Федор Щербина
История Кубанского казачьего войска
Около того же времени в течение целого ряда лет в судьбах народностей, населявших нынешнюю Кубанскую область, начинают принимать участие калмыки, кочевавшие за Волгой и в Астраханской губернии. То самостоятельно, то в роли союзников они производили набеги на татар и на черкесские племена, угоняя скот и уводя население в плен.
Как видно из «доношения» князя Михаила Голицына в военную коллегию, калмык Цай-Раши, опрошенный по распоряжению генерала фон Вейзбаха 9 декабря 1727 года, показал, что в улусы наместника Калмыцкого ханства Черендондука и матери его ханши Дармы Балы явился известный Бахты-Гирей Дели Султан и подготовил десять тысяч войска для похода на Кубань. Бахты-Гирей не имел намерения нападать на Черкасск, но его союзники калмыки держали совет о том, чтобы пойти с войском под Чирский городок на черкасских юртовых калмыков, так разорить их, чтобы ни одного калмыка при Черкасске не было. Вследствие этого Донские казаки выбрали на войсковом кругу старшину Ивана Володимирова, которому и поручили принять предосторожности против нападения калмыков.
Из другого, от 7 января 1728 года, доношения князя Голицына, на основании сообщения полковника и воеводы Беклемишева, видно, что Бахты-Гирей с калмыцкими вой-сками переправился через Кубань, пошел по реке Лабе и в урочище реки Салбы угнал у этеанского мурзы Беркута Султана Мамбетя и у татар Эмбулукского рода до десяти тысяч лошадей с несколькими татарами. Часть калмыков отправилась отсюда с добычей в свои улусы, а Бахты-Гирей с двумя тысячами калмыков остался на реке Куме. Отсюда он предупредил Черендондука и ханшу Дарму Балу, чтобы они ни сами не шли на Кубань, ни войск не посылали.
Из последующих донесений дворянина Семена Казанцева, капрала Тимофея Зеренинова, казака Максима Бобрикова и калмыка Сатова с товарищами выясняются некоторые подробности набега Бахты-Гирея на своих единоплеменников и последствия этого набега. Бахты-Гирей с калмыками угнали одних лошадей и не тронули населения. Когда калмыки направились в обратный путь, за ними погнались кубанские татары, которые почему-то прошли только до урочища «Желтый Камыш» в верховьях реки Егорлыка и отсюда повернули назад. Глава кубанских татар Салат-Гирей, услышавши о нападении на его подвластных калмыцкого войска, привел из Крыма до 20 тысяч татар, но калмыки с Бахты-Гиреем благоразумно уклонились от открытого столкновения, боясь драться в горах и опасаясь русских войск. В этих затруднительных обстоятельствах Бахты-Гирей будто бы просил Черендондука прислать ему еще войска.
С своей стороны, как сообщил князю Голицыну подполковник и саратовский воевода Беклемишев, кубанские татары, в частности, этеанцы и эмбулукцы, находясь между собой в несогласии, просили Бахты-Гирея взять их под свое покровительство и изъявили даже желание переселиться к калмыкам. Калмыкам пришлось по душе это предложение, так как этим путем они рассчитывали усилить свои войска, а Бахты-Гирею распределить татар по улусам между калмыками. Когда Беклемишев послал к наместнику Черендондуку и матери его ханше Дарме Бала капрала Тимофея Зеренинова для удержания калмыков от похода на Кубань, ханша на словах передала капралу, что так как все калмыцкие улусы выкочевали на нагорную сторону, то калмыцкие вой-ска пошли для охраны их; кучшские же татары причиняют калмыкам много обид, бьют людей, угоняют табуны лошадей, берут население в плен и проч. В таком же духе были написаны и письма ханши и сына ее Черендондука к Беклемишеву.
Из показания новокрещенца калмыка Шорхота Менко, а по-русски Захара, видно, что он был в начале 1728 года в отряде в 40 калмыков с Бахты-Гиреем. Отряд в течение месяца стоял при реке Лабе, не производя никаких действий, но калмыки старались помирить Султана Бахты-Гирея с султаном Салат-Гиреем, чего и достигли. Султаны помирились и поделили между собой владения: Бахты-Гирею достались владения вниз по Кубани от аулов Этишку-Улу, а вверх по Кубани от тех же аулов Салат-Гирею. Калмыки потом двинулись к Волге, но до них дошел слух, что Бахты-Гирей с сорока человеками единомышленников оставил доставшиеся ему владения и бежал в горы, опасаясь Салат-Гирея.
Те же обстоятельства подтверждаются показаниями русского переводчика Андрея Иванова, который был послан русскими властями к калмыкам для выяснения положения у них дел и походов на Кубань. Иванов сообщил, что, проезжая от Царицына до Черного яра нагорной полосой, т.е. правым берегом Волги, он всюду видел войска калмыцкого владельца Дондук-Омбо. Калмыки были в плачевном положении. Большая часть их шла пешими, а лошади их едва брели без всадников, пища же у калмыков «была пшеница невеянная, которую они, в воде разводя и разболтавши, пили». Калмыки говорили, что хотя простояли на Кубани три месяца и терпели нужду, но походом своим на Кубань довольны, так как им удалось сделать Бахты-Гирея «действительным султаном» и сами они помирились с кубанцами, крымцами и турками.
Но вместе с тем приятели калмыки толмача Андрея Иванова передали ему, что хотя Бахты-Гирей и Салат-Гирей помирились и «через пересылку присягами утвердились», но Бахты-Гирей сообщил калмыкам, что Салат-Гирей собрал до десяти тысяч войска, с которым и намеревался напасть на калмыков. Так как лошади у калмыков от бескормицы отощали, то Бахты-Гирей советовал калмыкам поскорее возвратиться домой и дал им на дорогу по бычку на десять человек да невеяной пшеницы. Владельцы калмыков и Бахты-Гирей взаимно присягнули в верности, и калмыцкие войска отправились в свои улусы.
Другой свидетель, дворянин Яков Татаринов, которого власти так же, как и толмача Андрея Иванова, посылали на разведку к калмыкам, сообщил очень интересный факт участия казаков в распрях татар. По его словам, при противнике Бахты-Гирея султане Салат-Гирее было этсанцев, черкесов и «запорожцев всего тысяч десять и вора Игнатки Некрасова сын Мишка с донскими воровскими казаками в шестистах человеках». Таким образом, запорожцы и некрасовцы в 1728 году прошли от устьев Кубани к реке Лабе, и, надо полагать, это обстоятельство имело решающее значение: казаки усилили Салат-Гирея и поддержали его престиж. Тот же Татаринов указывает на действительные причины, под влиянием которых калмыки ходили на Кубань и принимали деятельное участие в распрях татар.
Когда, сообщил Татаринов, Дондук-Омбо, игравший вообще важную роль в походах калмыков на Кубань, узнал о бегстве Бахты-Гирея в горы, то был сильно опечален, так как Дондук-Омбо и Бахты-Гирей были близкие друзья и Дондук-Омбо решил совсем переселиться с подвластными ему калмыками на Кубань во владения Бахты-Гирея, в чем они и дали взаимную клятву. Мало того, сам наместник калмыцкого ханства Черендондук «договорился» с Бахты-Гиреем, «что ежели он, Бахты-Гирей, там на Кубани усилится, то всем калмыцким улусам зимовать и летовать между рек Волги и Кубани и ему, Бахты-Гирею, их, калмык, охранять, а им, калмыкам, с ними за одно тоже чинить».
Таковы были те совершенно понятные побуждения, под влиянием которых калмыки усердно поддерживали Бахты-Гирея. Очевидно, прикубанские степи и пастбища манили кочевников калмыков и в этом крылся секрет их первых походов на Кубань.
8 марта 1729 года князь Голицын донес в Государственную Военную Коллегию, на основании сообщений полковника Бахметева и подполковника Беклемишева, ведавших калмыцкие дела, что Бахты-Гирей побуждал Черендондука и других владельцев калмыков идти войной против России. Посланные Бахты-Гирея заявили калмыкам, что турецкий султан и крымский хан назначили Бахты-Гирея калгой на Кубани и в знак его достоинства прислали ему золотое знамя. Так как по указу султана и хана приказано ему, Бахты-Гирею, идти с весны войной против России, то Бахты-Гирей приглашал и калмыков идти с ним. Черендондук и другие владельцы отклонили, однако, это предложение, указавши своему союзнику, что они клялись помогать ему против его врагов на Кубани, а не против русских, под протекцией которых находятся калмыки, и что поэтому, поддерживая дружбу с Бахты-Гиреем, они тем не менее не пойдут против России. Теперь они пользуются русскими пастбищами в Приволжье, а тогда, когда они поднимут оружие на Россию, русские могут отнять у них эти пастбища и окончательно обездолить их.
Скоро, однако, и Бахты-Гирей Дели Султан сложил свою неспокойную голову. Как показал стрелецкий сын Степан Иванов Санников, бежавший из плена от некрасовских казаков, весной 1729 года Бахты-Гирей поехал с Кубани с небольшим количеством людей к темиргоевским черкесам для получения с них обычной дани в тысячу ясырей. В ожидании дани Бахты-Гирей стоял с своим маленьким отрядом вблизи черкесских жилищ. Вдруг ночью черкесы, собравшиеся в значительном количестве, бросились на становище Бахты-Гирея, убили его и брата его сераскира и разогнали остальных татар. Когда весть об этом дошла до Азова, то азовский паша послал нарочных для выяснения обстоятельств дела. Возвратившиеся нарочные сообщили, что темиргоевские черкесы действительно убили Бахты-Гирея с братом и что мертвые тела их увезены из Копыла в Крым.
В апреле 1733 года бежали из плена от татар казак станицы Манокской Степан Чекалин и юртовой калмык Беке. Оба они были посланы в составе партии 55 казаков и калмыков, под командой казака Лариона Седого, для взятия языка под улусы Дондук-Омбы и в вершинах р. Ей взяли калмыка лет тридцати; но проведавшие об этот калмыки нагнали отряд, отняли плененного калмыка, отбитых лошадей и взяли Чекалина с пятью калмыками в плен. По рассказам Чекалина и Беке, Дондук-Омбо зимовал по Кубани. В это время к нему приезжали посланные от наместника калмыцкого ханства Черендондука для примирения, но мировой не состоялось, и Дондук-Омбо с Черендондуком остались противниками. Таким образом, часть калмыков перешла на жительство в прикубанские степи, а один из крупных и влиятельных калмыцких владельцев Дондук-Омбо оказался во враждебных отношениях с наместником калмыкского ханства Черендондуком.
С этого времени Дондук-Омбо начал, по-видимому, играть видную роль в среде калмыков. Он завладел значительным пространством нынешней Кубанской области. В исторических документах упоминается, что улусы Дондук-Омбы кочевали по речкам Керпили и Челбасам, часть калмыков он направил на Копылу, а заставы были расставлены по р. Ее, т.е. по нынешней скверной границе Кубанской области. По другим сведениям, кочевки калмыков производились по всем вообще степным речкам нынешней Кубанской области.
В 1733 году произошли обстоятельства, вызвавшие столкновения между татарами, горцами и русскими войсками. Как видно из письма ландграфа Людвига Гессен-Гомбургского князю Барятинскому, крымские и кубанские татары, соединяясь с чеченцами, тавлинцами и другими горскими племенами, имели намерение пройти через Дербент в Персию. Этот план войны с персами через кавказские ворота со стороны Каспийского моря поддерживался и Турцией. Соединенные войска двинулись с запада на восток по р. Кубани и прошли до притока ее р. Белой. Здесь загородили им дорогу русские войска под командой генерал-майора Еропкина, в отряд которого прибыл и ландграф Людвиг Гессен-Гомбургский. 11 июня произошло столкновение. Неприятели, по выражению ландграфа, «в великой силе обрушились с оружием на русский отряд, но получили храбрый отпор и, оставивши на месте около полутора тысяч убитыми и ранеными, принуждены были ретироваться в горы».
Это, однако, не остановило татар и черкесов. 15 июня они напали на русскую команду у Прорвинского городка и снова получили отпор. Но ввиду малочисленности русских и необходимости отступления к крепости Св. Петра, ландграф считал возможным прорыв татар и черкесов через Дербент. Ландграф распорядился поэтому выслать 25 июня партию нерегулярных войск под командой черкесского полковника Бековича, который, соединясь с войском ханского сына Казбулата, следил за движениями союзников, а генерал-майору предложено было заградить путь «в ближнем расстоянии» от Дербента. В заключение ландграф Людвиг сообщил князю Барятинскому, что гребенские казаки вместе с брагунскими владельцами напали на татарские орды, «много их порубили и в полон взяли».
Калмыки, однако, не принимали никакого участия в этом предприятии татар. По показанию бежавшего в Черкасск калмыка Сандука, «противник», как именуется он всюду в документах, Дондук-Омбо кочевал в это время в вершине р. Челбас, брат его Бачкурга на Егорлыке, а Четер ниже их над Кубанью по Еланкечу, т. е. «на броду». Бачкурга противился всячески тому, чтобы его калмыки шли на казачьи городки для взятия языка и участвовали в походе против русских. «Лучше, – говорил Бачкурга, – ему рыбу таранину есть, нежели на Кубани баранину». Вообще же между калмыками ходили слухи, что все их владельцы – Дондук-Омбо, Бачкурга и Четер Тайша – с своими улусами сильно желали по-прежнему кочевать при Волге, но опасались репрессий со стороны русского правительства.
Около того же времени другой пленник, Иван Осипов, бежавший с Кубани, сообщая о задержке «Крымских и Кубанских войск» гребенскими казаками, передал со слов татар, что «противник калмыкский» Дондук-Омбо не кочевал уже по Кубани, а отправился на Волгу.
6 сентября 1733 года войсковой атаман Донского войска Андрей Лопатин доносил императрице Анне Иоанновне, что посланный им под видом купца казак Иван Кульбаков на разведку в Азов видел, как 29 августа пришли в Азов «два судна с пушками и прочей артиллерией» и с строевым лесом. Пришедший на судах грек передал Кульбакову, что привезено было восемьдесят пушек и 900 мастеров сербов и что к осени еще придут в Азов из Царьграда тридцать судов с людьми и запасами. По слухам, турки намерены были починить Азовскую и Петровскую крепости и заново возобновить Каланчинскую башню. Кульбаков узнал также, что бывший в Азове некрасовец Ивашка Мельник с шестью товарищами и с рабочими людьми строил по тракту от Азова на Ачуев значительные мосты через реки Бейсуг, Ею, Черную и Кагальник с таким расчетом, чтобы эти мосты могли выдержать «всякое войско и тягость».
28 сентября новый беглец калмык Тугус на допросе сообщил донским казакам, что Дондук-Омбо с калмыками были еще на Челбасах, а Четер Тайша у Копыла, и что будто бы калмыки непременно перекочуют на Волгу. В этих видах Дондук-Омбо послал от себя к хану Черендондуку посла Губана Шарана с товарищами с предложением совместного кочевания, но предварительно хан должен был прислать свою мать Дарму Балу или кого-нибудь из знатных старшин к Дондук-Омбо, как залог примирения между противниками. В то же время, ввиду долгого невозвращения послов, Дондук-Омбо в начале августа послал своего зайсанга Чуплея к Крымскому хану, у которого просил разрешения перекочевать, вследствие бескормицы на Кубанских степях, к Азову на Крымскую сторону.
Таким образом, и в этом случае возвратиться с Кубани на прежние кочевья по Волге побуждали калмыков чисто хозяйственные соображения: не было кормов. Упомянутый выше казак-разведчик Иван Кульбаков сообщил войсковому атаману 19 ноября, что Дондук-Омбо с своими улусами продолжал еще кочевать по Челбасам, прочие владельцы по Ее и Бейсугам, a Четер у моря ниже Азова.
Обстоятельства, по-видимому, не благоприятствовали перекочевке калмыков с Кубани на Волгу. В 1734 и 1735 годах калмыки были на Кубани. 13 августа 1735 года выбежал с Кубани на одной лошади в Черкасск татарин Оракчи, уроженец кубанский, которому, однако, татары говорили, что «он русской породы», почему он решился бежать к русским. По словам Оракчи, крымские татары не оставили мысли о походе в Персию через Северный Кавказ и крымский хан снова собрал с этой целью войска. В то же время Дондук-Омбо с калмыками и черкесы Большой Кабарды напали на жилища Рослан Бека и угнали много овец. Дондук-Омбо остался кочевать вблизи Кабарды, и не было слухов о том, что он намерен перекочевать на Волгу.
В августе того же года стоявший на Темерницком форпосте (вблизи нынешнего Ростова) ротмистр Яков Шамшин слышал от русских купецких людей, что крымский хан переправился уже с войсками из Крыма на кубанскую сторону и что он послал под Кабарду для взятия языков нескольких татар и некрасовских казаков, которых, однако, черкесы всех побили. Дондук-Омбо и калмыки действовали заодно с черкесами, да и черкесы были все в согласии между собой, а у тех черкесов, которые были «маловерны» и уклонялись от враждебных действий против крымских татар, они брали аманатов и силой заставляли их быть в союзе с ними. Наконец 3 октября пленник яицкий казак Иван Трондин показал, что, по слухам в Азове, крымский хан с войсками не пошел в Персию, а возвратился в Крым к зиме.
В 1737 году, во время походов графа Миниха, к Дону были направлены почти все донские казаки, так что оставались по станицам по два, по три и в редких случаях по пяти стариков, да и те, по словам наказного атамана Ивана Фролова, были «весьма страмные и престарелые». Отвлечение казаков дало возможность кубанским горцам и калмыкам делать набеги на Дон. Так 4 мая в четыре часа дня кубанцы напали на станичных рабочих людей, бывших на пашнях за Доном, и забрали их в плен. Калмыки из улусов Дондук-Омбы, кочевавшие вблизи Дона и казачьих поселений, также «начали подбегать под станицы и чинить нападения». В Есауловской станице были убиты ими два казака, а других они били плетьми и грабили.
Таким образом, отвлечение казаков в армии Миниха и Ласси дало возможность татарам и черкесам идти на Дон с военными целями и отчасти соблазняло и калмыков, грабивших казачьи станицы и городки малыми шайками.
Между тем на Дону стало известно, что даже Дондук-Омбо, услышавши о движении татар и черкесов к Дону и к его улусам, поспешно откочевал от Дона к Волге. 5 августа пойманный казаками татарин Ак Мамбет Аулу Оргила сообщил, что кубанские мурзы соединились под обшим начальством сераскира Салим-Гирея, сына известного Бахты-Гирея, что к татарам примкнули кубанские и горские темиргоевцы, часть азовских турок и некрасовские казаки и что образовавшийся таким образом отряд около шести тысяч человек двинулся к верховьям Кубани и отсюда направился под калмыцкие урусы Дондук-Омбо, но калмыков не настиг.
Тогда татары и черкесы поворотили к Дону и, пройдя между Цымлой и Кумшаком ночью, перебрались на другую сторону Дона. Здесь они сожгли и разорили Кумшацкий городок, причем деятельную роль играли при этом некрасовские казаки. Такие же показания дал и другой пленник темиргоевский черкес Девлетле.
Дела, однако, были более серьезного характера, чем показали пленники, взятые отдельно от главного отряда татар и черкесов. Из донесения войскового атамана Ивана Фролова императрице Анне Иоанновне видно, что татары и черкесы, переправившись через Дон, прошли вверх по этой реке 194 версты и всюду нападали на казачьи станицы. Казачье население очутилось в крайне тяжелом положении. «За крайним малолюдством, – говорится в донесении императрице, – на казачьих женок и взрослых девок надевали платье казачье и выставляли таковых с ружьями против неприятелей». Неприятели захватили очень много населения, попалили хлеба и сено, угнали целые табуны скота и вообще причинили массу бед населению, а затем быстро скрылись к себе на Кубань. По точному учету, произведенному впоследствии, оказалось, что нападению подверглось шесть станиц и совершенно разорен Кумшацкий городок, взято было в плен 968 душ населения, убито и ранено 41 человек, угнано более 4 тыс. лошадей, 10 тыс. коров, 500 телят и 21 900 овец, сожжено 300 домов, 350 базов и 12 400 копен хлеба.
Набег этот вызвал тревогу не только между донским и вообще южнорусским населением, но и в среде русского правительства. Правительствующий Сенат, не в пример военным властям, обезлюдившим Донскую область, «приказал в Воронежскую и в Белогородскую ryбернии и тех губерний в ближайшие к Москве Севскую, Орловскую, Шацкую провинцию, в Азов и к генералу князю Барятинскому, в генеральную войсковую канцелярию и к генералам-фельдмаршалам и кавалерам графу фон Миниху и фон Ласси послать указы с крепким подтверждением велеть от показанных кубанских нападений иметь крепкую предосторожность». В этих видах Сенат распорядился, чтобы, на основании имеющихся данных о расположении русских войск на юге, организовать защиту и написать калмыцкому хану Дондук-Омбо, чтобы он дал вспоможение калмыцкими вой-сками. С своей стороны генерал-фельдмаршал Ласси, назначая казаков для защиты их родины, распорядился задним числом (13 августа), чтобы назначенные им казаки, бывшие в его армии, спешно прибыли на Дон и, соединившись с местными военными силами, «постарались всеми мерами тех кубанцев догнать и разбить». Но пока все это так красноречиво изображалось на бумаге, кубанцев и след простыл.
Русское правительство порешило во что бы то ни стало наказать татар и черкесов за их набеги на донские станицы. В этих видах приказано было донским казачьим полкам в соединении с калмыцким вой-ском Дондук-Омбо двинуться на Кубань и разгромить татар и горцев. 1 декабря вой-сковой атаман Иван Фролов с донскими полками и калмыцкий хан Дондук-Омбо с калмыками соединились на р. Ее и отсюда сделали переход до р. Челбасы. Впереди же отряда было пущено 200 казаков и 200 калмыков о двуконь для разведки. От р. Челбас и до Кубани на расстоянии ста верст татары заранее выжгли степи; но русские и калмыцкие войска перешли их и заняли Мултанский остров, образуемый рукавами Кубани, захватили здесь и под г. Темрюком до тысячи татарских кибиток.
Относительно поисков и нападения русско-калмыцких войск на татар Мултанского острова в разных официальных документах находятся неодинаковые сведения. Вой-сковой атаман Иван Фролов, упомянувши в своем донесении императрице Анне Иоанновне «о разбитии тысячи кибиток» под Темрюком, говорит далее о пушечной стрельбе и высадке янычар из Темрюка, окончившейся неудачно для защитников этой крепости. Вообще же, по словам Донского атамана, много людей из упомянутой тысячи побито и потонуло, около тысячи душ обоего пола взято в плен и захвачено две тысячи лошадей, пять тысяч рогатого скота, сто верблюдов и пятьсот баранов. Весь Мултанский остров русско-калмыцкие войска разорили. Особенно донские казаки желали отомстить некрасовцам, но «изменники некрасовские казаки жили по островам за водяными заливами и багнами в крепких местах», так что пробраться к ним оказалось невозможно. Был лишь разорен и выжжен их лучший городок Хань Тюбе, причем убито было два некрасовца и захвачено тысячу голов скота. Атаман убеждал калмыцкого хана Дондук-Омбу перейти Кубань и напасть на татар и черкес на левом берегу этой реки; но Дондук-Омбо не решился на это предприятие, так как Кубань не замерзла, бродов и переправ не было, по правому же берегу ее все степи были заранее татарами выжжены, а в горах, где засели противники, понаслышке, свирепствовала моровая язва. Сведения эти подтверждались показаниями пойманного за Кубанью татарина Чюмали, взятого в плен янычара Муртазы и убежавшего в русские войска некрасовца Якова Поляка, или Коржихина.
Интересны показания этого последнего, бросающие некоторый свет на своеобразную общину беглых казаков некрасовцев. Бежавший показал, что зовут его Яковом Васильевым Коржихиным, что он польский уроженец из города Рыхволя и 15 лет тому назад ушел с родины в Запорожскую Сечь, а лет десять отсюда к некрасовским казакам. Это, следовательно, был доброволец казак, ничего общего с донскими беглецами не имевший. Три года назад он женился на дочери некрасовца Степанова и прижил с ней одну дочь. До прихода русских войск Яков изыскивал средства, чтобы бежать на Дон, и бежал, воспользовавшись приходом их на Мултанский остров, оставивши жену и дочь. По словам беглеца, некрасовские казаки и татары были заранее предупреждены местным сераскиром о возможности нападения русских. Некрасовские казаки, побросавши свои жилища, перебрались на острова и за болота. Отсюда, в случае если бы Кубань покрылась льдом, они намерены были бежать далее в горы. Некрасовцев было до семисот человек, кроме женщин и детей, и они могли выставить до 500 воинов. Бедняки были склонны бежать в Россию и в тайне хранили свои помыслы; большинство же, и в том числе богачи и заправилы, были против побега, так как уверены были, что «российская государыня никак их в вине не простит и, по приходу их на Дон, повелит всех перевешать». Поэтому казаки зорко следили друг за другом и немедленно передавали татарским властям тех, кого заподозревали в намерении бежать к русским, а татары продавали их в горы черкесам. В том же году пятнадцать запорожцев, бывших у некрасовцев, хотели уйти на лодках в море, а оттуда на Дон, но некрасовцы предали их татарскому султану, а последний продал их в горы и в Крым. Таким способом некрасовцы держали в страхе и повиновении сторонников России.
Более подробные сведения о походе русских и калмыцких войск на Кубань содержатся в сообщении правительствующего Сената в Государственную военную коллегию от 27 декабря 1737 года. Соединенные войска, придя на Кубань, имели дело здесь с эдешкульской ордой татар, занимавшей Мултанский полуостров от Копыла до берегов Черного и Азовского морей. В числе других жилищ донцы и калмыки взяли столичный город татар Копыл, «который не малой величины и валом огражден», разорили его «в конец» и захватили много добычи. С 26 ноября по 3 декабря весь наличный мужской пол, носивший оружие, был побит и только немногие спаслись бегством или утонули при переправе через Кубань, «причем жен и детей до десяти тысяч душ в полон взято, а еще более того в реке Кубани оных потонуло». Одни калмыки Дондук-Омбы на свою долю взяли 20 000 лошадей, «скота же и баранов бесчисленное множество», так как, вероятно, весь скот с Кубани в те места был согнан. Точно так же казаки и калмыки «другими вещами такое изобильство и богатую добычу достали, что они такого с давних времен не помнят». Так дорого был куплен набег черкес и татар на донские станицы. Дондук-Омбо добычу отправил в свои жилища, а сам с войском и казаками остался у Кубани, выжидая, когда она замерзнет.
13 апреля следующего, 1738 года, бежавший некрасовец показал, что Кубанский сераскир собрал до десяти тысяч войска и сто пятьдесят человек некрасовцев, намереваясь идти на донские казачьи станицы. То же подтвердил другой некрасовский казак, бежавший из упомянутого Кубанского отряда сераскира Салат-Гирея, находившегося на р. Челбасах. Собственно, о некрасовцах и этот беглец сообщил, что многие желают возвратиться в Россию, но боятся, что или будут казнены, или же отнимут у них старую веру и заставят принять новую. К тому же и кубанцы знали о намерении некрасовцев перебраться в Россию и зорко следили за ними. Было даже предположение разобрать всех некрасовцев по рукам ввиду их неблагонадежности. Наконец, бежавший некрасовец передал русским властям, что в городах Темрюке, Тамани и в Ачуеве турки не прибавили войск, но, по слухам, намерены были с весны строить город на Черном ерике.
Со своей стороны и Россия шаг за шагом надвигалась на Крым и одновременно не упускала из виду Северного Кавказа, тем более что обе эти местности связаны были пребыванием одной и той же народности – татар, имевших одного хана и зависимых от него управителей. Русские не хотели ограничиться походом на Кубань 1737 года. 2 августа 1739 года калмыцкий хан Дондук-Омбо писал поисковому атаману Даниле Ефремову, что посланными им калмыками были взяты четыре закубанца и в числе их один уздень, которые сообщили о присылке крымским ханом посланцев на Кавказ с поручением взять отсюда часть войска. Стали переправляться в Крым и откочевывать к морю и другие татары, бросая даже засеянный хлеб. В этих видах Дондук-Омбо просил поскорее отправить казаков для соединения с калмыками, чтобы напасть на закубанцев прежде, чем они успеют снять хлеб. С своей стороны он известил о том же и кабардинцев, которые также должны были примкнуть к отряду и вместе идти против закубанцев.
В другом письме к тому же атаману Даниле Ефремову от 8 августа Дондук-Омбо писал, что войска его для похода в Темрюк, Тамань и Ачуев совершенно готовы, но у кабардинцев свирепствует моровая язва, почему опасно было бы их присоединить к отряду. Посланный Дондук-Омбо на словах прибавил, что калмыцкие войска находились уже на р. Керпили, в расстоянии дня езды от Ачуева, и чтобы русские войска поспешили соединиться с калмыками, иначе можно упустить удобный для нападения момент.
В то же время пойманный донцами татарин Малтабара, хорунжий Кубанского сераскира, на допросе 14 августа показал, что еще в прошлом месяце Крымский хан Менгли-Гирей присылал к Кубанскому сераскиру нарочного с требованием, чтобы кубанские мурзы и татары переходили в Крым. Здесь требовалась их помощь, так как русские войска шли на крымцев и стояли уже у Молочных вод. Сераскир успел собрать тысячу всадников, которые вошли в Крыму в тридцатитысячный ханский отряд, отправленный к Молочным водам, где русских, однако, не оказалось. Так как Кубанский сераскир и татары слышали, что на Кубань пошел Дондук-Омбо с калмыками, то намерены были, по прибытии из Крыма, своих жен и детей перевезти в Крым, а «Кубань оставить пуст», так как от калмыков и донских казаков стало им жить затруднительно; «в Тамани же, в Ачуеве и в Темрюке весьма малолюдно, не более как человек по двести». Татары, перебираясь сами с Кубани в Крым, некрасовским казакам назначили для местожительства в Крыму озеро Сарыкуль, т.е. Желтое озеро, хотя они и просили татар оставить их жить на берегу Черного моря в горной его части.
Между тем Дондук-Омбо послал калмыков с частью казаков за Кубань против так называемых кундуровских татар, живших вблизи черкесов, «базадак и натахани», т.е. бжедухов и натухайцев, в количестве двух тысяч кибиток. Татары, с приходом калмыков и русских, ушли в горы, а начальствовавший над ними Киргин-Гирей, сын Бахты-Гирея и родной брат сераскира Селим Гирея, бывшего в то время в Крыму, вышел против калмыков и русских, был разбит и сам пал в сражении.
Впереди калмыкам и русским предстояло осуществить довольно сложный план взятия Темрюка, Тамани и Ачуева, при одновременном нападении на эти крепости с моря и с суши. Предположено было, что Дондук-Омбо с калмыками и казаками перейдет на Мултанский остров и двинется оттуда к названным трем пунктам. В то же время от Азова пойдет часть казаков берегом, а часть флотилией, и все три отряда, долженствовавшие действовать совместно по одному плану, одновременно должны напасть на Ачуев, Темрюк и Тамань, чтобы соединенными силами с моря и суши овладеть этими турецкими крепостями.
