Евгений Зиберт
Жили-были старик со старухой…
Прятки
– Это что?
– Где? – старуха сняла с посудника большой горшок.
– Да вот, на столе у тя.
– А ты не видишь, что ли? Листья капусты.
– Куды ты их?
– Курам! “Куды”…
– Да ты что, старая?! Не станут они это жрать!
– Тогда в щи. Что у тебя, старче за вопросы-то спозаранку?
Старик взглянул на ходики, подошёл, потянул гирьку вниз:
– Где ж спозаранку-то? Семь почти.
В углу висели иконки и старик перекрестившись, вернулся к столу.
– Так я чего говорю, слышь?
– Да не глухая пока что, вроде.
– Ты вот что… В салки-то нам с тобой, конечно не с ноги. А вот в прятки, – в самый раз будеть.
Старуха престала чистить горшок и медленно отложив ёршик в сторону, уставилась на старика:
– Чего в прятки?
– Поиграем, – чего… – старик пожал плечами, и они чуть хрустнули. – Что ж в них ещё делать-то, Господи?
Старуха посмотрела на ходики:
– Ты выпимши, что ли?
– А чего я такого сказал – то?!
– В прятки? Ты сбрендил? Какие прятки? Мне щи ставить!
– А ты что сегодня, помирать собралась, что ли? – старик недовольно встал и пошёл к рукомойнику. – Успеешь ты ещё свои щи сварганить.
– Ну тебя к лешему, ей Богу! – старуха махнула рукой и вновь принялась за горшок. – Прятки придумал какие-то!
– Не я придумал. – старик сполоснул руки. – Народ придумал.
Он вытер руки полотенцем и повернулся к старухе:
– Тебе сложно, что ли? Отвернулась, глаза закрыла, посчитала, я спрятался, ты нашла. – голос старика подозрительно задрожал. – А потом я тебя.
– Ладно, – она дёрнула плечом, старик услышал лёгкий хруст, – Прячься, чёрт старый.
Старик довольно крякнул и потёр руки:
– Вот и лады! Встань в угол. Повернись к иконке и смотри, – не подглядывай!
– К окошку отвернусь. – старуха встала и подошла к ближайшему окну. – Нечего святых к твоему старческому маразму приплетать.
– А чего тут такого-то? Я ж не богохульствую! – он кивнул в красный угол на киот с иконами, – А Христу, может с Богородицей тоже скучно там!
Старуха резко повернулась к старику и подбоченилась:
– Ты, брякало сейчас сам спрячешься и сам искать себя будешь! Сказано – нет! Значит – нет!
– Что ты, старая, Господь с тобой! – не на шутку испугался старик. – Чего разбарагозилась? К окошку, так к окошку. Ты только…, не подглядывай.
Старуха повернулась к окну и так неожиданно громко стала считать, что старик вздрогнул.
– Что б тя! Чего орать-то так? Я ж не укокошил ничего!
Заметавшись по комнате, старик сначала попробовал залезть на полати, но потом передумав, кряхтя, с трудом забрался под кровать.
– …. 9, 10! Я иду искать! – старуха обернулась и нацепив на нос очки пристально оглядела комнату. Заметив торчащий из-под кровати лапоть, она тихонько подошла к печке, взяла ухват, вернулась и наклонившись, ткнула ими повыше лаптя.
–Ядрить-то ту! – завопил старик и выкатился из-под кровати, держась за пятую точку. – Ты ж меня проколола насквозь! Ужель ума не хватило, просто чуть ткнуть, ту-то вошь едрёную!
– Да мне и в голову не пришло…– старуха понимая, что врёт, с опаской взглянула на иконки, – Нашёл где сховаться!
– Врёшь, старая! У меня лапоть торчал!
– Что ж ты ногу не поджал, как следоват?
– “Следоват” – деревня, Тьфу! – старик в сердцах сплюнул. – Не успел! Ты ж зарядила, как пулемёт! Раз- два…тра-та-та! Прям, как в 43-ем. Где тут упрятаться по скорому-то?
– Ладно, води давай! – старуха похоже вошла в азарт. – Ступай к окошку и зенки прикрой.
– От баба! – старик попытался выхватить ухват из её рук.
– Нет! – воспротивилась старуха и спрятала ухват за спину. – Убьёшь ведь не перекрестившись.
– Видит Бог, – перекрещусь! – старик хотел осенить себя знамением, но поняв, что говорит что-то не то, примолк. – Чем мне тогда тыкать?
– Метла, вон в углу стоит.
Старик взял метлу, подошёл к окну и принялся сосредоточенно считать.
Старуха оглянулась, на цыпочках подкралась к печи, открыла заслонку и подобрав юбку забралась в печь, прежде чем старик успел окончить счёт.
– …10! – он развернулся.
Взяв метлу как винтовку, старик чуть пригнулся и медленно, озираясь направился к рундуку, где стоял большой сундук.
Неожиданно дверь распахнулась и на пороге возник сосед Кузьмич. На лысо бритый, с немного трясущейся головой и бутылкой водки в руке.
Увидев посреди комнаты крадущегося старика с метлой, голова у Кузьмича на какое-то время перестала трястись:
– Ты, Митрич чего? – он потряс бутылкой – Еть же ж ту-то Люсю! Меня не мог дождаться?
– Ш-ш! – зашипел на него старик приложив палец к губам.
Тут заслонка с печи глухо упала на дощатый пол, и из печи появилась старуха:
– Дёрнуло тебя, Кузьмич сейчас-то припереться!
Сосед перекрестился и молча исчез в дверях.
Старик подошёл к печи и помог вылезти старухе. Приобнял.
– Надо переиграть! – старуха была недовольна.
Но старик прям сиял:
– Эх, старая! Гляди, как тебе понравилось! А то, живём, как бобыли, – ни морали, ни духовных ценностей… Как вот к тебе ещё любовь проявить?
– Отворачивайся, давай… Ценность духовная. – старуха улыбалась.
Прятки (продолжение)
– Давай-ка, старче вертайся к окошку. Переигрывать будем!
– Может в уголок, к иконкам всё же?
– Мало что ли грехов собрал?! Иди говорю к окошку, считай!
– И чего те грехи-то мои? – старик пожал плечами. – Кабы я ими делиться с тобой собрался…
Проковыляв к окну, старик начал отсчитывать.
Старуха упёрла руки в бока и замерла посреди горницы задумчиво осматривая скудную мебель.
– Три … Ну ты, старая кумекать! Как телега не смазана. – старик улыбнулся. – Отседова слыхать, как мозги твои скрипят. Четыре …
– Да умолкни ты, твою-то душу!
– Пять, шесть!
– Куды ты, пулемётчик!? Застрочил-то! Видишь, не придумала ишо, – где сховаться!
– Так ты вынь из щей свою думалку-то! – старик хрипло рассмеялся. – Ладно, старая! Фору тебе даю. Один…, два…
Старуха суетливо подобрала подол и решительно засеменила к печке. Стараясь не шуметь она с трудом снова залезла в горнило.
– Шесть! … Семь! – неожиданно в окне старик увидел Кузьмича. Сосед тряс бутылкой и заговорщически подмигивая, указывал куда-то в сторону крыльца.
– Десять!
Ещё секунд пять старик смотрел на бутылку, потом повернулся к окну спиной.
Подслеповато щурясь он зачем-то осмотрел потолок и уже хотел было направиться к занавесям скрывавших полки с соленьями, как заслонка в печи вдруг качнулась и с грохотом упала на железный притопочный лист.
От смеха старика согнуло пополам. Он присел на табурет и развёл руки в стороны:
– Подивитесь, люди добрые! У старухи-то моей фантазия так и хлещет, – успевай черпать только!
– Да подсоби ты, чёрт старый! Вишь, – застряла! – старуха задом пыталась выбраться из печи.
– Погодь, старая. – старик от смеха заикал. – Вишь, скрутило меня, – не подняться.
Старуха дёрнулась раз, другой… Наконец ей удалось самостоятельно спуститься на пол.
– Ну вот, видишь, – сама справимши! – старик отсмеялся. – Рожу-то умой.
Старуха молча пошла к рукомойнику.
– Всё-то тебя в пекло тянет. – старик почесал шею. – Ты б ещё в трубу залезла!
– Да куда ж мне ещё?
– Ну ты даёшь! – старик перестал икать. – А под лавками, а чулан? А подпол? Сени! Мало тебе?
– А рази можно было?!
– Да кто ж супротив-то?! Кузьмич, что ли?!… Умылася? Иди считай!
– Что-то я, старый примаялась дюже.
– Вот те раз!
– Вот те два. Да и щи ставить надо.
– Ну, последний раз! … Не на палати ж зову.
– Ладно. – старуха вытерла лицо и повесила полотенце.
– Ты… – старик вдруг замер. – Ну-ка в зеркало-то глянь.
– А чего?
– Ты ж морщины все стёрла!
– Чего?!
– Да шучу я. Ладно. Ступай к окошку.
– Тьфу, леший! – старуха с досадой взглянула на зеркало. – Я ж порадоваться вздумала…
– Чему радоваться-то? Косая давно уж по пятам ходит.
– Типун тебе на язык, чёрт лысый! Сплюнь!
– Сплюнь… То же скажешь. А еже ли я на неё попаду? Не… Считай давай!
Старуха повернулась к окну:
– Раз!
Старик на цыпочках прокрался к дверям, тихо отворил и вышел в сени.
Внизу лестницы ведущей на чердак он увидел Кузьмича. Рядом, на развёрнутой газете лежали огурцы и хлеб. На ступеньке выше стояли в ряд три бутылки. Одна уже была на половину опустошена.
– Тс-с-с! – старик предупредительно приложил палец к губам.
Кузьмич понимающе кивнул и тихо прошепелявил:
– Ты, етить-то Люсю, куда запропал-то? Ждать тебя, етить, уж мочи не было. Вишь, – он кивнул на бутылку, – в один рыльник пришлось.
Кузьмич взял бутылку и протянул старику:
– На-ка, етить-то, хлебни не чокаясь.
Старик взял бутылку и замер:
– А чего? Хороним, что ль? … Погодь, Зинка твоя, что ли Богу душу…?!
– Да етить – то ту Зинку! – отмахнулся Кузьмич. – Она ж дуб переживёт! Пей давай! Кто-нить сегодня, один чёрт где-нить, да крякнул! А ты не тяни, помяни, в стопку душу-то!
Старик выпил:
– Повеселее не мог что-нибудь выдумать?
– А тебе, я гляжу, не навеселиться никак? – сосед кивнул на дверь. – Взбрело ж тебе свою в печь засунуть…
– А… – старик мотнул головой, – То мы в прятки со старой вздумали сыграть.
– В чего?!
– Восемь! Девять! … – донеслось из-за дверей.
Старик вздрогнул и схватив все три бутылки стал карабкаться на чердак. Кузьмич собрал в охапку газету с закусью и испуганно полез вслед за стариком.
– Десять! – неожиданно громко выкрикнула старуха.
Нога Кузьмича тут-же соскользнула со ступени и он с грохотом покатился вниз.
Дверь распахнулась.
– Ах ты, ирод! Пьянь блудливая! – старуха склонилась над распластанным Кузьмичом, – Нешто тебе повторять надо!? Погоди, я повторю сейчас! Ухват тока возьму! – она скрылась за дверью.
– Беги!! – прошипел сверху старик. – Убьёт!
Кузьмич с трудом поднялся на колени и пошатываясь, но довольно быстро, выполз во двор.
– Где шлында эта?! – в проёме появилась старуха с ухватом. Она посмотрела наверх и увидела торчащую с чердака голову старика.
– Сховался? А ну-ка… – она поманила старика пальцем.
Тот осторожно стал спускаться.
– Тока не трепи мне, что Кузьмич пустой пришёл! Давай спускай сюда всё.
Старик поднялся, прихватил бутылки и спустился окончательно.
– И чего замер? Доставай соленья! Стоит он тут…!
Старик в недоумении посмотрел на старуху. Та едва заметно улыбалась.
– А щи, чего же?
– Я что ж по-твоему, сегодня помирать собралась, что ли?
Они сидели за столом и каждый раз чокались.
Позади, то в одном, то в другом окне маячил несчастный Кузьмич.
– Да зови уж, чего там. – старуха махнула огурцом на вилке. – Скомороха своего.
Это было другое, какое-то удивительное утро.
Сон
– Сон мне намедни приснился …
– …
– Слышь-ка, старая, чево говорю …
– …
– Да ты жива ли, хоть?!
Старик подошёл к старухе, молча стоящей у стола. Заглянул через плечо. Перед ней стояла большая коробка.
– Ты оглохла, что ль?!
Старуха вздрогнула:
– Ошалел, ирод!
– Я ж говорю тебе! Ты хоть реагируй, что ли!
– Куды мне реагировать-то?
Старик хмуро взглянул на коробку:
– Это чего?
– Кузьмичу внук присламши. А он говорит, – ему без надобности.
– Вот же баба, ешь тя мухи с комарами! В коробке-то чего, говорю?!
– Комбайн, говорит какой-то…
Старик помолчал.
– А ты пшеницу, что ль вздумала растить?
– Ну тя к лешему, пень старый! КухОнный комбайн-то! Режет сам чистит, перемешиват…
Старик сел за стол и прищурился:
– Да ты никак, старая перемешивать разучилася?
Старуха подбоченилась:
– Ты сон свой блудливый будешь рассказывать? Или ты ёрничать уселся?
– А, да! – старик стал сворачивать папироску. – Сон-то! Будто мы с тобой вышли в поле, взялися за руки, да и полетели.
Старуха усмехнулась:
– Бес в ребро, сон в руку. А ну-ка ступай за мной.
– Куды это? – старик поднялся и кряхтя вышел вслед за ней из избы.
Старуха взглянула на небо, послюнявила палец, – проверила откуда ветер дует.
– Дай-ка руку свою.
Старик взялся за сухую ладонь и тотчас оба взлетели высоко над землёй.
– Едрить-то тебя, холера! – завопил старик и свалился с кровати.
Старуха привстала на локте, глянула вниз:
– Напужал ты меня, хрыч, господи.
– Да бесовщина снится всякая. – старик забрался на кровать, приобнял старуху.
Труба
– Вот ведь зараза, совсем тянуть перестала! – старуха вымела последнюю золу с пода печи и отставила помело в сторону. – Слышь, старый! Ты когда последний раз трубу чистил?
Старик сидел на лавке у окна и усердно толок пестом зёрна в ступе.
– Он, видите ли, не слышит. – старуха повысила голос. – А выпить моя плешь, случаем не хочет?
– Ась? – старик с весёлым удивлением замер.
– Дымоход говорю, когда последний раз чистил? –старуха сняла платок, прибрала волосы и повязала снова.
Рот старика чуть приоткрылся. С минуту он молча смотрел на старуху, словно та вдруг стала обратно молодой. Потом моргнул, тряхнул головой и видение рассыпалось.
– Ну у тя и вопросы.
– А я чегой-то просто и не припомню даже.
– Да как же тебе припомнить, коли не было такова. – старик усмехнулся.
– От тя в корень-то! Гляньте-ка не него! – старуха обратилась к иконкам в красном углу. – Он ещё и усмехамши!
– Вот же ж баба. – дед покачал головой, опустил ступу на пол и достал папиросу. – Тебе от меня-то что надобно?
– Не тянет, говорю ж, совсем! И жара нет. А сколько на готовку уходит! Там же поди на стенках сажи, как лишайника на дубе! Подыми зад-то свой, да поди прочисти!
Старик раскурил папироску, задумчиво посмотрел в окно.
– Помнится, батя мой осину жёг, чтоб сажа сгорела … А дед, – так просто дрова солил … и угли.
Рука старухи медленно потянулась к ухвату:
– Я те ведь знаю, где посолить …
Старик испуганно отодвинулся:
– Ты чего, старая? Ты не дури … Мне почём знать, как их чистют?! Или что, по-твоему в могилу к бате залезть да спросить, как он это деламши?
– В могилу надобности нет. – старуха кивнула в печной угол. – Возьмёшь тама щётку, залезешь на под, снизу пошкрябай. Потом я те гирьку дам. Залезешь на крышу, – сверху ею и пробьёшь дымоход-то. Делов то.
Старик не мигая уставился на старуху.
– Ты, старая пошла бы … Да проспалась как следует, что ли?
Старуха молча прошла в угол, достала с полки жестяную щётку и небольшую круглую гирьку на длинной верёвке. Положила всё перед дедом:
– Ты жрать любишь?
– Кто ж не любит? – буркнул он исподлобья взглянув на старуху.
Та наклонилась:
– Так вот, причуда. Вычистишь, тады и сготовлю– старуха сняла передник, повесила на крюк.
Старик молча наблюдал, как она подошла к рукомойнику, сполоснула руки и тщательно их вытерла.
– А еже ли я сорвусь и ноги себе поломаю?
– Ты как-то на пять годков подшился, а через пять часов сорвалси. Ничего,-пережила. – старуха пересыпала из ступы отмолотые зёрна и взяв сито, стала просевать от шелухи:
– Ты чего прилип-то? Я уж скоро в муку перетру, хлеб мне где печь?!
– Ещё замесить надо. – буркнул старик, взял жестяную щётку и побрёл к печи. – Ведь жили как-то, едрёна вошь!
– А вот чтоб не “как-то”, а как все люди, – не скули, а займись!
Старик кряхтя залез в печь. Скоро послышался громкий скрежет и тихий мат.
Старуха закончила просеивать, взяла мельницу и ссыпала зёрна на жернов.
– Япона мать раскудрить твою черешню!!! – старик отчаянно кашляя, выпал из печи и повернулся к старухе.
Она перекрестилась:
– Рогов тока не хватает!
Весь чёрный от сажи, старик встал и споткнувшись о лоханку, покачиваясь пошёл к сеням.
– А гирьку-то позабыл чево?
Старик вернулся за гирькой и с ненавистью посмотрел на старуху.
– Ой, ухайдокает щас свою старую! – старуха шутливо прикрылась руками.
Старик молча развернулся и скрылся в сенях. Старуха подошла к печи, чуть залезла, глянула:
– А не трухляв пень-то! – она чихнула, улыбнулась и принялась выгребать ошмётки золы.
Старик вышел из сарайки с длинной стремянкой. Приставил её к дому:
– Ну, не приведи Господи. – прошептал он и осторожно стал подниматься.
Очутившись наверху, он добрался до прибитой к крыше лестницы, которая вела к коньку. Моля Бога о том, чтобы прохудившаяся крыша под ним не провалилась, старик медленно подобрался наконец к трубе.
Сильный порыв ветра ударил в спину.
Сев верхом на охлупень, он перевёл дух и огляделся:
– Ух, а красота-то кака, чтоб я сдох!
– Етить-то ту Люсю, раздерить тя, напугал! – услышал он позади себя и, вздрогнув, оглянулся.
За трубой сидел Кузьмич. Перед ним на аккуратно расстелянном полотенце, лежала бутылка самогона, огурцы и консервы со шпротами.
– Ты?! Чего здесь …?
– А ты сам-то скумекай с трёх разов-то, еть ту Лю! Авось и…
– От своей, что ли прячешься? – сообразил старик и закашлявшись, рассмеялся.
– Да тише ты, ирод! – зашипел на него Кузьмич. – Сейчас всю мою схоронку рассекретишь!
Старик, зажав рот рукой продолжал трястись от смеха.
Кузьмич налил в стопку, протянул:
– На-ка, трясогузка, уймись!
Старик залпом выпил.
– Я отседова уж с час гляжу, как меня Зинка ищет. – довольно произнёс Кузьмич. – В жизнь не сыщет! Пошла к пристани искать, курица! – он усмехнулся и налил себе.
– Куда ж я табурет подевамши? – старуха задумчиво потёрла переносицу. – На верх, что ли с дуру снесла?
Она вышла в сени и поскрипывая поднялась на чердак.
– А знаешь, у меня ж енто … прям была чуйка, что ты здеся нарисуешься!
С этими словами Кузьмич налил себе и вынул откуда-то из сердца вторую стопку:
– Тока сам загрузи себе.
– Я вообще-то на крыше своей собственной хаты-то нарисовался.
– Так я об чём и толкую! – Кузьмич недовольно крякнул. – Чуйка, – великая сила!
Старик взял у него пустую стопку и потянулся за бутылкой.
Всё произошло в секунду. Конёк неожиданно треснул, доска под стариками проломилась и оба полетели вниз.
Когда клубы пыли рассеялись, старик поставил бутылку на дощатый настил и огляделся.
Кузьмич лежал напротив с не разлитой стопкой в руке. Между ними с табуреткой в руке стояла его старуха.
– О, Петровна! – Кузьмич охнул и сел. – А вот про тебя чуйка моя чевой-то смолчала. – он повертел головой. – Зато здесь не дует.
– Вот я тя сейчасас табуретом-то подтяну, пьянь козлиная! – старуха замахнулась.
– Погодь, старая! – старик придержал её за колено. – Не буянь. Кузьмич-то ни при чём. Подо мной провалилося …
Старуха опустила табурет, медленно села на него:
– Что ж вы окаянные наделали-то?
– Да починим мы, етить-то! – Кузьмич улыбнулся и выпил. – За час крышу справим! Чего там? – он взглянул наверх. – Пару-тройку досок, да и покроем!
Старуха с сомнением тоже посмотрела на дыру в крыше:
– Да ты уж справишь …
– Я те Петровна, крест даю! – Кузьмич истово перекрестился. – Нальёшь апосля?
– У тебя ж есть! – старуха кивнула на самогон.
– Так то ж на скорость работы!
Сверху послышался тихий шорох. В следующее мгновение небольшая круглая гирька упала прямо на бутылку и разбила её в дребезги.
С минуту все молча смотрели на растекающуюся по доскам прозрачную лужу.
Первым не выдержал и расхохотался старик. Кузьмич пару раз икнул и хлопнув себя по коленям, присоединился. Старуха тяжело поднялась с табуретки:
– Ладно. Олухи.
Она пошла к лестнице прикрывая краем платочка старческую улыбку:
