Федор Кудряшов
Не ищи, не возвращайся, не жалей
Памяти моей Валечки
© Федор Кудряшов, 2023
© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2023
Валя
Случилось всё так страшно, так внезапно.
Мы прозевали, и пришла беда.
Была ещё вчера, её не будет завтра.
Её не будет больше никогда.
За ней, как за стеною, я не знал печали,
А что не так – то поросло быльём.
Наградой без заслуг была мне Валя,
И вот, наказан – тем, что пережил её.
Я твёрдо знал, что я её не стою.
Доволен был и рад тому, что есть.
И верил – первым Бог меня пристроит,
А там дождусь её, и будет всё, как здесь.
Но, видно, что-то не сложилось где-то,
И действо затянулась – это факт —
Продлив мне роль по линии сюжета
На скучный и ненужный пятый акт.
Какой в нём смысл, когда одни руины
Вокруг меня, куда ни повернись?
Ещё и жизнь грозит мне сроком длинным.
На что мне без неё такая жизнь?
Соломинка надежды и тростинка,
Что позволяет кое-как дышать.
Спасительная вера, паутинка,
Которой полетит моя душа.
Да, я прибуду к станции конечной —
Пусть ни к чему оно, и всё противно – пусть.
Имея шанс на встречу в жизни вечной,
Реально потерять его боюсь.
Убога правда умных атеистов,
И с ней не объяснить и не понять:
Коль вечной жизни нет, то в этой мало смысла,
По крайней мере, для меня.
Пути-дороги
Непрост России путь,
Тернистый и увальный.
И вымощен отнюдь
Не вербой и не пальмой.
Устроена она
Так замыслом всевышним.
И за войной война,
И нету передышки.
И поперёк река,
И ни моста, ни брода.
Высо́ты – у врага,
А мы их – из болота.
И только «на уру»
И поминая черта,
Оставив на юру
Побитыми без счёта.
Который миллион
Потрачено народа.
С полка лёг батальон,
А с батальона – рота.
И так вот испокон —
Всегда ложимся костью.
Клевретам – эшелон,
А для своих – авоська.
Валяем дурака
С приоритетом главным,
И бьёмся в кровь века
За «братьев» православных.
А им мы по кую,
И им не по понятьям,
На нас они плюют,
В Европе им приятней.
И каждая – как плядь
С подмостков Голливуда —
Стремится прорыдать,
Какие мы паскуды.
Как словно вороньё
Кружили, домогаясь.
Над целкою её
Жестоко надругались.
И вот – опять беда,
И мы опять у края.
Но всё-таки страда
На этот раз иная.
Мы за себя теперь,
Не за чужих радеем.
И как отцы, поверь,
Вновь повторить сумеем.
Нам это придаёт
И веру, и надежду,
Что будет наперёд
Уже не так, как прежде.
Что враг получит в рог
Сполна, а не отчасти.
Воскреснет русский Бог,
Врази же расточатся.
Зима тревоги нашей
Я помню, что-то в Киеве пылало.
Но нынче, обращая память вспять,
Тогда я не тревожился нимало.
«Хохлы, – тогда я думал, – что с них взять?
Совсем не то, что наши, брат, бульба́ сы.
Не тот менталитет у нас и чин».
Но боже, как тогда я ошибался!
Какой урок я нынче получил…
Теперь у нас игра по тем же нотам,
И дирижёры те же тут как тут.
И к «светлой цели» толпы идиотов,
Как скот на бойню, как у них, ведут.
Не лезь в толпу, тебе туда не надо.
Ты в ней себя теряешь без следа.
Бредёт по городу стотысячное стадо,
Не ведая, зачем, не думая, куда.
Их символы – «Пагоня» на беконе,
Их лидер – курица, занявшая насест.
Их Минск теперь сплошной Скотопригоньевск,
Теперь они зовут его Мянеск.
Век прожили, не ведая печали.
И вот из всех углов, куда ни погляди,
Торчит беда, какой не ждал, не чаял.
Зима тревоги нашей впереди.
К событиям в Белоруссии
Две зассыхи перманентно
Лезут в кресло президента.
Две ростыки, две разини,
Что-то там вообразили.
И, решив: «А что, как если…»,
С великаном в бой полезли.
Почему же невозможно
С помощью ясновельможных?
Да и жмудь клешнёй в копыто
За мечтою посполитой.
Полетели, воспарили,
Сзади крылья прикрепили,
Ножки сунув в стремена,
Как в былые времена.
Чтобы хлопов развести,
Раздербанить, разнести
Вместе с местными панами
Все, что выстрадано нами.
Марны ваши ожиданья.
Что сказать вам в назиданье?
Не ищите, девки, лиха,
А сидите-ка вы тихо.
Вам не светит ничего,
Нарвались не на того.
Он народ свой не предаст,
Власть зассыхам не отдаст.
Воспоминание о первой любви
Когда-то, на заре времён,
Я страстно был в неё влюблён.
Но в годы золотые эти
Я не был у неё в предмете.
И вот традиционный вечер
И наша трепетная встреча.
Мечтал обнять её хотя бы,
Но вижу формы снежной бабы.
Нет, баба более стройна,
Из трех деталей сложена.
А эта баба индивид,
Сплошной округлый монолит.
И голосок пронзает ухо.
Она – природная хохлуха,
Хохлы же, что бывает часто,
Настырны и весьма горласты.
К природным дарованьям плюс
Она добавила педвуз.
Точней, дошкольный факультет.
И более, чем тридцать лет
В саду детишек обучала
И голос так свой раскричала,
Развила соразмерно пузу.
Куда какому-то Карузу?
За обертоном обертон —
Как будто дрелью сквозь бетон.
Я видел формы, слышал голос,
Под шапкой шевелился волос.
Я брёл, не ведая куда,
И вспоминал тот день, когда
Я не нашёл её участья
И был отвергнут и несчастен.
А что, когда б в тот день благой
Я получил ответ другой?
И счастлив был напропалую
И прожил жизнь совсем другую?
Ой, нет!
Имея опыт прошлых лет,
Теперь настроен я иначе.
На свете счастья-таки нет,
Но, к счастью, есть-таки удача.
Не жалей
Ну и дела! Сплошная хлябь,
Дожди и ветры. Как обидно…
Пять месяцев стоит ноябрь,
И всё конца ему не видно.
А помню, в детстве – снег и льды,
Сугробы у домов под крыши.
А мы копали в них ходы —
И плохиши, и кибальчи́ ши.
Погоде нынешней под стать —
Я в состоянии застоя.
Пришла пора переливать
Пустопорожнее в пустое.
А раньше вольный был казак.
Как певчий дрозд, не знал заботы.
Всю жизнь провёл, смешно сказать,
В полях, лесах и на болотах.
Когда Ярила выжигал
Из пор остаточную влагу,
Я просто брал и выжимал
Пук сфагнума себе во флягу.
Или в июле, как медведь,
Приятный ощущая холод,
Брёл по ручью, сгибая ветвь,
Малиной утоляя голод.
Я делал то, что знал и мог,
К чему влекло, к чему лежало.
Не пуст, не полон кошелёк,
Но мне хватает и хватало.
Зато сединки нет в душе,
Всю жизнь себе хозяин-барин.
Давно за семьдесят уже,
А улыбаюсь, как Гагарин.
За всё я благодарен всем:
Кого любил, тем, кто любили,
Кто безразличен был совсем,
Кто вспоминает, кто забыл, и
Ещё – за благосклонность муз,
За крепость дружественных уз,
За тёмные аллеи.
Хоть сполыхала зорька, ведь,
Коль есть, что вспомнить, – что жалеть?
Я не жалею.
О дружбе и любви
В те годы полон был бокал,
В груди звенели струны,
И непрерывно член стоял,
И чувства были юны.
В стране подтаяло чуть-чуть,
И каждый в тот период
Хотел по-новому взглянуть
И важный сделать вывод.
Злой тирании сбросил гнёт,
И приобщён был вскоре
По воле партии народ
К дискуссиям и спорам.
Но, чтоб не колебать основ,
Нам предлагали темы:
К примеру «дружба и любовь»,
Как важные проблемы.
И, защищая рубежи
Передовой морали
От вредных веяний чужих,
Мы монотонно врали.
Любовь, как ни крутите – секс
И половые акты,
И это было ясным всем,
И непреложным фактом.
А дружба? Допустимы ль в ней
Сношенья в отношеньях?
Всех нас – девчонок и парней
Тревожили сомненья.
Тогда ответа не нашлось:
Соврать не получалось.
Зато сейчас на тот вопрос
Я просто отвечаю:
Хоть это чувство с головой
В ладах и осторожно,
Но в дружбе междуполовой
Без секса невозможно.
Вот, например, такой сюжет:
Мы ходим с ней на службу.
Любви, пока что, вроде, нет,
Но возникает дружба.
Работаем мы с огоньком:
Отлично, безотказно,
И выделяет нам местком
Путёвки на турбазу.
Мы вместе с ней идём на круг,
И там, на туре вальса,
Я ей взглянул в глаза, и вдруг —
Он у меня поднялся.
Я попросил её мне дать —
Не в службу, а по дружбе.
Она же стала заливать
Чего-то там о муже.
О долге, чести всякий бред
Я слушал машинально.
И нашей дружбе в тот момент
Кирдык пришёл реальный.
Мы возвратимся с ней домой,
И станет все на место,
Я там, на вахте трудовой
Забуду ту поездку.
И буду вкалывать, как зверь,
До трудовой победы,
Но на турбазу с ней теперь
Я в жизни не поеду,
Раз ей такую ерунду
Для друга сделать сложно.
А на турбазе я найду,
Уж будь благонадёжна.
Друзьям-товарищам
Проходит всё, пройдёт и это.
Когда-нибудь пройду и я.
Но здесь о тех, кто, канув в Лету,
При жизни были мне друзья.
Мои соратники, коллеги
И собутыльники – не без —
Теперь покой нашли навеки
В пространствах ада иль небес.
Быть может, где-то в круге первом,
Где асфодель и полумрак,
Мы скоро встретимся, наверно,
Поговорим: «Что дальше? Как?».
А может, это всё пустое,
И нет бессмертия души?
И без того я удостоен.
И сколько б я ни ворошил
Воспоминаний рой гудящий,
Но мне по жизни много раз
Везло в друзьях намного чаще,
Чем я заслуживал подчас.
Не потому, что я везучий,
Сам факт нетрудно объясним:
Я был не хуже и не лучше,
Такой же точно, как они.
И я не хвастаюсь, понеже
Всегда, в любые времена —
Как в нынешние, так и прежде —
Не видел, не искал, не знал,
Ни в молодых летах, ни после
Неподходящих мне людей.
Их избегал вдали и возле,
В их направленьи не глядел.
Всех тех, кто был по мне не очень-то,
Я обходил всегда обочиной.
Надежда
Он говорил, ученики
Ему внимали осторожно,
Что человеку за грехи
Спастись нельзя, но Богу всё возможно.
Ну как так можно в точку мысль свести
И, всё вторичное отринув,
В единой фразе донести
Всю христианскую доктрину?
Бог сделал нас из мяса и кости́,
И нас по жизни мнози борют страсти.
Над нами, как ты ни пости,
У чёрта много власти.
Но коль родился, так живи.
Греши, но верь. И Богу
Молись, а чёрта не гневи:
Не заступай дорогу.
Я греховодил много лет
Любил и верил ложно,
Теперь другой мне веры нет,
Как вера в милость Божью.
Подходит моё времечко,
Как пред лицом Всевышнего
Мне избежать конфуз.
Дано мне Веры с семечку,
Дано Любви мне с вишенку,
Надежды же – с арбуз.
Мы
Наверно, мы не лучше всех других,
Возможно, что кого-то и похуже.
Сведём проблему на свои круги
И глянем на неё конкретнее и уже.
Мы, не как боши глубоки мошной,
Не как пиндосы мы непобедимы,
Не как французы широки душой,
Не так улыбчивы, как шведы или финны.
Нам в лица глянешь: вроде белый цвет,
Да только не в ладах мы с белой расой.
Типичных признаков её в нас просто нет,
Мы исторически сложились в расу красных.
Мы в этом мире – как эксперимент.
Господь нам выдал от своей планеты
Под этот опыт континент
И тихо ждёт, чем кончится всё это.
Добру нас учит Запад, да не впрок,
Упёрто подрывая их устои,
Мы с их «добром» знакомы. На порог
Мы их «добро» не пустим: мы – изгои.
Мы не они: мы тип иной и класс,
Иное тело и умосложенье.
Они же строят выводы о нас
По меркам своего воображенья.
А мы – лишь зубчики, шурупчики простой,
Как вечный двигатель, России, мы – запчасти.
Мы – русские! Какой восторг!
Мы – русские! Какое счастье!
Эволюция
Не опровергну я гипотезы железной
(Куда уж мне – такому гному),
С гигантом мысли спорить бесполезно,
Но кое-что я понимаю по-иному.
Antropos связан с обезьяной, без сомненья,
Но я бы сделал уточненье.
Позвольте высказать соображения свои:
Antropos изначально происходит от свиньи.
Роднит нас многое. Давайте по порядку:
И поросячий взгляд, и свинские повадки,
И формула зубов, давление и пульс.
И пусть мне говорят и возражают – пусть.
Возможно, мысль моя не без изъяна,
Но, думаю, от человека происходит обезьяна.
В моём подъезде их произошло уже
По две на каждом этаже.
(Мутации и в наши дни имеют место быть.
За их примерами недалеко ходить).
Затем, уже в сюжете серии второй,
Из этой обезьяны вышел наш герой.
Вот только тот неандерталец был, а он
На свет явился у местечка Кроманьон.
И понеслась: ни дать ни взять —
Селекционная работа, так сказать.
Суть эволюция. Перемешались в ней
Потомки обезьян с потомками свиней.
И получилось то, что есть —
То, что живёт сейчас и здесь.
Вот это водевиль, мон шер, смотри сюда.
А ты мне: «Дарвин».
Дарвин – ерунда.
Преображенское
Промышленные выбросы планету
Когда-то доведут, а с ней и нас.
По жизни не видал такого лета.
И это, видно, не в последний раз.
Ещё недавно летняя погода
Варила, парила, но сроки так малы.
Лимит тепла, отпущенный для года,
Верблюдом протащить через ушко иглы.
Сегодня к нам своею лучшей частью
Природа повернулась, и пора —
Прекрасная, как жизнь, короткая, как счастье, —
Установилась в скверах и дворах.
Фаворским светом дарит это время —
Какая светлая красивая печаль,
Как грёза об утраченном Эдеме —
Не выразить её, не замолчать.
Не наглядеться, не натешить зренье:
Некстати время, как всегда, спешит.
Не удержать прекрасное мгновенье,
Хоть поручись спасением души.
Пора сменяется и дарит нам иное.
Летит планета, не остановим
Отток тепла в её приземном слое,
И все явленья, связанные с ним.
Всё глубже дыры в кронах лип, всё шире щели.
Непоправимее разруха каждый час.
Вот-вот у алтаря Зимы, в её приделе
Отходную споют ветра на шёстый глас.
На день по восемь раз изменится погода,
И первого весеннего тепла
Придётся ждать не меньше чем полгода
Или побольше, чем…
Такие вот дела.
Крысолов
Я крысолов, и статус мой ничтожен.
Душой я подл, и ум мой без затей.
Но и с убожеством моим не всё так просто: всё же
Я дар имею обаять детей.
Вы их оставили за суетой мирскою,
А их умы нечётки и сыры́.
Я прорасту в них лебедою,
Я объясню им правила игры.
Шикльгрубер смог и Бланк, а я чем хуже?
Дерзай, ничтожество, и будешь на коне.
Отсутствие стыда – вот лучшее оружье.
На всё дерзающий дурак – ведь это обо мне.
На всё дерзающих и смелых,
Не знающих ни совести, ни страха, ни «нельзя» —
Я город их заставлю взять, не зная, что с ним делать,
И разгромить в нем всё и вся.
Я дьяволу слуга. Мой господин по новой
Задумал ваших дочек и сынов,
Как в тёмные века, вести в поход крестовый.
Во мне он не ошибся, я готов.
Я им внушу, что на пути их к раю
Моря расступятся, образовав проём.
Я их растлю, я погублю, я доведу до края.
Я отомщу вам за ничтожество моё.
