Евгений Салиас де Турнемир
Крутоярская царевна
XXXVII
Между тем, пока пораженный вестями Жданов пытал и расспрашивал сына, за что казнили Мрацкого с сыном, какие вести о подвигах государя Петра III, Нилочка сидела, запершись в своей комнате, и писала письмо.
Написав его, она быстро оделась и вышла в сад. Какая-то штатная барыня попалась ей навстречу.
– Что вы? Куда вы, барышня? Избави Бог! По всему саду татарва бродит… Убить могут! Разве это можно?
И женщина схватила Нилочку за руку.
– Не ваше дело! Ступайте к себе! – повелительно выговорила Кошевая и, оттолкнув женщину, вышла из дому.
Пройдя по дорожке, расчищенной от снега, она повернула к надворным строениям, миновала их и через внутренний двор пошла далее. Выйдя в рощицу, она пробежала ее и наконец очутилась близ храма, около маленького домика, где жил дьячок.
– Барышня! – воскликнул вышедший к ней навстречу маленького роста человечек, с рыжей бородкой и рыжими, длинными волосами, лежавшими на плечах.
– Я, Михайлыч! Сослужи мне службу, и веки вечные не забуду. Знаешь, что тут творится?
– Знаю, барышня, знаю… Страсти господни! Вам бы уехать. В Самару, что ль…
– Не могу, Михайлыч. Уж собиралась. За мной присмотр от разбойников… Поймают… Слушай меня. Я посижу тут, а ты сбегай на скотный двор, разыщи Аксюту и приведи сюда.
– Слушаю, барышня, слушаю!
– Только скорей, Михайлыч, скорей!
– В одну минуту!
И девушка осталась в маленьком домике, где пищали двое детей, а дьячок вышел и бегом пустился через рощицу.
Не более как минут через двадцать Нилочка увидела в окно ворочающегося дьячка, а вместе с ним и девушку, в которой трудно было бы признать Аксюту. Она была в нагольном тулупе, в огромных грязных сапогах и в каком-то драном сером платке, накинутом на голову.
Когда она появилась пред Нилочкой, девушка едва узнала ее, – настолько Аксюта похудела, изменилась в лице и подурнела.
– Слушай, Аксюта, – взмолилась Нилочка, – хочешь ли ты меня спасти от петли, почитай, от смерти. Кроме тебя, некого мне просить…
– Для вас, голубушка, на все пойду! – выговорила Аксюта.
И снова удивилась Нилочка. Голос девушки был другой: разбитый, хриплый.
– Возьми вот это письмо и вот деньги! Раздобудь себе подводу и ступай в Самару, да только так, чтобы тебя никто не видал, а то задержат – и все пропадет.
И Нилочка объяснила Аксюте, что она должна тайком выбраться из Крутоярска, доехать до Самары, разыскать князя Льгова и передать ему записку.
– Больше ничего, Аксюта. Но этим делом ты меня от смерти спасешь. Пойми ты это!
– Будьте спокойны, барышня! Сейчас же, прямо отсюда. Никакой лошади не надо! Прямо вот в поле пешком до деревушки Карповки. А там найду лошадку и к вечеру буду в Самаре. А где стоит князь, я знаю, мне Борис Андреевич часто рассказывал…
И при этих словах слезы градом полились по лицу Аксюты… Через минуту она оправилась, отерла лицо, спрятала письмо Нилочки за пазуху и выговорила твердо:
– Будьте спокойны, барышня, к вечеру буду у князя!
К трем часам Нилочка, довольная, слегка бледная, но все-таки улыбающаяся, пожалуй, радостная, сидела в анненской гостиной с штатными барынями, одетая в светлое шелковое платье.
Она ждала гостей: царского воеводу графа Чернышева и его двух адъютантов, из которых один был уже ее как бы нареченным женихом.
Нилочка задумалась, перебирая в голове все пережитое за последнее время.
«Много ли прошло времени – всего каких-нибудь месяца три, – а сколько воды утекло!»
Царский воевода граф Чернышев и его адъютант явились и были представлены крутоярской царевне ее женихом.
И пред столом, и во время обеда гости удивили и всех штатных барынь, и Петра Ивановича своим поведением. Одна Нилочка не была удивлена, хотя чувствовала себя стесненной с гостями.
И граф, и его адъютант вели себя не только скромно и порядливо, не только вежливо, но даже чересчур по-холопски смирно. Оба вдобавок будто повиновались Неплюеву, а в обращении с Кошевой робели, конфузились и запинались в беседе…
И только раз граф Чернышев обмолвился. Говоря об Самаре, он заметил:
– Город губернский. Улицы какие! Кабаки – и те в кажинных домах. А мой любимый все-таки на той стороне Волги. Там, как ни налижися – будочникам в лапы не попадешь.
Все удивились было, но находчивый Никифор объяснил, что граф сказывает это про мужиков. Сам же в Самаре не бывал никогда, да в своем графском состоянии и не может будочников бояться или в кабаки ходить.
XXXVIII
К вечеру Неплюев выпроводил обоих гостей и остался с Нилочкой вдвоем у нее в горницах.
Девушка была любезна с ним, казалась довольной и спокойной, и только изредка какая-то тень набегала на ее худенькое лицо, будто утомленное всем пережитым за последнее время.
Никифор, оставшись с девушкой наедине, снова начал говорить ей о своей давнишней к ней страсти, которую должен был таить ото всех.
– Напрасно, – сказала наконец Нилочка. – Все-таки следовало мне тогда закинуть словечко. Почем знать, что бы было, кабы я давно это знала… А скажите мне, Никифор Петрович, – вдруг, будто решаясь, выговорила девушка, – зачем мы спешим с венчаньем? Нельзя ли обождать день-два?.. Приготовить все получше…
Никифор взволновался сразу.
– Зачем же откладывать?!
– Да вот приготовиться. У меня и платья подвенечного нет.
– Стоит ли из-за этого ждать, Неонила Аркадьевна?!
– А мне бы очень… очень хотелось.
– Нет, уж извините… Я не могу… Да и графу надо выступать дальше, походом.
– А вы хотите, чтобы он был у нас на свадьбе? Разве без него нельзя обвенчаться?
– Простите, Неонила Аркадьевна, а я так полагаю, что вы хитрить хотите. Я же отлично понимаю, что, как граф отсюда с войском выступит, вы откажетесь венчаться со мной. Ведь я не дурак! Я знаю, вы меня не любите теперь, я могу только надеяться, что потом полюбите, по пословице – стерпится, слюбится.
– Какой же вы подозрительный. Ну, так я вам скажу, что вы ошибаетесь совсем. Если б я не захотела за вас идти замуж, то не испугалась бы никаких угроз. А только вот что я еще скажу…
Нилочка подумала и снова заговорила:
– Видели вы Марьяну Игнатьевну с тех пор, что она заперта?
– Нет-с, не видал с того самого вечера, что приключилось это диковинное и неразгаданное несчастье с ее сыном.
– У меня до вас просьба, Никифор Петрович. Самая простая.
– Что прикажете?
– Повидайте мою бедную Маяню.
– Зачем? – спросил Никифор странным голосом, и лицо его потемнело.
– Мне хочется, чтобы вы с ней побеседовали о чем-нибудь и хорошенько ее разглядели… Вы умный человек и мощете увидеть и решить, – как по-вашему: придет ли она когда в себя или на веки вечные лишена разума? Вот что мне хочется знать.
– Извольте, Неонила Аркадьевна, – глухо отозвался Никифор. – Хотя мне и не очень по душе видеть безумную женщину. Но для вас… Извольте. Когда прикажете…
– Да хоть сейчас… Я вас провожу к ней.
– Не поздно ли? Ночь ведь…
– Для бедной Маяни нет ни ночи, ни дня. Она всегда лежит на постели.
– Вы бываете у нее?
– Нет, никогда. Тяжело видеть мне ее. Я не могу. Другие все бывают.
– Говорит она?
– Говорит… Но все такое… Не совсем понятное… Редко понятно, а то надо догадаться. Чаще всего спрашивает, что Боринька и когда приедет из столицы на побывку…
Никифор не ответил, и наступило молчание.
– Так как же? – выговорила наконец Нилочка.
– Что-с?
– Пойдем мы к Маяне?
– Пойдемте. Извольте. Только я долго сидеть у нее не буду. Тяжело, как вы сами сказываете.
– Зачем долго? Вы сразу увидите все… И можете мне сказать: есть ли надежда на ее выздоровление. Минут десять довольно. А я вас подожду у дверей ее горницы.
XXXIX
Нилочка встала и двинулась. Неплюев, несколько угрюмый, последовал за девушкой. Пройдя гостиные и обе залы, они поднялись в следующий этаж и скоро были у двери горницы, где уже давно жила безвыходно сумасшедшая.
Дверь оказалась запертой снаружи.
Нилочка позвала горничную из соседней комнаты.
– Ты, Саша, теперь дежурная? – спросила она.
– Точно так-с.
– С каких пор?
– С утра. Я днем дежурю, а Маланья по ночам. Так завсегда-с.
– Когда ты входила к Марьяне Игнатьевне?
– Раз десять была и в сумерки была, – солгала Саша.
– Что она?.. Как сегодня?..
– Ничего-с… Все так же-с…
– Тиха?.. Молчит?..
– Да-с. Как завсегда… Будто все спят. Покушают и опять лягут и глаза закроют. И лежат… Редко когда Бориса Андреевича кличут. Иногда, бывает, вас тоже поминают… А то вот их… Больше никого…
– Меня? – чуть не вскрикнул Никифор.
– Да-с, вас, – ответила Саша.
Никифор вдруг стал еще угрюмее и наконец вымолвил, обращаясь к Нилочке:
– Право, не знаю, Неонила Аркадьевна, зачем вам желательно… Пожалуй, она признает меня… А ведь она не любила меня. Будет ей, пожалуй, неприятно увидеть.
– Где же ей вас узнать, Никифор Петрович, – заметила горничная. – Она никого как есть не признает.
– Ну, извольте… – вздохнув, сказал Неплюев.
Горничная отомкнула замок. Никифор вошел в комнату, а Нилочка осталась за дверью, судорожным движением замкнула замок и припала головой к дверям, трепетно прислушиваясь.
Лицо девушки сразу побледнело, грудь высоко вздымалась, и сердце стучало молотом.
«Господи! На что я иду, на какое дело!» – думалось ей.
В горнице безумной была полная тишина.
«А если ничего не будет?..» – мысленно ужаснулась девушка, прислушиваясь и трепетно ожидая.
В дверь сильно толкнули.
– Пустите!.. – раздался громкий голос Никифора.
И он стал кулаком стучать в дверь.
– Пустите! Неонила Аркадьевна! – крикнул Никифор. – Не глупите! Даром не сойдет. Я понял… Вижу… Что ж? Я ее зарежу – вот и все… Отворите… Отворите…
– Барышня, слышите… – испугалась горничная.
Нилочка дрожала всем телом, но глаза ее сияли страшным блеском. И ужас, и радость вместе дико оживили ее красивый взгляд…
В горнице поднялся шум… Завязалась, очевидно, борьба… Никифор крикнул еще раз: «Отворите!» – но сдавленным от усилий голосом… Он отбился…
Вместе с тем у самой двери стал ясно слышаться и другой голос, страшный, хрипливый, шипящий, бормотавший бессвязные слова.
Горничная в испуге бросилась бежать от дверей, а Нилочка ничего уже не слышала от ужаса, который проник в нее. Ее надежда сбывалась. Он не уйдет от нее!.. Он силен, но она, от безумья и жажды мести, еще сильнее.
Девушка знала, что делала и в чем была ее последняя надежда на спасенье от брака с безродным негодяем, ненавистным ей.
Она знала, что у Марьяны Игнатьевны давно уже одна утеха: иметь большой ножик под подушкой… Когда-то ей не давали его, несмотря на слезные просьбы, но затем, по приказанию Мрацкого, дали, и женщина успокоилась… Она забавлялась ножиком по целым дням, гладила его, целовала и называла по имени Мрацкого и Неплюева.
Нилочка вынула ключ из замка, спрятала себе за пазуху и, боясь лишиться чувств от леденящего ее ужаса, отошла от дверей горницы, но тотчас же она опустилась на пол без сил и почти без сознания…
Об дверь бились… В горнице происходила яростная дикая борьба… Наконец раздался сильный, отчаянный вопль… То был голос Никифора.
XL
Шестнадцатилетняя сирота, крутоярская царевна, спасла себя от позорного насильственного брака.
Женщина, безумная во всем, что было обыденной жизнью, была разумна в одном – в ясном сознании жажды мести. Вмиг узнала она врага… Одолеть ее было бы не под силу и троим, не только одному… И враг жизнью уплатил матери за жизнь безвинно погубленного им сына ее.
Граф Чернышев, при известии о страшной и удивительной погибели своего адъютанта, не только не напал на крутоярские палаты, но уехал тотчас на подводе… бежал. Скопище его было объято необъяснимым страхом и тотчас поднялось тоже и очистило село…
Однако чрез час по исчезновении толпы бунтовщиков все разъяснилось. Из Самары шла дружина охотников из дворян и мещан с сотней солдат под командой князя Льгова.
Священник недаром все заготовил в храме для венчанья… Ему пришлось пред сумерками действительно венчать крутоярскую царевну.
Комментарии
Впервые – отдельным изданием: Салиас Е. А. Крутоярская царевна. М., 1893.
Печ. по изд.: Салиас Е. А. Собр. соч., т. XIII, М., 1895.
