Фредерик Форсайт
Кулак Аллаха
Тель-Авив согласился – и немедленно проверил банк. Он оказался небольшим и абсолютно неприступным учреждением, окруженным плотной завесой тайны. Впрочем, в банке имелся указанный Иерихоном счет; действительно, первые двадцать тысяч долларов банк принял, а не возвратил с недоуменными вопросами в финансовое учреждение, из которого была переведена эта сумма.
Моссад поинтересовался, не хочет ли Иерихон ради собственной безопасности назвать свое настоящее имя, поскольку только в этом случае, если что-то пойдет не так, западные друзья смогли бы оказать ему помощь. Иерихон не только категорически отказался, но заявил, что, если Моссад попытается наблюдать за тайниками либо установить с ним личный контакт каким-либо иным путем или на его счет перестанут поступать деньги, он немедленно разорвет все связи.
Моссад был вынужден согласиться, но в то же время попытался действовать окольными путями. Для начала был составлен психопортрет Иерихона, тщательно изучен его почерк; полученные данные сравнили со сведениями обо всех высокопоставленных иракских чиновниках. В конце концов аналитики пришли к заключению, что Иерихон – мужчина средних лет, умеренно образованный, вероятно, плохо или неуверенно говорит по-английски и занимает военную или полувоенную должность.
– Под это описание подходит добрая половина проклятого иракского верховного командования, полсотни высших чинов в баасистской партии и еще чертова тьма людей, – проворчал Коби Дрор.
Альфонсо Вене Монкада «вел» Иерихона два года, и все это время Моссад получал ценнейшую информацию из области политики, обычного вооружения и его закупки, военных успехов, перестановок в высших эшелонах власти, дислокации ракет, производства отравляющих веществ, бактериологического оружия и даже относительно двух неудавшихся попыток свергнуть Саддама Хуссейна. Иерихон затруднялся ответить лишь на вопросы о ядерном вооружении Ирака. Разумеется, Тель-Авив запрашивал такие сведения, но Иерихон отвечал, что вся информация об иракской атомной бомбе хранится в строжайшей тайне и известна лишь иракскому Роберту Оппенгеймеру – доктору Джаафару Джаафару. Оказывать на него слишком сильное давление – значило наверняка «засветиться», добавлял Иерихон.
Осенью 1989 года он сообщил в Тель-Авив, что тень подозрения пала и на Джерри Булла и что в Брюсселе за ученым уже ведет постоянное наблюдение специальная группа Мухабарата. Моссад, который к тому времени сам стал использовать Булла в качестве источника ценной информации, в том числе и об иракской военной программе, как мог, пытался его предупредить. Конечно, и речи не шло о том, чтобы рассказать Буллу все, что было известно Моссаду; это было бы равносильно признанию, что на самой вершине багдадской иерархии у Тель-Авива есть свой агент, а такого не может себе позволить ни одна разведка мира.
Поэтому каца, руководивший довольно многочисленным брюссельским бюро Моссада, дал указание своим людям несколько раз, осенью и зимой 1989 года, проникнуть в квартиру Булла, оставив недвусмысленные намеки: перемотанную ленту в видеомагнитофоне, переставленные с места на место бокалы, открытое окно во дворик, даже локон длинных женских волос на подушке.
Булл обратил внимание на непрошеные вторжения, но, очевидно, не придал им слишком большого значения. Когда Иерихон сообщил о решении ликвидировать Булла, было слишком поздно. Операция уже была проведена.
Благодаря информации Иерихона израильтяне имели практически полное представление об Ираке в момент подготовки к вторжению в Кувейт в 1990 году. Переданные им сведения об иракском оружии массового поражения подтвердили и дополнили информацию, полученную ранее от Джонатана Полларда, который к тому времени уже был приговорен к пожизненному заключению.
Израиль ждал той или иной реакции США, полагая, что американцы тоже должны знать то, что известно Израилю. Но США и Западная Европа будто онемели, поэтому молчал и Тель-Авив, а тем временем Ирак наращивал мощь своего химического, ядерного и бактериологического оружия.
К августу 1990 года на счет Иерихона в венском банке Моссад перевел два миллиона долларов. Иерихон обходился недешево, но в Тель-Авиве считали, что деньги потрачены не зря. Потом иракская армия вторглась в Кувейт, и случилось непредвиденное. Организация Объединенных Наций, приняв 2 августа резолюцию, призывающую Ирак немедленно вывести свои войска из Кувейта, решила, что она не может далее содержать свою комиссию в Багдаде, поскольку это выглядит как поддержка режима Саддама. Через пять дней экономическая комиссия ООН для Западной Азии была неожиданно расформирована, а все дипломаты отозваны.
Бенс Монкада успел сделать лишь одно важное дело. В тайнике он оставил письмо, в котором сообщал Иерихону, что его высылают из страны и связь с Тель-Авивом прекращается. Однако, писал дальше Монкада, он может вернуться, поэтому Иерихону рекомендовалось время от времени заглядывать туда, где Монкада ставил свои меловые отметки. Потом чилийский дипломат уехал, в Лондоне его тщательно опросили; Давид Шарон выжал из чилийца все сведения до последней мелочи.
Итак Коби Дрор мог, не моргнув глазом, солгать Чипу Барберу.
В тот момент у него действительно не было связи с багдадским агентом. К тому же Дрору ужасно не хотелось признаваться, что он так и не сумел узнать имя иракского предателя и даже умудрился потерять с ним связь. И все же, как справедливо заметил Сэми Гершон если американцы узнают... Может быть, и в самом деле лучше было бы рассказать им об Иерихоне, подумал Коби Дрор.
Глава 8
Первого октября Майк Мартин заглянул в тайник на могиле матроса Шептона на кладбище в Сулайбикхате и обнаружил там письмо от Ахмеда Аль Халифы.
Мартин не слишком удивился. Если Абу Фуад слышал о нем, то и до него тоже доходили слухи о расширяющемся движении кувейтского сопротивления и о его выдающемся руководителе. Вероятно, рано или поздно их встреча должна была состояться.
За последние шесть недель положение иракской оккупационной армии резко изменилось. Вторжение в Кувейт оказалось легкой прогулкой, да и первые дни оккупации вселили в иракских солдат уверенность в том, что их пребывание в Кувейте будет просто приятным времяпрепровождением, не более сложным занятием, чем завоевание страны.
Мародерство было очень прибыльным делом и всегда оставалось безнаказанным, случайное убийство кувейтца лишь вносило в жизнь разнообразие, а для развлечения здесь было достаточно женщин. Так вели себя все завоеватели со времен Вавилона.
В конце концов, Кувейт был всего лишь жирной курицей, которую осталось только ощипать. Но через шесть недель курица стала царапаться и клеваться. Больше ста солдат и восемь офицеров были убиты или пропали без вести, причем далеко не все исчезновения можно было объяснить дезертирством. Оккупанты впервые узнали, что такое страх.
Теперь офицеры боялись ездить в легковых автомобилях без охраны и требовали в качестве сопровождения по меньшей мере грузовик, битком набитый солдатами. Штаб и командные пункты приходилось охранять круглосуточно; иногда иракские офицеры, чтобы разбудить часового, разряжали пистолет над его головой.
Ночью наступал «комендантский час» и для самих оккупантов; сравнительно безопасно по ночам могли перемещаться лишь более или менее многочисленные группы солдат. Когда сгущались сумерки, патрульные боялись выходить из своих редутов. И все же мины взрывались, автомобили загорались или останавливались с заклинившим двигателем, откуда-то летели гранаты, а иракские солдаты с перерезанным горлом исчезали в канализации или оказывались в помойных ямах.
Эскалация активного сопротивления заставила иракское командование заменить народную армию на части особого назначения, которые умели сражаться, а в случае наступления американцев должны были принять на себя первый удар. Перефразируя известное выражение Черчилля, можно сказать, что первые числа октября стали для иракской оккупационной армии если не началом конца, то концом начала.
Мартин прочел письмо Аль Халифы тут же, у могилы Шептона, но сразу ответить не мог. Он положил ответ в тайник лишь на следующий день.
Мартин дал согласие на встречу с Абу Фуадом, но на своих условиях. Он назначил свидание на семь тридцать – когда уже темно, но до комендантского часа, который наступал в десять часов вечера, еще достаточно времени. Он точно указал место, где Абу Фуад должен будет припарковать свой автомобиль, и небольшую рощицу, где они встретятся. Эта рощица располагалась в районе Абрак Хейтан, недалеко от шоссе, которое вело к аэропорту – теперь давно закрытому и наполовину разрушенному.
Мартин выбрал место, где преобладали традиционные каменные кувейтские домики с плоскими крышами. На одной из таких крыш он будет лежать уже за два часа до назначенного времени; с этого наблюдательного поста можно будет увидеть, не следит ли кто-нибудь за кувейтским офицером, а если следит, то кто именно – его собственные телохранители или иракская служба безопасности. На территории противника британский офицер был всегда готов к любым неожиданностям; он не мог зря рисковать.
Мартину ничего не было известно о том, как Абу Фуад понимает безопасность в подпольной работе. Пришлось допустить, что умение кувейтского офицера скрывать следы и уходить от слежки далеко от совершенства, и полагаться лишь на собственные меры безопасности. Мартин назначил встречу на 7 октября и оставил записку под мраморной плитой. Ахмед Аль Халифа извлек ее из тайника 4 октября.
На очередном заседании комитета «Медуза» выступал доктор Джон Хипуэлл. Он ничем не напоминал физика-ядерщика, а тем более одного из тех ученых, которые все дни проводят в тщательно охраняемом олдермастонском центре по изучению ядерного вооружения, разрабатывая конструкцию плутониевых боеголовок для ракет «трайдент».
Незнакомый с Хипуэллом человек скорее всего принял бы его за грубовато-добродушного фермера из центральных графств, самое место которому возле загона для жирных овец на местном базаре, а не в лаборатории, где чистым золотом плакируются смертельно опасные плутониевые диски.
Хотя стояла еще по-летнему теплая погода, Хипуэлл, как, впрочем, и в августе, был в клетчатой рубашке, шерстяном галстуке и твидовом пиджаке. Своими толстыми красными пальцами он набил дешевым табаком вересковую трубку и, не дожидаясь приглашения, начал доклад. Сэр Пол недовольно сморщил острый нос и жестом попросил немного увеличить мощность кондиционера.
Хипуэлл исчез в облаке голубоватого дыма и начал:
– Так вот, джентльмены, сначала сообщу вам приятную новость. У нашего общего друга мистера Саддама Хуссейна нет атомной бомбы. Нет ее сейчас, не предвидится и в ближайшем будущем.
Последовала минутная пауза, во время которой ученый муж из Олдермастона усердно разжигал свой небольшой индивидуальный костер. Что ж, подумал Терри Мартин, если ты каждый день рискуешь схватить смертельную дозу радиации, то, наверно, не так уж важно, куришь ты изредка трубку или нет. Доктор Хипуэлл заглянул в свои заметки.
– Ирак стремился обзавестись собственным ядерным оружием давно, с середины семидесятых годов, когда вся реальная власть оказалась в руках Саддама Хуссейна. Атомная бомба стала, судя по всему, его навязчивой идеей.
В те годы Ирак купил во Франции полностью оборудованный ядерный реактор; тогда продажа реакторов не запрещалась действовавшим договором о нераспространении ядерного вооружения от 1968 года.
Хипуэлл довольно попыхтел трубкой и еще раз утрамбовал тлеющий табак. Горячий пепел посыпался на его бумаги.
– Прошу прощения, – воспользовался паузой сэр Пол, – этот реактор предназначался для выработки электроэнергии?
– Именно так все и говорили, – согласился Хипуэлл. – Разумеется, это сплошная чепуха, и французы это отлично понимали. По запасам нефти Ирак занимает третье место в мире; он мог бы построить тепловую электростанцию за ничтожную долю той суммы, которую он выложил за реактор. Нет, Саддам намеревался запустить реактор на низкосортном уране, который называют желтым кеком или карамелью; располагая теплоэнергетическим реактором, он мог бы убедить третьи страны продавать ему уран. Но, отработав в реакторе, уран превращается в плутоний.
Все сидевшие за столом дружно закивали. Всем было известно, что британский реактор в Селлафилде не только питает систему электроснабжения, но и дает в качестве отхода плутоний, которым доктор Хипуэлл потом начиняет свои боеголовки.
– Тогда за дело взялись израильтяне, – продолжал Хипуэлл. – Сначала одна из диверсионных групп взорвала огромную турбину прямо в Тулоне, еще до ее отправки в Ирак. Диверсия задержала работы на два года. Потом, в 1981 году, когда любимые детища Саддама Осирак-1 и Осирак-2 были практически готовы, налетели израильские истребители-бомбардировщики и разнесли реактор к чертовой матери. Второй реактор Саддаму купить так и не удалось, и через некоторое времи он прекратил попытки его приобрести.
– Почему, черт возьми, он сдался? – спросил Гарри Синклэр с другого конца стола.
– Потому что изменил стратегию, – широко улыбаясь, будто ему удалось за полчаса разгадать весь кроссворд из «Таймс», ответил Хипуэлл. – До определенного момента Саддам хотел создать плутониевую бомбу, а потом решил переключиться на урановую. Между прочим, не без некоторого успеха. Но не полного. Тем не менее...
– Я не понял, – прервал докладчика сэр Пол Спрус. – Какая разница между плутониевой и урановой атомными бомбами?
– Урановая проще, – пояснил физик. – Видите ли.., цепная реакция может быть осуществлена с различными радиоактивными веществами, но если вам нужна самая простая и в то же время достаточно эффективная бомба, то лучше всего начать с урана. Вот такая простейшая атомная бомба на основе урана и была целью Саддама с 1982 года. Такой бомбы у него еще нет, но он не прекращает попыток и когда-нибудь добьется успеха.
Сияя, будто ему только что удалось раскрыть все тайны мироздания, доктор Хипуэлл сел. Как и большинство других членов комитета, сэр Пол Спрус все еще недоумевал:
– Если Саддам смог купить уран для разбомбленного реактора, то почему он не может сделать из него бомбу?
Доктор Хипуэлл как будто только и ждал этого вопроса.
– Уран урану рознь, дорогой мой. Интересная штука, этот уран. Очень редкий элемент. Из тысячи тонн урановой руды извлекают кусочек урана размером сигарную коробку. Желтый кек. Это так называемый естественный уран, главным образом один его изотоп, уран-238. На таком уране можно запустить промышленный реактор, но бомбу из него не сделаешь. Для этого нужен более легкий изотоп, уран-235.
– А откуда его берут? – спросил Паксман.
– Оттуда же, из этого желтого кека. В том куске естественного урана размером с сигарную коробу содержится и уран-235, только его там совсем мало, всего щепотка. Вся чертовщина заключается в том, как его извлечь. Разделение изотопов – дьявольски трудная, сложная, дорогая и медленная операция.
– Но вы сами сказали, что Ирак все же добьется успеха, – заметил Синклэр.
– Добьется, но пока еще не добися, – сказал Хипуэлл. – Известен только один рациональный способ выделения урана-235 необходимой степени чистоты, а она должна быть не ниже девяноста трех процентов. Много лет назад наши парни, работавшие над Манхэттенским проектом, пробовали несколько методов. Они экспериментировали, понимаете? Эрнест Лоуренс изучал один метод, Роберт Оппенгеймер – другой. В те годы использовали оба метода и в конце концов накопили столько урана-235, что его хватило на «Малыша».
После войны был изобретен метод центрифугирования. Его постепенно совершенствовали, и теперь только он и применяется. Суть его в том, что исходную смесь загружают в центрифугу, которая вращается так быстро, что операцию приходится выполнять в вакууме, иначе подшипники расплавились бы моментально.
Тяжелые изотопы, те, что нам не нужны, понемногу перемещаются к наружной стенке центрифуги, и их отбрасывают. То, что остается, содержит чуть больше урана-235, чем исходная смесь. Но и в остатке его еще очень мало. Приходится повторять операцию снова и снова, крутить центрифуги тысячи часов – и в результате мы получаем крохотную пластиночку, размером не больше почтовой марки, годного для бомбы урана.
– Так все же, Саддам умеет все это делать или нет? – пытался добиться своего сэр Пол.
– Угу. Занимается этим уже примерно год. Эти центрифуги.., чтобы ускорить процесс, мы соединяем их одну с другой. Получается то, что мы называем каскадом. Но для одного каскада нужны тысячи центрифуг.
– Если иракцы занялись этим еще в 1982 голу, почему у них до сих пор нет бомбы? – спросил Терри Мартин.
– Центрифугу для диффузионного разделения газообразных соединений урана в скобяной лавке не купишь, – объяснил Хипуэлл. – Иракцы пытались уговорить, чтобы им продали готовые центрифуги, но получили отказ. Об этом свидетельствуют документы. С 1985 года они покупают разные детали и собирают машины у себя. Они приобрели примерно пятьсот тонн уранового желтого кека, из них половину – в Португалии. Что до оборудования, то оно поступало главным образом из Западной Германии...
– Я всегда полагал, что Германия подписала весь пакет международных соглашений, препятствующих распространению ядерного вооружения и средств его производства, – запротестовал Паксман.
– Может, и подписала, я в политике не разбираюсь, – сказал Хипуэлл. – Но иракцы закупили много всякого добра. Чтобы построить завод для разделения изотопов урана, нужны точнейшие металлообрабатывающие станки, специальная сверхпрочная мартенситно-стареющая сталь, коррозийно-стойкие резервуары, особая запорная арматура, высокотемпературные печи (их называют «черепами», потому что такая печь и в самом деле похожа на череп), потом еще вакуумные насосы, специальные мембраны – все это очень сложные штуки. Многое из того плюс ноу-хау поступило в Ирак из Германии.
– Можете ли вы сказать, – захотел уточнить Гарри Синклэр, – располагает сейчас Саддам действующими центрифугами для разделения изотопов или нет?
– Да, у него есть один каскад. Он работает уже примерно год. А скоро будет запущен и второй.
– Вы знаете, где все это расположено?
– Завод по сборке центрифуг находится в местечке Таджи – вот здесь. – Хипуэлл передал американцу крупный аэрофотоснимок, на котором кружком был обведен комплекс промышленных зданий. – Что касается работающего каскада, то, вероятно, он находится под землей неподалеку от разрушенного французского реактора в Тувайте. Я имею в виду тот реактор, который иракцы называли Осираком. Не знаю, удастся ли обнаружить каскад с самолета – он наверняка под землей и тщательно замаскирован.
– А новый каскад?
– Понятия не имею, – ответил Хипуэлл. – Он может быть где угодно.
– Скорее всего где-то в другом месте, – предположил Терри Мартин. – После того как израильтяне одним ударом разбомбили весь комплекс Осирак, иракцы не рискуют: они стараются дублировать важные объекты и располагать их подальше один от другого.
Синклэр хмыкнул.
– Почему вы так уверены, – спросил сэр Пол, – что у Саддама Хуссейна еще нет бомбы?
– Это очень просто, – ответил физик. – Весь вопрос во времени. У Саддама было мало времени. Для простейшей, но достаточно эффективной атомной бомбы нужно от тридцати до тридцати пяти килограммов чистого урана-235. Допустим, год назад Саддам начал с нуля. Допустим также, что каскад исправно функционирует все двадцать четыре часа в сутки – а это совершенно исключено. Учтем, что одна операция центрифугирования длится по меньшей мере двенадцать часов.
Чтобы получить девяностотрехпроцентный уран-235, нужна тысяча таких операций, то есть пятьсот дней непрерывной работы центрифуги. При этом мы не учитываем время, затрачиваемое на чистку, осмотр, обслуживание и текущий ремонт оборудования. Даже если весь год у Саддама работала тысяча центрифуг, ему потребуется еще пять лет. Если в следующем году будет пущен в ход еще один каскад, срок сократится до трех лет.
– Следовательно, раньше 1993 года Саддам никак не сможет получить свои тридцать пять килограммов? – перебил Хипуэлла Синклэр.
– Не сможет.
– И последний вопрос. Предположим, Саддам получил необходимое количество урана. Как долог путь от урана до атомной бомбы?
– Совсем недолог. Несколько недель. Видите ли, если страна решила сделать собственную бомбу, то работы по разделению изотопов урана и конструированию бомбы, конечно же, будут развиваться параллельно. Сделать бомбу нетрудно – если ты знаешь, что делаешь. А Джаафар знает, не только как ее сделать, но и как взорвать. Черт возьми, мы сами учили его в Харуэлле.
Но самое главное в том, что фактор времени не позволит Саддаму иметь чистый уран в достаточном количестве. Сейчас у него не больше десяти килограммов. Ему нужно еще минимум три года.
Доктора Хипуэлла поблагодарили за многонедельный труд. На этом совещание закончилось.
Синклэр вернулся в посольство, подробнейшим образом переписал сделанные им на совещании заметки, зашифровал сообщение надежным кодом и отправил в Америку. Там все это сопоставили с выводами американского комитета, сделанными на основе анализа специалистов из лабораторий в Сандии, Лос-Аламос, а главным образом из Ливерморской лаборатории Лоуренса, где уже в течение нескольких лет работал секретный отдел Z, который по поручению Государственного департамента и Пентагона следил за распространением ядерного оружия по всему миру.
Тогда Синклэр не мог этого знать, но выводы британских и американских ученых на удивление совпали.
Терри Мартин и Саймон Паксман вместе покинули совещание и пошли по Уайтхоллу, наслаждаясь ласковыми лучами октябрьского солнца.
– Теперь можно вздохнуть с облегчением, – сказал Паксман. – Старина Хипуэлл совершенно уверен в своих выводах. По-видимому, американцы с ним согласны. Значит, пока что этому сукину сыну до атомной бомбы – как до звезд. Что ж, одним кошмаром меньше.
Они расстались на углу. Паксман направился к мосту через Темзу и затем в Сенчери-хаус, а Мартин пересек Трафальгарскую площадь и пошел по Сейнт-Мартин-лейн в сторону Гауэр-стрит.
Одно дело – выяснить, каким оружием массового поражения располагает или может располагать Ирак, и совсем другое – найти, где это оружие хранится и производится. Вся поверхность Ирака снова и снова прочесывалась с воздуха. Высоко в небе беспрерывной чередой один за другим скользили спутники КН-11 и КН-12, днем и ночью фотографируя все, что располагалось под ними на территории Ирака.
К началу октября в небе над Ираком появился новый американский разведывательный самолет «аврора»; он был настолько засекречен, что о нем не знали даже на Капитолийском холме. Разведчик этот летал на границе космоса и земной атмосферы, развивая скорость почти пять тысяч миль в час (в восемь раз быстрее звука!), и управлял собственным файерболом – вследствие эффекта скоростного напора, – поэтому его не видели иракские радары и не могли настичь ракеты-перехватчики. «Аврору», пришедшую на смену легендарному «блэкберду» SR-71, не могла обнаружить даже военная техника умирающего СССР.
Как ни странно, но осенью 1990 года, когда постепенно стали списывать «блэкберды», в иракском небе кружили куда более старые, но еще очень полезные разведывательные самолеты U-2. Названные «драконихами» и разработанные почти сорок лет назад, U-2 еще летали и еще делали хорошие аэрофотоснимки. В 1960 году такой самолет, пилотируемый Гари Пауэрсом, был сбит в центре России, над Свердловском, а летом 1962 года U-2 обнаружили первые советские ракеты, устанавливавшиеся на Кубе. Почти в то же время Олег Пеньковский сообщил, что эти ракеты представляют собой наступательное, а не оборонительное оружие; тем самым он помог разоблачить неуклюжие протесты Хрущева, но одновременно положил начало и собственному разоблачению.
К 1990 году U-2 из «наблюдателей» превратились в «слушателей» и получили новое обозначение TR-1, хотя изредка они по-прежнему использовались и для аэрофотосъемки.
Вся информация, полученная с помощью ученых и инженеров, аналитиков и интерпретаторов, наблюдателей и летчиков, разведчиков и обследователей, помогала воссоздать достоверную картину Ирака, каким он был осенью 1990 года. Картина могла повергнуть в ужас кого угодно.
Поступавшая из тысяч источников информация в конце концов оказывалась в одной тщательно охраняемой комнате, которую называли «черной дырой». Эта комната располагалась на третьем подвальном этаже под зданием Министерства ВВС Саудовской Аравии, недалеко от того места, где совещались высшие военные чины, обсуждая свои пока не одобренные (Организацией Объединенных Наций) планы вторжения в Ирак.
В «черной дыре» британские и американские штабные работники, представлявшие все три рода войск и весь диапазон – от рядового до генерала – воинских званий, отмечали цели, подлежащие уничтожению. В конце концов они вручили генералу Чаку Хорнеру карту воздушной войны. В окончательном варианте на нее было нанесено семьсот целей, из которых шестьсот представляли собой военные объекты; тут были командные пункты, мосты, аэродромы, оружейные склады, в том числе полевые, ракетные установки и центры сосредоточения войск. Оставшиеся сто целей – исследовательские центры, сборочные предприятия, химические лаборатории, склады – были так или иначе связаны с производством оружия массового поражения.
На карте было отмечено предприятие в Талжи, на котором собирались центрифуги для разделения изотопов урана, а также тот район Тувайты, где по ориентировочным оценкам под землей должен был располагаться работающий каскад центрифуг.
Но на карту не попали ни завод по розливу воды в Тармие, ни Эль-Кубаи. Об этих объектах никаких сведений не было. Копия подробного отчета Гарри Синклэра, поступившего из Лондона, была присоединена к другим документам, созданным в разных уголках США и в других странах. Наконец резюме всех детальнейших отчетов и докладов было направлено в очень небольшую и в высшей степени засекреченную организацию, своеобразный мозговой центр Государственного департамента, о существовании которой знали немногие даже в Вашингтоне. Группа политической разведки и анализа (так называли эту организацию) изучала международные проблемы и представляла доклады, которые предназначались отнюдь не для всеобщего ознакомления. Группа подчинялась только государственному секретарю, которым в то время был мистер Джеймс Бейкер.
Двумя днями позднее Майк Мартин лежал на плоской крыше, откуда был хорошо виден тот уголок района Абрак Хейтан, в котором он назначил встречу с Абу Фуадом.
Почти точно в назначенное время на шоссе короля Фейсала появился одинокий автомобиль, который скоро свернул на боковую улочку. Автомобиль медленно пробирался в темноте, постепенно удаляясь от ярко освещенного шоссе и от случайных встречных машин.
Мартин видел, что автомобиль остановился именно в том месте, которое он указал в своем письме Аль Халифе. Из него вышли два человека, мужчина и женщина. Они осмотрелись, убедились, что со стороны шоссе за ними не последовала никакая другая машина, и медленно направились к небольшой рощице.
Абу Фуад должен был ждать полчаса. Если бедуин не появится к тому времени, значит, встреча сорвалась, и ему нужно возвращаться. На самом деле мужчина и женщина прождали сорок минут и лишь после этого, расстроенные, вернулись к своему автомобилю.
– Должно быть, его задержали, – сказал Абу Фуад, обращаясь к своей спутнице. – Может быть, иракский патруль. Кто знает? В любом случае это плохо. Придется все начинать сначала.
– Мне кажется, довериться бедуину – это сумасшествие, – сказала женщина. – Ты понятия не имеешь, кто он такой.
Они разговаривали вполголоса. Абу Фуад осмотрелся, чтобы убедиться, что за сорок минут на улочке не появились иракские солдаты.
– Он работает умело, как настоящий профессионал, и всегда добивается успеха. Большего мне знать и не нужно. Я охотно стал бы с ним сотрудничать – конечно, если он сам этого захочет.
– Что ж, в таком случае я ничего не имею против.
Вдруг женщина вскрикнула. Абу Фуад, уже устроившийся на месте водителя, вздрогнул.
– Не поворачивайтесь. Давайте просто поговорим, – раздался голос с заднего сиденья.
В зеркале заднего обзора Абу Фуад увидел нечеткий силуэт куфии бедуина. Только теперь он уловил исходивший от того запах человека, который ведет нелегкий образ жизни. Абу Фуад облегченно выдохнул.
– Вы ходите совсем бесшумно, бедуин.
– Мне нет нужды шуметь, Абу Фуад. Шум лишь привлечет внимание иракцев. А я этого не люблю, если только не приготовился к встрече заранее.
Абу Фуад улыбнулся, сверкнув зубами под щеточкой черных усов.
– Что ж, теперь мы нашли друг друга. Давайте поговорим. Между прочим, зачем нужно было прятаться в автомобиле?
– Если бы эта встреча оказалась ловушкой, то ваши первые слова, произнесенные в автомобиле, были бы другими.
– Я бы сам себя разоблачил.
– Конечно.
– И что тогда?
– Тогда вы были бы уже мертвы.
– Понятно.
– Кто ваша спутница? Я ничего не говорил о сопровождении.
– Вы определили условия встречи, мне тоже пришлось рискнуть и довериться вам. Она надежный человек. Ей можно доверять. Асрар Кабанди.
– Хорошо. Здравствуйте, мисс Кабанди. О чем вы хотели говорить?
– Об оружии, бедуин. Автоматы Калашникова, современные ручные гранаты, семтекс-Н. С таким оружием мои люди могли бы сделать намного больше.
– Ваших людей хватают, как слепых котят, Абу Фуад. Целый полк иракской пехоты под командой Амн-аль-Амма окружил десять ваших парней в одном здании. Всех убили. Все были зелеными юнцами.
Абу Фуад промолчал. Бедуин напомнил ему об одном из самых тяжелых поражений.
– Девять, – сказал он наконец. – Десятый притворился убитым и потом уполз. Он ранен, сейчас поправляется. Мы смотрим за ним. Он нам все и рассказал.
– Что рассказал?
– Что их предали. Если бы он погиб, мы никогда не узнали бы об измене.
– Ах, предательство. Обычная проблема в любом движении сопротивления. А кто предатель?
– Разумеется, мы знаем его. Мы считали, что можем доверять ему.
– Так он в самом деле предатель?
– Вероятно, да.
– Только вероятно?
Абу Фуад вздохнул.
– Наш боец, оставшийся в живых, клянется, что о месте встречи знали только одиннадцать человек. Но ведь информация могла просочиться к оккупантам и каким-то другим путем. Или за кем-то из них следили...
– Тогда надо проверить вашего подозреваемого. Если подозрения подтвердятся, его следует наказать. Мисс Кабанди, будьте добры, оставьте на несколько минут нас вдвоем.