Я добавлю сюда еще одно краткое замечание общего характера по поводу всей совокупности индийских религий, и по поводу Тибета, в том числе. Возможно, многих читателей это разочарует. Каждый раз, погружаясь снова и снова в море литературы по этой теме или же просматривая соответствующие документальные фильмы по телевидению, я поражаюсь тому, сколь важную роль здесь играют феномены, которые принято сегодня называть относящимися к области «парапсихологии». Это, и в самом деле, потрясающие феномены, и я и сам продолжаю всерьез ими интересоваться, но дело в том, что к духовной эволюции они не имеют никакого отношения. Более того, эти традиции, похоже, часто даже не делают никакого различия между подлинными паранормальными феноменами и ненужной кучей странных, а подчас и довольно грубых, предрассудков. Так и некоторые наши западные «специалисты» вовсю потешаются над определенными формами христианского благочестия и напрочь не замечают, насколько эти индийские традиции пропитаны теми же самыми предрассудками, столь смело изобличаемыми ими в других религиях. Многие наши «интеллигенты» покинули христианскую церковь именно из-за таких народных верований, обязательно проникающих во все религии, покинули, чтобы перейти от них к великим мистикам Индии или Ислама, не потрудившись ничего узнать о наших, христианских мистиках. Но, увы, тысячу раз увы! нужно и вправду признать, что наша западная церковь не очень-то и держится за своих мистиков!
Те же самые отклонения мы обнаружим и в самом традиционном буддизме, причем уже с самого момента его возникновения. Достаточно прочитать рассказ о последних словах Будды, которые он перед самой смертью сказал своему ученику Ананде: «Есть четыре места, о Ананда, которые верующему подобает посещать с чувством почитания и глубокого благоговения». За этим следует список таких избранных мест: это место рождения Будды, место его Пробуждения, место, в котором он явил откровение миру, и наконец, место его вхождения в Нирвану. «И тот, Ананда, кто умрет с верой в сердце во время паломничества по таким местам, тот после своей смерти возродится в мире небесного счастья».
А. Фушер считает этот отрывок более поздней вставкой «в традиционный рассказ о последней смерти Будды». Он даже восхищается этим, и вот почему: «Уверенность, которую придает последняя фраза паломнику, предпринявшему риск путешествия, с точки зрения пропаганды учения оказалась подлинной находкой»[60]. Тут буддизм просто перенял традицию у индуизма. Бесчисленные множества богомольцев веками приходят умирать в Бенарес, чтобы их прах был развеян над рекой: это обеспечит им лучшую реинкарнацию.
Определенная, порой очень нетактичная эксплуатация мест паломничества и реликвий, встречается, наверное, и во всех других религиях…
По-хорошему, эту тенденцию не должен был бы подхватить ни один христианский богослов, настолько она противоречит самим основаниям христианской веры. И если тексты, настоятельно напоминающие о необходимости личного обращения, в христианстве появляются в бесчисленном количестве уже с самого начала, если эта тема настоятельно звучит уже в Евангелиях, то вполне очевидно, что для христианина даже не встает вопроса о возможности спастись своими силами, одному. В христианстве центральная роль принадлежит Иисусу Христу, Спасителю. Все те, кто будут в конце времен спасены, крещеные и некрещеные, христиане или нет, будут спасены лишь благодаря вмешательству в нашу историю Иисуса Христа. Но при всем при этом мы уже заметили, что в традиционной западной теологии помимо «бесконечных заслуг» Христа значимы оказываются также и наши с вами маленькие «заслуги», полученные через святых, или с помощью молитв, или благодаря нашим собственным маленьким жертвам.
Как мы увидим дальше, сама центрированность христианства, наличие в нем центра, играющего основную роль в спасении всех и каждого, как раз и отличает его принципиально от всех остальных религий. Эту центральную роль мы увидели сначала в шокирующем аспекте, ведь часто считается, что тот, о чьем спасении идет речь, не является хозяином своей судьбы, его отправляют в лучшую или худшую участь, не спросив его об этом, как коробку с посылкой отправляют по почте. Такая форма, конечно, неприемлема, и вполне понятно, почему она вызывает к себе либо враждебное, либо равнодушное отношение. Однако, не стоит уклоняться от истины и в противоположном направлении, ибо и оно окажется не лучше.
Итак, постепенно у нас на Западе, под влиянием ислама и особенно Индии, произошло коренное изменение менталитета, так что теперь тут просто немыслимы любые формы непосредственного вмешательства одних людей в спасение других.
Помимо всего прочего, очень интересно просто наблюдать за тем, как быстро одни течения и направления мысли сменяются другими, подчас противоположными первым. После Второй мировой войны традиционное католическое богословие упрекали, главным образом, в индивидуализме. Тогда считалось недостойным эгоизмом стремление к «собственному» спасению, к «собственной» святости. Если в одной из крупнейших семинарий вас вдруг заставали за чтением книги «О подражании Иисусу Христу», то к вам сразу начинали относиться очень настороженно. Сам факт, что вы стремитесь к личному общению со Спасителем, делал вас крайне подозрительным. Спасение миру следовало искать не в личной святости, а в преобразовании самого мира, а этого можно добиться лишь коллективным усилием, лишь в одной их «команд, способных изменить жизнь на земле».
Я не присочиняю. Когда я служил в армии, то некоторые мои товарищи по семинарии специально обратились к нашему полковому священнику с просьбой повлиять на меня, чтобы я поменьше молился в часовне и побольше участвовал в общеказарменной жизни. Или вот еще один жизненный штрих, говорящий о той же самой тенденции: я знавал немало семинаристов, стеснявшихся, если товарищи или профессора заставали их за молитвой в часовне, и вовсе не стеснявшихся, что их могут застать за участием в самых разных городским сборищах.
Это, конечно, самое крайнее практическое следствие новомодной теологии. Это религиозное течение многое впитало в себя из марксизма, я видел, как это происходило, да и многие епископы начинают уже признавать факт такого влияния. Индивид, будь он даже святой, должен исчезнуть, раствориться в коллективе, в общине. Свидетельство евангелистов значимо для нас лишь потому, что оно было не личным, но общим делом общины верующих. Не так уж и важно, что на самом деле видели или слышали апостолы, важно лишь то, что из этого почерпнули первые христиане.
В таком развороте мысли коллективным оказывается не только спасение мира, но и спасение самого индивида, во всех ракурсах и на всех уровнях.
Набрало силу это течение во многом благодаря влиянию фрейдовского психоанализа. Вы никогда не сможете взять на себя полную ответственность за то, что вы сделали. Вы сами лишь следствие пережитых в раннем детстве травм, неизлеченных комплексов, связанных с вашим окружением, да и все другие люди не более ответственны, чем вы сами. Виновных нет, все просто жертвы.
Во всем этом растворе личность, казалось, вот-вот вообще исчезнет. Но прошло всего несколько лет, и все опять круто переменилось. На фоне того, что было, новое, ставшее модным течение выглядело даже целебным и необходимым. Не ищите извинений, не пытайтесь больше найти причину своих несчастий в чем-то внешнем. Лишь вы сами в ответе за свою жизнь, и рассчитывать приходится только на себя. Нужно ввзять судьбу в свои руки.
Правда, эти заявления не всегда звучат столь явно. Обычно, те, кто с головой погружается в это новомодное направление мысли, не до конца отдают себе отчет, что же оно из себя представляет. Они не осознают, что вдруг стали ожесточенно отвергать все то, чему всего несколько лет назад увлеченно поклонялись.
При всем при этом, уже к середине двадцатого столетия богословы постепенно пришли к выводу, что их веками складывавшееся понимание роли Христа как «Спасителя» не совсем приемлемо для новой чувствительности верующих. Традиционное западное богословие объясняло, что наши грехи были столь велики перед Богом и столь тяжко то наказание, которое мы ими заслужили, что только сам Сын Божий мог взять на Себя это тяжкое бремя и искупить нас своими Страстями. В двадцатом веке такое богословие уже не работало. Нужно было срочно найти что-то другое. Но что?
Тогда наши богословы решили в корне пересмотреть традиционную сотериологию (учение о спасении). По новой теологии, Христос спас нас тем, что дал нам, всею своею жизнью и своею смертью, отличный пример, первоклассный образец. Я наглядно представил эту линию богословия и назвал имена ее представителей в своих книгах «Чтобы человек стал Богом» и «О Христе иначе»[61].
Но не стоит играть словами. Ведь это будет насмешкой над миром: показать путь спасения еще не то же самое, что и в самом деле «спасти». Если кто-то тонет, конечно, очень полезно будет показать ему, стоя спокойненько на бережку, какие нужно сделать движения, чтобы суметь доплыть до берега. Мол, я просто покажу ему, как нужно спастись, а дальше уже дело за ним. Но это не то же самое, что его спасти. Спасти его – значит броситься в воду и вытащить его на берег. В такой новой теологии Христос перестает быть Спасителем, то есть тем, кем Он был долгие века, с самого момента основания Церкви. Каждый из нас с вами, неся собственный крест вслед за Христом и подражая Ему изо всех сил, должен «спасти себя сам», и никто, ни сам Христос, ни кто другой, не могут оказать нам в этом никакой конкретной помощи. Кроме того, ведь, чтобы показать нам этот путь спасения, Христу даже не обязательно было быть Сыном Божиим, «иже от Отца рожденным», «Богом истинным от Бога истинного», как утверждает «Символ веры». Все то же самое вполне мог сделать и просто святой или супер-гуру. Именно это эксплицитно и утверждают некоторые богословы, заявляющие, что спасение, дарованное нам Христом, ничем особо не отличается от того, что принесли миру Будда или Магомет (некоторые добавляют в этот список даже Карла Маркса!)[62].
Итак, даже в христианство, по крайней мере, западное (у православных я такого никогда не встречал), проникла в последнее двадцатилетие прошедшего века эта доктрина о спасении своими силами. Но такое, пусть даже временное, извращение христианского учения оказалось возможным лишь в контексте общей тенденции отхода от веры в божественность Христа.
Эта мода уже прошла, как и многие другие, но, увы, наши богословы так и не извлекли из нее урока и чаще всего просто возвращаются к старым концепциям: если уж не гнева Отца, умилостивленного страданиями Сына, то хотя бы Его «справедливости», таким образом удовлетворенной. Обо всем этом я уже высказал свое мнение в двух предыдущих книгах: «Чтобы человек стал Богом» и «Мои беседы с умершими».[63]
А другие богословы, наоборот, слишком хорошо чувствуют невозможность возврата к такой концепции и пытаются ее улучшить и подправить, вводя для этого такие рассуждения, которые им самим кажутся лишь второстепенными добавлениями и уточнениями деталей. Но они совершенно не замечают, что вводят тем самым механизмы, соответствующие совсем иной логике, – ее мы тоже попытаемся показать и проанализировать здесь чуть ниже.
Ну а пока вернемся к нашему анализу тенденции воспринимать спасение как то, что возможно лишь своими силами, без посторонней помощи, в абсолютном одиночестве.
Такую же, по сути, ситуацию находим мы и в исламе. Конечно, верующему, стремящемуся к спасению, уже оказана немалая помощь самим фактом существования Корана, полученного Магометом. Ведь отныне ему известна воля Божья и все, что нужно ради спасения сделать. Но сделать это придется ему самому и только ему.
Мы уже видели, что некоторые ритуалы как раз и рассчитаны на то, чтобы, пусть даже несколько магическим образом, но помочь верующему на его пути к спасению, и все же исполнить эти ритуалы человек должен сам, один, для себя самого и без помощи извне. Единственная возможность хоть как-то поучаствовать в спасении других людей состоит в научении их и в добром примере. Великий мусульманский поэт и мыслитель Аллама Мухаммад Икбал прекрасно это понимал, он писал:
«Коран явно и очень сильно выделяет индивидуальность и неповторимость человека… такая концепция человека как неповторимой индивидуальности… делает невозможным ношение одним человеком бремени другого человека… Коран ведет к отказу от идеи Искупления»[64].
Я прекрасно понимаю, что Мухаммад Икбал далеко не во всех течениях ислама будет значимой фигурой. Но я привел эту цитату из его размышлений потому, что он хотя бы разглядел эту проблему и сумел понять это принципиальное, на мой взгляд, различие. Большинство же мусульманских авторов об этом просто не говорят, настолько далека от них, вообще от мировоззрения ислама, перспектива духовной взаимопомощи или «вмешательства» в путь духовного совершенствования другого человека.
Приведу еще несколько весьма категорических утверждений, сделанных одним египтянином, профессором философии и сравнительного религиоведения Каирского университета. Видимо, его религиоведческие штудии и позволили ему ясно увидеть скрытую от других мусульман принципиальную разницу между исламом и христианством. Упомянем здесь еще и тот факт, что по приглашению Жана Гиттона Хассан Ханафи присутствовал в качестве наблюдателя на II Ватиканском соборе. Вот что он пишет:
«Каждый спасается сам. Нет общего духовного центра, будь то Бог, пророк, святой или обычный человек, который бы обеспечивал спасение всем. Каждый отвечает за свои собственные поступки. Невозможно искупить поступки другого… Спасение получает индивид через свои собственные поступки»[65].
Итак, вы поняли? Не рассчитывайте, что в мире ином за вас похлопочет перед вашим прибытием ваша бабушка. Не надейтесь на то, что где-то кто-то молится сейчас за вас и возжигает свечи перед алтарем. Нет больше сострадающей Пресвятой Девы, к которой можно было бы обратиться в надежде умилостивить Аллаха. К тому же, если Бог зовется Аллахом, то надежнее будет к нему отправить Магомета, и мы уже видели, что в некоторых исключительных случаях это сработает (ну, по крайней мере, так говорят!).
Но верно также и то, что в исламе, какие бы проступки вы ни совершили, ничего еще не потеряно, если только вы не отказались от Бога, не потеряли веру или не впали в политеизм, низведя Аллаха до ряда других богов. Ваши грехи, возможно, и приведут вас на время в ад, но, в конце концов, вам удастся из него выбраться:
«Аллах, Всевышний сказал: “О, сын Адама, пока ты взываешь ко Мне и надеешься на Меня, Я прощу тебе все, что ты сделал, и все сполна. О, сын Адама, если бы твои грехи достигли небес, и затем ты бы попросил Моего прощения, Я бы простил тебя. О, сын Адама, если бы ты пришел ко Мне с грехами, достаточными, чтобы наполнить ими землю, но при этом почитал бы Меня одного, Я бы даровал тебе прощение, подобное этому”»[66].
Я надеюсь, что теперь вы вздохнули с облегчением. Видите, все еще может устроиться! Единственная проблема для меня тут снова в том, что: вот вы оказались прощенными, даже спасенными, но при этом ничуть не изменились и не стали лучше! Мы оставили девиз «каждый сам за себя», индивидуализм и абсолютное одиночество, но лишь для того, чтобы снова подпасть под магическое вмешательство, никак не связанное с внутренним обращением.
И в индуизме тоже каждый остается один на один со своим спасением. Это одно из главных следствий, вытекающих из подлинного и довольно последовательного синтеза, выстраиваемого вокруг понятий «карма» и «реинкарнация». Слово «карма» означает «действие», закон кармы – это довольно простая идея, утверждающая, что мы подвластны последствиям своих собственных поступков и действий. Конечно, хотя в Евангелиях и не звучит слово «карма», но и там можно углядеть схожую доктрину, в том месте, где речь идет о «блаженствах»: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны…» (Мф 5:8).
И все же, этот закон кармы в христианской и в индуистской традициях понимается совсем по-разному. В противоположность общепринятому мнению, мне кажется, что вся сложность, вся сердцевина наших расхождений, связана как раз с особенностями концепции кармы, а вовсе не с учением о реинкарнации.
Ален Даниэлу справедливо подчеркивает, что учения о круговороте рождения и смерти, о реинкарнации, нет в Ведах и оно чуждо шиваизму. «Оно возникает в джайнизме и оттуда перекочевывает в буддизм, а затем и в современный индуизм»[67]. Но тут стоит уточнить, что этот современный индуизм начался довольно давно, поскольку мы находим это учение уже в некоторых Упанишадах, а значит, возникло оно уже где-то между 1000 и 800 гг. до н. э… Есть оно и в знаменитой Бхагавадгите:
Как одежду изношенную бросая,
Человек надевает другую,
Так, сносив это тленное тело,
Воплощенный в иное вступает[68].
Конечно, при желании в этом прекрасном тексте можно разглядеть аллюзию на разные этапы, которые нам придется пройти в мире ином. Это немного похоже на то, что возвещал апостол Павел, когда говорил, что в жизнь будущего века мы будем входить постепенно, «от славы в славу» (2 Кор 3:18). В таком случае речь пошла бы уже о разных уровнях существования, более или менее продвинутых, в большей или меньшей славе, где на каждом уровне нашей эволюции возникает новое тело, каждый раз гармонично соответствующее окружающему нас новому миру. Похоже, что примерно об этом же говорят и Ориген, и Аллан Кардек[69].
К этой концепции примыкает и множество полученных из мира иного сообщений, причем независимо от религиозной принадлежности их авторов, вот только от них обычно, к сожалению, поспешно отмахиваются, считая скопом весь комплекс подобной литературы «эзотерикой». Тогда как мне кажется, что давно уже пора уделить им должное внимание. Хотим мы того или нет, но такая литература становится все более и более значимой, и, возможно, не без причины. Да и большая часть крупнейших религиозных традиций, как и частных «откровений», не так уж им и противоречат[70].
Подобная интерпретация, толкующая ряд последовательных воплощений в мирах так, что на каждом этапе человек поднимается все выше и выше по духовной лестнице, имеет то огромное преимущество, что полностью соответствует учению апостола Павла. Можно даже принять ту идею, за которую столь многие держатся (раз уж она для них столь принципиальна), что некоторые люди, прежде чем окончательно покинуть наш мир, снова возвращаются на землю и проживают на ней еще раз свой первый этап. Но схема в целом останется тут такой же: медленное восхождение к Богу. Что меня в таком образе мыслей беспокоит больше всего, так это само желание вернуться на землю, в те же самые телесные условия, а порой вернуться еще и еще раз, ведь это значит, что такого человека совсем не тянет к Богу, к единению с Ним.
Кроме того, я уже не раз в своих книгах объяснял, что все так называемые неоспоримые «доказательства» реинкарнации можно вполне объяснить по-другому, и такое объяснение будет гораздо удовлетворительнее[71].
Но что для меня и в самом деле оказывается проблемой в этой теории многочисленных перерождений на земле, это концепция «кармы» в том виде, в каком она была развита в традиционном индуизме: учение о реинкарнации оказывается лишь ее необходимым условием и логическим следствием. Именно это подчеркивает Шри Ауробиндо (1872-1950):
«Древняя идея кармы неразрывно связана с верой в постоянное возрождение души в новом теле… Возрождение ничего не значило бы без кармы, и карма не возникла бы из неотменяемого источника, не имела бы ни рационального, ни морального оправдания, если бы не служила инструментом для непрерывного, из одной жизни в другую продолжающегося опыта души. Если мы верим, что душа последовательно, из раза в раз возрождается в теле, то мы должны также верить, что есть связь между последующими и предыдущими жизнями, и что прошлое души влияет на ее будущее: в этом духовная сердцевина закона кармы»[72].