Федор Березин
Война 2011. Против НАТО
Танцор и песнотворец без мозгов,
Да и без голоса,
Покуда свежий взгляд,
Кидает удочку.
Крючок, болтаясь червяком,
Прицельно острие наводит в глаз,
Хотя бы в ухо.
Жаль, не может он
Использовать пока мой нос,
А так же кожу. Но,
И того, что есть,
Достаточно.
1. Мезоны, сталкеры и долларовый поток
Виртуозный практицизм заокеанских янки всегда вызывал у европейцев легкое зудение в районе височных впадин. Например, было доподлинно известно, и по этому делу сами грубоватые янки шутили с достаточной тонкостью, что на американской птичьей фабрике используется все, кроме ужасного запаха. Однако нынешние «новые украинцы» оранжевых и прочих оттенков умудрились обскакать даже своих хитромудрых учителей. В деле набивания собственных чиновничьих карманов они научились пользовать не только мерзкие запахи, но даже еще более тонкие, не воспринимаемые организмом непосредственно субстанции. Например, радиоактивное излучение. Нет, вот как раз не нужно оскорблять кабинетную братию улицы Банковой какими-нибудь приписываниями прозрений Фредерика и Ирен Жолио-Кюри. Подумаешь, открыли аннигиляцию, позитронную и вообще искусственную радиоактивность? Было б за что давать Нобелевку? Ты попробуй из этой радиоактивности извлечь деньжата, обгоняющие в массе ту нобелевскую подачку, что хиггсовский бозон обыкновенную π-мезонистую мелочь, причем без всяких синхрофазотронов и черенковских счетчиков. Тут требуется не просто какая-то тесловская гениальность – видишь ли, родил свет из двух проволок запаянных в колбу – тут нужна уже магическая продвинутость. Нам, простым кроманьонцам, отпочковавшимся от дедули питекантропа гораздо позже новоариев-украинцев, не осилить сей задел постмодернистского разума. Потому и внимаем молча, открывши рот перед TV-ящиком.
Все гениальное делается просто, но по разделениям. Вначале «делай «раз»! Берется интересная штука – феномен Чернобыля. Тот, что по слухам, прикончил весь фин-резерв, назначенный чудо-социал-экспериментатором Мишкой на модернизацию СССР. Он, бедняжка, ночи не спал, все мучился, как с тем Чернобылем обойтись, а оказалось – одно сплошное счастье. Для заначки можно походить по миру с перевернутой шапкой: пусть скинутся на лечение пострадавших детишек. Но с Кубой, которая за так все годы в санатории с пальмами их возила, поссоримся – все ж тоталитаристы – у них за наркотики саживают, а по кругу любезной Гуантанамо хаживает патруль с карабинами (бедные-бедные янки, айда всей базой к нам в Крым, тут вам любезнее будет!).
Потом «делай «два»! С непрошенного протеже – России – восстановленные и запущенные блоки требуется заглушить. Во-первых, хватит гадить изотопами родную речку Припять, в коей сам президент со всеми премьерами рад бы купаться по вечерам, снизойдя с Говерлы, да времечка нету, все по «мальтам» с «мальдивами». А во-вторых, у нас электричества и так завались! Народ просто-таки стонет: «Да заберите вы свое электричество по эдакой-то цене! Спасу от него нету!». И к тому ж, какой-то экс-посол, чего-то там в Европе, обещался потом, когда-нибудь, оплатить все неустойки с закупоркой новый блоков. Потому как, в нашем материке – Европе – нечего эти «чернобыли» более разводить, у нас тут, у самих, строят и строят, просто «Гринписа» на них нет. Понятно, не все знают, что «Гринпис» тот ручной – «гав-гав» токмо на кого следует. На нас уже ни-ни! Тут ужо саркофаги, флажки, игра «Сталкер» – пугалка – дядька Стругацкий сам лично разрешил надругаться над «Пикником с обочиной».
Переходим к фазе – «делай «три»! Забываем, забываем! Трем мыльцем по нейронам, глушим их собак. Тот же шампунь «TV» хорош, стервец. Трем, трем лбом о стеклышко. Но не тараним – ни-ни! Теперь расслабились, тепло по ручко-ножкам побежало, поструилось по позвонкам, по зубным и почковым камешкам. Вот. Дремлем, дремлем, TV-громкость посильней. Ныне фаза «делай «четыре»! Секретная. Та самая, с извлечением деньжищ из сталкерной радиоактивности. Все знают, ведают, в зоне Чернобыля только чудища двухголовые местами завывают, да яблоки, с тонну, с яблонь корявых по ночам обрушиваются – давят мутантов. Короче, толку никак. Туристов бы заманить, но как же тогда и дальше ходить с протянутой шапкой? Фаза «делай «раз» ведь до конца не погашена. Так что… Вот именно, только гениальность. Учитесь, господин Форд! Тоже мне, автомобиль доступный для всех выдумал. Удивил.
Короче территория и так загажена. Значит… Дезактивация? Ха! И еще раз «ха», для верности. «Где деньги, Зин?» Но зато, загаженное ведь загадить более нельзя? В смысле, можно конечно, но мы ведь не гадить собираемся. Мы собираемся просто устроить могильник для радиоактивных отходов. Кашу, ведь, маслом не испортишь, верно? Раньше возили в Россию, платили за захоронение кучу валюты… Что возили, если… Так ведь то, местная – Чернобыльская АЭС остановлена. Остальные ведь – подлое наследство тоталитарной диктатуры – всякие Запорожские с Южноукраинскими – они ведь еще пыхтят, выдают «на гора» этот самый, Кюри помянутыми открытый, радиоактивный прибыток. Кстати, почему ребятам под оранжевым солнцем не дать Нобелевскую премию Мира, как Кюри (тем ведь, последним в роду физикам, тоже не за химию)? Они ж добились, заглушили подлую атомную наковальню! Почему только другу народов Горбачеву за то, что взорвал? Короче, шведам коронованным, вместе с норвежскими братьями, есть о чем подумать…
Продолжаем разговор. Ныне, если могильник на месте, всего девяносто км от столицы всея ариев Киева, то денежки не в Кремль оголтелый, а своей казне польза несметная – миллионы, миллионы, МИЛЛИ… Да, к сожалению, отходы просто так не свалишь, да в обычном кузове не перевезешь, надо бы… Что?! Высокие технологии?! Опять тоталитарное ярмо?! И что с того, что немецко-российский контейнер лучший в мире? Если б без второй приставки еще туда-сюда. Да и то… Как можно обидеть любезных заокеанских спасителей? Фирма «Холтек», безоговорочно.
* * *
К тому же, тот танцор
Одновременно:
Блеска, первый эшелон,
Притом случайный.
Еще, он отвлекающий фантом,
Завеса дыма, клеящая взгляд,
И зеркало.
Блестящее,
Но тусклое,
И тряпки не найти —
Нет под рукой – не предусмотришь всё.
2. Весовые категории
К сожалению, времена беспрепятственной подвижки между воинскими сообществами канули в лету. В отличие от недавнего прошлого, когда полковнику-ракетчику Бубякину для попадания на территорию танковой бригады хватало «уазика» и дырки в заборе, теперь, для спокойного перемещения к братьям по оружию уже понадобился танк. Инфляционные процессы явно имеют тенденцию к экспансии даже в не слишком смежные области. Разумеется, суета, начавшаяся в Василькове после пиротехнического апокалипсиса инициированного растворившимся в неясности турецким спецназом, несколько снизила порог инфляции дующей «УаЗ» в Т-84, ибо опосля такой катастрофы наличие боевой гусеничной машины на улице никого особо не удивляло. Подумаешь, танк! Тут уже и МЧС понаехало, а от пожарных машин просто не протолкнуться. Кстати, о пожарниках. Подозревая, что под видом оных на позиции дивизионов могут пробраться черти кто, включая антитеррористические отряды МВД, командир группы запретил пропускать оных вообще. Благо та же привлеченная к делу танковая бригада добавила распоряжению вес. Единственное что пропустили на позицию, да и то после досмотра, были машины скорой помощи. Работы для них, к сожалению, хватало.
Сейчас в танке, сопровождаемым для довеска еще и вторым, в соседний истребительную часть ехал сам полковник Мордвинцев. Конечно, по «близкородственным» отношениям, после собезьяненного у янки слияния зенитных войск с авиацией, куда лучше в экскурсию подошел бы сам Бубякин, однако, танкисты выполняли при группе чисто вспомогательную функцию наземного прикрытия, ЗРВ же вели настоящую войну, потому Михаил Юрьевич требовался на рабочем месте в любой момент, а вот Мордвинцеву было проще. Идею послать к летчикам кого-то званием поменьше даже не обсуждалась. На беду, Николай Владимирович был знаком с командиром Сороковой бригады тактической авиации весьма шапочно, но куда было деваться?
Как оказалось, вся эта продумка со званиями и прочим не самое важное для дела. Вначале следовало просто-напросто прорваться к командиру части. Да, «Уазик» тут бы не сладил явным образом. Не исключено, полковник являлся необходимым привеском к двигателю с трансмиссией. В самом деле, Т-84 катил все же не по вражеской территории; это там с любым препятствием справляется молодой, с только что выстрелившими в мир усиками, летёха. На своей земле требуется все-таки больший калибр.
– И чего теперь, пан полковник? – спрашивает младший сержант, помещенный впереди, у рычагов.
– Тормозни, Павел, – Мордвинцев и так явно нервничает, а теперь почти взбешен.
– Может, не стоит вам? – говорит истинный командир танка – лейтенант Белый, ныне пристроившийся на месте наводчика.
– А что, думаешь, будут стрелять без предупреждения? – встречно спрашивает Мордвинцев. Сам он, вообще-то, не уверен в ответе, но люк откидывает смело, как и положено полковнику: после произошедших на позиции ракетчиков событий не стоит ездить, подставляясь снайперам. Вообще-то, как ни странно, об удачном рейде турецкого спецназа никто покуда не ведает. Селекция раненых и убитых на зацепленных пулями или попавших под поражающие факторы взрыва не проводилась. Версия причины самого взрыва, по уже утвердившемуся убеждению специалистов-ракетчиков, коему без проблем доверяют танкисты, склоняется к попаданию в склад ускорителей технического дивизиона то ли беспилотного летательного аппарата, то ли какой-нибудь авиаракеты с GPS-наведением.
Мордвинцев уже выныривает в свежесть атмосферы, быстро моргает от перепада яркости, потом в упор смотрит на топчущегося поблизости милиционера, или спецназовца, в бронежилете.
– Хочу ехать далее! – перекрикивает он наличные лошадиные силы, поставленные на холостой ход.
– Нет! – машет головой милиционер. – Проезд ограничен!
Голос без истерики, но стоит служивый все же, чуть в сторонке, не на самом вероятном векторе движения танка. Автомат у него маленький, супротив 125-мм дула смешной. По странной ассоциативной взаимосвязи нейронных ветвлений, Николай Мордвинцев почему-то припоминает давно забытого двухсантиметрового керамического ёжика умеющего курить специальные игрушечные сигары и пускать дым порциями. Детское воспоминание абсолютно лишнее, не относится к делу, и тут же стирается. След его только в улыбочке танкового полковника.
– Ну, я поеду, да? – говорит он голосом подразумевающим подкол.
Улыбку какого-то танкового вояки милиционер однозначно трактует как издевательство, однако силовые параметры явно не в его пользу.
– Правильно, разворачивайтесь, – кивает он, делая вид, что понял вопрос по-своему.
– Машинку убирать будете? – интересуется Мордвинцев сверху, просто-таки как настоящий либерал, всегда думающий о предметах в их эквивалентной валютной цене.
– Шутить вздумали, гражданин? – теперь милиционер нервничает, хочет задействовать и автомат и рацию одновременно.
Мордвинцев так же с улыбочкой исчезает в командирском люке. Танк дергает с места тут же, словно дальнейшее было предусмотрено и команды не потребовало. Аккуратный наезд на милицейское «Жигули» не получается: скорость не оптимальна, потому машину просто отжимает в сторону.
– Отрефтуется, не плачь! – подмигивает сверху высунувшийся из следующего танка старший лейтенант Первушин.
Ментяра в бешенстве тискает висящий на шее АКМС. Но он же не полный идиот: что стоит его пукалка супротив сорока, а то и более тонн железа? К нему со всех ног бежит подмога. Танки конечно в зоне действия автоматов, но стрелять никто не пробует. Странная, малоизученная отрасль психических процессов: вблизи снаряженного полным боекомплектом Т-84 люди почему-то глупеют. Добежав до не справившегося с задачей патрульного, его для чего-то спрашивают:
– Что случилось, Дима?
Дима конечно огрызается:
– Что, что? Сами не видите, что ли?
Теперь все с интересом пялятся на удаляющиеся боевые машины. В это время передовой танк Мордвинцева вертит дуло назад. Все бледнеют, ведут подсчет веселым денькам, проведенным в операции сложения дивидендов от контроля скорости на украинских дорогах. Однако это зря, танк полковника просто-напросто готовится валить корпусом въездные ворота истребительной бригады ВВС: «Жигули» были лишь тренировкой.
* * *
Но главное – он все-таки пельтаст.
Он тот передовой, легковооруженный,
Что проскочил
Под копьями
Фаланги
Моей души.
Стрелу вонзил, а может, то копье?
Крючок, гарпун, иль нечто в этом роде?
Бурящее ушную глубину,
До мозга.
3. Голуби почтовые и не очень
Более-менее наблюдательные понимают, что даже набившее оскомину «оранжевое» помешательство зародилось не на пустом месте. Когда кто-то сходит с ума, а уж тем более, нация, признаки ощутимы достаточно загодя. В шестидесятую годовщину подрыва Нагасаки, аккурат 9 августа 2005-го, удаленный от нее на пол мира украинский город Коростень надумал подать в суд на город Киев по случаю поджога. Оказывается за тыщу лет до того, легендарная княгиня Ольга тоже имела свою боевую авиацию и успешно занималась стратегическими бомбардировками. Конкретно, ее натасканные на поджогах голуби-почтмейстеры умудрились дотащить до многострадального Коростеня что-то напалмообразное, возможно, тлеющую паклю. Город сгорел. «Ныне любой археолог запросто берется доказать дело о поджоге», – заявили с экрана мудрые, тогда еще русскоговорящие комментаторы.
Теперь уж, раз археологи могут служить прокурорами, а те в свою очередь археологами, то на первый взгляд случай в городе Белая Церковь кажется делом плевым. Тут не имеется никакого тысячелетнего зазора, который в некотором роде мешает опросу свидетелей и всяческим очным ставкам, а так же проверке данных свидетелей на предмет алкоголе– и наркозависимостей, которые в определенных случаях могут вносить сомнения в хмурых судей, по поводу видений в небесах неких летательных аппаратов, явно сверхзвукового вида. Однако ведь ныне и без свидетелей можно вполне обойтись. Если уж гуманитарная наука история, читая двухсотлетнюю копию тысячелетней летописи, способна воссоздать траектории движения к цели и места дозаправок голубей, то уж практическому искусству криминалистики, опознать причину развала на составляющие двух пятиэтажных строений, семидесятого года выпуска, дело вроде совсем плевое. Понятно, что как назло, все сто процентов угодивших на землю боеприпасов подорвались, однако ведь…
Тем не менее, странное дело. В свободных, куда более голубей, СМИ, уже замелькали свидетельства очевидцев о неком непредусмотренном дисбалансе в системе подачи газа. То есть, «хрущёвки» осыпались бетонными секциями всего лишь по случаю взрывного возгорания бытового топлива. Аналог еще не забытой днепропетровской трагедии. Так же не исключаются террористический акт, и даже мафиозные разборки. А после того, как где-то в прессе (вовсе не местной, коя, предположительно, ручная и потому надежно взята под контроль) высветился намек на странные военные учения ВВС аккурат поутру нужного числа, тут же откуда-то просочилась версия о чужих самолетах, явившихся, с полной и безоговорочной однозначностью, с востока, и к тому же, имевших на крыльях надежно различимые русскоязычные цифры. Вот на счет типа имеются некие противоречивости, но более всего на подозрении Т-22М, с переменной конфигурацией крыла. Благо, данный летающий вид техноэволюции в самой Украине успешно и заблаговременно распилен, изрублен топориками и сплющен молоточками в толерантную утиль, а то бы на цугундер неминуемо угодила родная армейская авиация. Голуби-почтмейстеры столицы тоже к делу непричастны. Так что, понятное дело, на слуху только…
Ох уж эти москалики, соколы ясные, быстрокрылые. Эх, не туда княжна Ольга посылала свои летные полчища, не в ту сторону. Послать бы их на…
Mosscou! Mosscou! Забросаем бомбами! Будет вам Олимпиада, а-ха, ха-ха, ха!
* * *
Ну, за ним идут,
Сминая строй, другие,
Звон мечей?
Не слышен,
Я в плену.
И даже не галлюцинаций,
Нет!
Ведь те, должны рождаться изнутри,
А здесь, все действие идет извне.
4. След врага
– Вот снимки, Олег Дмитриевич, – говорит капитан Папёнов, передавая полковнику ВВС стопочку фотографий.
– С пылу-жару? – косится полковник Добровольский. – Секретные поди?
– Да уж так, – почти с прискорбием кивает начальник «Ка-один». – Теперь уж, как вы понимаете, все едино.
– Под суд ведь пойдете, воители, – весьма утвердительно констатирует авиатор.
– Мало-возможный вариант, – скалится капитан-антенщик. – Вы снимочки-то зацените, Олег Дмитриевич. Это боевые экраны, заснятые в кабине «Ка-два» в момент налета. Разрешите, поясню все-таки. Вот цель, в смысле, метка цели, вошла в зону пуска, видите? А вот тут – она уже в зоне поражения. Вот здесь удачно щелкнули, как раз засветка в момент подрыва. Правда, класс? А это уже СРЦ.
– Тут я понимаю, капитан, – ворчит Добровольский. Он хмуро смотрит на фотографии. Берет две штуки в руки, вглядывается внимательней. – Минутку, капитан! – Откладывает снимки, тянется к телефону на столе. – Эй, Прилуцкий, дай мне Бояндина. Вообще, пришли-ка его сюда. Причем, вместе с фото-контролем. Ну, ты знаешь, о чем я. Знаю, что секретные. Ну и вооружи его, если положено. Можешь, сам сопроводить, коль не лень. Все, жду!
– Сейчас нам кое-что принесут, – неопределенно поясняет он окружающим – Папёнову, Мордвинцеву и старшему лейтенанту Первушину.
Первушин в разговоре спецов не участвует, впрочем, как и Мордвинцев. Но Мордвинцев по случаю непродвинутости в узко-специальных вопросах атмосферной войны, а танкист старлей еще и потому, что у него другие обязанности. Постоянно держа руку на кобуре, он их даже подчеркивает, ибо его задание попросту охранять «великое собрание» от вторжения посторонних.
– Сколько ж вы завалили? – интересуется Добровольский, мацая по карманам – он ищет сигареты.
– Тройку средних… в смысле обычных истребителей-бомбардировщиков примерно вот тут, – Папёнов поворачивается и щурится на висящую за спиной командира истребительной бригады карту. Показать рукой не получается, не дотянуться. Папёнов бегает глазами по помещению в поисках указки. Он явно слишком спонтанно попал на этот доклад.
– Понятно, – отмахивается Добровольский, но все же подает ему большую древнюю линейку. – И еще?
– Вот отсюда перло что-то солидное. Боюсь ошибиться, но наши, судя по ЭОП[1], склоняются к мысли, что там были, как минимум «Эф – сто одиннадцатые», а то и…
– Думаете, «Лансер» – «Б – один»? – угадывает Добровольский.
– Не исключено, пан полковник.
– Да ну, это вы с Бубякиным уж совсем, – отмахивается Добровольский. – У турок нет такого добра.
– Может, это и не турки вовсе, – пожимает плечами капитан.
– А кто? Старший Брат? Россияне? – В смысле, какой-нибудь «Ту – двадцать второй»?
– Да нет, Олег Дмитриевич. Какие россияне? Они ж с юга перли, так? Что ж, по-вашему…
– А что, у «двадцать вторых» не хватит ресурса сделать маневр?
– Но не такой же, пан полковник, так ведь?
– Почему же, капитан? Допустим так и так, – он отбирает линейку и водит по большой оперативной карте театра военных действий. – Допустим, где-нибудь подальше нашего Змеиного они разворачиваются и…
– Зачем им такая сложность, Олег Дмитриевич? – в глазах Папёнова искорки.
– Ну… Ладно, капитан! Да понимаю я вашу мысль. Но конечно, если это, и правда, «Лансеры»… Хотя могут быть и «Сто одиннадцатые», да… Впрочем, нам бы заполучить их проводку от границы, тогда стало бы ясно, откуда вошли. И ведь не могу добыть такую простую вещь, не шлют из штаба, представляете?
– О чем и речь, пан полковник, – соглашается Папёнов. – Закурить разрешите?
– Конечно, капитан.
– Между прочим, Олег Дмитриевич, – говорит, затягиваясь «Прилуками», Папёнов, – могут быть не только снимки. Мы ж, вроде, свалили, одного. Так что где-то возле Белой Церкви что-то должно валяться на земле-маме.
В двери кабинета стучат. Старлей Первушин напрягается, со смешной в других обстоятельствах торопливостью выдергивает из кобура ПМ.
– Разрешите, пан полковник? – в проем заглядывает старший лейтенант ВВС. Он тоже при кобуре. В этом мире уже началась паранойя.
– Давай, Бояндин! – подзывает его Добровольский широким жестом радушного хозяина. Жест не стыкуется с обстоятельствами – он бы оказался впору при застолье, но такого счастья, кажется, не предвидится. – Принес что ли?
– Так точно, пан полковник.
Вэ-вэ-эс-ник Бояндин ставит на стол истертый Независимостью, и похоже даже Перестройкой портфель. Извлекает наружу книгу с вклеенными снимками. Да, выходит, секретчики у авиаторов не спят и не волынят. Налет был только намедни, а здесь уже все подшито, пронумеровано.
– Щас, – говорит Добровольский, хапая книгу и листая с таким усердием, будто должен обнаружить там карту острова сокровищ.
– Ага, вот! – восклицает он почти сразу, ибо явно знает, что ищет. – Помнишь, Бояндин, мы с тобой изучали?
– Так точно, – подтверждает старший лейтенант.
Окружающие ракетчики и танкисты безропотно ожидают объяснений: была охота гадать.
– Смотри, капитан, – обращается Добровольский к Папёнову и сует открытую, удерживаемую толстющим указательным пальцем страницу. – Время видишь?
Папёнов молча, и даже несколько панически изучает снимок.
– Это в момент вашей работы, правильно? – смотрит на него Добровольский. – Итак, вы завалили одного… пусть уж для допуска, будет «Эф – сто одиннадцать»… Другой, вот, развернулся и ушел. Правильно? Но вот смотри, что тут, на азимуте… – Добровольский наклоняется для уточнения.
– Это? – тычет Папёнов. – А оно…
– Ну да, двигалось, конечно. Еще как! Смотри дальше распечатку. Видишь?
– Нам бы… В смысле, я все ж «Ка-одинщик», не разведчик. Если б глянул наш…
– Потом глянет. Эта штуковина… ну, номер видишь… она шла на сверхмалых. Наша «Пэ-восемнадцать»[2] ее не всегда видела. Секёшь? Вы ж сюда обстрел не вели, так?
– Нет, не вели. Беспилотник какой-нибудь?
– Какой, к едрёной фене, беспилотник, пан капитан? Скорость вычисляешь?
– Понял, полков… Олег Дмитриевич. А куда он прошел?
– Да, никуда не прошел. Вы его точно не подсвечивали? В «луч» не брали?
– Нет, все цели, что видели – обстреляли.
– Короче, думаю, это была еще одна. Причем, не исключено, главная.
Добровольский опять закуривает. Некурящий Мордвинцев недовольно косится на него, но здесь не его танковая вотчина.
– Возможно, это как раз то, что должно было вас прикончить, – спокойно поясняет Добровольский. – Обычная же тактика… Еще в Ливия, кажется… Эти три – «шестнадцатые»[3] или «пятнадцатые» – были отвлекающей группой. Одиночка наверняка со «ШРАЙК-ом»[4]. Должен был подкрасться и садануть. Спасла вас ваша дальнобойность – это раз. А потом, наверное, это я чисто умозрительно предполагаю, этот гад трусанул. Обычное дело в авиации, кстати. Думаю, когда вы отвлекающую тройку сбили, он переписял, сбросил к черту боезапас и трухнул назад на своих сверхмалых.
– Ух ты, – говорит Папёнов. – Ну а те, два тяжелых?
– Эти должны были вас добить, как я понимаю.
Добровольский откидывает на стуле. Все окружающие изучают его фас с уважением. Но вот Папёнов неумолим:
– Нет, полковник, так все же не получается, – трясет головой капитан ПВО. – Этот все сбросил, тройка не добралась, пара тяжелых опять же. Но кто-то ж разнес наш технический дивизион, так?
– Хрен знает, – гасит бычок авиатор. – Может все ж эти три «пятнашки» успели что-то отцепить? Какую-нибудь АЛКМ, туды ее в качель. Или все ж тот кабель неопознанный. Какая-нибудь джи-пи-эс-наводящаяся дрянь пошла к цели, и все дела.
– Да уж, не «ШРАЙК», – вставляет слово старлей Бояндин. – Тот бы в локатор влупил.
– Если РПЦ[5] выключился, то мог промазать, – подсказывает Папёнов. Сам он в неком сомнении.
– Странно как-то промазал, – вклинивается Мордвинцев. – Прямиком в склад боевых частей.
– Ну… – пэ-вэ-о-шный капитан снова тянет из пачки сигарету. – Оно, конечно, больше километра расстояние, и…
– Однозначно спутниковое наведение! Что же еще? – сообщает Добровольский. – Я б даже допустил некий «Томагавк» со стороны моря. У него размаха хватит пройти даже вдоль Днепра; просифонить над водой в десяти метрах и «оп!». Что «пендосам» впервые заводить носители в Черноморье? Уж имелись прецеденты. Однако зачем тогда эти самолетные изыски? Для маскировки первого процесса?
– Темное дело, – пожимает плечами Папёнов.
– И точку на нем ставить рано, – констатирует командир Сороковой бригады тактической авиации украинских ВВС. – Но как я понимаю, господа, вы прикатили сюда на танках не для того только чтобы обсудить прошлое?
– Да, Олег Дмитриевич, – очень серьезно кивает полковник танковых войск. – Будущее важнее.
* * *
Я просто цель и средство.
Для чего?
Не в том щас дело – действие вершится.
Красотка, губы сквозь экран просунув,
Прикрытым выменем раздвинула зрачки,
Подобно катапульте, вбившей в нутро
Ворота города.
По щепкам, через ров,
Пехота в латах, стражу опрокинув,
Причем бесшумно, не подняв тревоги,
Топча убитых, с тылу заходя,
Нацеливает тусклое железо
В защитников бойниц.
