Флоренс Сильвестри
На стороне ангелов
Инспектор весь омрачился. Ему не нравился этот омут, описанный таким светлым созданием, ангелом, переставшим летать. Он встал, обошел стул позади подозреваемой и слегка наклонился. Он практически прикоснулся к её волосам своим лицом. Это было странно, она не вызывала в нём жалости, просто навевала какую-то унылую, безысходную грусть. Фортунато вздохнул и взял Надю за плечи. Она обернулась и их лица оказались на очень близком расстоянии.
«Ты не должна чувствовать себя виноватой. Я не знаю всей твоей жизни, надеюсь, что прочитав твои записи я что-то о тебе узнаю. Думаю, не всё. Я думаю, что несмотря на очевидную слабость, у тебя очень сильный характер. И всё равно ты хрупкая, возможно твой муж недооценил этого. Ты же настоящий парадокс. У меня сложилось впечатление, что ты застенчива, а вот на таком близком расстоянии ты выдерживаешь мой взгляд. И не отстраняешься.»
Он поднялся и убрал руки с её плеч, подошел к окну, встал полубоком и начал рассеяно что-то рассматривать на улице. Инспектор принялся медленно рассуждать вслух: «Я не думаю, что твой муж повел себя агрессивно из-за того что вы говорили о его матери. Полагаю, что настоящей причиной послужила твоя просьба о разводе, а он не хотел тебя потерять. Испугался. Я также заметил, что ты поменяла в мгновение ока заявление о том, что он мухи не обидит, на то, что в порыве ярости он предположительно изуродовал тебе палец. Может ты поменяла и своё мнение насчет его способности убить мать?»
«Ничего я не поменяла. В жизни всякое может случиться. Мы никогда не ссорились, только из-за родителей моего мужа. Раньше он меня поддерживал, да и поводов для недовольств было намного меньше. Мы жили, да, неподелёку, но не под ногами Чинции и Чезаре. После того как мы переехали эти раздоры из двух раз в год превратились в два раза в месяц. А то и каждый день. Не сказать, чтобы я этого не ожидала. Более того, я знала, что оно так и будет. Маттео заклинал попробовать, уверял, что в новом доме я буду хозяйкой. На самом деле я думаю, что у меня не было выбора, так как его родители давили и на него, и на меня. Они вообще заставляли нас переселиться с ребенком ещё до начала ремонта. Ты думаешь они желали нам добра, благополучия? Это был психологический прессинг, который выматывает душу, забирает все силы. Я выдвинула условие, что перееду только когда будет построена изгородь, которая разделяла бы сад на две части, так чтобы Чинция не могла заглядывать в окна и имела бы доступ к парадной и задней двери дома только через калитку, которая бы закрывалась на замок. Своего рода делимитация территории, хотя я с самого начала знала, что калитка закрываться не будет. В старом доме она постоянно оставалась открытой, несмотря на мои неоднократные просьбы её захлопывать. Видимо такова моя судьба – просить и находить лишь наглухо захлопнутые двери. Естественно, изгородь нам не дали сделать, сначала его родители согласились, потом заявили, что стена неэстетична. Маттео выбрал самый легкий путь, согласился, чтобы они перестали его пилить. Когда ты выслушиваешь каждый день одну и ту же долбящую мысль, как это и случалось, так как они вместе проводили много времени в магазине, то ты либо сойдешь с ума, потому что противоборствовать и отстаивать своё ежедневно нужна нечеловеческая сила и энергия, либо ты сделаешь чужую мысль своей.
И всё же я верила, что Маттео будет защищать мои интересы. Я наивна, но просто у нас были действительно замечательные отношения, построенные на доверии. Которое испарилось, как только Маттео категорично ответил нет, когда я попросила исполнить обещание. После переезда он поставил меня перед реальным положением дел: либо ты будешь жить здесь, либо ты будешь жить здесь. Надо ли говорить, что я почувствовала себя как в капкане, этот дом, каким бы красивым и удобным он не был, стал и навсегда останется для меня западней. А муж мой – тем, кто туда меня завлек. Я очень разочаровалась в Маттео и былые доверие и чувства уже однозначно ко мне не вернутся.»
«То есть ты его не любишь больше?» Фортунато отпустил придерживаемую рукой занавеску, повернулся, и его лицо, до этого освещенное ослепительно белым зимним солнцем, на фоне окна, против света, резко потемнело. Он присел на подоконник и обратил хмурый взгляд на подозреваемую. «Ну же, отвечай!», инспектор поторопил Надю.
«Не знаю. Мне как-то всё опостылело. Если честно, раньше даже расставание на короткий срок угнетало. Я смогла удалиться от Маттео только два раза. В первый, я должна была навестить дедушку, который получил серьезную травму, и в результате от которой он впоследствии скончался. Это было в самом начале нашего знакомства. Во второй раз, я уехала по учебе на десять дней, но я не могу даже описать, как я скучала. Маттео тогда для меня был всеми моими мыслями, моим миром. Мне было жизненно необходимо находиться с ним рядом всегда. Потом появился ребенок, и естественно приоритетом в моей жизни стал он. Но мои чувства к Маттео не уменьшились, когда малыш немного подрос, я целенаправленно напоминала себе, что нужно уделять больше внимания мужу. После переезда, пренебрежительное отношение его матери ко мне стало более ощутимым и от него никуда нельзя было деться, скрыться. Её отрицательная энергия постепенно проникла в мой быт, мир, всё моё существо. Я нервничала, у меня появились проблемы со здоровьем, которых у меня никогда не было. Но самое главное, она отняла у меня веру в себя. Это наверное хуже смерти, уж лучше убить человека, чем постоянно давать понять, что что-то в тебе не так, прислушиваться, контролировать.
Мой муж говорил, какая тебе разница, и наверняка ты тоже также скажешь. Разница большая, потому что вы не находитесь на моём месте. Я не говорю о публикации в Фэйсбуке, который ты можешь не читать, или о человеке, с которым ты можешь просто не встречаться или игнорировать. Всем ведь мил не будешь, я это прекрасно понимаю. Для меня, да я думаю и для всех, это нормально, когда два человека друг к другу неприязненно относятся, они просто не общаются. А вот Чинция, она так не считала, она меня искала. Все говорят, она не со зла, такой характер, но я так не думаю. Все говорят, делай так – в одно ухо влетело, в другое вылетело. Мой дедушка говорил, умных на земле много, когда в море пожар. Меня, конечно, хотели подбодрить, но всё это слова. У меня есть уши и голова. И раз уши услышали, что я, например, лентяйка, что мне ни до кого нет дела, что я эгоистично использую людей в своих целях, что я – сумасбродка с наихудшим характером, мне очень сложно убедить свою голову вот это всё забыть или убедить её, что тот кто это сказал, причем не сгоряча, и не по какому-то серьезному поводу, а постепенно и из-за мелочей, что он всё это сказал не со зла.»
Инспектор вынужден был перебить Надю: «Я задал тебе конкретный вопрос, и касался он твоего мужа Маттео. А ты сейчас говоришь о его матери, я о ней хотел бы поговорить поподробнее позже, когда сочту это нужным. Интересно, что ты говоришь о ней, как будто она ещё жива. И тебе совершенно не жаль, что она мертва.»
Он вернулся к столу и сел, приняв свою излюбленную позу, закинул ногу на ногу и склонил голову вбок. «Я спросил тебя о любви, а ты где-то потерялась в дебрях отношений со свекровью. Расскажи мне о твоей жизни.» Фортунато выразительно сделал акцент на слове «твоей». «И ответь на вопрос, который я повторю третий раз. Любишь ты Маттео или нет?»
Надя нахмурилась: «Странно, какое это имеет отношение к делу? Я ему сказала, что больше его не люблю. Но я обижена, на самом деле я думаю, что любовь не проходит. Чтобы побороть силу привычки, я целенаправленно вспоминала, что было раньше. Поэтому когда Маттео начинал ворчать, раздражался, делал замечания, придирался, я не думала, что он изменился. Скорее всего он и раньше таким был, просто сдерживался. Вот с Маттео у меня получалось закрывать глаза на многое, видимо это и есть любовь. Что ты скажешь?»
«Не знаю, я никогда не был женат. Отношения с моими бывшими невестами я бы описал как игру в наперегонки. Кто был лучше, красивее, интереснее. А я бы хотел расслабиться и идти вместе рука в руку. Все мои прекрасные дамы почему-то в определенный момент начинали ревновать меня к работе, хотя с самого начала знали, что она предвидит сверхурочные, ночные смены и службу по выходным. Это, думаю, была просто отговорка для женщин, которые сбегают при первой же трудности. Твой муж, например, тоже работал в выходные?»
«Да, в субботу магазин был открыт всегда, официально Маттео должен был быть выходной в воскресенье и в понедельник утром. Но такого практически никогда не происходило. В воскресенье он уходил на съемки свадеб и мог возвращаться даже в два ночи. Отлучался на обед, постоянно на него опаздывал. Но, как ты сказал, это работа. Возможно помогало то, что мы всегда жили вместе. Всегда, это значит, после двух месяцев знакомства. Я как-то сразу поняла, что Маттео мне нужен, я именно его искала и нашла. В подростковом возрасте я любила выписывать цитаты из книг, которые заставляли меня задумываться. Одна из них, из Коэльо, гласила так: «Если человек действительно чего-то захочет, то вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы его желание сбылось». Этот принцип «хочу -могу» был девизом флорентийской семьи Медичи, которая изменила этот город и превратила в такой, какой мы его знаем. Они верили, что могут создать немыслимый купол Санта Мария дель Фьоре, дерзали и находили нужного архитектора. Они нанимали художников и скульпторов, чтобы увековечить себя и сделать жизнь превосходнее, чем она есть на самом деле. Потому что их жизнь была бесконечной цепью предательств, насилий, отравлений, убийств.»
Фортунато усмехнулся: «Мне определенно нравится этот наш разговор. Может нам пора пойти кофейку попить? Я не шучу, у нас тут есть замечательное кафе. Ты – молодец, но только почему ты свои проблемы не решила с помощью целеустремленного желания?» Он думал, Надя обернет всё в шутку, но она погрустнела.
«А почему ты решил, что я этого не сделала? Я очень хотела, чтобы Чинция испарилась из моей жизни, и вот она испарилась. Если бы желанием можно было убить, то убийца – это я. Каждый день, когда я отдыхала, а с потолка доносился топот её тапок на каблуках, и не невинный, такой случайный, а раздражающий, неустанный, противный звук, так вот я очень не элегантно и вслух желала ей смерти. Даже сейчас, когда её нет, она все равно лишает мою жизнь спокойствия. Я прекрасно понимаю, что могу попасть в тюрьму, потерять свой мир, который я создала, лишить моего ребенка нашей повседневности, мне страшно. Но я верю и надеюсь, что всё обернется наилучшим способом главное подождать. Вот именно сейчас мне неплохо, я конечно теряю время, для меня всё время потрачено зря, когда я вдалеке от ребенка, я всеми своими психофизическими силами стараюсь к нему вернуться. Жаль, что это не дружеская беседа, ты устраиваешь допрос, а я рискую.»
Надя была взволнованна, хотела плакать, но держала себя в руках, уронила всего лишь несколько слез, которые отставили на щеках мокрые борозды. Фортунато вдруг почувствовал жалость и тут же удивился своим эмоциям. Перед глазами вдруг предстала картина, как будто сидят они не в кабинете, а в его огромной квартире, и не по-холостяцки обставленной, а в очень уютной домашней обстановке. Он держит её за руку и ничего не происходит, они говорят, он просто чувствует какую-то безграничную необходимость заботиться о ней. Инспектор заморгал, даже покачал головой, чтобы отогнать непрошеное видение, взял кубик-рубик, который всегда находился на его столе. Он пытался сконцентрироваться, но слова Нади доносились как будто издалека.
«Мой сын – это единственный человек, который действительно во мне нуждается. Ради него я вынесла всё, что вынесла, и ради него я выйду отсюда с поднятой головой. Потому что я – не убивала.»
Надя встала, и с неожиданной уверенностью, как будто хозяйка этого самого кабинета, подошла к окну, и как раньше это сделал Фортунато, отодвинула занавеску. Её доброе, нежное лицо уже не было таковым, сжатые скулы и целеустремленный взгляд делали его жестоким. «Я устала кому-то что-то доказывать, нравиться, оправдываться, улыбаться. Во мне нет хитрости, я не умею огибать углы, не закрываю глаза. Меня не страшат невзгоды, трудности, но я очень уязвима на плохие слова. Мой муж, когда мы спорили из-за его матери, сказал мне, что если так будет продолжаться, мы очень скоро дойдем до рукоприкладства или до пистолетов. Я думаю, что если он это понимал, то вполне логично было искать решение, выход из ситуации. Но он мне не предлагал никакого выбора.»
Фортунато разглядывал её фигуру, до этого он не придал значения во что была одета Надя. Это было платье малахитового цвета в мелкий цветочек, длиной до середины колена. «Этот цвет тебе очень идет!», вертелась на языке фраза, и инспектор не мог понять, произнес ли он её на самом деле или только подумал.
«Присядь, пожалуйста, а то я отвлекаюсь. Можешь привести какой-то конкретный пример?»
Надя вернулась на место. «Да запросто. Приходит Чинция, мы с ребенком в дверях, собираемся уходить, не успели лишь на пару минут, она как дьявол всегда угадывает момент. Спрашивает Маттео, хочет ли он пойти с ней наверх поиграть в машинки. Маттео соглашается, я объясняю, что у нас дела. Это как раз на тему того голоса, который я имела как мать, мне мой муж постоянно попрекал, что я подчиняюсь, молчу. Чинция, несмотря на мой голос, берет ребенка за руку и уводит его наверх. Я обращаюсь к Маттео: «Хотя бы порисуй». Знаешь какой рисунок принес он потом? Рисовала она, хотя я тысячу раз просила, чтобы учился рисовать ребенок. Море на закате, пустой шезлонг, Маттео на пляже и папа плавает. Я спрашиваю у моего ребенка, а где мама? Он отвечает: «А тебя нету.»
«Остальные имели с Чинцией замечательные отношения?».
«Нет, она со многими ругалась. Зять, бывшие продавцы из магазина очень плохо отзывались и о матери, и об отце Маттео. Когда я пришла помогать мужу на работе, они уволили Марко, так он мне сказал: «Уж не знаю плакать мне или радоваться, конечно, я теряю заработок, но если бы я остался, то скорее всего потерял бы рассудок. Это ненормальные люди.» Чинция ссорилась со свекровью, бабушкой Маттео, которая завещала ему дом. Она часто вспоминала, как бабушка Джина в саду придавила её цветок и поставила сверху горшок с собственным растением. Как Джина спилила дерево, которое нравилось Чинции. Как она обозвала её грязной стервой. Ты знаешь, я плохо знала бабушку, но у меня сложилось мнение, что она была спокойным человеком. В любом случае, это очень негативно характеризует Чинцию, раз у неё были проблемные отношения со свекровью, она как раз должна была избегать аналогичных конфликтных ситуаций. А она делала то же самое, что критиковала в Джине. Я вообще перестала понимать людей, их абсурдное поведение. Мать Маттео своим поведением забрала у меня моральную силу, и как бы я не пыталась найти объяснение этой беспричинной жестокости, неприязни, это «зачем» так и осталось неотвеченным.
У неё были ужасные отношения с зятем. Эту историю я знаю понаслышке, потому что она практически окончилась, когда мы с Маттео познакомились. Его сестра умерла от неизлечимой болезни. Она была очень молода, но несмотря на возраст, у неё уже было двое детей и поставленный бизнес, свой магазин и работа занимала всё её свободное время. С детьми сидел муж, Чинция и Чезаре упрекали Николу в безделии, в том, что он искалечил жизнь Арианне. Их сын, Риккардо появился на свет, когда ей было всего восемнадцать, и поженились они из-за незапланированной беременности. Судя по фотографиям, они выглядели счастливыми. Я считаю, что лучше мне меньше говорить о том, о чем не могу сказать с точностью. Своего мнения о Николе я создать не смогла, так как мы с ним очень мало общались. Могу сказать, что ни он, ни его дети не пришли на нашу свадьбу с Маттео, но возможно мы их и не позвали, так как список приглашенных со стороны мужа составляла Чинция. Я знаю, что он унаследовал хорошую сумму от продажи оборудования из магазина. Пока сестра Маттео долгое время находилась в больнице, Никола заведовал магазином и сделал большие долги. За них пришлось расплачиваться Чезаре, так как он был гарантом. А Никола унаследованный куш прокутил. Знаешь, что странно, они не ругались из-за денежного вопроса, что казалось бы было логичным, они сцепились из-за детей. Никола не хотел, чтобы Чинция встречалась с маленькой дочкой. Могу понять мотив, Чинция отвела Аврору на могилу матери, тогда как папа не хотел говорить девочке, что мама умерла. Авроре было всего на год больше, чем сейчас моему Маттео. Я знаю, что Чинция обращалась к адвокатам, чтобы добиться встреч с внучкой. Знаю, что она писала Николе ужасные сообщения, гневные письма и это ещё больше усугубило ситуацию, потому что Никола использовал свою дочь, как предлог, чтобы покарать Чинцию. Вобщем, замкнутый круг, похожий на наш.
Потом родился Маттео. Я закончила университет и запланировала беременность. Я начала управлять делами в магазине, однажды мне надо было сделать инвентарь, и на глаза мне попались письма Арианны, которые она написала, когда была в больнице. Не знаю почему я сейчас это вспоминаю, но видимо из-за того, что хочу сделать явным моё желание сблизиться с Чинцией. Я поняла её боль матери, когда дочь умирает, и хочет жить. Арианна писала: «Я хочу просыпаться, быть огнем, водой, ветром и солнцем, у меня нет ни времени, ни надежды. Я должна всё сделать сейчас и сделаю, хоть сил уже нет, только слезы.» Она писала, как хотела вырастить Аврору, научить её говорить. Что Риккардо был словно неожиданно захлестнувшая волна. Чистый инстинкт выживания и страх. Хоть они и не были предназначены мне, я их забрала и потом перечитывала. В тяжелые минуты, и в последний год достаточно часто.
Привычка жить, делать обычные вещи обесценивают этот дар, важность мелочей становится бесспорной, когда, как в её случае, вынесен приговор к постели, к страданию, к мукам и смерти. Читая заново её записи, я пыталась возродить в себе подобное отчаянное желание просто быть в этом мире и совершать ординарные действия. Это не так просто, ценить себя, когда другие тебя не ценят. Но мне и одного человека достаточно и это – мой сын. Я, с одной стороны, поняла причину злости в Чинции, с другой стороны, мне осталось непонятным, почему она не сделала никакого усилия, чтобы оценить свою жизнь и не портить её другим.
Никола не только прокутил наследство, но и посадил свои почки, остался инвалидом. Их отношения изменились, Чинция перестала ездить к ним домой, требовать какого-то особого внимания, а он начал привозить Аврору раз, а то и два раза в неделю, но заветный трофей ей больше был не нужен. У меня сложилось такое впечатление, что Чинцию искалеченный Никола больше не интересовал, я стала более удобной мишенью. Она часто говорила, что не понимает принцип ненависти, а сама меня ненавидела. А я не понимаю принцип лицемерия, если ты отзываешься обо мне явно не с любовью, не делай вид, что я тебе нравлюсь, не ищи меня. Ситуация подобна сказке о Кощее. Смерть в игле, игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в коробке, а коробка на высоком дубе. Самое интересное, Чинция называла меня змеей, которая жалит ядом. У тебя сложилось такое мнение обо мне?»
Инспектор который был поглощен в решение кубика-рубика, на самом деле использовал его, чтобы создать впечатление полной концентрации. В другой момент он решил бы его за меньший срок, но сейчас он был растерян. Фортунато улыбнулся, взглянул исподлобья. «А, спасибо что вспомнила обо мне, но вопросы здесь задаю я. Хорошо, раз уж тебя интересует моё мнение, ты – не змея. Я думаю, ты сама это знаешь. И вот тебе встречный вопрос, если ты проанализировала её поведение, поняла её суть, зачем реагировала на провокацию?».
Надя растерялась, когда кто-то спрашивал про её личное, она не сразу находила слова, чужой интерес вызвал в ней смущение. «Я не знаю, ты говоришь, как Маттео. Не ответить нельзя. Взирать и не видеть – удел апатичного человека. Обязательно следует реагировать пропорционально. В идеале нужно обратить удар против самого противника, в этом заключается принцип боевых искусств. Суметь дестабилизировать. Увернуться, воспользоваться движением по инерции, дернуть за руку и свалить агрессора на землю. В идеале в нашем случае было бы не общаться. Ну не задались у нас отношения. Бывает. В идеале Чинция начала бы прислушиваться к моим просьбам и уважать окружающих. А если ты пытаешься кого-то переделать, найти общий язык, то в первую очередь ты должен посмотреть в себя, и начать именно с себя. Ошибочно считать, что ты можешь переделать кого-то, в том числе и свой характер, но заставить себя работать над своими действиями – это вполне вероятно. Потому что кричать, критиковать, нецензурно выражаться, нервно писать телефонные сообщения с обидными словами – это не характер, это – привычка. Возможность избавиться от любой привычки, даже самой вредной, у каждого человека имеется. Сложно, тяжело, но при очень сильной мотивации, которая стимулирует силу воли, при ежедневной работе, не на один день, и не на два и потом распуститься, это вполне осуществимо. Это стремление будет ясно видно людям. По крайней мере, тебе должно быть жаль, что у тебя что-то не получилось. А вот как разъяснить такой факт, что Чинция после того, как она всячески просила перемирия, могла тут же сесть, написать и отправить дурное сообщение, ведь это даже состоянием аффекта нельзя назвать. У нас доходило до абсурдного, мы могли говорить с ней, я объясняла, что мне не нравится в её поведении, в конкретных действиях, а она мне отвечала, что всё это ерунда. Например, мне не нравилось, что она заходит без стука через черный ход, который находится на кухне. Что она заглядывает в окна, которые летом открыты для циркуляции воздуха и зовет ребенка. И я объясняла, почему мне это не нравится, сзади я её не жду и она меня пугала, и вообще находясь в собственном доме, человек, может чувствовать себя как дома, находиться в неглиже, отдыхать. Заниматься какими-то поделками с ребенком, а когда его отвлекают зазываниями, я не знаю, кому это надо. Он бежит к окну, и они так разговаривают.
Она соглашается и заново повторяет тот же самый поступок. Как это объяснить, у меня вот вертится на языке только единственное слово, неуважение. Его невозможно интерпретировать. Чтобы написать что-то необходимо время, пока ты пишешь, ты осознаешь, что ты делаешь, выбираешь слова. Сообщения такого типа, что я – манипуляторша, что в конце концов мне надоест её сын и я его брошу, что у меня нет друзей, что все женихи меня оставили, что я думаю лишь о развлечении и своём теле – это мысли. Когда ты получаешь смс , что твоё сердце – это гнездо зла, какова будет твоя реакция? Я не отвечала ей подобными низменностями, но и как-то тепло относиться к Чинции у меня не получалось. Ну и опять это была моя вина. У Нади кислая мина. Это называется, и так и сяк виноватым остаешься. Ну, или, пойди туда, не зная куда, принеси то, не знаю что. Я хочу подчеркнуть, сначала мне они очень понравились. Помню, я в первый раз пришла в магазин к ним знакомиться, а они переругались, но как-то добродушно и это меня развеселило. Мы переехали к ним в дом, на третий этаж, сейчас там живут Риккардо с Эленой. Я помню, мы все вместе поехали выбирать мебель, и они никак не вмешивались, все были довольны и счастливы. Это странно, было бы более понятно, если бы они были против нашей скорой свадьбы. Тяжелый момент, у Маттео только что умерла сестра, когда мы с ним познакомились. Оказалось, они затаили на меня обиду. Потом Чинция часто укоряла нас в том, что мы были такими равнодушными и непочтительными к смерти Арианны. Потом …. Я думаю, всё случилось так, как должно было случиться. Если бы мы не поженились тогда, то мы бы уже этого никогда не сделали. У него умерла сестра, у меня – дедушка, который меня вырастил, проследил чтобы я выучилась, и даже во взрослой жизни я сохранила привычку работать над собой, развивать интеллект, быть любопытной в хорошем смысле слова. Это самое главное богатство.
Во-вторых, я не была избалована и научилась находить в жизни даже мелкие радости, хватало малого. И я очень развила в себе способность мечтать. Единственная для меня загадка: почему я раньше желала того, что у меня есть сейчас, а сейчас с ностальгией вспоминаю прошлое, какой я была беззаботной. Моя жизнь всегда имела параллельную, где бы я не стремилась заполнить или исправить недостатки, своего рода идеальная проекция совершенных моделей бытия. Но только когда эти мечты становились реальностью, вся их ценность терялась в привычке думать и ухитряться ухватить за хвост новую грезу. А в душе досада – опять не успела, этого мне не хватало раньше, сейчас мне нужно совсем иное. И почему о всегда находился кто-либо, с кем бы я хотела себя сравнить.
Возвращаясь к периоду, когда мы познакомились с Маттео, для меня он был одновременно началом и концом. Я записалась в Университет, и сама рассталась со своим парнем, в разгар наших отношений, потому что он не хотел их развивать. Он считал, что было рано даже начинать совместную жизнь. Мне это было жизненно необходимо, общения хватало, я была окружена людьми, но возвращаясь домой, меня угнетало, как никогда, одиночество. Я разозлилась на судьбу, и несмотря на ничего не обещающую идиллию, я собралась с духом и закрыла эту дверь. Надеялась, что в этот раз мне повезет и откроет её тот, кто мне необходим. И это произошло, и даже очень быстро, всего лишь через неделю и по чистой случайности. Я могу три года прожить одной и за неделю изменить жизнь, если я недовольна собой. Не другими, в моменты неуверенности я прихожу к выводу, что всё лучшее осталось вне меня, тогда начинаю отчаянно искать любую возможность, чтобы добиться и доказать себе, что я достойна счастья. Видишь ли, можно быть счастливым и не замечать этого, так как и счастье приедается. Это счастье внутреннее, неразличимое, счастье обывателя, а потом вдруг хочется устроить ни кому не нужную выставку, а иногда и распродажу реквизитов, что ты имеешь право им обладать.
Если бы я была поклонницей татуировок, я бы какую-нибудь часть своего тела заклеймировала собственным стихотворением, которое называется «Радуга». Это когда за пеленой слез не различаешь дождя и вдруг деспотично врывается на сцену солнце, в считанные минуты устанавливая своё превосходство и иссушая как по-волшебству черные зловещие тучи. В эти десять-пятнадцать минут можно увидеть яркую радугу. Редкостное, незапланированное, трогательное и вызывающее восторг явление. Такой же эффект у неожиданного счастья.»
Надя достала из сумки небольшую связку ключей: «Я заказала брелок с этим стихотворением, хочешь, почитай.»
Фортунато протянул руку и посмотрел на миниатюрный квадрат из оргстекла. «Здесь без атрибута любого уважающего себя следователя не обойтись!», он открыл ящик стола и достал лупу. Навел на текст и начал читать:
Кислородом насытить загустевшую кровь,
Почувствовать пульс не поможет любовь,
Разрядить бремя статики молниеносной стрелой,
С серых туч моих мыслей – вперед за весной.
Средь толпы кто-то спросит: зачем ты спешишь,
Худеть же не надо, и от себя не сбежишь,
Этот опыт движенья – не строгий зарок,
Это стиль моей жизни – средь петлистых дорог.
Когда свод разорвется и разгрозится дождем
В другой части солнце, мглу раскрасит лучом,
Влага вдруг засияет, чтобы радугой стать
Мне выхода нет, лишь только бежать.
Фортунато вернул связку, он не знал что думать.
Надя продолжила как ни в чем не бывало: «Я знаю что в жизни всё так устроено, природа – лучший учитель. Поэтому люди, которые пытаются продать радугу за обычный феномен, или иллюзионисты, или же скрывают вторую мрачную реальность. Так же бы я наглядно проиллюстрировала наши разногласия и недопонимания с Чинцией, ей нравилась мгла и буря, а я не стеснялась радоваться радуге. Я предпочитаю спортзалам открытое пространство, и люблю движение, противоположное статике. Потому мне ни о чём не жаль. Как ни крути, самые счастливые годы в моей жизни я провела с Маттео.
До него жизнь была тоже чудесна, первые концерты рок-музыки, увлечение журнализмом, работа на телевидении, путешествия. Я жила одна, видимо если бы я свободной хотела остаться, я навсегда бы зацементировалась в периоде первого Университета и том энтузиазме. Только понятия навсегда и никогда не существуют, они приедаются. Я никогда, нет, настолько редко, что практически никогда, до Маттео не ходила на дискотеки. Вместе с ним мы лет пять ходили танцевать каждую неделю, потом нам это надоело, я закончила учиться и мы решили стать родителями. Начался новый, более совершенный цикл моей жизни. Я вспоминаю беременность, как погружение в блаженное состояние, мне нравилось просто гулять, смотреть на природу, на людей, тогда то я и научилась это делать. Какое-то состояние оцепенения, когда время замирает, да и вообще не имеет никакого значения. Когда родился Маттео, то же самое время деформировалось, закружилось, завертелось, как в вихре. В этом водовороте мне быстро пришлось научиться жить за двух людей. Физическая усталость стала нормальным состоянием, дом и Маттео легли на мои плечи, и я ещё помогала мужу на работе. Я не хочу вдаваться в подробности быта, думаю, они мало имеют общего с делом, по которому я здесь нахожусь. Могу сказать, что заниматься домом – работа, которую нужно оценивать как таковую. В моем доме, к сожалению, этого не произошло, наоборот, вместо того, чтобы помочь, мне зачастую ставили палки в колеса. Чувство горечи и обиды из-за несправедливого отношения к молодой матери, это единственное, что приходит мне на ум, когда я думаю о покойной Чинции. Я уж не говорю о солидарности между женщинами.»
Надя замолчала, думая, что несмотря на то, что она так долго говорила, она сказала лишь малую часть из того что хотела. Она улыбнулась, забавно было то, что в университете она изучала именно слова, и сейчас, в нужный момент, когда они могли её спасти, она их не находила. Как собрать их воедино, чтобы пропорционально отобразить то, что происходило внутри неё?
Инспектор был рад этой короткой паузе, он слишком хорошо начинал понимать Надю и это его настораживало и пугало. «Послушай, нам надо прерваться, если хочешь, мы можем продолжить завтра. Либо давай спустимся в бар, и для начала, переменим тему. Тебе надо отвлечься!»
