Федор Кузнецов
Vozdooh

Полная версия

Первая поездка за границу

Летом 91-го года мы с папой и сыном его друга, Денисом, поехали первый раз в США, во Флориду. Если вы были подростком в начале девяностых, вы можете представить, как я себя чувствовал. Это было самое крутое событие в моей жизни, я чувствовал себя особенным и не мог дождаться, когда же окажусь в Америке. Перелет был длинный, через Шэннон, международный аэропорт в Ирландии. Никто из нас не понимал, где находится этот Шэннон, нам просто хотелось побыстрее уже добраться до Флориды.

Я никогда не забуду это чувство. Я сейчас пишу эти строчки и вспоминаю все, как будто это было вчера. В здании аэропорта Майами было прохладно, работали кондиционеры, между нами и Америкой лишь пара автоматических раздвижных дверей. Проходим первые, нас обдает волной тепла, открываются вторые двери, и мы попадаем в настоящую тропическую жару. Моя бабушка жила в Бекабаде в Узбекистане, мы бывали там, когда я был маленький, но там совсем другая жара. Того, что я ощутил во Флориде, я не ощущал больше нигде.

Папа ехал в США на заработки, а меня с Денисом отправили в детский лагерь. Конечно же, мне было не по себе, там были только американцы и всего двое русских: я и Денис. На английском мы говорили на уровне пятого класса советской школы: «Хау ду ю ду?», «Ю андерстэнд ми?», «Паст презент перфект» – ну, вы поняли. Лагерь был в джунглях, и нас там оставили на две недели. Конечно, я тосковал, но в этот раз было не так тяжело, ведь я был не один. В этом лагере была обширная программа занятий, был тимбилдинг (тогда мы понятия не имели, что это вообще такое), мы учились готовить еду, ходили в походы. Еще нас учили справляться со страхами: в альпинистском снаряжении поднимали на огромное дерево, задача была спрыгнуть с него, а внизу тебя ловил инструктор. Дерево было очень высокое, я долго там стоял, в итоге зарыдал, и меня спустили.

Хоть я и не смог перебороть свой страх, этот лагерь стал для меня самым ценным событием в тот год. За две недели я выучил английский и, когда вернулся в Россию, разговаривал как настоящий американский тинэйджер. Кроме знания языка я привез из Америки еще одну великую ценность: тогда вышел первый «ГеймБой» (GameBoy), и нам его подарили: один мне, один Денису. Подарок был от американской семьи, с которой дружил мой отец. Это было просто невероятно круто, в России такого еще не видали. И я стал еще круче. Теперь говнюк Федя был с «ГеймБоем».

Прошел год, и я побывал в США еще раз. Мы были во Флориде в тот самый злосчастный день, 24 августа 1992 года, когда ураган «Эндрю» разнес к чертовой матери весь Майами. Было откровенно страшно. К счастью, нас успели эвакуировать из города, и всю ночь мы слушали, как гудел ветер.

Наутро мы увидели разгромленный город. Везде валялись разбитые лодки, яхты, мотоциклы, машины. Дома были разрушены, самолеты пострадали тоже, и нам пришлось потратить несколько дополнительных дней, чтобы вернуться в Россию. В этот раз в США мы ездили уже не одни, был друг моего отца с семьей, мой отец и его подружка со своей дочерью. Подруга отца мне очень понравилась, я помню, что, когда папа ее встретил, он был такой счастливый.

Недавно я навестил своего друга детства и одноклассника. Сейчас он крутой питерский и московский девелопер. Я попросил его рассказать что-нибудь из нашего общего прошлого. Я искал воспоминания из детства, особенно те, которые были неприятны другим людям. Я помню, что частенько вел себя по-свински, и понимал, что у кого-то до сих пор сидит обида на меня. Мне хотелось извиниться. Он рассказал мне историю как раз из того времени: «Однажды мы договорились, что ты дашь мне попользоваться своим геймбоем в обмен на деньги и фантики от жвачек “Турбо”. И вот-вот это должно было произойти, но ты внезапно отказался». Представьте, этот человек, в свои тридцать шесть лет, спустя столько времени, помнил обо мне именно это! В тот день в его офисе я упал на колени и попросил у него прощения.

Я помню, что я всегда получал то, чего хотел. Сам того не подозревая, еще в детстве я использовал техники визуализации. Например, я очень любил русский автопарк, и когда мне не хватало очередного «КамАЗа» или «Нивы», я представлял, что играю именно с этой машинкой. И она у меня появлялась. Я захотел конструктор «Лего», и вскоре он у меня был. Все, чего мне хотелось, все всегда сбывалось. Мой папа осуществлял все мои желания. По сравнению с тем, что я наблюдаю у детей на сегодняшний день, у меня было не так уж много игрушек, но тогда у меня было все, что я хотел. Папа, спасибо тебе за это, я очень тебя люблю.

Не запрещайте своим детям мечтать, не высмеивайте их желания. Не обесценивайте их интересов. Не шутите над их грандиозными планами. Не можете искренне поддержать, тогда просто промолчите. Не убивайте их веру в себя. Сначала родители говорят ребенку: что, тебе больше всех надо? что за странные (идиотские) желания? вечно у тебя все не как у всех! А потом эти же родители ждут от своего чада выдающихся достижений. Так не бывает. А если и бывает, то достижения эти не по зову сердца, а чтобы доказать: смотрите, как вы ошибались на мой счет! 

Однажды вечером (я продолжал учиться в интернате, была середина пятого класса) я поднимался по лестнице и повернул в коридор. Он соединял два корпуса и был очень длинный, я до сих пор помню старый деревянный пол и холодные голые стены. В другом конце коридора мне навстречу шел мой одноклассник Марат, и в этот момент у меня появилась мысль в виде конкретного слова, которое озвучил Марат, проходя мимо меня. Он сказал: «Салют». Ничего уникального в самом слове нет, тогда все так говорили, но я ЗНАЛ, что он сейчас это скажет, и он это сказал. Это настолько запомнилось мне, что я с тех пор заинтересовался, как же это возможно. Как я мог знать, что человек скажет именно это? С тех пор этот вопрос занимал меня постоянно: как работает эта телепатия? И можно ли ей управлять?

Переезд

Моя мама, увлеченная изучением английского, работала в свое время в Политехническом институте на иностранной кафедре, где постоянно появлялись иностранцы. Каким-то образом мама оказалась переводчиком для туристической группы из Дании, где и познакомилась с Лизбет. Лизбет, типичная датская хиппи и очень приятная женщина, пригласила мою маму в Данию. Конечно же, мама согласилась. Весной 91-го она съездила туда, а когда вернулась и у меня начались каникулы, я поехал в Данию вместе с ней. Мне все было интересно, новая страна, у мамы был модный бойфренд с мобильным телефоном. Туда же приехала моя тетя Ольга, и мы провели там почти все лето.

Тогда со мной произошел второй случай «предвидения», который тоже запомнился мне на всю жизнь. Отец должен был забрать меня из Дании в США. За день до его приезда у меня в голове появился образ: я увидел отца в аэропорту, как он выходит ко мне, на нем костюм и у него с собой брифкейс. Дело в том, что он никогда не носил ни костюма, ни брифкейсов, я никогда до этого его таким не видел. И вот он выходит именно таким, каким я его мысленно увидел. Я был в шоке. Как это возможно? С такой точностью? Этот случай и случай в интернате укрепили мой интерес к изучению этого вопроса. Я точно понимал, что это никакая не случайность.

В шестой класс я пошел уже в Дании. Новая страна, новая школа, что само по себе уже стресс. Вдобавок я абсолютно ничего не понимал на датском языке, и каждый день в этой школе был пыткой для меня. Мама в то время фиктивно вышла замуж за датчанина, это был очень приятный и порядочный человек по имени Дэвид. Познакомила их, конечно же, Лизбет. Мы жили в небольшой квартирке прямо в центре города Орхуса.

Будучи крутым парнем в русской школе, в датской я уже был просто никто. Человек-невидимка, который одевался не так, говорил не так, говорил НИКАК, ну кроме как на английском, и в целом был посмешищем. Я не был принят и даже успел несколько раз подраться с местными «пацанами». В конце концов я стал прогуливать школу. Несколько месяцев я кое-как отучился, а в конце декабря в Данию приехал мой отец. Мы отпраздновали Новый год, и он забрал меня с собой в Россию. Я испытывал двоякие чувства: я рад был избавиться от ненавистной датской школы, и в то же время мне не хотелось покидать маму.

Я вернулся в интернат, но не прошло и пары месяцев, как меня отчислили. Помнишь «бомжей»? Без них не обошлось. В тот день я был дежурным и должен был убирать класс вместе с Маратом. Мы кое-как прибрались, и я выкинул мусор в ведро. Клянусь, там было лишь несколько бумажек на дне и всё. Помойка была прямо перед окнами нашего класса, но двери в нашем крыле были закрыты, выйти можно было только через главный вход, а это значило, что нужно было обойти весь корпус, пройти по коридору, выйти на улицу и обойти оба здания. Дело было вечером, и мы знали, что на улице мы встретим «бомжей». Тогда я предложил пойти на пожарную лестницу и просто сжечь эти бумажки в ведре. Ведро было металлическое, синее, еще из советских времен.

Я точно уже не помню, Марат согласился сам или я его уломал, зато я прекрасно помню завуча, которая нас застукала. Дальше было похоже на кино, когда преступник попадает в полицейский участок. Завуч заставила меня что-то подписать, и меня отправили домой. Несколько дней я боялся сказать отцу, что меня отчислили. В итоге собрался с духом, все рассказал и заявил, что поеду жить в Данию к маме. Я просто боялся идти в новую школу в Санкт-Петербурге, в интернате ходили слухи, что новеньких всегда бьют. Только из-за этого страха я и решился уехать. Так началась моя жизнь в Дании.

Глава 2. Дания

Подгнило что-то в Датском государстве.

В. Шекспир. Гамлет, акт 1, сцена 4

«Не принц» датский

Я вернулся в Данию и пошел в новую школу. Она была лучше, чем та, первая: здесь было много иностранцев и все говорили на английском. Мы жили в центре, я ездил в школу на велосипеде. Вообще, Дания – страна велосипедистов.

Кончилось время крутого парня Феди. В Дании я был просто еще одним приезжим. Со мной все было не так по датским меркам: я не так одевался, у меня был непонятный юмор (я пытался переводить наши шутки на английский), были совсем другие ценности, и я не очень ладил с ребятами в классе.

Самым страшным было опоздать в школу и зайти в класс, когда урок уже начался. Мне легче было пропустить целый урок и прийти в перемену. Казалось бы, что такого, все дети иногда опаздывают в школу. Но в Дании действует «закон Янте». Не спрашивайте, что это за фигня, я сам долго не мог понять. Это как коммунизм, который исходит не от власти, а от людей. Суть его – «социальное равенство», в том смысле, если ты как-то выбиваешься из общей массы и нарушаешь правила, тебе дадут понять, что остальным это не нравится. Наказание за нарушение – всеобщее презрение. Если я опоздал, значит, я особенный, я выделяюсь, и весь класс обязательно это комментирует, оборачивается и осуждающе смотрит на тебя.

Еще каждое утро было собрание, называлось Morgen Sang, что означает «утренняя песенка». Руководил этим мероприятием пузатый учитель немецкого, редкостный гандон и псих. Я его просто не переносил, и он меня тоже. Я специально опаздывал, так как не любил петь песенки, особенно на датском языке, который не понимал и на котором еще не говорил. Иногда песенки были на немецком, что тоже не повышало моего желания их петь.

Сначала я опаздывал, потом начал прогуливать уроки. Мама тогда работала в садоводстве, она вставала очень рано и ехала километров так двадцать на велосипеде, туда и обратно каждый день. Перед выходом из дома она будила меня, и я уже сам по себе собирался и уходил. Я умудрился прогулять больше месяца, подделывал записки от мамы, будто бы болею, а сам гулял по городу. Катался на велосипеде, ходил по магазинам (меня уже знали все продавцы, так как денег у меня не было, и я ничего не покупал), в общем, наслаждался жизнью. Конечно же, бесконечно так продолжаться не могло, в какой-то момент маме позвонили из школы, и я попался. Возвращаться туда было еще страшнее, чем опаздывать каждый день. Я кое-как доучился тот год, при том что мой уровень английского и математики был значительно выше, чем у одноклассников, несмотря на мои плохие успехи в России. Но, к моему большому сожалению, директор школы решил, что меня надо оставить на второй год, и те несколько друзей, которые у меня все-таки появились, перешли в седьмой класс. Никуда не уйти от баланса, по крайней мере мне: в Петербурге я перескочил из третьего класса в пятый, зато в шестом мне пришлось просидеть два года.

Мое имя в России мне не доставляло никаких неудобств, хоть оно и не особо распространено среди моих сверстников. Но датчанам мое имя – Федя – просто никак, ну никак не выговорить, я уже не говорю про фамилию. Меня дразнили и как только не называли: Федия, Феджя, Фейдья – и все потому, что я отказывался называть себя на датский манер – Теодор, ни за что! Моя фамилия – Кузнецов, в паспорте она написана как Kouznetsov. С ней было все намного хуже, никто вообще не мог это прочитать. Мое имя уродовали и искажали почти каждый день, и моя самооценка крутого пацана из Питера со временем превратилась в самооценку тихой серой мыши, которая сидела и не высовывала нос из норки.

Жили мы в центре города Орхуса, в маленькой квартирке, которая не особо отличалась от наших питерских коммуналок. У нас была своя кухня и две комнаты, но туалет и душ приходилось делить с соседями. Дома в городских центрах Дании очень старые, и изначально туалетов и ванных комнат в них не было предусмотрено, лишь со временем их встроили в коридоры. Если верить мировой статистике, Дания – самая благополучная страна, где живут самые счастливые люди в мире. Считается, что в Дании нет бездомных и даже безработные могут себя прокормить благодаря пособиям. Да, это почти так. Бездомные там есть, но они сами выбирают такую жизнь и кайфуют от этого, бухают, курят, получают пособие и все у них хорошо. В Дании все дорого, и да, несмотря на это, там действительно почти нет нуждающихся, но насчет счастья я не согласен. Статистика ведь всего на пять миллионов человек, именно столько датчан во всем мире. И их становится все меньше и меньше, так как детей они не очень-то рожают. Основная тема в Дании – это экономия. Экономия на всем, особенно на тепле и воде. Я с детства привык чистить зубы под бегущую воду. Вы понимаете, о чем я? В Дании это недопустимо. Отопление тоже очень дорогое, в нашей душевой зимой был такой холод, что я часто простывал и болел из-за этой экономии. О теплой ванной я тогда мог только мечтать.

Гетто

Мы жили в этой квартирке с датским мужем моей мамы, Дэвидом. Общие друзья помогли им договориться, и он решил помочь женщине из России, согласившись на ней жениться. Со временем фиктивный брак перешел в настоящие отношения, и мы жили дружно какое-то время. Вскоре маме захотелось жилье побольше, она уговорила мужа сдать в аренду его квартиру в центре и переехать в съемную квартиру в район под названием Брабранд. Ох этот Брабранд! Я должен рассказать подробнее об этом месте. Квартиры там были огромные и не надо платить за электричество. Это был flat rate, то есть фиксированная помесячная оплата, что позволяло не экономить на воде и тепле. По комфорту там было гораздо круче, чем в маленькой квартирке Дэвида. Квартиры здесь были со встроенными кухнями, стиральными машинами, сушилками и со своими ванными. Кроме того, у каждой квартиры был подвал и свое место на паркинге. Да и по цене это было совсем не дорого по сравнению с центром, где мы жили до этого. Просто не верилось даже. Но как же так? Почему так дешево? В чем подвох?

Это было гетто! Бетонные блочные четырехэтажки, заселенные в основном беженцами. Впрочем, на тот момент, когда мы переехали, там жили и датчане. Брабранд делился на две стороны: правую и левую. Правая сторона была населена только беженцами, целый район, куда селили людей из Ирана, Ирака, Афганистана, Палестины. На левой стороне, где заселились мы, в основном жили датчане и сомалийцы. В школу я теперь ездил на автобусе, так как ехать на велике было далеко. В том, что я остался на второй год, даже было свое преимущество – теперь я был чуть старше всех. У меня появились новые друзья, многие из которых, как оказалось, жили недалеко от меня – на правом берегу Брабранда.

Наш дорогой Дэвид вскоре сбежал, ему было не по себе в этом месте, он заскучал по своей квартирке, и они с мамой очень мирно разошлись. Жить стало тяжелее, так как квартиру теперь оплачивала одна мама, но она как-то сводила концы с концами. Мне, правда, денег особо не давала, их просто не хватало, поэтому я начал работать. Вообще-то, первая работа у меня появилась еще до переезда в Брабранд. Я был бебиситтером, то есть, по-русски, няней. Я гулял два часа с маленькой девочкой в парке, а ее мамаша платила мне за это целых 50 крон. В Дании на эти деньги можно было купить четыре хот-дога. Кстати, Дания знаменита своими хот-догами, и они там правда очень вкусные. После переезда в Брабранд я устроился работать на кухню в ресторан, которым управлял знакомый моей мамы. Я мыл посуду, чистил овощи и занимался уборкой – не самая привлекательная работа для парня, зато у меня появились карманные деньги! Благодаря этой работе я научился ответственности, так как денежки-то мне были нужны. Я мечтал о мопеде, меня тогда очень интересовало все, связанное с механикой.

Мама говорила, что когда я был совсем маленький, то я был замечательный и тихий ребенок, а вот когда я стал подростком, пошли осложнения. Мы часто скандалили, я считал себя самостоятельным, мама, естественно, так не считала. Вскоре она познакомилась со своим вторым датским мужем. Это был неплохой мужчина, типичный датчанин, очень начитанный, работал и до сих пор работает директором школы, где преподают кинематографию. Любил выпить, особенно с русскими, но при этом был очень «правильный». Ко мне он относился нормально, мотивировал меня работать и зарабатывать деньги.

Как-то раз я принес домой ружье, которое купил на собственные деньги у местного хулигана. Это было охотничье двуствольное ружье, я не собирался из него стрелять, меня просто интересовало оружие, как любого другого пацана. Мама и новый отчим нашли его у меня под кроватью. Я умолял их просто выкинуть его и забыть эту историю, но нет, как порядочный датчанин, мамин муж заявил на меня в полицию. Я долго не мог им этого простить, я был очень зол и перебрался из дома жить в подвал. Там я устроил себе кровать, и, хотя в подвале было жутко холодно, я чувствовал себя уютно. Это было мое логово, тут же стоял мой первый мопед.

В Дании на мопеде можно ездить с пятнадцати лет, мне только исполнилось четырнадцать, но ждать еще год я, конечно, не мог. Я дружил с местными хулиганами, особенно меня тянуло к ребятам постарше. Хулиганов в нашем районе было предостаточно, а вот датчан с каждым днем становилось все меньше и меньше. Однажды ночью мы гоняли на мопедах по дворам. И вдруг навстречу нам полиция. Я и еще двое парней ехали втроем на одном мопеде. Прав не было ни у одного из нас, нам пришлось кинуть мопед и бежать. Я забежал в детский садик, вокруг которого шла изгородь из колючих кустов. Один из парней убежал, другой замер на месте от страха и его сразу поймали, а за мной пустили собаку. Самую настоящую полицейскую овчарку. Я застрял в колючках и не мог сдвинуться с места, собака подбежала ко мне и стала кусать меня за руку и за ногу, было очень больно. Подошел полицейский, но он не спешил отзывать пса, а стоял и смотрел, как он меня кусает. Потом за шкирку притащил меня к машине. У машины уже стоял мой дружбан. Полицейские сняли с него кепку: «А, датчанин? Давай, вали домой!» Повернулись ко мне: «А это у нас иностранец!» Ну, на датском они сказали совсем по-другому, они называют приезжих «перкер» (perker), это ругательство, и среди белого дня мало кто так выражается.

Меня отвезли в участок, и к истории с ружьем добавилось это задержание. Из участка меня забрал отчим, он был ужасно зол, полиция разбудила его среди ночи, и ему пришлось ехать за мной, а потом везти в больницу. Моя рука и нога распухли от укусов. Полицейская собака кусает очень больно, никому не советую испытать это на себе. Я не критикую датчан, я прекрасно понимаю, как мы сами относимся к «своим» и к «чужим». На самом деле тот вечер меня безумно напугал и изменил мое поведение. Это был хороший урок, но я, конечно, не сразу это осознал.

Чтобы зарабатывать больше, я устроился посудомойщиком к местному мяснику. Это была очень колоритная работа: кровь, жир и соответствующие запахи. Самое жуткое было чистить жировой фильтр под раковиной. Когда его открыли в первый раз, меня стошнило прямо в него. Там был такой тухляк, просто не передать. Килограммы густого жира, которые нужно было вытаскивать руками, по-другому никак. Я надевал перчатки, сверху несколько пар полиэтиленовых мешков и выгребал этот жир. Несмотря на это, я был рад, потому что парню иностранцу с улицы было трудно получить хоть какую-то работу. У мясника я работал три дня в неделю и иногда по субботам. Через год я устроился в один офис, где убирал и наводил порядок на кухне и тоже мыл посуду. Два раза в неделю я работал в офисе и три-четыре раза в неделю у мясника. Так я проработал до девятого класса, то есть целых четыре года.

Седьмой класс я окончил в той школе, где меня оставили на второй год, а в восьмой перешел в другую. Эта школа считалась одной из лучших в городе, частная школа в хорошем районе, где жили местные богачи. Там я сразу же подружился с двумя хулиганами. Это были хулиганы не из бедных семей, а из очень богатых, то есть у них были деньги, чтобы хулиганить, так сказать, на другом уровне. Но и в новой школе я не задержался, меня отчислили за плохое поведение. Случилось это так. Вскоре после начала учебного года наш класс поехал в Германию. В Германии можно было купить все, чего хотелось молодым парням, но чего нельзя было купить в Дании. Red Bull, слезоточивый газ, фейерверки (те, которые взрываются как бомбы, очень мощные). Я тогда даже не имел понятия, что такое Red Bull, а у одного из моих новых друзей был с собой гашиш. Отдохнули мы здорово, напились редбулла, курнули и пошли к девчонкам, но они нас сдали учителям, уж больно мы были дикие. Помню, я носился как ненормальный вокруг лагеря, где мы остановились. Кончилось тем, что один из учителей отвез нас назад на такси. Меня отчислили на следующий же день. Я был представлен инициатором всего безобразия, а других двух парней не тронули. Потом я еще долго дружил с одним из них, он был настоящий псих, но в хорошем смысле этого слова.

Я понимал, что маму и отчима уже достали мои истории с отчислениями, сам поступил в местную городскую школу и кое-как окончил восьмой класс. Учился я плохо, прогуливал и по окончании директор школы порекомендовала отправить меня в интернат. О Боже! Опять? Я еле пережил первый. Я умолял маму этого не делать, но мне поставили ультиматум: или я еду в интернат, или могу идти куда угодно. К слову, дорогой читатель, в Дании считается абсолютно нормальным, что дети примерно с восемнадцати лет платят квартплату за проживание дома или просто дома не живут.