка решительно невозможна.
Негр, не обращая внимания ни на чьи слова, с жадностью смотрел только на кинжал. Лезвие было из дамасской стали, рукоятка украшена золотом и серебром. Сам султан не отказался бы от такого оружия.
Если бы Боливар соображал получше, он догадался бы, что Корни подзадоривает его, обещая подобную драгоценность за пустое пари. Но выпитое им виски произвело свое действие, к тому же ему необходимо было приобрести оружие, вместо ножа, брошенного в воду вместе с фуражкой метиса. Он сдернул с головы старую соломенную шляпу и крикнул:
– Идет! Подавайте круг сыра!
Но прежде чем принесли сыр, он начал плясать с кинжалом в руке, распевая во все горло негритянскую песню. Питер тщетно просил его угомониться, уверяя, что его слышно на обеих берегах Миссисипи, но негр не унимался, а товарищи вторили ему, и гвалт становился оглушительным. Он стих, лишь когда внесли один из тех сыров, которые изготавливаются в Огайо и Пенсильвании. Такой круг сыра, диаметром в два фута, при толщине в четыре или пять дюймов, бывает всегда покрыт темно-желтой упругой и твердой корочкой, но, как известно, черепа негров отличаются упругостью и твердостью одновременно, позволяющей им переносить удары, от которых голова белого человека разлетелась бы вдребезги, как яичная скорлупа. Когда двое негров дерутся, головы служат им таким же оружием, как и кулаки. Боливар уже не раз пробивал круг сыра лбом, но Корни намеревался сыграть с ним злую шутку.
По его распоряжению круг сыра прислонили к бочке с сахаром, и негр, откинув сначала голову назад, разбежался, ударил лбом об сыр и разделил его пополам.
Со всех сторон раздались шумные рукоплескания, а Боливар, швырнув разбитый сыр на пол, крикнул с торжеством:
– Подбирайте свою творожную лепешку! Я ее просто носом могу проткнуть!
– Правда, что это не более чем творожная лепешка, – заметил один из пиратов, уроженец Индианы, – а вот попробовал бы кто проделать такую штуку с нашими сырами!
– Что такого особенного в ваших сырах? – закричал Корни. – Вы что, всерьез думаете, что Боливар здесь спасует? Эй, подайте сюда круг индианского сыра! Я плачу за него пять долларов. Возьмите самый твердый, и я ручаюсь, что выиграю пари! Не так ли, Боливар?
– Так, так! – пробормотал негр, который успел еще несколько раз приложиться к бутылке и смотрел на всех осоловелыми глазами. – Ура!.. Где ваш сыр?.. Подавайте его…
– Вот, готово! – сказал индианец.
Негр хотел уже повторить свой опыт, но Корни остановил его:
– Постой, дружище, я заплатил за этот сыр наличными и потому не желаю, чтобы на нем остались клочья шерсти, что растет у тебя на голове, это будет не очень вкусно, если она попадет мне в рот. Поэтому позволь прикрыть сыр платком.
– Хоть одеялом… Мне все равно, – ответил негр, которого, чтобы отвлечь его внимание, обступили пираты, между тем как Корни быстро подменил круг сыра небольшим жерновом, прикрыв платком. Потом все расступились, и Боливар, закрыв глаза и откинув назад голову, снова бросился с разбегу вперед…
Удар был так силен, что уложил бы на месте быка. Негр упал навзничь и пролежал несколько минут неподвижно, лишившись чувств. Потом он медленно поднялся, повел вокруг бессмысленным взглядом и сжал себе виски. Голова у него так болела, что он снова едва не потерял сознание, но хохот товарищей привел его в чувство. Он увидел камень, с которого свалился платок, и все понял, и угадал, кто был зачинщиком жестокого обмана, когда Корни подошел к нему и насмешливо спросил, не находит ли он, что сыр слишком уж пересох на солнце?
Прежде чем кто-либо сообразил его удержать, негр кинулся на своего врага, ударил его изо всей силы кулаком и вцепился зубами в горло. Присутствующие бросились на помощь товарищу и с трудом оттащили Боливара от жертвы. Он бился так, что потребовалось усилие десятка человек, чтобы связать ему руки. Гвалт поднялся страшный, и Питер, не видя возможности унять разбушевавшуюся толпу, кинулся к Джорджине, прося ее восстановить порядок. Он говорил ей, что Келли требовал спокойствия именно теперь, когда остров не был в безопасности, и дело шло о переселении в другие места. Но Джорджина не решалась покинуть Марию. Бедная пленница уже не раз порывалась бежать, а в этот день, с самого утра, сидела безмолвно и неподвижно в углу, как потерявшая рассудок.
– Не бойтесь, она просидит спокойно до вашего возвращения, – сказал Питер, гневно поглядывая на Марию. – Недоставало еще этих хлопот, женщина, да еще помешанная!
Усиливающийся шум заставил Джорджину принять решение. Она накинула на себя шаль и пошла за Питером.
Появление Джорджины произвело магическое действие. Даже наиболее бушевавшие притихли при виде красавицы. Ее стройный, величественный стан, прелестное лицо с чудными черными глазами, обрамленное прядями темных волос, ниспадавших на белоснежную шею, не могли не произвести впечатления на толпу, подавленную смелостью, с которой молодая женщина бросала ей вызов.
– В чем виновен этот человек? – спросила она, указывая на негра, отбивавшегося от своих преследователей.
Снова поднялся шум, все кричали разом. Наконец, Питер наскоро рассказал все, что произошло. Когда он объяснил, что Боливар едва не убил Корни, многие закричали:
– Смерть черномазому скоту! Кидается на людей, как пантера!
– Разве вы люди? – резко спросила Джорджина. – О чем вы думаете? Об удовлетворении личной мести, когда враги окружают нас со всех сторон? И разве вы не сами возбудили ярость этого негра? На что вы жалуетесь? Разве змея не жалит, когда на нее наступают? Идите все на места! Атаман может вернуться в любую минуту, и вы знаете хорошо, что ожидало бы вас, если бы здесь стоял сейчас он, а не я. Идите и проспитесь! И знайте, что нарушение правил не сойдет вам так легко в другой раз. Если негр виноват, атаман решит, что с ним делать. Я вовсе не защищаю виновного, сам Келли разберет дело, но до тех пор сидите тихо!
Эта твердая речь возымела действие. Зачинщики ссоры, хотя и ворча, но отпустили негра. В эту минуту из дома Келли скользнула тень, раздался странный смех и видение исчезло между пятым и шестым домиками.
– Это она! – воскликнула Джорджина, заметив край платья Марии. – Питер, Боливар, за ней!
Питер бросился исполнять приказание, несколько человек последовали за ним, но связанный негр поневоле оставался на месте. Джорджина поспешила разрезать на нем веревки, но хмель с него еще не сошел, да и удар о камень давал себя чувствовать, силы изменяли Боливару после неистовой борьбы, и он, сделав лишь два-три шага, упал как подкошенный.
Джорджина была уверена, впрочем, что беглянку тотчас же поймают. Но полупьяные пираты бесполезно совались из стороны в сторону, только сбивая с толку Питера. Они возвратились ни с чем. Питер был убежден, что помешанная утонула, но Джоржина не примирилась с этой мыслью и приказала возобновить розыски на рассвете.
