Фредерик Ленуар
Душа мира. Притчи о любви и мудрости
5
Любовные волнения
Прошло несколько дней. Познакомившись и побеседовав друг с другом, мудрецы ощутили необходимость побыть в уединении, чтобы помолиться или помедитировать. В монастыре царила атмосфера безмолвия и сосредоточенности, прерываемая звоном колоколов, зовущих на службу, или смехом юных послушников.
Танзен и Натина тоже сумели лучше узнать друг друга. Хотя мальчик и был на восемнадцать месяцев младше девочки, они были одного роста, а чернота его глаз и кудрей резко выделялась на фоне Натины, весь облик которой излучал свет. Она была покорена глубиной духовных знаний юного ламы, а тот, в свою очередь, был очарован разносторонностью этой девочки с Запада, которая так хорошо умела пользоваться Интернетом. На третий день Натина попросила ламу показать ей окрестности монастыря. С тех пор у них появился обычай отправляться после завтрака на многочасовую прогулку. Они спускались cо скалы на плато и гуляли там среди ячменных полей.
Однажды девочка-голландка взяла юного тибетца за руку и, громко хохоча, бросилась бежать вместе с ним. Танзен был крайне взволнован. Впервые с самого раннего детства он прикоснулся к женской руке. Положив голову на грудь маленького ламы, чтобы перевести дух, Натина прошептала: «Как сильно бьётся твоё сердце!»
– Это потому, что мы долго бежали, – смущённо ответил Танзен.
Натина взяла руку мальчика и положила себе на грудь.
– Да нет, смотри, моё бьётся медленнее.
Этот жест, такой невинный, совершенно смутил Танзена. Он убрал руку и повёл подругу обратно к монастырю.
Всю дорогу он хранил молчание. Впервые в жизни он с трудом собирался с мыслями во время службы и ничего не ел за ужином. Вечером он постучал в дверь старого ламы Дордже и поведал ему о своём смятении. Тот, после недолгой паузы, расплылся в широкой улыбке: «Ты, должно быть, влюбился, мой мальчик!» Танзен опустил голову. «В этом нет ничего плохого, – продолжил лама, – но ты ещё достаточно юн, да и может, влюблённость несовместима с твоим предназначением? Ты поступил бы мудро, если бы стал немного реже видеться наедине с твоей подругой. К тому же это прекрасная возможность начать упражняться в практике трансформации эмоций через медитацию. Тогда ты научишься делать так, чтобы твоя любовь, это благородное чувство, не смущала бы и не отвлекала бы тебя, а служила бы опорой. Тогда любовь не тело твоё расстроит, а душу твою углубит».
Натина тоже рассказала о случившемся матери. Габриелль объяснила дочери, что ей следует быть более сдержанной по отношению к Танзену, который не привык к общению с девочками.
Больше подростки не сбегали вместе из монастыря. Но при этом почти каждый день говорили о множестве деталей своей повседневной жизни. Они без конца восторгались тем, что отличало их друг от друга. Сердце Танзена окрепло, а прежнее смятение уступило место глубокой привязанности к Натине. Это чувство было абсолютно взаимным, поэтому они поклялись писать друг другу как можно чаще после отъезда Натины. Но когда она покинет монастырь?
Некоторые мудрецы отправлялись на ежедневную службу вместе с монахами, другие предпочитали проводить свои собственные ритуалы в одиночестве. Все они собирались вместе за ужином, после чего наступало время общей безмолвной медитации.
«Мы не молимся вместе, но мы вместе – в молитве», – посчитал нужным уточнить отец Педро в самый первый вечер. Шли дни, и это время молитвы становилось всё более напряжённым, более долгим и более мучительным. Ожидание начинало тяготить многих мудрецов. Каждый из них резко оставил свою семью, своих друзей, своих учеников, свои планы, свои поиски… чтобы пойти туда, куда их вело это странное внутреннее наитие. Семнадцать дней прошло с тех пор, как они прибыли в монастырь.
Лишь одно событие из внешнего мира нарушило спокойствие этого места: паническое бегство диких животных. Однажды утром монахи услышали какой-то приглушённый грохот: все муфлоны в облаке пыли выбежали на плато без какой-либо видимой причины.
Кроме этого случая, ничего особенного не случилось, так что терпение мудрецов подвергалось суровому испытанию. Каждое утро за завтраком они молча смотрели друг на друга, выискивая во взглядах остальных отпечаток сна или ночного прозрения, которое могло бы пролить свет на неведомую причину их встречи. Но ничего не происходило. Сильнее всех тревожилась Габриелль, которая не могла допустить, чтобы её дочь пропустила начало учебного года. Поэтому именно она решила ускорить развитие событий.
Однажды вечером после общей медитации она объявила мудрецам, что собирается покинуть Туланку. Оправившись от потрясения, каждый из них заговорил: все были согласны с решением философа. Это ожидание не могло длиться вечно. Единогласно было принято решение уехать утром следующего дня.
Именно в эту ночь всё изменилось.
6
Сны
Рабби Шломо пришёл к завтраку последним. Он выглядел уставшим и, казалось, был чем-то озабочен. Габриелль спросила, что его беспокоит.
– Мне приснился ужасный кошмар, – пробормотал старый раввин. – Я увидел землетрясение, уничтожавшее город Иерусалим. В конце концов, камня на камне не осталось – лишь сплошные руины. И больше я не мог сомкнуть глаз до самого утра!
Остальные мудрецы обомлели. Крайнее изумление читалось в их глазах. Тогда шейх Юсуф прервал молчание:
– Мне приснился точно такой же сон. Только я увидел Мекку, стёртую с лица земли.
– А я увидел потоп, накрывающий святой город Варанаси, – произнесла затем Ма Ананда.
– Мой даосский храм тоже затопило наводнение, – подхватил учитель Конг, – всё снесло волной за считаные минуты.
– А я увидела пламя, испепеляющее великие монгольские степи, – проговорила шаманка Анся.
– А в моём сне вспыхнул и рухнул собор Святого Петра, – добавил отец Педро сдавленным голосом.
– А в моём – Амстердамский университет… – сказала Габриелль.
– А в моём – этот монастырь! – закончил лама Дордже.
После некоторой паузы отец Педро снова заговорил:
– Каждый из нас увидел во сне гибель святого для своей религии места. Поразительно, что нам это приснилось в одну и ту же ночь!
– Ещё и накануне нашего отъезда, – заметила Анся. – Как будто судьба дала нам новый знак, чтобы мы остались…
– И смысл его как никогда ясен, – подхватил суфий, – на земле разразится какая-то катастрофа и бóльшая часть человечества может погибнуть.
– Я не совсем согласен с таким толкованием, – проговорил отец Педро, поразмыслив немного. – Мы увидели гибель тех мест, которые символизируют мировые религии, – это над ними нависла угроза, а не над человечеством. Может быть, мы станем свидетелями конца того мира, в основе которого лежат великие религиозные традиции, и рождения новой эпохи – эпохи, оторванной от этих метафизических основ.
– А ведь мы уже наблюдаем что-то подобное, – согласилась Габриелль. – Современный мир, европейский во всяком случае, лишился памяти: он отрекается от своего религиозного прошлого. А то, что происходит в Европе, пожалуй, охватит в конце в концов и весь мир.
– Ну не со дня же на день! – воскликнул рабби Шломо. – Да и не обязательно всё будет так: посмотрите, сколько людей сейчас вновь обращаются к религии! Я думаю, скорее, как и шейх Юсуф, что нам суждено пережить внезапную глобальную катастрофу и что Всевышний собрал нас здесь, чтобы оставить послание для людей будущего.
Отец Педро, казалось, был полон сомнений:
– Что вы имеете в виду?
– Для чего судьба – как бы её ни называли – удосужилась бы собрать нас в одном месте, а затем дать нам знак о грядущей катастрофе, если не для того, чтобы мы смогли прийти к согласию и создать единое учение? Единое послание, которое мы смогли бы записать и оставить для выживших…
– Такое мнение я разделяю, – подхватила Ма Ананда, – не так уж и важно, случится катастрофа или нет. Действительно ли исчезают с лица земли наши святилища, или это символ упадка наших религий – не столь велика разница. Вот что означают наши сны: пришла пора перевернуть ещё одну страницу истории человечества, а потому нам и впрямь следует преодолеть те различия, что есть между нами, чтобы вместе поведать о тех столпах, на которых зиждется вселенская мудрость.
И вновь воцарилась тишина. Каждый, казалось, погрузился в глубокие раздумья. Тогда заговорил лама Дордже:
– Хорошо, представим, что всё так и есть. Но появляется пара вопросов. Первый: «Какое знание следует передать?» И второй: «На каком носителе?»
– Второй вопрос попроще будет, чем первый, – иронично отозвался рабби Шломо, – у вас наверняка есть бумага и карандаши. Можно просто записать!
– Я бы не была в этом столь уверена. Если грядёт настоящая катастрофа, которая затронет и этот монастырь, что останется от нескольких исписанных листков бумаги? – возразила Анся.
– Верно, – сказал учитель Конг, – стоит, пожалуй, вырезать это послание на деревянных дощечках, а ещё лучше – высечь в камне, чтобы ни пожар, ни землетрясение его не уничтожило.
– Не мне, ученику Моисея, который получил Закон Божий, выгравированный на каменных скрижалях, с вами спорить, – заметил раввин, – но в монастыре нет резчика по камню, как я полагаю…
Лама Дордже отрицательно помотал головой.
– А я не понимаю, как всё-таки у нас бы вышло в нескольких фразах изложить основы мудрости, – сказала Габриелль. – Вот правила морали можно сформулировать в нескольких словах, но законы духовной жизни требуют хотя бы минимальных объяснений.
– Да и к тому же наше слово может быть истинно лишь для нас самих, – подхватил отец Педро. – Кто мы такие, чтобы вырезать на камне наше скромное понимание мудрости!
Все шумно согласились. А шаманку вдруг осенило. Анся повернулась к детям, которые хранили молчание на протяжении всего разговора.
– А вы? Вам что-то приснилось?
Все взгляды обратились к подросткам.
– Да! – ответили те почти что хором.
– Мне принилось, что я маленький ручеёк, – заговорила Натина. – И вдруг восемь рек влились в этот ручеёк. Тогда я стала большой рекой и хлынула на сухую, безводную землю, туда, где словно когда-то пересохло море…
– Вдруг воды этой реки заполнили пространство пустыни… И начали там расти самые разные растения и цветы, – продолжил Танзен. Он схватил девочку за руку и наклонился к ней:
– Мне приснилось то же, что и тебе, Натина.
И снова воцарилась тишина. Учитель Конг, который долго сидел с закрытыми глазами, заговорил:
– Сон этих детей мне кажется кристально ясным. Мы – это восемь рек, которым суждено наполнить их душу. И это учение, которое мы передадим им устно, обогатит душу тех, кто получит его от них.
– Я согласна, – отозвалась Анся. – Устная форма лучше подходит для передачи духовного учения, нежели форма письменная, ведь всё написанное навсегда застывает. То, что мы поведаем этим детям, будет выгравировано на их сердцах, но они перескажут это по-своему, так, как они поймут, и, что главное, так, как они сами смогут это пережить.
Другие мудрецы согласно кивнули.
– Мы почти справились со второй трудностью, на которую указал нам лама Дордже, но не с первой, – сказала Ма Ананда, – каким же будет содержание того учения, которое мы передадим этим детям?
