bannerbannerbanner
Психопатология обыденной жизни

Зигмунд Фрейд
Психопатология обыденной жизни

Полная версия

II. Забывание иностранных слов

Слова, обычно употребляемые в нашем родном языке, по-видимому, защищены от забывания в условиях нормального функционирования памяти. Иначе, как известно, обстоит дело со словами иностранными. Предрасположение к их позабыванию существует в отношении всех частей речи, и первая ступень функционального расстройства сказывается в неравномерности нашей готовности использовать иностранные слова в зависимости от нашего общего состояния и от степени усталости. Позабывание это происходит в ряде случаев путем того же механизма, который был раскрыт нами в примере Синьорелли. Чтобы доказать это, я приведу анализ всего только одного, но имеющего ценные особенности случая, когда забыто было иностранное слово (не существительное) из латинской цитаты. Позволю себе изложить этот небольшой эпизод подробно и наглядно.

Прошлым летом я возобновил – опять-таки во время вакационного путешествия – знакомство с одним университетски образованным молодым человеком, который, как я вскоре заметил, читал некоторые мои психологические работы. В разговоре мы коснулись – не помню уже почему – социального положения той народности, к которой мы оба принадлежим, и он, как человек честолюбивый, стал жаловаться на то, что его поколение обречено, как он выразился, «на захирение», не может развивать своих талантов и удовлетворять свои потребности. Он закончил свою страстную речь известным стихом из Виргилия, в котором несчастная Дидона завещает грядущим поколениям отмщение Энею:

«Exoriare…» и так далее[2]. Вернее, он хотел так закончить, ибо восстановить цитату ему не удалось, и он попытался замаскировать явный пропуск при помощи перестановки слов: «Exoriar(e)… ex nostris ossibus ultor!». В конце концов, он с досадой сказал мне: «Пожалуйста, не стройте такого насмешливого лица, словно бы вы наслаждались моим смущением; лучше помогите мне. В стихе чего-то не хватает. Как он собственно гласит в полном виде?» – «Охотно, – ответил я, и процитировал подлинный текст, – Exoriar(e) aliquis nostris ex ossibus ultor!» – «Как глупо позабыть такое слово! Впрочем, вы ведь утверждаете, что ничего не забывается без основания. В высшей степени интересно было бы знать, каким образом я умудрился забыть это неопределенное местоимение aliquis».

Я охотно принял вызов, надеясь получить новый вклад в свою коллекцию. «Сейчас мы это узнаем, – сказал я ему, – Я должен вас только просить сообщить мне откровенно, не анализируя, все, что вам придет в голову, как только вы без какого-либо определенного намерения сосредоточите свое внимание на позабытом слове[3]». – «Хорошо. Мне приходит в голову курьезная мысль расчленить слово следующим образом: а- и – liquis». – «Зачем?» – «Не знаю». – «Что вам приходит дальше на ум?» – «Дальше идет так: реликвии, ликвидация, жидкость, флюид… Дознались вы уже до чего-нибудь?» – «Нет, далеко еще, продолжайте». – «Я думаю, – продолжал он с ироническим смехом, – о Симоне Трентском[4], реликвии которого я видел два года тому назад в одной церкви в Тренте. Я думаю об обвинении в употреблении христианской крови, выдвигаемом как раз теперь против евреев, и о книге Kleinpaul’я, который во всех этих якобы жертвах видит новые воплощения, так сказать новые издания, Христа». – «Эта мысль не совсем чужда той теме, о которой мы с вами беседовали, когда вы позабыли латинское слово». – «Верно. Я думаю, далее, о статье в итальянском журнале, который я недавно читал. Помнится, она была озаглавлена „Что говорит святой Августин о женщинах?“ Что вы с этим сделаете?» – «Я жду». – «Ну, теперь идет нечто такое, что уже наверняка не имеет никакого отношения к нашей теме». – «Пожалуйста, воздержитесь от анализа». – «Да, я уже понял… Мне вспоминается чудесный старый господин, с которым я встретился в пути на прошлой неделе. Настоящий оригинал. Имеет вид большой хищной птицы. Его зовут, если хотите знать, Бенедикт». – «Получаем, по крайней мере, сопоставление святых и отцов церкви: святой Симон, святой Августин, святой Бенедикт. Одного из отцов церкви, кажется, звали Оригин. Три имени из перечисленных встречаются и в наше время, равно как и имя Paul (Павел) в имени Kleinpaul». – «Теперь мне вспоминается святой Януарий и его чудо с кровью; но мне кажется, что это идет дальше уже чисто механически!» – «Оставьте. И святой Януарий, и святой Августин имеют оба отношение к календарю. Не напомните ли вы мне, в чем состояло чудо с кровью святого Януария?» – «Вы, наверное, знаете это. В одной церкви в Неаполе хранится в склянке кровь святого Януария, которая в определенный праздник чудесным образом становится вновь жидкой. Народ чрезвычайно дорожит этим чудом и приходит в сильное возбуждение, если оно почему-либо медлит случиться, как это и было однажды во время французской оккупации[5]. Тогда командующий генерал – или, может быть, это был Гарибальди? – отвел в сторону священника и, весьма выразительным жестом указывая на выстроенных на улице солдат, сказал, что он надеется, что чудо вскоре совершится…» – «Ну, дальше? Почему вы запнулись?» – «Теперь мне действительно пришло нечто в голову… Но это слишком интимно для того, чтобы я мог рассказать… К тому же я не вижу никакой связи и никакой надобности рассказывать об этом». – «О связи уже я позабочусь. Я, конечно, не могу заставить вас рассказывать мне неприятные для вас вещи; но тогда уже и вы не требуйте от меня, чтобы я вам объяснил, каким образом, вы забыли слово aliquis». – «В самом деле? Вы так думаете? Ну так я внезапно подумал об одной даме, от которой я могу получить известие, очень неприятное для нас обоих». – «О том, что у нее не наступило месячное нездоровье?» – «Как вы могли это отгадать?» – «Теперь это уже не трудно, вы меня достаточно подготовили. Подумайте только о календарных святых, о переходе крови в жидкое состояние в определенный день, о возмущении, которое вспыхивает, если событие не происходит, и недвусмысленной угрозе, что чудо должно совершиться, не то… Вы сделали из чуда святого Януария прекрасный намек на нездоровье вашей знакомой». – «Сам того не зная. И вы в самом деле думаете, что из-за этого тревожного ожидания я был не в состоянии воспроизвести словечко aliquis?» – «Мне представляется это совершенно несомненным. Вспомните только ваше расчленение a-liquis[6] и дальнейшие ассоциации: реликвии, ликвидации, жидкость… Я мог бы еще включить в комбинацию принесенного в жертву еще ребенком святого Симона, о котором вы подумали в связи со словом реликвии». – «Нет, уже не надо. Я надеюсь, что вы не примите всерьез этих мыслей, если даже они и появились у меня действительно. Зато я должен вам признаться, что дама, о которой идет речь, – итальянка, и что это в её обществе я посетил Неаполь. Но разве все это не может быть чистой случайностью?» – «Можно ли это объяснить случайностью, – я предоставлю судить вам самому. Должен только сказать, что всякий аналогичный случай, подвергнутый анализу, приведет вас к столь же замечательным „случайностям“».

Целый ряд причин заставляет меня высоко ценить этот маленький анализ, за который я должен быть благодарен моему тогдашнему спутнику. Во-первых, я имел возможность в данном случае пользоваться таким источником, к которому обычно не имею доступа. По большей части мне приходится добывать примеры нарушения психических функций в обыденной жизни путем наблюдения за самим собой. Несравненно более богатый материал, доставляемый мне многими нервнобольными пациентами, я стараюсь оставлять в стороне во избежание возражений, что данные феномены происходят в результате невроза и являются его проявлениями. Вот почему для моих целей особенно ценны те случаи, когда неврологически здоровый чужой человек соглашается быть объектом исследования. Приведенный анализ имеет для меня еще и другое значение: он освещает случай забвенья, не сопровождающегося появлением подставных слов, и подтверждает установленный мной выше тезис, что факт появления или отсутствие подставных слов не может обусловливать существенного различия[7].

 

Но главная ценность примера aliquis заключается в другой особенности, отличающей его от случая Синьорелли. В последнем примере воспроизведение имени было нарушено воздействием некоего хода мыслей, незадолго до того начавшегося и оборванного, но по своему содержанию не стоявшего ни в какой заметной связи с новой темой, заключавшей в себе имя Синьорелли. Между вытесненным элементом и темой забытого имени существовала лишь смежность по времени, но ее было достаточно для того, чтобы оба эти элемента связались один с другим путем внешней ассоциации[8]. Напротив, в примере aliquis нет и следа подобной независимой, вытесненной, темы, которая занимала бы непосредственно перед этим сознательное мышление и затем продолжала бы оказывать свое действие в качестве расстраивающего фактора. Расстройство репродукции[9] исходит здесь изнутри самой темы в силу того, что против выраженного в цитате из Вергилия пожелания бессознательно заявляется протест. Процесс этот следует представить себе в следующем виде. Говоривший выразил сожаление по поводу того, что нынешнее поколение его народа ограничено в нравах; новое поколение, – предсказывает он вслед за Дидоной, – отомстит притеснителям. Он высказывает таким образом пожелание о потомстве. В этот момент сюда врезается противоречащая этому мысль: «Действительно ли ты так горячо желаешь себе потомства? Это неправда. В каком затруднительном положении ты бы оказался, если бы получил теперь известие, что ты должен ожидать потомства от известной тебе женщины? Нет, не надо потомства, – как ни нужно оно нам для отмщения». Этот протест производит свое действие тем же путем, что и в примере Синьорелли: образуется внешняя ассоциация между одним каким-либо из числа заключающихся в нем представлений и каким-нибудь элементом опротестованного пожелания; притом на сей раз ассоциация устанавливается обходным путем, имеющим вид в высшей степени искусственный. Второй существенный пункт схождения с примером Синьорелли заключается в том, что протест берет свое начало в вытесненных элементах и исходит от мыслей, которые могли бы отвлечь внимание.

«В действительности искусственное словосочетание „комплекс неполноценности“ в психоанализе почти не употребляется»

На этом мы покончим с различиями и внутренним сходством обоих примеров забывания имен. Мы познакомились еще с одним механизмом забывания – нарушением хода мысли силою внутреннего протеста, исходящего от чего-либо вытесненного. С этим процессом, который представляется нам более удобопамятным, мы еще неоднократно встретимся в дальнейшем изложении.

III. Забывание имен и словосочетаний

В связи с тем, что мы сообщили выше о процессе позабывания отдельных частей той или иной комбинации иностранных слов, может возникнуть вопрос, нуждается ли позабывание словосочетаний на родном языке в существенно ином объяснении. Правда, мы обычно не удивляемся, когда заученная наизусть формула или стихотворение спустя некоторое время воспроизводится неточно, с изменениями и пропусками. Но так как позабывание это затрагивает неравномерно заученные в общей связи вещи и, опять-таки, как бы выламывает из них отдельные куски, то не мешает подвергнуть анализу отдельные случаи подобного рода ошибочного воспроизведения.

Один молодой коллега в разговоре со мной высказал предположение, что забывание стихотворений, написанных на родном языке, быть может, мотивируется так же, как и забывание отдельных элементов иностранного словосочетания, и предложил себя в качестве объекта исследования. Я спросил его, на каком стихотворении он хотел бы произвести опыт, и он выбрал «Коринфскую невесту[10]» – стихотворение, которое он очень любит и из которого помнит наизусть по меньшей мере целые строфы. С самого же начала у него обнаружилась странная неуверенность. «Как оно начинается: Von Korinthus nach Athen gezogen, – спросил он, – или Nach Korinthus Von Athen gezogen?»[11] Я тоже на минуту заколебался было, но затем заметил со смехом, что уже самое заглавие стихотворения «Коринфская невеста» не оставляет сомнения в том, куда лежит путь юноши. Воспроизведение первой строфы прошло затем гладко, или по крайней мере без заметного искажения. После первой строки второй строфы мой коллега на минуту запнулся; вслед затем он продолжал так:

 
Aber wird er auch willkommen scheinen,
Jetzt, wo jeder Tag was Neues bringt?
Denn er ist noch Heide mit den Seinen
Und sie sind Christen und – getauft[12].
 

Мне уже раньше что-то резануло ухо; по окончании же последней сроки мы оба были согласны, что где-то произошло искажение. И так как нам не удавалось его исправить, то мы отправились в библиотеку, взяли стихотворение Гёте[13] и к нашему удивлению нашли, что вторая строка этой строфы имеет совершенно иное содержание, которое было как бы выкинуто из памяти моего коллеги и заменено другим, по-видимому совершенно посторонним. У Гёте стих гласит:

Aber wird er auch willkommen scheinen Wenn er teuer nicht die Gunst erkauft?[14] Слово erkauft рифмовало с getauft, и мне показалось странным, что следующее далее сочетание слов «язычник», «христиане» и «крещен» так мало помогло восстановлению текста.

– Можете вы себе объяснить, – спросил я коллегу, – каким образом в этом столь хорошо, по-вашему, знакомом вам стихотворении, вы так решительно вытравили эту строку? И нет ли у вас каких-либо догадок насчет той комбинации, из которой возникла заместившая эту строку фраза?

Оказалось, что он может дать мне объяснение, хотя и сделал он это с явной неохотой: – Строка Jetzt, wo jeder Tag was Neues bringt представляется мне знакомой. По всей вероятности, я употребил ее недавно, говоря о моей практике, которая, как вам известно, все улучшается, чем я очень доволен. Но каким образом попала эта фраза сюда? Мне кажется, я могу найти связь. Строка Wenn er teuer nicht die Gunst erkauft мне была явно неприятна. Она находится в связи со сватовством, в котором я в первый раз потерпел неудачу и которое теперь, ввиду улучшившегося материального положения, я хочу возобновить. Больше я вам не могу сказать, но ясно, что если я теперь получу утвердительный ответ, мне не может быть приятна мысль о том, что теперь, как и тогда, решающую роль сыграл меркантильный расчет.

 

«Я не ученый, не наблюдатель, не экспериментатор, не мыслитель. По темпераменту я не кто иной, как конкистадор – искатель приключений»

Это было для меня достаточно ясно даже и без ближайшего знакомства с обстоятельствами дела. Но я поставил следующий вопрос:

– Каким образом вообще случилось, что вы связали ваши частные дела с текстом «Коринфской невесты»? Быть может, в вашем случае тоже имеются различия религиозного характера, как и в этом стихотворении?

 
Где за веру спор,
Там, как ветром сор,
И любовь, и дружба сметены.
 

Я не угадал, но интересно было видеть, как удачно поставленный вопрос сразу раскрыл глаза моему собеседнику и дал ему возможность сообщить мне в ответ такую вещь, которая до того времени, наверное, не приходила ему в голову. Он бросил на меня взгляд, из которого видно было, что его что-то мучит и что он недоволен, и пробормотал продолжение стихотворения: Sieh’ sie an genau!

Morgen ist sie grau.[15]

– «Взгляни на нее! Завтра она будет седой», – и добавил лаконически. – Она несколько старше меня.

Чтобы не мучить его дольше, я прекратил расспросы. Объяснение казалось мне достаточным. Но удивительно, что попытка вскрыть основу ошибки памяти должна была затронуть столь отдаленные, интимные и связанные с мучительным аффектом[16] обстоятельства.

Другой пример забвения части известного стихотворения я заимствую К. Г. Юнга[17] и излагаю его словами автора:

«Один господин хочет продекламировать известное стихотворение „На севере диком“[18]. На строке „И дремлет качаясь…“ он безнадежно запинается; слова „И снегом сыпучим покрыта, как ризой, она“ он совершенно позабыл. Это забвение столь известного стиха показалось мне странным, и я попросил его воспроизвести, что приходит ему в голову в связи с „Снегом сыпучим покрыта, как ризой“ (mit weißer Decke). Получился следующий ряд: „При словах о белой ризе я думаю о саване, которым покрывают покойников, – пауза, – теперь мне вспоминается мой близкий друг (его брат недавно скоропостижно умер, кажется, от удара) – он был тоже полного телосложения, и я уже думал, что с ним может то же случиться – он, вероятно, ведет малоподвижный образ жизни; когда я услышал об этой смерти, я вдруг испугался, что и со мной может случиться то же, потому что у нас в семействе существует склонность к ожирению, и мой дедушка тоже умер от удара; я считаю себя тоже слишком полным и потому начал на этих днях курс лечения“. Этот господин таким образом сразу же отождествил себя бессознательно с сосной, окутанной белым саваном», – замечает Юнг.

С тех пор я проделал множество анализов подобных же случаев позабывания или неправильной репродукции, и аналогичные результаты исследований склоняют меня к допущению, что обнаруженный в примерах aliquis и «Коринфская невеста» механизм распространяет свое действие почти на все случаи забывания. Обыкновенно сообщение таких анализов не особенно удобно, так как они затрагивают, как мы видели выше, весьма интимные и тягостные для обследуемого субъекта вещи, и я ограничусь поэтому приведенными выше примерами. Общим для всех этих случаев вне зависимости от материала остается то, что позабытое или искаженное слово или словосочетание соединяется путем той или иной ассоциации с известным бессознательным представлением, от которого и исходит действие, выражающееся в форме забвения.

Я возвращаюсь опять к забыванию имен, которого мы еще не исчерпали ни со стороны его конкретных форм, ни со стороны мотивировки. Так как я имел в свое время возможность наблюдать в изобилии на себе самом как раз этот вид дефектной работы памяти, то примеров у меня имеется достаточно. Легкие мигрени, которыми я поныне страдаю, вызывают у меня за несколько часов до своего появления, – и этим они предупреждают меня о себе, – забывание имен. А в разгар мигрени я, не теряя способности работать, сплошь да рядом забываю все собственные имена. Правда, как раз такого рода случаи могут дать повод к принципиальным возражениям против всех наших попыток в области анализа. Ибо не следует ли из таких наблюдений тот вывод, что причина забывчивости и особенно позабывание собственных имен лежит в нарушении микроциркуляции крови в большом мозге[19] и его общем функциональном расстройстве и что поэтому всякие попытки психологического объяснения этих феноменов излишни? По моему мнению, – ни в коем случае. Ибо это значило бы смешивать единообразный для всех случаев механизм процесса с благоприятствующими ему условиями – непостоянными и не необходимыми. Не вдаваясь в обстоятельный разбор, ограничусь для устранения этого довода одной лишь аналогией.

Допустим, что я был достаточно неосторожен, чтобы совершить ночью прогулку по отдаленным пустынным улицам большого города. На меня напали и отняли часы и кошелек. В ближайшем полицейском участке я сообщаю о случившемся в следующих выражениях: я был на такой-то улице, и там одиночество и темнота лишили меня часов и кошелька. Хотя этими словами я и не выразил ничего такого, что не соответствовало бы истине, все же весьма вероятно, что меня приняли бы за человека, находящегося не в своем уме. Чтобы правильно изложить обстоятельства дела, я должен был бы сказать, что, пользуясь уединенностью места и под покрытием темноты, неизвестные люди ограбили меня. Я и полагаю, что при забывании имен положение дела то же самое: благоприятствуемая усталостью, расстройством микроциркуляции, интоксикацией неизвестная психическая сила понижает у меня способность располагать имеющимися в моих воспоминаниях собственными именами, – та же самая сила, которая в других случаях может совершить это же обессиление памяти и при полном здоровье и свежести. Анализируя наблюдаемые на себе самом случаи позабывания имен, я почти регулярно нахожу, что недостающее имя имеет то или иное отношение к какой-либо теме, близко касающейся меня лично и способной вызвать во мне сильные, нередко мучительные аффекты. В согласии с весьма целесообразной практикой цюрихской школы психиатрии, я могу это выразить в такой форме: ускользнувшее из моей памяти имя затронуло во мне «личный комплекс». Отношение этого имени к моей личности бывает неожиданным, часто устанавливается путем поверхностной ассоциации (двусмысленное слово, созвучие); его можно вообще обозначить как стороннее отношение. Несколько простых примеров лучше всего пояснят его природу.

а) Пациент просит меня рекомендовать ему какой-либо курорт на Ривьере. Я знаю одно такое место в ближайшем соседстве с Генуей, помню фамилию немецкого врача, практикующего там, но самой местности назвать не могу, хотя, казалось бы, знаю ее прекрасно. Приходится попросить пациента обождать; спешу к моим домашним и спрашиваю наших дам: «Как называется эта местность близ Генуи – там, где лечебница доктора N, в которой так долго лечилась такая-то дама?» – «Конечно же, ты не должен был забыть это название. Это Нерви». И в самом деле, с нервами мне приходится иметь достаточно дела.

б) Другой пациент говорит о близлежащей дачной местности и утверждает, что кроме двух известных ресторанов там есть еще и третий, с которым у него связано некоторое воспоминание; название он мне сейчас скажет. Я отрицаю существование третьего ресторана и ссылаюсь на то, что семь летних сезонов подряд жил в этой местности и, стало быть, знаю ее лучше, чем мой собеседник. Раздраженный противоречием, он, однако, уже вспомнил название; ресторан называется Hochwarner. Мне приходится уступить и признаться к тому же, что все эти семь лет я жил в непосредственном соседстве с этим самым рестораном, существование которого я отрицал. Почему я позабыл в данном случае и название, и сам факт его существования? Я думаю, потому что это название слишком отчетливо напоминает мне фамилию одного венского коллеги и затрагивает во мне опять-таки, «профессиональный комплекс».

в) Однажды на вокзале в Рейхенгалле я собирался взять билет и не мог вспомнить, как называется прекрасно известная мне ближайшая большая станция, чрез которую я так часто проезжал. Приходится самым серьезным образом искать ее в расписании поездов. Станция называется Rosenheim. Тотчас же я сообразил, в силу какой ассоциации название это от меня ускользнуло. Часом раньше я посетил свою сестру, жившую близ Рейхенгалля; имя сестры Роза, стало быть, это тоже был Rosenheim (жилище Розы). Название было у меня похищено «семейным комплексом».

г) Прямо-таки грабительское действие семейного комплекса я могу проследить еще на целом ряде примеров.

Однажды пришел ко мне молодой человек, младший брат одной моей пациентки; я видел его бесчисленное множество раз и привык, говоря о нем, называть его по имени. Когда я затем захотел рассказать о его посещении, оказалось, что я позабыл его имя – вполне, как я помнил, обыкновенное – и не мог никак восстановить его в своей памяти. Тогда я пошел на улицу читать вывески, и как только его имя встретилось мне, я с первого же раза узнал его. Анализ показал мне, что я провел параллель между этим человеком и моим собственным братом; параллель, которая вела к вытесненному вопросу: сделал бы мой брат в подобном случае то же, или же поступил бы как раз наоборот. Внешняя связь между мыслями о чужой и о моей семье установилась благодаря той случайности, что и здесь, и там имя матери было одно и то же – Амалия. Я понял затем смысл и подставных имен, которые навязались мне, не имея отношения к делу: Даниил и Франц. Эти имена – так же, как и имя Амалии, – встречаются в шиллеровских «Разбойниках».

д) В другой раз я не мог припомнить имени моего пациента, с которым я был знаком еще с юных лет. Анализ пришлось вести длинным обходным путем, прежде чем удалось получить искомое имя. Пациент сказал однажды, что боится потерять зрение; это вызвало во мне воспоминание об одном молодом человеке, который ослеп вследствие огнестрельного ранения; с этим соединилось в свою очередь представление о другом молодом человеке, который стрелял в себя, – фамилия его та же, что и первого пациента, хотя они и не были в родстве. Но нашел я искомое имя лишь тогда, когда установил, что мои опасения были перенесены с этих двух юношей на человека, принадлежащего к моему семейству.

2«Éxoriâr(e) aliqrns nostris ex ossibus ûltor» (Вергилий, «Энеида», лат.) – «Да возникнет из наших костей какой-нибудь мститель» – слова основательницы Карфагена Дидоны, покинутой античным героем Энеем – прародителем основателей Рима. По легенде, с этого проклятья Дидоны началась вражда Карфагена и Рима. – Прим ред.
3Это обычный путь, чтобы довести до сознания скрытые от него элементы представлений. – Прим. авт.
4Симон Трентский – двухлетний мальчик из города Трент в Южном Тироле (ныне на территории Италии), в исчезновении и ритуальном убийстве которого в 1475 г. обвинили глав местной еврейской общины, после чего последовала кровавая расправа над евреями. В 1588 г. Симон был причислен к лику святых папой Сикстом V. В 1758 г. трентская еврейская община была реабилитирована, а в 1965 г. Католическая Церковь отменила и культ Симона Трентского. – Прим. ред.
5Описывается случай при захвате Неаполя французами под командованием генерала Жана Шампионне (1762–1800). Генерал потребовал внеочередного чуда и, разумеется, получил его. – Прим. ред.
6Aliquis (лат.) – a- – отрицание; liquid – жидкость, жидкий. Таким образом, a-liquis ассоциируется с отсутствием жидкости. – Прим. ред.
7Более тщательное наблюдение несколько суживает различие между случаями Signorelli и aliquis, поскольку дело касается подставных воспоминаний. По-видимому, и во втором примере забвение также сопровождалось некоторым процессом замещения. Когда я впоследствии спросил своего собеседника, не пришло ли ему в голову, в то время как он силился вспомнить недостающее слово, что-либо другое ему на замену, он сообщил мне, что сперва испытывал поползновение вставить в стих слово ab: «nostris ab ossibus» (быть может, это оставшаяся свободной часть а-liquis), а затем – что ему особенно отчетливо и настойчиво навязывалось слово exviare. Оставаясь скептиком, он добавил: «Это объясняется, очевидно, тем, что это было первое слово стиха». Когда я попросил его обратить внимание на слова, ассоциирующиеся у него с exoriare, он назвал экзорцизм, изгнание дьявола. Легко себе представить, что усиление слова exoriare при репродукции и было в сущности равносильно образованию подставного слова. Оно могло исходить от имени святых через ассоциацию «экзорцизм». Впрочем, это тонкости, которым нет надобности придавать значения. Но весьма возможно, что всплывание того или иного подставного воспоминания служит постоянным, а может быть просто характерным, но ненадежным, признаком того, что данное позабывание тенденциозно и мотивируется вытеснением. Процесс образования подставных имен мог бы иметь место даже и в тех случаях, когда всплывание неверных имен и не совершается, и сказывался бы тогда в усилéнии какого-либо элемента, смежного с позабытым. Так в примере Signorelli у меня все то время, что я не мог вспомнить его фамилии, было необычайно ярко зрительное воспоминание о цикле фресок и о помещенном в углу одной из картин портрете художника, – во всяком случае оно было у меня гораздо интенсивнее, чем у меня бывают обычно зрительные воспоминания. В другом случае, также сообщенном в моей статье 1898 года, я безнадежно позабыл название одной улицы в чужом городе, на которую мне предстояло пойти с неприятным визитом; но номер дома запомнился мне с необычайной яркостью, в то время как обыкновенно я запоминаю числа с величайшим трудом. – Прим. авт.
8Я не решился бы с полной уверенностью утверждать об отсутствии всякой внутренней связи между обоими кругами мыслей в примере Синьорелли. При тщательном рассмотрении вытесненных мыслей на тему «смерть и сексуальность» все же наталкиваешься на идею, близко соприкасающуюся с темой фресок в Орвието. – Прим. авт.
9Репродукция – воспроизведение. Здесь: восстановление событий в памяти. – Прим. ред.
10«Die Braut von Korinth» – стихотворение Гёте (1798). Далее обсуждается строфа (пер. А. К. Толстого): Но какой для доброго приема От него потребуют цены? Он – дитя языческого дома, А они – недавно крещены! – Прим. ред.
11Придя из Коринфа в Афины или Придя в Коринф из Афин. – Прим. пер.
12Не будет ли он желанным гостем теперь, Когда каждый день приносит что-либо новое? Ибо он – язычник со своими родными, А они – христиане и крещены. – Прим. пер.
13Иоганн Вольфганг фон Гёте (1749–1832) – немецкий поэт, государственный деятель, мыслитель и естествоиспытатель. – Прим. ред.
14Не будет ли он желанным гостем, Если не купит милости дорогой ценой? – Прим. пер.
15Впрочем, здесь мой коллега несколько видоизменил это прекрасное стихотворение и по содержанию, и по смыслу. У Гёте девушка-привидение говорит своему жениху: Schöner Jüngling! kannst nicht länger leben; Du versiechest nun an diesem Ort. Meine Kette hab' ich dir gegeben; Deine Locke nehm' ich mit mir fort. Sieh sie an genau! Morgen bist du grau, Und nur braun erscheinst du wieder dort. Милый гость, вдали родного края Осужден ты чахнуть и завять, Цепь мою тебе передала я, Но волос твоих беру я прядь. Ты их видишь цвет? Завтра будешь сед, Русым там лишь явишься опять! – Прим. пер.
16Аффект – сильное эмоциональное переживание. – Прим. ред.
17Карл Густав Юнг (1875–1961) – швейцарский психиатр, основоположник аналитической психологии, автор концепций коллективного бессознательного и психотипов. – Прим. ред.
18Строки из стихотворения Генриха Гейне в вольном переводе М. Ю. Лермонтова. – Прим. ред.
19Большой мозг – то же, что и кора головного мозга, анатомический субстрат всей высшей нервной деятельности. – Прим. ред.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13 
Рейтинг@Mail.ru