Фредди Ромм
Голос горячего сердца
Глава 2. Орлеанская Дева
Шинон, Франция, весна 1429
– Какое у вас красивое платье, Дева Жанна!
Семилетняя Агнес, воспитанница королевы Иоланды, с восхищением смотрела на Жанну, которая не без волнения окидывала взглядом свою фигуру в высоком зеркале. Да, платье было и вправду красиво на удивление. Ярко-синее, оно аккуратно облегало фигуру девушки, в то же время оберегая её целомудренность. Под стать замечательному платью были выглядывавшие из-под него синие туфельки на невысоких каблучках, к которым девушке пришлось привыкать несколько дней. Теперь она, приподняв подол, с удовольствием рассматривала своё отражение.
Ещё недавно Жанна опасалась, что её тёмно-каштановые волосы, изрядно остриженные перед отъездом из Вокулёра, произведут на дофина не лучшее впечатление, но теперь и этого можно было не опасаться: за время поездки в Шинон и ожидания аудиенции они успели отрасти. Пусть не до прежней длины, но всё же вполне достаточно, чтобы сделать из них изящную причёску, способную достойно украсить семнадцатилетнюю девушку с красивой стройной фигуркой и миловидными чертами лица. Похоже, предсказания Голосов начали сбываться. Ах, эти Голоса…
С тех пор как Жанна впервые заговорила во сне со Святым Михаилом-Архангелом, она некоторое время сопротивлялась своим грёзам, не соглашаясь превращаться в девушку из легенды. И то сказать – как поверить в собственные сны и мечты? Но если они повторяются день ото дня… Если в церкви, в отсутствии посторонних, к ней приходят Святая Екатерина, Святая Маргарита, а нередко и тот же Святой Михаил-Архангел… такие реальные, что кажется: протяни руку – и осязаешь их… Мечты? Выдумка? Здравый смысл подсказывал – да, Жаннетт, это не более чем твоё воображение. Скажи им «нет» – и они исчезнут, рассыплются, больше никогда тебя не потревожат. Но вот их исчезновения Жанна вовсе не желала. Почему? Неужели так хотелось самой осуществить предсказание Мерлина? Возможно, да. И вместе с тем… ах, как жаль, что за все эти годы так и не появилась какая-нибудь другая девушка, которая взялась бы исполнить легенду. Чтобы можно было, вздохнув с облегчением, вернуться к мечтаниям, привычным для девочек-подростков – о красивых парнях, рыцарях, принцах.
И пусть бы даже она, та другая девушка, не была из дубовых лесов Лотарингии – что за дело? А если бы и не девушка, а смелый рыцарь, так похожий на Ланселота… или вовсе отличный от него. Всё-таки изгнать злых годонов – дело рыцаря, а не девушки, что бы об этом ни говорил волшебник Мерлин. Но нет, никто другой не пришёл на помощь Франции, а бедствия её становились всё злее изо дня в день, и уже огненное дыхание их обжигало Домреми.
Жанна навсегда запомнила тот день, когда она уступила собственному воображению. Ей было тогда тринадцать лет. Она сказала самой себе, а может, и настоящей Святой Екатерине: хорошо… я попробую… постараюсь. И всё же уступать до конца не хотелось. Легенда легендой, но Жанна обещала себе… или Святой Екатерине – «всего лишь» короновать дофина Карла. В конце концов, именно король должен защищать свой народ от чужеземных захватчиков. А если короля пока нет – согласна, должен кто-то помочь дофину. Должен кто-то, а кроме меня некому.
После этого пришлось готовиться к выполнению миссии. Были уроки «рукопашного боя.» под мудрым руководством самого могучего и прославленного в этом деле бойца Домреми – сестрёнки Катрин. Были беседы с отцом Фронтом – о Боге, его избранниках, о жертвенности. В то же самое время, положа руку на сердце, Жанна совсем непрочь была в один прекрасный день вдруг услышать от какого-нибудь вестника: радуйтесь все, наша доблестная армия разбила годонов, дофин Карл коронован, Бургундия признала его власть. Вместо этого пришло горе в когда-то благополучную и тихую деревушку Домреми: нападения мародёров и бургундцев, грабежи и убийства. Односельчане Жанны становились всё более похожи на тех беженцев, которых ещё недавно снисходительно встречали у своих дверей. Как будто кто-то свыше подталкивал Жанну к осуществлению обещанного…
И однажды Голос сердца, принявший облик Святого Михаила, молвил: Жанна! Пора! Твой час пришёл. Теперь, спустя месяцы после этого, она с трудом верила – полно, со мной ли это было? Я ли отказала Эдмону, лучшему жениху Домреми, который уже имел согласие моих родителей… а потом выиграла суд в Туле, отменивший мою с Эдмоном помолвку… Я ли покинула отчий дом, едва не получив на прощание родительское проклятие… возможно, от него, а также от жестоких побоев спасло только вмешательство Катрин… А ещё были бесплодные попытки добиться понимания – то у сира Робера де Бодрикура в Вокулёре, то у герцога Лотарингского.
И когда де Бодрикур в очередной раз отмахнулся от надоедливой девчонки, неожиданно для самой себя я закричала ему, что, пока он прогоняет меня, Франция терпит новое кровавое поражение… Мне и в голову не приходило, что в те самые минуты, когда я произносила эти слова, шло сражение при Рувре, в котором французы снова были разбиты. Едва узнав об этом поражении, он заподозрил меня в колдовстве. Лишь моя покорность его духовнику убедила сира Робера поверить мне, снарядить меня в путь, дать охрану и отправить рекомендательное письмо к дофину и королеве Иоланде.
Затем – долгий и трудный переход по Бургундии с отрядом из семи человек, которыми командовал Жан де Мец… заговор трёх солдат, желавших выдать меня бургундцам… я тогда в отчаянии крикнула им, что грех предательства ведёт к гибели… Я-то имела в виду гибель души и вечные муки ада. Откуда мне было знать, что почти сразу после этого зачинщик свалится в колодец и захлебнётся там на глазах обоих своих сообщников – и мои слова о его гибели приобретут иной смысл, такой неожиданный для меня самой, слишком убедительный для каждого в отряде…
И вот теперь – аудиенция у дофина, которой наконец-то добились его тёща, королева Иоланда, и посланцы жителей Орлеана. А перед аудиенцией остаётся проверить, хорошо ли сидит платье.
Да, платье великолепно… как жаль, что не его я собираюсь носить отныне. А почему, собственно? Если получится то, ради чего я здесь, короную дофина, отправлюсь домой в Домреми, а перед отъездом попрошу добрую королеву Иоланду подарить мне это платье насовсем. Так хочется покрасоваться в нём дома… Между прочим, Эдмон вовсе не противен. Высокий, статный, лицо открытое. Работящий, смелый, честный. После осуществления миссии – почему бы мне не пойти навстречу тому, чего он добивался в Туле? Вот он удивится: без всякого суда!
Правда, до этого нужно прогнать годонов от стен Орлеана, а потом ещё открыть дорогу дофину в Реймс. Сир де Мец говорит, что короновать Карла можно и в Сен-Дени, но все согласны, что лучше Реймс. Там с давних времён коронуются на престол французские дофины – значит, и Карлу туда надо. И… конечно, не это главное, но всё-таки… от Реймса рукой подать до Домреми.
Да, но как справиться с годонами? Не знаю. Но ведь я не одна буду этим заниматься, со мной будут солдаты, храбрые рыцари, опытные капитаны, которых только нужно убедить, что победа возможна, а дальше у них получится всё как следует. Попробую уговорить англичан уйти по-хорошему. Что, если получится? Ведь если меня услышат хорошие англичане, может статься, они постараются убедить плохих. Так не хочется, чтобы лилась кровь…
– Жанна! Ну как, ты готова? Выглядишь отлично! Смотри, не перепутай: король сидит на троне, все остальные стоят перед ним. Лицо у него бледное и… как бы тебе объяснить… всегда обиженное, будто его заставили выпить уксусу. И ещё: есть одна особенность у короля…
Ой, какая неприятная особенность. Лучше бы её величество Иоланда не говорила мне об этом. Хотя – я всё равно вот-вот узнаю сама. Как-нибудь перетерплю. Ведь, кроме него, спасти Францию некому. Постараюсь поменьше смотреть на дофина Карла, побыстрее добиться от него назначения в армию.
* * *
– Её величество королева Иоланда!
Ничего удивительного, что церемониймейстер даже не упомянул Жанну, хотя именно ради неё прибыла королевская тёща. Подумаешь, какая-то деревенская девчонка без роду и племени. Правда, именно на неё, Жанну, тотчас устремились взоры всех придворных дофина Карла. Уж очень хороша эта низкородная девчонка…
Увидев, как все окружающие уставились на неё с любопытством, Жанна, и без того ослеплённая обилием светильников, совершенно растерялась. Куда вдруг подевалась королева Иоланда? Ведь только что была здесь, рядом. Ушла куда-то в сторону, к придворным. И что теперь делать? Наверное, подойти к дофину? А где он? Ах да, на троне. А где трон? Как он выглядит? Королева Иоланда сказала, что на нём дофин сидит, а все придворные стоят почтительно вокруг. Но тут все стоят! Стоят вокруг меня, а не этого непонятного трона! Стоят вокруг меня – и рассматривают!
Жанна покраснела, вконец смутилась и шагнула вправо. Толпа придворных с готовностью расступилась перед ней. «Куда идти? Может, они меня пропускают к трону?» Жанна сделала несколько неуверенных шагов в том же направлении… и едва не наткнулась на молодого человека с землистого цвета лицом, который с потрясённым видом смотрел на неё:
– Как вы узнали меня, дитя моё?
«Ой! Кого это я узнала? Кто он такой, этот человек? Ох… Вот она, та самая особенность, о которой говорила её величество. Так это… дофин Карл?»
Жанна услыхала, как по залу прошелестел громкий шёпот:
– Она узнала короля! Переодетого! Невероятно! Как ей это удалось?!
«Так это и вправду – дофин?!»
– Ваше величество… я…
– Вам указали на меня ваши Голоса?
«Откуда он знает про Голоса? От королевы Иоланды? Может, не стоило мне рассказывать ей о них? Теперь все на свете знают… А как бы иначе я объяснила свою просьбу?»
– Д-да… ваше величество…
«Кто этот высокий человек, уставившийся на меня? Красивый… Да ну, мне сейчас не до него. А другой – рядом с дофином – очень похожий на него, но куда более приятный… Высокий, и лицо красивое.»
– К вашим услугам, Дева Жанна! Я – герцог Алансонский, брат короля!
«К моим услугам – брат дофина?! Ой, как приятно!»
– Как это замечательно, ваше высочество! Чем больше королевской крови примкнёт к нашему делу, тем лучше для Франции!
«Здорово это я сказала! Даже самой нравится!»
– Ваше величество! Мне кажется, вы не должны доверяться этой девушке!
«Кто этот человек, так уверенно обращающийся к дофину? Выглядит как служитель церкви… сиреневая мантия… важная особа… архиепископ? Ой. Что мне делать?»
– Дитя моё, что же ваши Голоса хотели передать мне через вас?
«Вот я и влипла. Что теперь сказать? Что мне нужно в армию? Попросить, чтобы он познакомил меня с капитанами? Уговорил их поверить мне? Нет… кажется, сейчас ему нужно услышать что-то другое. Что-нибудь неожиданное, удивительное. Как быть? Для начала – выиграть время.»
– Ваше величество, благородный дофин! То, что я обязана сообщить вам, предназначено только для ваших ушей! Мы должны остаться с вами наедине!
«Хотя, сказать по правде, именно с ним мне бы хотелось общаться меньше, чем с кем бы то ни было другим из присутствующих. Вот если бы с его братом… или с другим, высоким, который так странно смотрел…»
– Да, дитя моё. Пожалуйста, пройдите со мной в капеллу. Господа придворные, прошу вас, оставайтесь здесь, отдыхайте, развлекайтесь!
«Что, что бы такое сказать? Ну, Голоса, выручайте! О, вот: отец Фронт говорил, что в старых церквах под алтарями непременно клали что-нибудь этакое…»
– Ваше величество! Голоса повелели мне передать вам, что вы, а не английский король Генрих, подлинный наследник французского престола! Доказательством этому станет то, что ваши люди найдут… под алтарём в церкви святой Екатерины в Фьербуа!
«Голоса, только не подведите, умоляю вас! Святая Екатерина, пожалуйста! Ничего умнее мне в голову не пришло. Лишь бы там оказалось хоть что-нибудь достойное внимания.»
Карл вздрогнул, провёл рукой по лицу…
– Хорошо, дитя моё… сегодня, нет, сейчас же мои люди поедут в Фьербуа. Вот только… простите, но… архиепископ требует, чтобы вас проверила церковная комиссия. Это произойдёт в Пуатье. Они хотят знать, что это за Голоса, которые вас направили ко мне. Вы ведь не возражаете?
«Мамочка моя! Час от часу не легче. Ещё не известно, с чем вернутся слуги короля из Фьербуа, а тут ещё комиссия. Хотя – нет худа без добра: комиссия начнёт меня проверять, все забудут про Фьербуа, и… Да, но как мне быть на этой самой комиссии, что говорить, как объяснять? Не скажу ведь я им, что придумала Голоса. Придётся как-то выкручиваться. Может, ко мне и вправду приходят святые Екатерина, Маргарита и Михаил? Ведь я их вижу, слышу так явственно… И как я опишу их комиссии? Как они должны выглядеть – может, именно так, как они предстают передо мной? Разве комиссия это знает? Решено: расскажу им, как я вижу Голоса во сне… в церкви…»
– О, ваше величество, разумеется, я не возражаю! Пусть меня проверяют столько, сколько нужно!
«Но лучше побыстрее. Королева Иоланда говорит, что орлеанцы не могут долго ждать.»
* * *
Жанна сладко спала рано утром два дня спустя после её встречи с дофином Карлом, когда мимо окон покоев королевы Иоланды проскакали всадники на взмыленных лошадях. И почти немедленно со стороны апартаментов дофина донёсся взволнованный крик:
– Ваше величество! Прибыли гонцы из Фьербуа! Под алтарём в церкви святой Екатерины обнаружен старинный меч! Возможно, что это – меч, принадлежавший самому Карлу Мартеллу!
* * *
– Девица Жанна! Встаньте, суд идёт!
Жанна безропотно поднялась со своего места. Ей порядком уже надоели эти бестолковые проверки, допросы, многократные процедуры изгнания бесов. Вроде бы ничего неприятного или болезненного, но занудно и отнимает время. Но ведь дофин поставил условие – необходимо их пройти, чтобы быть допущенной к армии. Значит, так тому и быть – пройти проверку церковного трибунала здесь, в Пуатье.
О, этот Пуатье… самый большой город, который до сих пор видела Жанна. Есть на что посмотреть девчонке, которая выросла в деревне и с тех пор повидала только небольшие крепости – Нёфшато, Вокулёр – да ещё на днях замок Шинон. Здесь, в Пуатье, заседает парламент, верный дофину Карлу, имеется также университет. Из этого-то университета больше всего судей. Всего их, членов трибунала, пятнадцать, и каждый норовит спросить что-нибудь заковыристое.
На самом деле, больше всего Жанна опасалась одного-единственного вопроса: «Девочка, а не придумала ли ты сама эти Голоса?». Но нет, этого никто не додумался спросить. Повезло с этим мечом из Фьербуа. Принадлежал ли он Карлу Мартеллу или нет, но появился очень вовремя, послужил доказательством того, что Деву Жанну просвещают силы свыше. И теперь единственное, что решала комиссия – какова природа этих сил, происходят ли они из рая или ада, от Бога или Сатаны. От этого зависела также будущая рекомендация комиссии: допустить ли Жанну к командованию войском. Да, но… какое отношение имели к природе Голосов вот такие вопросы, как тот, который задал, к примеру, профессор теологии Гильом Эмери:
– Жанна, по твоим словам, Бог хочет помочь французскому народу избавиться от бедствий. Но если Францию освободит сам Бог, то зачем же тогда нужны солдаты?
Девушка не успела даже задуматься над этим вопросом, как сходу выпалила ответ:
– Бог помогает тем, кто сам себе помогает. Франция должна сражаться за свою свободу. Дело французских солдат – идти в бой и храбро биться за свою страну, а Бог пошлёт им победу!
После этого ответа наступило продолжительное гробовое молчание. Жанне стало скучно, и она заёрзала на своей скамейке. Долго они там ещё?
Монах-францисканец Сеген де Сеген прокашлялся и взял слово:
– Жен-на! Скази-ка нам, на каком язике гофорили с топой Голоса?
Девушка чуть не упала от такого произношения. Конечно, её собственный французский был далёк от совершенства, ну так она и жила до сих пор в провинциальной глуши, а тут… Ничего удивительного, что рассерженная глупыми придирками Жанна ответила несколько резковато:
– На лучшем, чем ваш!
Она тотчас же спохватилась, прикусила язык, испугавшись собственной дерзости, но комиссия только расхохоталась её ответу. Лимузенский акцент брата Сегена успел надоесть решительно всем. Разозлённый брат Сеген закричал:
– Тай знамэние, которое поттвертит, што ты послана Богом!
Жанну на мгновение охолодил страх: вот сейчас она – одна перед всем миром. Тем миром, который задушил голодом героев Руана, а теперь взялся за орлеанцев. Тем миром, который словно сговорился не допустить её к исполнению миссии, провозглашённой мудрым Мерлином. Сжав зубы и мысленно прикрикнув на собственный испуг, девушка встала со скамьи и воскликнула:
– Я пришла в Пуатье не для того, чтобы давать знамения и творить чудеса! Отправьте меня в Орлеан, и я вам покажу столько знамений, что хватит на тысячу лет! Пусть мне дадут хоть немного солдат – и я сделаю это!
Она ожидала, что сейчас на неё рассердятся, начнут кричать… но вместо этого комиссия одобрительно закивала. И сердитый брат Сеген кивал тоже.
Жанна знала, о чём говорила. В то самое время, когда на протяжении трёх недель её допрашивала церковная комиссия, под знамя Девы в Блуа стихийно собирались тысячи добровольцев. Многие из них не имели при себе никакого оружия, опыта боёв, зато другие обладали тем и другим и охотно учили новобранцев.
Удивительно, но местные жители, опасавшиеся прихода англичан, охотно давали солдатам еду и одежду. Занятая делами комиссии, Жанна не имела возможности часто встречаться с теми, кто шёл под её командование, но тем приятнее ей было время от времени видеть их – всё более многочисленных и организованных. А ещё были делегаты из Орлеана, те, которые молили о помощи – как можно скорее. И этой помощи они, разуверившиеся во всём, ожидали от несовершеннолетней, неграмотной крестьянской девушки.
И вот однажды, по прошествии этих трёх недель…
Председатель комиссии поднялся со своего места, значительно прокашлялся, и раздался его баритон:
– Трибунал Университета Пуатье постановляет: нами не найдено никаких препятствий к тому, чтобы разрешить Деве Жанне возглавить армию. Учитывая, что ей придётся какое-то время выполнять мужское дело, мы объявляем её вправе носить мужскую одежду, с целью защиты её целомудренности. Его величество король Карл может направить её в Орлеан!
* * *
Ой, как хорошо! Страшный трибунал позади! Мне разрешили отправиться в армию! А вот и она – армия. Палатки с добровольцами, всеми, кто прибыл сюда, пока меня проверяла комиссия. Люди поверили мне… и даже раньше, чем комиссия разрешила им верить.
Как неудобно. Получается, я всех обманула, ведь в действительности никакие святые ко мне не приходят. Но что же мне делать? Неужели ждать, пока к какой-нибудь девушке, живущей в Лотарингии, в самом деле придут святые? А если никогда не придут – что будет с милой Францией? Вон гонцы из Орлеана рассказывают – так страшно, в городе уже есть нечего. Ещё чуть-чуть – и жители начнут умирать прямо на улицах.
А я ведь много не хочу. Только чтобы армия пришла к Орлеану и отбросила злых годонов прочь. Командовать я не буду, вот ещё, для этого капитаны есть. Наверное, придётся в атаку ходить, держа меч, тот самый, из Фьербуа. Ох и тяжёлый он, надо потренироваться, чтобы из руки не вываливался. Иначе – что я за девушка из предсказания?
Какие красивые доспехи мне сделали! Так отшлифованы, блестят, прямо серебристые. Это называется – полосовая сталь. Говорят, это не только красиво, но и лучше защищает в бою от стрел, мечей, копий. Даже от пушечных ядер – они скользят по поверхности таких доспехов и летят мимо. Если это правда, то почему всем солдатам не сделают такие же? Только потому, что дорого? Как жаль, что из-за денег погибают люди…
И ещё мне следует подумать о знамени. Надо какое-нибудь особенное. Может быть, во время боя я буду держать знамя, а не меч, так ведь легче. А может, сделать два – большое и поменьше? Настоящее знамя и флажок, хоругвь? И как они будут выглядеть? Конечно, белые, но с рисунками. Да, и с шёлковой бахромой. И рисунки какие-нибудь подходящие. Что бы такое придумать?
Я ведь теперь вроде как девушка из предсказания Мерлина, к которой являются святые, значит, рисунки на знамени должны быть подобающие. К примеру, вот такой рисунок: Бог-Отец восседает на троне из облаков, с державой в руке. Два ангела, преклонив колени, подают ему лилии. Надпись какую-нибудь, например: «Jesus, Maria». А на обратной стороне знамени что бы такое нарисовать? Может, корону Франции? А её поддерживают два ангела… А ещё хоругвь… с изображением ангела, подносящего лилию богородице. Не слишком нахально? И так неудобно перед Богом, лишь бы Он на меня не рассердился за обман… но ведь я просто хочу помочь милой Франции, которая так страдает от злых англичан! Неужели Бог разгневается на меня за это?
* * *
Окрестности Орлеана, 28 апреля 1429 года
– Дюнуа… Что это значит? Где мы находимся?
Жанна широко раскрытыми глазами смотрела перед собой. Как же так? Орлеан – вон он, рукой подать. Но… от него отделяет река! Луара!
– Дюнуа… Почему так? Вы же сказали, что приведёте армию в Орлеан?!
Опытный командир с превосходством и снисхождением смотрел на самоуверенную девчонку:
– Эх, Жанна. Какая разница – там или здесь? Там – пяток английских крепостей, здесь тоже пять, фактически две, но одна лишь Турель стоит десятка. Не правда ли?
Жанна посмотрела на большую крепость, на которую указывал ей Дюнуа. Да… высокие стены, перед которыми ров. В проёмах стен отчётливо видны пушечные жерла. На стенах – лучники. Что же делать? Как добраться до Орлеана?
– Дюнуа! Ла Ир! Может быть, всё-таки попробуем атаковать? Ведь если получится, Орлеан свободен?!
Кто-то из командиров позади Жанны отчётливо прыснул от смеха. Девушка закусила губу, из её глаз покатились слёзы. Однако она быстро взяла себя в руки. Ни к кому не обращаясь, произнесла холодно:
– Очень жаль, что вы привели сюда армию. С тем же успехом мы могли бы находиться сейчас на дне морском. Но давайте подумаем, как теперь быть. Ведь можно, наверное, переправиться на тот берег? Лодки где-нибудь удастся найти?
Дюнуа равнодушно пожал плечами:
– Лодки надо было приготовить заранее. Конечно, кое-что найдётся, но не на всю же армию.
– Можно перевезти хотя бы обоз с продовольствием? И сотню солдат хорошо бы ещё. Это получится?
– Продовольствие? И ещё сотню солдат? Да, полагаю, перевезти можно. Но вы же попадёте под обстрел со стороны англичан!
– Может, и нет. – Жанна отвернулась от Дюнуа к другим капитанам. – Ла Ир, у меня к вам просьба. Пока мы будем готовиться к переправе, пусть ваши люди сделают вид, будто готовятся атаковать Турель. Это возможно? Надеюсь, в таком случае англичане отвлекутся, не заметят нас. Когда вы сможете привести армию на правый берег, я присоединюсь к вам, и мы вместе прибудем в Орлеан. Хорошо?
* * *
Весенние сумерки медленно сгущались, превращаясь в мертвящую темноту над городом. Вот и ещё одна ночь наступает. Наступает, ложится на город – в полной тишине. Не слышно ни уличных разговоров, ни собачьего лая, ни даже весенних криков котов. Голод вынудил жителей съесть даже крыс, ещё полгода назад бегавших стаями по городским свалкам. Горожане забыли, как выглядит рыба – её слишком опасно удить из-за обстрела со стороны южных английских фортов. На весь Орлеан осталось всего несколько лошадей.
Защитники города идут в редкие вылазки пешком. Однако сил для вылазок остаётся всё меньше и меньше. И всё же те, кто способен сражаться, получают еду в первую очередь. Для остальных пропитания нет. Поэтому сегодня вечером городская беднота – сорок тысяч женщин, детей, стариков, инвалидов – должны покинуть город в надежде на милость осаждающих. А если англичане не позволят им уйти из осады? Тогда остаётся только умереть.
Тихо, покорно, без единого слова упрёка собирались измождённые, исхудавшие люди перед городскими воротами – за последней надеждой. Городские стражники не смели смотреть им в глаза. Старшины города не вышли к ним – зачем, что бы это изменило?
С унылым скрипом открылись ворота. Застонал опускаемый подъёмный мост через ров. Обречённые люди стояли безмолвно и неподвижно, никто не решался сделать первый шаг навстречу гибели, которая неизбежно сменит зыбкую надежду. Со стены раздался крик часового. Что это – англичане атакуют? О, только не это… Хотя – какая разница…
Часовой на стене закричал снова. В его голосе вовсе не было тревоги. Напротив – радость. То, чего жители не знали уже девять месяцев.
Снаружи послышался звон железа. Ржание лошадей. Взволнованные голоса. Штурмующие, годоны?
Те, кто стоял ближе к выходу, не без труда нашли в себе силы, чтобы расступиться. Спустя мгновение они едва не упали от радости. К городским воротам приближалось несколько десятков французских солдат, следовавших за девушкой в серебристых доспехах, ехавшей на белом коне. И – телеги. Множество телег. Телеги, от которых прямо-таки исходил запах – муки, мяса, рыбы. Запах спасения и жизни. А значит, беднякам незачем уходить из города. Десятки, сотни тысяч орлеанцев не погибнут от голода. Они останутся жить.
Какой-то священник невдалеке завопил: «Слава Богу, к нам пришла помощь! Спасение! Да здравствует король!» В ответ люди, только что получившие помилование от смертного приговора, из последних сил закричали: «Слава Деве Жанне! Да здравствует Орлеанская Дева!». Никто не славословил Бога и короля. Все понимали, кому на самом деле город обязан спасением от голодной смерти.
Окрестности Орлеана, май 1429
– Видите ли… мадмуазель… если мы поведём армию к Орлеану мимо позиций годонов, они нападут на нас!
Капитан Дюнуа, батард Орлеана, снисходительно, как и полагается при обращении к несмышлёному ребёнку, пытался объяснить Жанне, почему нельзя вести армию в осаждённый город по правому берегу Луары. Однако на левом берегу армия уже побывала несколько дней назад и ушла оттуда ни с чем, даже не попытавшись атаковать Турель. Жанна не могла скрыть своё раздражение:
– Я вас не понимаю, Дюнуа! Ведь мы здесь именно для того, чтобы сражаться с англичанами! Они нападут на нас – отлично, дадим им бой на открытом месте, не придётся штурмовать их бастионы! Вы сами говорили, что на этом берегу их вдвое меньше, чем наших воинов, а ведь к нам ещё придёт ополчение из Орлеана!
– Да, конечно, но… армия не готова к бою. Много месяцев наши солдаты не видели побед. Они просто разбегутся в страхе при виде одного-единственного годона. Вы же этого не хотите?
– Дюнуа, очень жаль, что вы так думаете о своих солдатах! Дайте им шанс! Если вы не собираетесь немедленно стать англичанином, уважайте тех, кто готов биться с врагом! Я знаю своих солдат! Они готовы сражаться и погибнуть ради свободы Франции!
Жанна обращалась к Дюнуа более резко, чем ей бы самой хотелось. Она всё ещё не могла простить ему, как, впрочем, и другим командирам, недавний обман при выдвижении армии к Орлеану, когда её привели не на тот берег. Раздосадованная их поведением, девушка решила взять командование в свои руки, по крайней мере, до прибытия войска в Орлеан, предоставляя остальным капитанам либо присоединиться к ней, либо убираться восвояси:
– Значит, так, Дюнуа! Я веду армию к Орлеану отсюда – правым берегом! Через несколько часов мы будем в городе! Хотите идти со мной – милости прошу!
Дюнуа раздражённо пожал плечами. Вот дура деревенская. Один раз удалось ей проскочить в Орлеан, провезти продовольствие под носом у небольшого английского отряда, пока гарнизоны Турели и Огюстена отвлеклись на фейерверк Ла Ира – она и возомнила о себе. Значит, сейчас всё и закончится. Англичане атакуют, французы разбегутся, на этом история похода Девы Жанны завершится. Ладно, пусть так и будет.
Некоторое время они ехали молча впереди войска. Ла Ир, де Буссак и де Рэ следовали за ними. Дюнуа невольно оглядывался назад: надо же, какая длиннющая колонна – даже хвоста её не видать. Убедила-таки французов Дева Жанна пойти за ней. Только этого мало, надо ещё уметь сражаться и побеждать. Это вам, мадмуазель, не стадо пасти на лужайке.
Вот уже показались впереди английские укрепления.
– Ну, что? Разворачиваемся в боевой порядок?
Жанна молчала, погружённая в размышления. Дюнуа подождал ответа, оглянулся было на других безмолвных капитанов, затем пожал плечами: пусть девчонка делает что хочет, раз всем наплевать.
Всё ближе и ближе английский бастион. Вот уже видны солдаты на стенах… пушки… возле пушек – канониры с зажжёнными факелами. А глупая деревенская девчонка словно и не видит, что перед ней. Сейчас начнётся такое…
Однако армия Жанны Дарк шла без единого выстрела мимо английских укреплений, будто не замечая их. Слышались топот конских копыт, фырканье лошадей, звон доспехов и оружия да скрип телег. И англичане застыли в своих бастионах – словно парализованные.
Жанна не могла знать, что спустя несколько веков военный приём, невольно использованный ею при движении армии к Орлеану, получит наименование «психическая атака».
* * *
Святой Михаил… Святая Екатерина… Святая Маргарита… Завтра – решающее сражение. Мы будем биться за Турель. Помогите мне, пожалуйста! Я так мало знаю… Мне не удалось убедить англичан уйти добром, из-за этого едва не погибли мои гонцы – люди, которые доверяли мне. Пришлось сражаться. Впервые я увидела, как в бою льётся французская кровь. Едва только армия вошла в город, орлеанцы под командованием Дюнуа напали на бастион Сен-Лу – и их отбросили… Я опоздала: когда приехала туда, уже были убитые и раненые французы. Правда, мы немедленно перешли в атаку и почти сразу ворвались в форт…
Святая Екатерина, это ничего, что я кричала солдатам «Кто любит меня, за мной»? Это ведь не грех гордыни? Я просто знала, что иначе нас побьют, а милой Франции уж и без того досталось. А потом вдруг появились годоны со стороны западных укреплений, нас едва не окружили. Это было очень страшно, мне вдруг показалось, что я снова рядом со стадом, на которое нападают хитрые волки – один отвлекает внимание, другие подбираются сзади. Пришлось отправить ополченцев с пиками навстречу врагу. Годоны остановились. И вдруг оказалось, что бастион Сен-Лу уже взят. Так странно, неожиданно! И приятно… победа. Я сама такого не предполагала.
Потом выяснилось, что никто не ожидал, даже сам Дюнуа. Зачем же он тогда повёл людей в бой? Не могу этого понять. И всё-таки самое страшное было позже… когда я увидела убитых англичан. Их было очень много. И на моих латах была их кровь… Господи, вразуми, что мне делать? Я не хочу, чтобы погибали англичане, даже если они плохие! Но ведь иначе – погибнут французы! Неужели только так и возможно?
