Евгений Семенов
Ветер над рекой

– Спасибо, я как-нибудь зайду, если ничего больше настолько круто не изменится, и он, обводя рукой вокруг себя, показать что за два дня произошло столько изменений.

– Хорошо, будем надеяться, что это конец непонятных изменений, – как-то не совсем уверенно сказал художник.

Отец его ждал. Он сидел на берегу около бани. Иван, который возвращался, так же как и уходил полями, первым делом увидел дядю Стёпу, который спускался на берег.

– Где был? – спросил он.

– Ходил смотреть, где вал начинается.

– Папка тебя ждёт, – с сочувствием сказал ему дядя.

– Он злой?

– Не то слово.

– Наверное, мне достанется?

– Вполне возможно. Давай, с тобой спущусь, если что прикрою.

Ваня стал спускаться, прячась за спиной дяди. Но отец, сидящий на скамейке, сразу его заметил. В его глазах Ваня увидел не столько злость, сколько облегчение.

– Вернулся? – спросил отец, пытаясь говорить грубо, но не получилось.

Ваня, молча, подошел и встал перед отцом. Дядя Стёпа сел неподалёку на траву и закурил.

– Садись, – отец рукой указал на скамейку рядом с собой.

Ваня робко сел.

– И где был?

– Вверх по течению ходил.

– И как там вверху по течению?

– Они соединились ещё, не доходя до мельницы, и перекрыли реку. Воды не будет, там река совсем пустая.

Иван только сейчас посмотрел на речку и увидел, что, несмотря на то, что воды стало раза в два меньше, она всё равно еще оставалась, и удивлённо спросил: «Почему она здесь, и не выходит?»

– Догадайся, – сказал дядя Стёпа.

– Я пойду, посмотрю, – спросил Ваня отца.

– Иди, чего ты спрашиваешь? Я так понял, тебе не обязательно отпрашиваться.

Ваня, молча, пошел к реке. По сравнению с тем, что было вчера, уровень упал даже больше чем в два раза. В трех метрах от берега торчала из воды почти на метр покрышка от большого трактора, которую использовали как нырялку. Что-то было не так с водой. И он не сразу это понял.

Течение отсутствовало. Не было течения?

Он вернулся к отцу и дяде.

– Ну что выяснил? – бросил отец

– Ниже по течению валы тоже соединились?

– Ты прав.

– То есть получается, если теперь выше по течению река обмелела, то ниже прибрежные территории подтопило? – спросил Иван.

– Да, но не критично. Затопило несколько бань, которые стояли на самом берегу, а до домов вода не добралась.

– Ещё получается, что это вся вода, которую мы можем использовать, а когда она закончится, то больше не будет.

Ваня снова сел рядом с отцом.

– Получается, что бы сейчас не происходило, мы остались без электричества, без медицинской помощи, без продуктов в магазине, – сказал Степан.

– А почему без медицинской помощи?

– Поликлинику и часть домов в районе бетонного моста тоже завалило этой черной насыпью, – Степан с недоверием посмотрел на противоположный берег, – не верю, что это все. Это только начало.

– Так считаешь?

– Ага.

– С чего?

– Интуиция.

Все помолчали некоторое время. Первым нарушил молчание Иван.

– Папа, ты меня будешь наказывать?

Отец на него посмотрел, затем обнял рукой и прижал к себе.

– Да не за что вроде, вырос ты уже, только в следующий раз предупреждай меня.

С этого момента Иван понял, что отец считает его уже взрослым, которому можно доверить что-то серьёзное. И он обрадовался этому.

– Папа, а всех завалило с той стороны? – с опаской спросил сын.

– Почти. Помнишь дурачка, Виктора?

– Да.

– Он единственный выжил. Он спал в этой части дома, которая осталась,

Ваня посмотрел на противоположную сторону. От всего ряда домов, частично остались торчащими из-под насыпи только два левых. Дом, который был вторым по счету, от него осталась только лицевая часть, грустно смотревшая из-под непонятной породы, с заваленным треугольником фронтона, а от самого крайнего осталось добрая половина, и каким-то образом над этой половиной даже почти сохранилось крыша. В одном месте виднелось углубление, будто кто-то пытался пробиться до заваленного дома.

– А это что? – спросил Ваня, указав на выбоину.

– Пытались вырубить проход к дому, не получилось. Думаю, что они уже не выберутся.

– А где Виктор сейчас?

– У нас дома.

– Он будет у нас жить?

– А куда ему сейчас, пусть живёт, бабку то, его мать, завалило.

Послышался крик.

– Папа.

– Что? – крикнул в ответ Степан.

– Мамы просили позвать вас всех кушать.

– Сейчас идём.

Они стали подниматься. Нередко они обедали сразу двумя семьями. В этот раз обед организовали в доме дяди Стёпы. Три двоюродных сестры и одна родная, две мамы, местный дурачок, Ваня, папа Коля и дядя Стёпа.

За столом была молчаливая, нервная обстановка, хотя обычно обед проходил в весёлых разговорах, а сейчас в большинстве своем все молчали, сказались события последних дней. Первым вопросом мамы был.

– Ты его наказал?

Все поняли о ком речь.

– Да, достаточно, – ответил отец.

Видно было, что мама, конечно же, тоже переживала, и была слегка «на нервах».

Девочки тихонько шушукались.

– Что дальше будет? – спросила мама, – приедут нас военные выручать. Завтра уже никому на работу не выйти. Не переехать эти валы, ни лес вывезти. Да и в лес вообще не въехать.

– Понятно это все. В любом случае в РММ пойдём, а там начальство пусть решает.

– А ты Степан с людьми говорил в центре, может милиция что говорит?

– Ничего не говорит, «Сохраняйте спокойствие!» говорит.

Присутствующие за столом внимательно слушали разговор. Все, кроме дурачка.

– Виктор тебе добавки положить? – спросила его мама.

Тот помотал головой, а затем вступил в разговор, насколько это было возможно.

– Ооо, – немного помолчал, – ооо всё, – снова помолчал, – о делат, йа ч утую.

– Не понял, что он сказал? – спросил отец.

Виктор ещё скажи.

– И я, я у тою.

– Ты чувствуешь?

Тот кивнул.

– А что ты чувствуешь?

– Ооо.

– Кого-то чувствуешь?

Виктор снова кивнул.

– Это он делает?

– Да, – почти четко произнес Виктор.

– Это Бог? – спросила мама.

Тот мотал головой в разные стороны.

– А кто?

Виктор развел руками давая понять, что не знает.

– А что он хочет? – спросил Степан.

Виктор снова развел руками.

– Хотя бы мы теперь понимаем, что это людских рук дело.

– Папа, с чего ты взял, что он говорит о человеке? Может быть всё-таки, об инопланетянах, или о чём другом, – просила старшая дочь Степана.

– Ну да, может быть и так.

Ввиду того что электрическая сеть в селе была нарушена, весь следующий час вся мужская часть семьи Кошкиных, собрав все возможные бочки таскала воду, так как насосы больше не работали, чтобы вечером можно было полить огороды.

7

Всё что помнил Даниил из своей жизни, это четыре белых стены, ну или частично белых. Если воспоминания, сумбурно плавающие в его голове, не врали, то когда-то они были другого цвета, цвета похожего на то, что он видел в верхней, не закрашенной части окна. Он даже не знал, что это окно, даже не знал, что это небо. Иногда насыщено голубое, часто тёмно-серое, а изредка чёрное. Откуда ему было знать эти слова. Он ни с кем никогда не общался, но если все же не подводили его воспоминания, то несколько лиц детей, с которыми когда-то жил в этой комнате он вспоминал. На самом деле не в этой, с самого начала его поместили в палату к другим детям, именно там и были голубые стены, но если дети как-то развивались, то сам Данила остановился в своем развитии на уровне трёхлетнего. Его память не формировала образы способные остаться в ней, и каждый день для него начинался, как новый. Но каким-то непостижимым для него образом память всё-таки сохранила воспоминания о тех детях, которые жили с ним. Данила не помнил, как его переводили, уже повзрослевшего сюда в одиночную палату. Врачи давно перестали пытаться привить ему какие-то знания, он для них был просто, как бы это грубо не звучало, биомассой. Ни на какие мыслительные действия неспособным.

Его мысли всегда находились в постоянном хаосе, да и какие это были мысли? Когда он смотрел в окно и любовался облаками, он просто на них смотрел. В черепушке Данилы что-то шевелилось, пытаясь понять, что это? Почему это так красиво? А как только он отвлекался и обращал взор на комнату, забывал. Взгляд на кровать вызывал необходимость прилечь, потому что она предназначена для этого, чтобы на ней спать. Если бы его не приглашали на обед, то, скорее всего, он бы и не понял, что нужно есть. Он до сих пор не понимал, что нужно снять штаны прежде, чем сходить в туалет даже «по важному». Он понимал, что испражняется только тогда, когда уже испражнялся. А потом это чувство неудобства и кричащий на него мужчина в белом халате. А он даже не понимал, за что он кричит.

Одно слово он все же запомнил – «твоюжмать». Слишком часто мужчина в халате называл его так, и он какое-то время считал, что его так зовут. Он не запоминал ничего и никогда, а как помнить когда, если ты даже не понимаешь, что такое «когда». Для него не было «когда», для чего было просто: «есть», «спать».

И вот однажды появилась старая женщина, которая стала с ним общаться, которая говорила с ним всегда ласково и благодаря именно ее усилиям он научился ходить «по важному» в туалет, но вот по-маленькому он всё-таки с разным успехом, но ещё похаживал в штаны. Но тогда уже мужчина в белом халате не кричал. Эта женщина не давала этого делать, наверное, мужчина её боялся. Со временем, он начал понимать, что его зовут Данилка, а не «твоюжмать», женщина всё время к нему по имени обращалась, и еще она стала ему рассказывать какие-то истории, но он не понимал их, не понимал сначала. Он не понимал большинство слов произносимых ей, но однажды он почувствовал, что общение с этой старушкой перешло на новый уровень, как он тогда подумал. Подумал? Нет. Просто в процессе прослушивания монолога этой женщины он, как будто подключился к её мыслям, он стал видеть то, о чём она думает. Он стал видеть образ до того как она опишет его. Это немного напугало. Женщина рассказывала ему о том, что сама вспоминала. Первые, полученные от нее образы, напугали Данилу по той причине, что он увидел, как люди убивают друг друга. Он увидел кучу израненных, истерзанных людей, кровавые бинты, рваные раны, белые кости, торчащие из груды мяса, которые лежали посреди до боли знакомых стен. Эта картина очень напомнила Даниле его помещение, похоже на его заключение, и тогда он первый раз захотел отсюда уйти. До этого момента такие мысли его не посещали, потому что он не знал, что есть другой мир, другая форма существования, а эта милая старушка ему этот мир показала.

Он даже не всегда понимал ее речь. Данилка просто погружался в её мысли. И там он видел её совсем другой. Молодой, смелой? Да, нет. Не смелой, ощущая рассказ, он видел, как она боялась, как ей было страшно. И так каждый раз. Помогая ли солдату, у которого вместо руки кровавый обрубок, или солдату с дырой в голове, который еще пытается говорить с ней, и каждый раз страшно. Она боялась. Боялась даже больше, чем тот самый солдат, у которого уже даже не было боли, он уже не чувствовал, а она чувствовала за него, ей было страшно и обидно, что уже не может помочь.

А потом она рассказывала ему совсем другие истории. Из её рассказов Данилка понял, что существует Бог, не совсем правда понял, кто это и где он живет. Он представил Бога в виде белого облака на небе, но только закрытого в комнату как у него. Белая комната с одним окном и кроватью. Он даже представил, что он ходит по ней от окна к двери.

Еще он услышал от старушки новое слово, которого не слышал от кого-либо другого, и это слово он запомнил.

Притча.

Она рассказала ему две притчи, которые Данилке хорошо запомнились. И это наполовину вербальное общение помогло структурировать и слегка упорядочить его мысли. Теперь ему удавалось запоминать, теперь образы может быть не совсем его, потому что увидел Данилка их в мыслях старушки, но они стали оставаться, они стали формировать его память. Он запомнил эти притчи.

Притча 1.

«Черепаха»

В самом начале бог, заселяя землю, не планировал создавать столько видов существ: насекомых, животных, птиц. Постепенно некоторые виды начали вымирать ввиду нехватки пропитания. Пришлось Богу создавать новые виды для того, чтобы они были едой для предыдущих, а этим, новым видам, нужно было тоже, что-то есть, так получались целые длинные цепочки, который впоследствии люди назовут пищевыми. И вот на каком-то этапе осознал создатель, что нужно создать такое животное, которое и бегать не умеет и средств защиты тоже. Вот тогда-то и создал черепаху, только не ту, которую мы привыкли видеть сейчас. Первая черепаха не имела панциря. Она имела мягкое, беззащитное тело, с которым мог справиться любой хищник. Наполнив этой прабабушкой нынешней черепахи весь мир, Бог остался доволен. Теперь любой хищник мог достать себе еду, может быть не самую вкусную, зато безпроблемную.

(Возможно, произнося слово «черепаха» автор вводит в некоторое заблуждение читателя. Ведь Бог не давал названий своим творениям, он просто творил, именовали их люди, позже. Имена давали все по своему, поэтому некоторые животные имеют по несколько имен, так как жили они в разных местах и, люди называли их независимо друг от друга. Для Бога черепаха была очередным созданием, не имеющим названия и, тем более, имени.)

Отдыхал Бог после своей работы и наблюдал за всеми. Забыл совсем про черепаху, но прошло время, и решил он провести инвентаризацию. Достал списки, по которым создавал животных, и начал выяснять какие виды пропали, какие изменились. Дошёл, наконец, до черепахи. А где она? Еле-еле нашёл. Одна она осталась, всех поели хищники. А та, что осталась, хитрой оказалась, нашла старый глиняный горшок наполовину сломанный, голову в горлышко просунула и ползает так. Если опасность, то лапки, голову втянула, – и нет никого. Жалко с одной стороны стало черепаху господу, а с другой стороны удивился он её догадливость, решил помочь ей.

Думает, раз уж я не дал ей никакого оружия, пусть хотя бы средства защиты будет иметь, хотя бы пассивные. Смастерил он удобный панцирь, так чтобы лапы и голова могла наружу высовываться. Потом призадумался, не слишком ли шикарный подарок? Но может просто не хотел свою ошибку признавать: инженерную и гуманную, видимо осознавал, что первично он просчитался при создании, сейчас уже не важно, главное, что панцирь уже сделан, обратного пути нет. И все же решил, что получит черепаха его не сразу. Пусть, решает создатель, она половину своей жизни этот панцирь заслуживает, а потом живет в свое удовольствие.

Задумался Бог: «А сколько же это у черепахи половина жизни»? На самом деле, не рассчитывал же он, создавая ее в изначальном виде, что она будет долго жить. Достал свой божественный калькулятор, ввел необходимые данные, и вывел ему экран, что до ста лет может прожить черепаха. Что ж? Пусть, тогда, первые пятьдесят лет жизни отращивает она панцирь, а уж потом и живет, в свое удовольствие, решил Бог. Снова наполнил он мир черепахами и раскидал их по всему миру. На этот раз через пятьдесят лет, он увидел, что осталось уже не одна черепаха, и увидел, что на черепахах уже отросли панцири, а вот нашлись и молодые черепашки, панцири, которых ещё только росли.

Ну, вот и всё. Понравилось богу, что расставил все по своим местам, и всё бы он так и оставил, если бы случайно не встретил ту самую первую черепаху. И удивился. Она свой готовый панцирь сняла, и под камень спрятала, а сама опять в глиняном горшке ходит.

Обратился к ней Бог.

– Ты сняла панцирь. Почему? Ты заслужила его, теперь жить в своё удовольствие можешь.

Сначала черепаха очень испугалась, услышал голос в голове, если никто не разговаривал с ней до этого. Особенно если учесть, что она и языка никакого не знает. Вопрос сам образовался среди мыслей. Запаниковала, головой крутит.

– Не бойся, это я. Я вас создал, – сказал снова Бог.

Слова тихие, хорошие, но боязно всё равно черепахе. Но понемногу успокоилась.

– Так зачем же ты панцирь сняла? – снова спросил Бог.

Прочитав ее мысли, Бог даже немного удивился разумности и самоотверженности этого животного.

– Я, – говорит, – очень долго его выращивала, и как ты сказал, могу теперь жить в своё удовольствие, но и решать, как мне поступать, я тоже могу сама. Что делать мне с панцирем? Не хочу я, чтобы ребёнок мой, эти же самые проблемы, что и я решал. Потерять полжизни? Пусть он сразу будет иметь свой дом, и жить в своё удовольствие, а выращивать свой домик будет уже для своих детей. Так, глядишь, удовольствия от жизни он получит в разы больше, чем я. А я? Ничего, переживу. В любом случае кому-то надо начать делать это дело для своих детей.

Задумался Бог, и, немного совестно ему стало, он замял свой просчет, не признал, а его создание решило жертву принести, ради своих детей. И решил, что пусть всё-таки панцирь у черепахи будет сразу с детства, пусть она живет в свое удовольствие, занимаются тем, что нравится и не решает проблему жилья. Всё-таки он любящий и заботливый правитель и думает о своих подчинённых, а ошибки все допускают.

Притча 2.

«Бог для Бога»

Когда Бог ещё был совсем молодым, когда еще не задумывался о чём-то великом, когда он даже не осознавал себя Богом, а просто жил и не использовал свои всемогущественные способности по назначению. Но он был всесильным и мог делать что угодно, поэтому начал задумываться, а что же ему сделать? Ему же никто не подсказал: «Вот давай, приступай к работе, сделай землю, сделай людей, сделать животных. Нет! Ничего подобного не было. Он сам придумал, чем заняться, отдыхая в своих небесных чертогах на облачных матрасах.

Для начала Бог начал создавать хоть что-нибудь. Он даже не знал, что могло получиться. Первым делом получилось солнце. Создатель всего-навсего захотел осмотреться вокруг. Задумал сделать свет, хотя сам не понимал, что это свет, просто возжелал увидеть всё вокруг, и по его желанию появилось солнце. Солнцем он остался доволен, и решил создать что-то еще, что-то идеальное. А что может быть идеальнее сферы? Так получилась первая планета. Она господу понравилась, доволен остался, и, чтобы закрепить удачу, ещё несколько планет сделал. Но наскучило однообразие и, тогда Бог решает, что необходимо создать что-то более сложное, живой организм. Такой, чтобы можно было наблюдать за ними, общаться, учить его. Выбрал он планету и, понеслась. Ну как, понеслась? Нога за ногу через пень колоду, методом проб и ошибок.

Чего только не создавал Бог. Количество перевалило уже за пару сотен вариантов существ, это без учета «бракованных», – не все с первого раза получившихся. Только всё получались существа, живущие на инстинктах: кушать, какать, спать. И всё. Скучно.

Поставил создатель себе новую задачу, задался идеей создать человека. Опять же, он не называл его «человек», просто следующий объект, следующее создание, но, имеющее интеллект. Не с первого раза, но что-то получилось.

Шло время, люди стали развиваться. Вот только говорить с ними не получалось, когда создатель пытался с ними заговорить, то они не воспринимали его; с ума сходили, изгоями становились в обществе. Перестал это делать создатель. А вот наблюдать не перестал.

Очень интересно ему было наблюдать за тем, как люди пытались объяснить смысл и саму историю своего происхождения. Эта мысль пришла людям не сразу, сначала они были дикими, и не вели бесед, приводящих к рассуждениям, о вариантах своего происхождения. Сначала они всего боялись: грома, наводнений, любых проявлений природы, а всё, потому что просто не могли объяснить. Да, поначалу просто и не пытались, но позже, когда сознание рода человеческого созрело до вопроса о происхождении, вот здесь создатель узнал, что у его созданий весьма неплохая фантазия.

Бога очень забавляла версия некоего Дарвина о происхождение людского рода от обезьяны. Сам-то он знал, откуда люди появились. Инопланетное происхождение вообще вызвало у него негодование. Сам он не создавал никаких инопланетян, так что откуда им взяться, а уж тем более заселить планету.

И, конечно, была версия божественного происхождения. Но в сознании человека она приняла настолько гротескной, насколько это было возможным. Люди выдумали каких-то ангелов, демонов, различных его помощников. Да и самого создателя наделили внешним видом похожим на людей. Якобы он и их создал по образу и подобию своему, только вот проблема, он не обладал телом. И его внешний вид? Он был всего лишь сгустком энергии, бестелесным созданием. Могучим, сильным, но не похожим, ни на одного из людей. А сколько же версий этих людей он загубил в попытках создать идеальный организм? Сколько же прошло времени, пока ему удалось создать идеально функционирующий вариант человеческого создания, и пока удалось довести возраст существования до ста и более лет. Первые экземпляры, бывало, не проживали и дня. Оцарапается о ветку или о камень, кровь вытечет и всё. Свертываемость крови чуть позже создателем была придумана. Упадёт, бывало, образец вниз головой, застрянет и, от внутреннего давления скончается. Да, чего только не было за эти несколько тысячелетий.

Особенно не понравилось господу возведение его самого в идеал. Хвалебные оды, воспеваемые в его честь, привели сначала в ступор, а потом и в неистовство. В тот момент человечество висело на волоске, желание было стереть всех в порошок, но сдержался, успокоился создатель.

А здания, которые возводили в его честь? А жертвоприношения? А рабство, под покровительством церкви? Все это было ему ни к чему. Неужели, человек, который вырастил колонию муравьев, ждет, что они построят в его честь замок и будут восхвалять его. Ждете ли Вы, от созданной вами табуретки, или сваренного борща того, что кто-то из них будет вами восхищаться? Вам это не нужно. Так и Богу не нужно было этого. В конце концов, он воспринял монастыри и церкви просто как творчество, а жертвоприношения, особенно людские в его честь, с ними он смириться не мог. Почему не наказал? Решил не уподобляться, не стать тем же тираном.

И вот несколько тысячелетий он провел, наблюдая за попытками человечества понять историю своего появления, смеясь над предположениями о том, что гром и дождь это его творения. Какая же невежественность!

Но пришел момент, когда господь вдруг сам задумался, о своем происхождении. Проходили тысячелетия, он творил, но ему не приходила мысль в голову, откуда он сам взялся? Он не нашел ответа. Даже самая нелепая, с точки зрения Бога, людская теория о происхождение по Дарвину имела обоснованную и логическую цепочку, и все остальные варианты были получены индуктивным методом; у людей было что анализировать и рассматривать. А он в начале своего осознания был один, и вокруг не было ничего. А так как вокруг не было ничего, то никаких выводов правильных и неправильных было сделать нельзя. Размышления на эту тему привели создателя в ступор, полный и многовековой. Он пустил жизнь на Земле на самотёк, а сам погрузился в глубокие размышления.

И знаете что?

Ничего!

Кроме божественной версии своего происхождения он ничего не придумал. Всё что он смог принять для себя, это существование какого-то… Бога?

Бога Бога? Его создателя. Бога создавшего другого Бога? Других версий не было. И тогда, прикрывая свою величайшую неграмотность, он оставил эту версию как основную, но не стал допускать ошибок человечества. Всё-таки он осознавал разницу между поклонением и благодарностью к создателю. И это разные вещи.

Родитель, тренер, учитель будут рады, если ты примешь их труды и будешь благодарить за всё, что они для тебя сделали, но они не приемлют, если ты будешь обивать лоб и колени каждый раз при их виде.

И, в конце концов, стала Богу не так уж и смешна версия Дарвина. Был всё-таки какой-то смысл в ней, а вот в его версии происхождения его самого смысла не было. И найти его не представлялось возможным.

8

Ближе к вечеру, где-то в районе четырех часов, отец с братом решили съездить в другой конец села в Верхнюю деревню, пообщаться с людьми. Решить совместно, как поступать дальше. Возможно, кому-то уже известно, что к ним на помощь двигаются военные. Дядя Стёпа выгнал из гаража свою копейку, но отец предложил съездить на УАЗике хмурого, которого, к слову, так и не пришлось хоронить, в связи с тем, что поликлинику, и находящийся на ее территории морг, вместе со всеми, кто там находился в это время, завалило. Кошкины всё-таки решили ехать на копейке. Ваня собрался с ними, никто не был против.

Медленно проезжая по деревне, они в непонятных чувствах смотрели по сторонам. За два дня произошли колоссальные изменения. Во-первых, эти две насыпи, оградившие деревню со всех сторон, создавали впечатление замкнутого мира. Они были отрезаны, в данный момент, от беспрепятственного перемещения в ближайшие, да и далекие, населенные пункты.

Машина двигалась вдоль реки, ровные резаные берега которой напоминали о не совсем приятных событиях последних дней. Люди ещё полностью не осознавали, что происходит что-то странное и непонятное, тем более не было никаких объяснений со стороны председателя администрации села и органов милиции, которая должна была уже что-то да объявить. Двигались по дороге, вдоль которой когда-то стояли дома, где жил Фёдор, теперь на их месте располагалась высоченная насыпь. Почему-то Ваня представил, что они теперь живут в горном районе, где дороги часто проходят вдоль крутого склона. Радости эта мысль не добавила, он привык жить на равнине, где все, что более десяти метров уже гора. А эта насыпь? Она просто огромна. Местами холм подходил прямо до дороги, а в одном месте даже набежала на неё, сузив до одностороннего движения.

– Интересно, из чего она, – сказал отец.

– Мы с художником палкой протыкали ее, – ответил Иван, – она довольно плотная, но пористая сантиметров на пятнадцать, а дальше пробивается с трудом, такое чувство, что что-то более жесткое.

– А ты не один ходил?

– С художником.

– Понятно.

Проехав еще с километр, все увидели, что насыпь проходит дальше от дороги и не завалила дома. Людей здесь на улице было больше, чем обычно. Несколько человек стояли непосредственно около насыпи и жестикулировали.

– Чего это они там делают? Давай остановимся, – сказал Николай.

Оказалось, что пара смельчаков решила забраться на насыпь. Они выбрали более-менее пологое место. Ну как пологое? Уклон всё равно составляла градусов семьдесят, но в этом месте наплывы, так называемой лавы, или из чего насыпь состояла, делали небольшие уступы, где можно было отдохнуть на подъеме. Когда Ваня с отцом и дядей подъехали смельчаки были уже примерно в половину пути к вершине. В веществе, из которого состояла насыпь, виднелись углубления для ног, вырубленные в поверхности.

– Здорово мужики, – поприветствовал собравшихся отец, – кто там забирается.

– Коля милиционер и Васька, его брат.

– Бобер?

– Да.

– Понятно, а чего хотят?

– Что-то делать надо. Надо как-то с миром связаться.

Рядом с собравшимися лежал накачанный спасательный плот, на случай, если вдруг кто-то сорвётся, да вот только уступы, из которых состоял вал не давали возможности долететь живым. Вокруг было много наблюдающих. Ваня заметил своего одноклассника Серёжу, живущего в верхней деревне.

– Привет.

– Привет, – ответил тот.

– Как у вас там дела? Что произошло интересного?

– Ну, мост, обрушившийся ты уже, наверное, видел.

– Да ещё вчера.

– А школу не завалило? – улыбнулся Ваня.

– Нет, к сожалению. Только пойдём ли мы теперь в неё?

– Почему?

– Ты сам подумай, надо отсюда выбираться. Электричества нет, дров на зиму нет, еды не хватит на всех.

– На этот год уже всех заготовлены дрова. Или почти у всех.

– А квартиры? Котельная, то работать не сможет без угля. Его же на год не готовят, привозят по необходимости.

– Ну да, – согласился Ваня.

– Работать людям негде, а как сам думаешь, хватит нам прожить тех продуктов, которые с огорода соберём?

– Это ты думаешь, что к нам никто не доберётся?

– На вертолётах, наверное, смогут. Нас отсюда вывезут.

– А как Вань, хотел бы отсюда уехать?

– Конечно, не радужная перспектива, уезжать отсюда, нет, я не хочу.

– Знаешь, Серёга. Федю завалило. Все дома, которые были с его домом рядом, тоже завалило. Этой насыпью.

Сережа вздохнул.

– Жаль, хороший парень был.

– Федя, был мой лучший друг, – сказал Ваня.

– Ещё знаешь что? – спросил Сергей.

– Что?

– Помнишь Маринку из нашего класса.

– Ну как же не помню? Конечно, помню.

Марина была одной из самых красивых девчонок школы, а в классе у нее не было конкуренции.

– Они уехали море, а как теперь обратно вернуться? Через гору не перебраться.

– Может на вертолётах. В любом случае, мне кажется, не оставят нас.

– Может быть.

– Ну как там у вас дела? Что-то вас не видно, – крикнул кто-то из наблюдавших.

Послышался скрип и треск рации. А затем голос.

– Всё нормально, присели отдохнуть.

– Поаккуратнее там, – снова сказал кто-то из толпы.

Смотреть вверх было не очень удобно. Солнце располагалось уже как раз над тем местом, где забирались смельчаки. Без темных очков их было не видно, через несколько минут в рации раздался голос.

– Ну, всё, мы дальше полезли.

– Магазины работают сейчас? – спросил отец у окружающих.

– Работают. Да только там нет уже ничего, всё скупили. Фиг знает, насколько мы застряли.

– Всё равно, давай заедем, – сказал он Степану.

– Вань, ты с нами?

– Я здесь постою ещё, на обратном пути меня заберёте.

Братья Кошкины уехали. Небо понемногу стало затягиваться тучами, солнце скрылось, и смотреть стало удобнее.

– Главное, чтобы сейчас не пошёл дождь, – сказал человек с рацией, а то поскользнуться. И так неудобно.

Небо заволокло. Прошло еще томительных полчаса, послышался треск.

– Приём, приём. Мы на вершине.

– Как там можно нормально сесть, чтобы не скользко было?

– Да она плоская метров шесть в ширину. Если смотреть сверху, то я даже не представляю какой ширины основание.

– Сейчас может дождь пойти. По такой погоде спускаться опасно.

– Да мы это уже поняли, – раздалось в рации.

Начал накрапывать мелкий дождь.

– Вася, Коля, вы пока не спускайтесь, я боюсь, что будет очень скользко.

– Да мы пересидим здесь. Сейчас скинем и закрепим верёвку.

– Изначально поднимающиеся взяли с собой длинную верёвку для того, чтобы было удобно обратно спускаться, или кому-то придётся ещё раз забираться.

– Все отошли от вала?

Человек с рацией знаками попросил всех сделать пару шагов от насыпи.

– Да, чисто.

– Кидаю, – послышалось в рации.

Через пару секунд раздался свист сверху и конец верёвки, ударившись о склон, завис в метрах пяти над землей.

– Хватило? – услышали окружающие.

– Немного не хватило.

– Ну, больше никак. Мы забиваем.

Они забили специально приготовленный метровый штырь в землю, или в то, из чего состояла насыпь. Она была довольно плотной и, погрузившись на полметра, перестала углубляться дальше. Возможно, топор был довольно лёгкий, но кувалду тащить не решились, слишком тяжелая.