Воспитатели приняли нас очень тепло. Я всегда буду благодарна людям, что вырастили нас, обучили своему языку, помогли устроиться в жизни и потом отпустили на родину, ничего не попросив взамен.
В Пушкине я прожила двадцать лет. И только в 1957 году вернулась в Испанию. Знаю, что многие из нас остались там. Обзавелись семьями. Но иногда они собираются вместе и говорят на нашем языке, – оборачивается и кивает в сторону ванной. – Когда я увидела самовар, то словно вернулась в детство. В те тяжелые, но памятные годы. Вечером верну. И извинюсь перед сеньорой Родригес.
– Не надо извинений, – говорю охрипшим от волнения голосом. – Я сам отнесу его. Позже. А пока налейте-ка мне еще чашечку.
Проходит час, а я все не могу уйти от сеньоры Элизальде. Она рассказывает о России. Да так диковинно. Эта страна куда интереснее, чем я мог себе предположить! С неохотой оставляю старушку отдохнуть. А после ужина возвращаюсь и предлагаю свое заступничество. Мол, уговорю Саманту позволить оставить самовар до выезда из отеля. Но сеньора Элизальде против. Говорит, за день достаточно побередила старые раны. В ее возрасте это опасно.
Кутаю самовар курткой, несу на ресепшн. Саманта не верит своим глазам. Вскакивает с места, бежит навстречу.
– Как вам это удалось? – радостно смеется. – Кто это был?
– Никто, – улыбаюсь. – Ваш самовар волшебный. Никто не крал его. Он сам выкрал человека из настоящего и ненадолго унес в прошлое.
– Как это? – Саманта щурит глаза.
– Как машина времени. А я Санта-Клаус, – кланяюсь и делаю притворно-строгое лицо. – Вы ведь верите в чудеса, Саманта?
Женщина принимает мою игру. В глазах мелькает искра детского озорства. Ни о чем больше не спрашивает. Понимаю – все ради веры в чудо. Берет самовар и аккуратно водружает на место.