Евгений Сафронов
Город У
Глава 5. Снова в Бригадирке
1.
Двухэтажный торговый центр «Подсолнух» построили в У. десять лет назад. К нему уже давно все привыкли, владельцы магазинчиков и бутиков тоже прикипели к этому месту и исправно платили арендную плату собственнику здания Володе Сонину: «Вполне, кстати, божеские суммы за такое козырное место!».
О том, что центр был возведен незаконно и что его фундамент до опасного близко подходил к бетонному руслу подземной Бригадирки, – об этом могли бы вспомнить лишь бывший мэр и экс-начальник службы МЧС – кстати, коренные друзья Володи и оба уже покойные.
Сонин – здешний миллионер, хозяин производства дверей и окон, когда-то крышевавший половину у… ского бизнеса. Сейчас он ушел на покой, жил в уютном загородном доме под У. Город свой Володя любил, предпочитал всяким столицам и вообще в последнее время старался бытовать мирно, коллекционировал старые модели авто и совсем не смотрел телевизор. А тут – такое!..
– Ведь как снег на голову, Миша! – жаловался он по телефону своему давнему должнику, известному в городе бизнесмену, владельцу микрокредитной фирмы «#Важноденьги». – Я сейчас все связи в администрации подрастерял, всё какой-то новый народ там. Они меня не трогают, и я им не мешаю, налоги плачу. А тут – вот те нате, прислали писульку: «Просим вас предоставить правоустанавливающие документы на участок кадастровый номер такой-то – и прочую лабуду». По бумагам, Миша, у меня комар носу не подточит: Виктор Геннадьич, упокой Бог его пресветлую душу, всё мне лично оформлял – на совесть. Но они-то пишут про какие-то изменения генплана города – и ох-ох, чует мое сердце беду. Пособишь, Миша, а? Узнай, родимый, откуда там ноги растут, я в долгу не останусь, ты меня знаешь.
И Миша пообещал, что всё узнает, всё сделает: как же не уважить самого Сонина?!
Через день Миша приехал к высоким фигурным воротам Сонинского дома, чтобы лично «перетереть» со стариком. Выяснилось, что воду мутит местная газетёнка – совершенно беззубая и провластная.
– Там еще какой-то хрен – ну, знаешь, вот те, которые вот по канализациям лазят, как их там обзывают, – археолог дурацкий. Вот типа он в эту трубу бетонную залез и потом в газету припёрся: надо, мол, реку, – там же река какая-то, – вскрывать, блин…
Володя щурился, благостно улыбался и кивал. Ну как же: он про Бригадирку знает, как не знать. Он всё-таки в этом городке родился и вырос, из-за этой речки весь геморрой и вышел: отказывались ему попервоначалу давать разрешение на строительство. «Владимир Филиппыч, что вы, что вы!! Ведь может всё обвалиться, если трубу заденем или разрушим, когда вот сваи вбивать будут. Тогда всё – ужас, землю подмоет, оползень случится и рухнут здания в центральной части города!». Мелочные люди, что и говорить. Но один звонок – и всё решилось. И вот 10 лет его «Подсолнух» радует глаз, приносит пользу людям. Кому он мешает? Какой там на фиг археолог?
– И какие варианты, Миша?
– Ну как: есть у меня в администрации свой человечек, я прикрывал его задницу в трудные времена. Только подмазать надо, Владимир Филиппыч…
– Это само собой. Он всё сможет решить? Уверен?
– Ну да. Чё там газетка: покричат и успокоятся. Решают-то не они.
И гость уехал с четкой инструкцией, где взять и сколько передать. Но фортуна в тот раз была не на Мишиной стороне.
***
Всё вышло до смешного просто: в мэрии У. в правовом отделе уже три года работала незаметная Светик Лясова. Приехала она с мужем Витей – майором полиции, который устроился в местный отдел по борьбе с экономическими преступлениями, а потом его и возглавил. Всё бы ничего, но за семейным ужином всякое бывает – и о работе, случается, говорят-разглагольствуют.
Светик про своего начальника Петра Федоровича раз сказала, другой сказала, потом перекинула мужу несколько странных документов – ну так, на всякий случай, посмотреть, в качестве доказательства: «Я ведь, Витенька, не дура: смотри, чего тут!».
Ну и всё, разговор короткий. ОБЭПовцы заинтересовались, следили, ждали, вынюхивали. И уж, как говорится, финал, занавес близко, собрали достаточно фактиков – лет на пять тянуло с миллионным штрафом, а тут – вот уж не везёт так не везёт – Миша нарисовался!
Пришел на аудиенцию к своему хорошему товарищу Петру Федоровичу замолвить словечко за благодетеля и отца Сонина. И – хоп! – что такое? Какого хрена? «Руки на стол и не двигаться!». Да как так? Да что это вы себе позволяете? А у Миши в открытом чемоданчике – 500 тысяч наличными. Ах, ах, как нехорошо!
И пошла карусель: допросы, очные ставки, все дела. Ушел Миша с горизонта вместе с Сонинскими денежками. Володя как узнал – совсем приуныл.
И вот ведь незадача: тему про Бригадирку подхватили другие СМИ, заинтересовались даже федералы. Узнал Сонин и про какую-то петицию с тысячами подписей. Ему из разных мест уже звонили и говорили, что «Владимир Филиппыч, дело, мол, труба: чего там с этой Бригадиркой решат – никто не знает, но вот центр „Подсолнух“ точно собираются убрать: по всем требованиям и нормам его на этом месте быть не должно».
И вот тогда Володя Сонин обиделся. А так уж у него было принято, что обиды прощать он не умел.
2.
Экскурсию с детсадовским названием «В гости к Бригадирке» решили провести в пятницу – естественно, в лайт-режиме: максимум на часок. В газете «У. вчера и сегодня» об этом даже объявление напечатали – вместе с текстом петиции, которая разошлась в Инете, словно коронавирус.
Народу пришло немного, но много и нельзя было: за всеми разве уследишь? Требования к участникам чётче некуда: чтобы 18+, сапоги, болоньевые утепленные куртки, два фонарика, бутылки с водой. Для желающих – перчатки и медицинские маски. Поскольку дело происходило почти официально, к их группе прикрепили Колю, спеца из МЧС, – с рацией и роскошными болотными сапогами изумрудного цвета.
Если не считать Рослика, Беляночки и Коли, всего к вылазке присоединились пятеро: двое парней-журналистов из местного телеканала, две девчонки, похожие на гимнасток, и какой-то местный олдовый диггер, о котором никто не слышал до этого момента. Олдовым его Рослик посчитал из-за возраста – выглядел он лет на сорок и представился: «диггер Сергей». Да ради Бога, как говорится, хоть Антон, паспорт-то проверять не будут.
Погоду согласовали, снаряжение проверили и к 10 утра собрались у Катькиного родника. «УАЗик» МЧС довёз туда всех желающих, парни с телеканала и диггер Сергей приехали на своих авто.
– Слушаем меня внимательно, – проводил предварительный инструктаж Коля. – В трубе держимся в пределах видимости друг друга, внимательно смотрим под ноги, вертим головой по сторонам. Я буду идти замыкающим, чтобы никто не потерялся. Первыми пойдут вон – экскурсоводы.
Последнее слово прозвучало с легким оттенком насмешки, но Рослик не обиделся: он просто радовался тому, что Коля был не из той бригады, что когда-то искала вместе с ним Синдру. МЧС-ник заставил всех участников расписаться в том, что они ознакомлены с правилами безопасности, а затем они полезли в озерцо рядом с входом в бетонку.
Сначала Рослик ничего не почувствовал: как-то за всей этой суетой он забыл о том, что пережил здесь больше года назад. Но когда они пошли по трубе и фонари осветили желто-черный налет бетонного русла Бригадирки, его виски запульсировали. Он с удивлением поймал себя на том, что испытывает радость, – то самое чувство, какое охватывает человека, увидевшего вечерние огоньки родного города. («Колёса вагона стучат-стучат, мелькают деревья, плывут толстые провода за вечерним окном, и вдруг – городские фонари. Город, город, ты ждал меня! Звал меня, тянул изо всех сил…»).
– Идем осторожно, смотрим под ноги! – еще раз напомнил Коля откуда-то издалека – будто из наружности.
– Первое упоминание о Бригадирке датируется 1653 годом, когда основатель нашего города – воевода такой-то такойтович… – начинает вещать Беляночка. Она идет рядом с Росликом впереди всех. Они с ним заранее распределили роли: он ведёт, она говорит, потому что руфер и сталкер стеснялся. Он так и сказал журналистке: «Лучше вы, а то я стесняюсь!». Беляночка тут же согласилась – лишь бы он не отказался от вылазки. Ей сама эта идея представлялась грандиозной и необычайной, – поэтому она заранее порылась в инете, проконсультировалась с краеведами и набросала небольшой универсальный текст – для начинающего экскурсовода по любым подземным речкам.
Беляночка успевала и вещать, и без остановки щёлкать затвором большого редакционного фотоаппарата. Это ведь снова полоса с анонсом на первой – на зависть Дашкам Гориным всего мира!
– Дальше километра углубляться не будем! – опять голос Коли с задних рядов. – Примерно через сорок минут повернем обратно…
За парочкой молодых экскурсоводов бесшумно шел диггер Сергей. Его точные и тихие движения совсем не походили на хлюпанье и шлёпанье, которое производили остальные – особенно два парня с телеканала. Один из них нес на плече большую видеокамеру, другой, чертыхаясь, тащил толстоножный штатив. Уже минут через 15 телевизионщики попросили всех остановиться.
– Дальше не пойдем – давайте вас здесь запишем? И мы вернемся назад, нам отснятого материала за глаза хватит! – попросил парень со штативом.
Сначала несколько слов в камеру сказал Рослик, затем – Коля и Беляночка. Оператор подбирал для фона самые красочные места бетонки, нещадно светя на говорящих переносным прожектором. Ровно через пять минут их стало на три человека меньше: МЧС-ник вызвался проводить телевизионщиков назад к роднику.
– Подождите меня здесь. Я минут через 20 вернусь. Без меня ни шагу! – предупредил Коля и похлюпал вслед за парнями с видеокамерой. Скоро их фонари скрылись, так как бетонка делала изгиб ближе к Катькиному роднику.
Девчонки-гимнастки стали шушукаться, смеяться и отошли чуть в сторону. Сергей осмотрелся по сторонам и сказал:
– Я метров на десять вперед пройду – скоро вернусь!
Рослик пожал плечами и кивнул: он в охранники не нанимался, люди все тут взрослые. Беляночка, стоя в вялотекущей воде Бригадирки, оперлась спиной на трубу, и руфер сразу вспомнил про Синдру.
– Вспоминаете свою прошлую вылазку? – догадалась журналистка. – Не переживайте! Зато смотрите, какая у нас хорошая экскурсия получа…
– Парень! Тебя Росликом, кажется, зовут, да? – раздался громкий голос ушедшего вперед мужчины. – Можно тебя на секунду? Хочу спросить кое о чем…
Молодой диггер махнул Беляночке, чтобы она подождала его здесь, и пошлепал вперед. Он думал, что увидит фонарик Сергея метров через пятнадцать, но нет – впереди темно.
– Сюда, сюда! Я кое-что интересное здесь увидел! – мужской голос доносился будто уже издалека. Рослик повернул налобный фонарик в сторону и успел заметить блеснувший огонек впереди – метрах в пятидесяти.
– Обождите! – крикнул он Сергею. – Я сейчас вас догоню.
Он прошел шагов сорок – и увидел, что фонарик идущего впереди мужчины отдалился от него еще метров на сто.
– Да постойте! Мы так оторвемся от остальных! Что вы там заметили? – крикнул в темноту бетонки Рослик.
– Вот здесь. Еще буквально несколько шагов. Сюда, сюда! Смотрите… – голос удалялся.
Руфер ускорился. Когда он дошел до того места, где видел в последний раз огонек, мужчины там не оказалось.
– Серге-ей! – позвал Рослик. – Где вы? Я поверну назад – иначе нам от МЧС достанется! Серге-ей!..
И тут что-то темное и твердое ударило его по голове. Потом еще раз и еще. Пару раз он приходил в себя на несколько мгновений, понимал, что его куда-то тащат и что он захлебывается мутной водой. И дальше – чернота, отсутствие всего.
***
– Есть четыре главных места и три – побочных. Таково устройство города. Оно таким было изначально. В трех ты побывал, осталось еще одно. В четвертое идти лучше с девчонкой, у которой нет матери. Не спрашивай, почему так, – просто надо и всё…
Голос был папин, но говорил с ним не он – это Рослик хорошо запомнил. Руфер висел на тонких верёвках, привязанный за руки и за ноги, растянутый, будто звезда. Но ему не было больно или плохо. Кругом – густая темнота, однако он видел тысячи каких-то серых силуэтов; они скользили и извивались – всё пространство наполнялось ими.
– Кто вы? – спросил руфер. Он спрашивал, но не слышал своего голоса.
– Мы те, кто мы есть. Мы здесь живем, – ответил голос, который сопрягал в себе миллионы других голосов и звуков. Рослик улавливал в нем шум ветра, шуршание шин об асфальт, настырные позывные уличной рекламы, стрекотанье железных колес трамвая, одинокий лай привокзального пса, безрадостную сирену скорой, настойчивую дрель соседей сверху, гудение высоковольтных линий – оттуда, оттуда, отовсюду – от серых пляшущих силуэтов, звуки и голоса, голоса и звуки.
Затем пошли запахи – вонь мусорных баков и подвалов с протекающими трубами, аромат свежего хлеба, киосков с шаурмой и шашлыками, утреннего кофе; ладан разрушенного храма на Соборной; оконный пластик и бетонные ступени школ; телесный кафель детсадовских столовых; картонные коробки с рынка на дамбе и железные, пропитанные Волгой, пролёты старого моста.
Рослик вдыхал и впитывал, внимал и слушал.
– Вы – это У.? – спросил он.
В ответ – смех, отраженный от тысячи пляшущих фигурок, распадающийся на осколки серых незаметных ртов.
– Наоборот… наоборот… – отвечали голоса. – У. – это мы. Мы здесь, и мы тут, тут, тут. Мы любим, когда любят нас. Мы – ревнители и охранители. Если ты с нами, то ты уже не против нас. Если мы впускаем, то уже навсегда. Мы зовем – и нас слушают.
Сознание Рослика удвоилось, утроилось и размножилось. Какой-то частью себя он не понимал того, что ему отвечают, боялся их ответов, отторгал их, называл их скучными и стрёмными. Другой – принимал, благословлял и смеялся с ними. Да и как можно не понимать очевидного? У. есть У., город есть город. К этому ничего не прибавишь и не убавишь. Мы здесь живем, и мы – ревнители. Мы любим тех, кто нас любит!
И мы отрываем головы тем, кто посягает на наших… Мы выгрызаем им внутренности. Мы вычеркиваем их из книги памяти навсегда.
Понимаешь, Рослик?
***
– Рослик! Рослик! – Синдра била его по щекам. Он промок насквозь, ему хотелось сухости и тепла. А, нет, нет, постой… Ее зовут не Синдра, а…
– Эй, парень! – еще один тревожный голос. – Ты как? Идти сможешь? Мы возвращаемся. Немедленно!
Над ним навис МЧС-ник. Сбоку жались две испуганные фигуры девчонок-гимнасток, которые подсвечивали лица друг друга фонариками.
– Я… – он нащупал влажную стену бетонки и встал потверже на дно Бригадирки. – Где я? Что…
– Ты свалился в обморок – судя по всему, – торопливо стала объяснять Беляночка («а да, да, вот как ее зовут!»). – Ты зачем-то ускакал вперед, а мы тебя звали-звали. А потом вот пришел Николай, и мы тебя нашли.
– Это ладно ты хоть голову из воды додумался вытащить! – мрачно добавил МЧС-ник. – А то бы плавал, блин, здесь кверху брюхом. Сказал же по-русски: обождите меня! Ну чё как дети, ей-богу?!
– А этот… – молодой диггер осторожно ощупал на голове две здоровых шишки. – Который Сергей. Его тоже нашли?
– Какой Сергей? – Беляночка тревожно смотрела на Рослика, светя ему налобным фонарем прямо в глаза.
– Ну с нами был. Диггер… – он морщился и отворачивался, пытаясь уклониться от света. – Черные волосы у него еще. Сергей…
– Ладно, баста, карапузики! Возвращаемся, – сказал МЧС-ник. – Видимо, глюкануло тебя, парень, основательно. Нельзя тебе по трубам шастать. Давай руку, диггер, а то еще опять шандарахнешься…
– Какой Сергей, Рослик? А? – вполголоса спрашивала его Беляночка, шлепая сапогами сзади. – Николай проводил парней с телеканала, с нами только девчонки остались, ты да я. А потом ты зачем-то вперед побежал…
– Идемте, идемте, – поторапливал их МЧС-ник. – Снаружи разберёмся, кто там и где. Сергей там или воробей. И так мне с вами мороки тут на целый день…
Рослик молчал до самого Катькиного родника. В голове стоял туман, у него было такое чувство, что внутри – сотни таких, как он. И все о чем-то говорят, спрашивают и смеются.
Когда показался полукруглый выход, он отчетливо услышал знакомый звук, – будто кто-то огромный в самой глубине бетонки вздохнул и затих. Девчонки-гимнастки вздрогнули и, не оборачиваясь, первыми сиганули в озерцо, образованное водами родника. Рослик вылез вслед за ними на берег, улыбаясь. Голова уже перестала болеть, ноги совсем не дрожали. Сегодня он точно узнал что-то новое: всё-таки у него и впрямь было сердце настоящего исследователя.
Спасибо тебе, папа, за маленькие радости!..
3.
Он лежит на упавшей бетонной свае; рука с блестевшей на солнце губной гармошкой застыла на груди; глаза закрыты; расслабленное тело заряжается, будто аккумулятор от розетки.
«Все-таки тут точно место силы! И как же я сюда, чуваки, давно не забредал… Была б моя воля – остался бы здесь жить. Заброшка ты моя родненькая!».
Он потягивается и открывает глаза. Подносит гармошку к губам и начинает импровизировать. Старый тополь, растущий около полуразрушенного здания, слегка покачивается от ветра, будто подчиняясь музыке Рослика.
С Беляночкой он не виделся несколько дней – с тех самых пор, как они сходили в бетонку. Она звонила ему, рассказывала, что вышла клёвая статья про их вылазку. Также говорила, что дело с Бригадиркой понемногу движется: городские власти вроде как заинтересовались одним торговым центром, который построили над самой бетонкой. Обещают его снести. Он угукал в ответ, слушал ее, но не слышал. Честно говоря, он как-то подостыл к этой теме, сменил ориентиры.
Не-е, Бригадирка, – конечно, круто. Тут никто не спорит. Но дело совсем не в ней. Он теперь это понимал. Если бы вдруг понадобилось… Если бы им стало нужно, то речку бы освободили в два счета. А если она столько лет в бетоне – то и пусть! Дело не в ней. А в чем же тогда?..
Вот этого он как раз и не знал, и это его доставало всё сильнее. Он тысячекратно пытал свою память, но не мог вспомнить, что именно говорили ему они – там, в Бригадирке. Когда Сергей… или Виктор, или как там его – ударил его по голове.
«Они точно говорили со мной и просили что-то сделать. Но что? Убей – не вспомню. Хоть пытайте меня!». И что с этим делать, как жить дальше – не ведал.
Рослика мучило и тяготило то, что даже столовая перестала привлекать его: там теперь никто не тревожил сон сторожей. Играть на гармошке в столовке почему-то тоже расхотелось. Когда он пытался это делать, возникало ощущение, что его никто не слушает. Точнее, не так: слушать-то слушают, но без прежнего внимания. Будто сейчас важнее другое. Но что? Что?..
Глава 6. Из склепов – на гору
1.
Катик вцепилась мне в руку мертвой хваткой и не отпускала до самого дома. Бледная, молчаливая, очень маленькая для своего возраста, она была похожа на Козетту из подземелья.
– Катик, ну чего ты молчишь? На кого ты стала похожа? Ведь тебя не в тюрьме держали – в этом реабилитационном центре и игровые комнаты, и воспитатели добрые! Ну?
Дома она разревелась, как трехлетняя девочка, плакала долго, размазывала сопли по лицу, а я молча гладила ее по голове. Через 15 минут мы пошли на кухню пить чай, через полчаса болтали и смеялись как ни в чем не бывало.
Отец спал в соседней комнате. Администрация магазина и охранник, с которым он подрался, не стали писать на него заяву, так что его отпустили без проблем. К вечеру он даже вышел пообщаться с нами и был – как выразилась Катя – «почти вменяемый».
Всю ночь я не могла сомкнуть глаз; вставала и осторожно ходила по залу, смотрела на сестру, пила на кухне кофе. К утру до судорог в горле захотелось курить, хотя я этим никогда серьезно не увлекалась – так, иногда баловалась с друзьями.
– Ну что такое? Что со мной? Всё ведь нормально. Катьку отвоевали, отца вызволили, чего еще надо для счастья? – спрашивала я себя и отлично понимала, что играю сама с собой в кошки-мышки. Всё я хорошо осознавала и чувствовала – никакой смутности, всё яснее ясного.
Мне хочется в У., мне хочется к маме. Она зовёт меня к себе, ждет вместе с Катиком. А я тут прохлаждаюсь, теряю целую ночь! Как ни странно, о Супониной и нашей научной работе я почти не вспоминала, это отошло куда-то на периферию – перестало быть интересным и значимым.
Утром я объявила, что сегодня же уезжаю в У. и – барабанная дробь – кое-кого возьму с собой! Если бы я неожиданно вручила Катьке 11-й айфон – ее главную мечту последних трех месяцев – и то она бы так не вскочила и не заорала от радости.
Но потом пыл ее поугас: она вспомнила о папе. Я ответила, что на этот счет договорилась с тетей Леной. Я, конечно, не стала говорить сестре о том, что всё равно уехала бы в У., – даже если бы соседка не согласилась присмотреть за отцом.
Уже в поезде, смотря на ночное Подмосковье, пробегающее мимо окон, я поймала себя на мысли, что смогла бы – и это действительно ужасало меня – смогла бы уехать в У. даже без Кати. Потому что так надо, потому что меня звали и ждали – и хотела бы я посмотреть в глаза тому, кто смог бы сопротивляться этому зову.
2.
Супонина встретила нас невесело: ей нездоровилось.
– Как бы вот этот новый вирус не подцепить… Остальное не страшно, Наташенька. Вроде горло у меня не болит, но всё равно как-то не по себе. Давайте, девочки, устраивайтесь, я сейчас вас угощу с дороги.
Мы отнесли вещи в нашу комнату, и Катик залезла в душ. Однако к вечеру стало понятно, что у Татьяны Федоровны всё серьезнее. У нее поднялась температура, она всю ночь кашляла и жаловались на боли в груди. Рано утром я вызвала скорую, и ее увезли с подозрением на воспаление легких.
На нас, особенно на Катю, это произвело тяжелое впечатление, потому что после маминой смерти мы обе вздрагивали при одном упоминании о пневмонии.
Днем я созвонилась с Супониной, узнала, как она себя чувствует.
– Ничего, Наташенька, температуру сбили, с легкими тоже, кажется, полегче: дышать хоть могу. Видишь, как я тебя подвела: не сможем мы нормально закончить нашу работу в У.
Я ответила, что всё это пустяки, главное, чтобы она поправилась. Спросила, что ей можно принести, и затем мы отправились с сестрой в супермаркет. После съездили в местную инфекционку, и вручили медсестре передачку для Татьяны Федоровны – до самой пациентки, понятно, не допустили.
– Хочешь прогуляться-развеяться? – спросила я Катю, как только мы вышли из больницы; у меня пересохло горло и похолодели руки – так хотелось бежать, лететь в Малиновку. – Здесь есть прекрасная роща, и погода как раз подходящая.
Катик кивнула, и мы пошли на остановку. В моей сумке уже лежал припасенный фонарь, бутылка воды и теплый свитер для сестры. Всё-таки в подземном коридоре прохладно.
***
Я нашла бы склеп с закрытыми глазами, хотя была там только раз. Катик, видимо, что-то заметила в моем лице, так как молчала всю дорогу. Когда мы прошли участок с краснолистным кустарником, она потянула меня за руку:
– Наташа, что с тобой? Куда ты меня так тащишь?
– Сама увидишь. Катик, сама всё узнаешь! Ты мне веришь?!
Сестра посмотрела мне в глаза и медленно кивнула.
– Тогда пошли! Верь, всё будет хорошо. Всё будет потрясающе…
Внутренне я, наверное, знала, что встречу его там, но всё равно застыла на месте, увидев Ташина возле склепа. Он сидел на том же месте, что и в прошлый раз – после того, как я пришла в себя. Как и в тот день, он курил и не смотрел в нашу сторону.
– Сестру привела? – спросил он хрипло.
– Да, – ответила я. – Она имеет право увидеть. Как и я.
Он помолчал, выдохнул дым и кивнул.
– Хорошо. Давай так: я ее сам провожу, а ты подождешь здесь снаружи.
– Нет! – я это крикнула так резко, что испуганная Катя отшатнулась от меня.
– Что вы хотите сделать… со мной? – ее испуганные глаза чуть отрезвили меня. Я не помню, чтобы она когда-нибудь так смотрела в мою сторону.
– Катик… – я задыхалась. – Мама… Она там. Ты с ней сможешь увидеться.
Сестра отступила на два шага назад, глаза ее покраснели.
– Наташа, что с тобой? Пожалуйста, пойдем отсюда! Кто этот мужик?
– Послушай, – я старалась взять себя в руки. – Я там была. И я не сошла с ума. Там проход – в этом склепе. Не бойся, там ничего страшного нет. Я там была – и я встретила маму! Это было, и это правда. Я когда-нибудь тебя обманывала?
– Наташик, – Катя заплакала. – Мама умерла, она не может нас там ждать…
– Может! – я уже не могла сдерживаться. – Павел Сергеевич, объясните ей наконец! Скажите ей…
Ташин молчал и курил. Я сделала шаг к сестре, та попятилась назад. И в этот момент из-за поворота вынырнул мужчина, парень – я его сразу узнала. С вороньими волосами и татушкой дракона на шее. Он остановился, увидев нас, Катя обернулась и тоже замерла.
– Та-ак, – сказал краевед и встал с пригорка. – Это еще что за явление? Тебе что здесь надо? У нас тут дело…
– У меня тоже, – спокойно ответил неожиданный гость. – Я иду с вами. Мне так сказали.
Катя поворачивала голову то на меня, то на него и молчала.
– Идите пока к нему, – кивнула я на Ташина. – Нам с сестрой нужно побыть вдвоем.
Диггер будто только этого и ждал – и, обойдя Катю, стоявшую на тропинке, пошел к краеведу.
Я потратила минут десять на уговоры – и сестра сломалась. Всё-таки в нашей семье за главную осталась я, и она точно знала, что я никогда не потащила бы ее туда, где опасно. Честно говоря, я даже не помню, какие слова придумала, чтобы ее уговорить, – мысленно я уже шла по подземному коридору.
Мужчины тоже успели побеседовать и, судя по молчанию, – просто ждали нас, чтобы пойти. Ташин был мрачнее тучи, но в коридоре меня перестало это заботить.
– Я впереди, вы… ты, Рослик зовут же? Рослик замыкающий, девушки в середине. Полезли. Если уж решились – нечего тут рассусоливать. А предупреждать вас бесполезно: у вас на лице всё написано. Вперед…
Через некоторое время Ташин попросил нас замолчать – хотя мы особо и не говорили. Я уже намного лучше ориентировалась в коридоре: такое ощущение, что я приходила сюда десятки раз. Катю пустила впереди себя и, когда она иногда оборачивалась ко мне, свет фонаря выхватывал не лицо сестры, а застывшую маску.
«Пусть, пусть… Она мне потом спасибо скажет!.. Я тоже сначала боялась, а теперь понимаю, что, быть может, для этого момента и жила. В этом и состоит смысл – главная цель бытия. А ради чего мы еще живем? Именно для этого! Чтобы встретиться, чтобы прикоснуться, чтобы обрести то…».
– Пришли! – прошептал Павел Сергеевич.
Все встали, повернувшись друг к другу. Только тут я обнаружила, что мы уже добрались до развилки.
– Выключайте фонари. Ничего не бойтесь. Каждый увидит свое, – сказал наш проводник и повторил: – Каждому – свое. Просто помолчите и послушайте. Глаза лучше закрыть.
Минуту ничего не происходило. Тишина стала осязаемой, как кирпичная стена. И тут воздух вздрогнул. Послышался один тяжелый вздох, другой. В одно мгновение мир разорвался на части от невыносимого скрежета и визга. Кто-то большой несся к нам – кто-то ужасный. Затем рядом закричала девушка. Кто это? Кто она? Катя? Господи, Катя!!
3.
Длинный стол накрыт белой скатертью, из еды – суп, блины, изюм с рисом, кисель, компот из сухофруктов. Возле каждой тарелки – аккуратно сложенные платочки и наполненные рюмки.
– Уж лучше поздно, чем никогда! – отец улыбался и ничего не ел. – А гостей-то сколько с собой привел! Девчонку вон я вообще впервые вижу. Это хорошо, очень хорошо.
Он кивнул куда-то в сторону, и Рослик, повернувшись, заметил небольшую девочку и рядом с ней двух женщин. Они ели и о чем-то говорили вполголоса. Первой не больше двадцати пяти лет, где-то он ее встречал. А со второй – пожилой – руфер был незнаком.
– Павла-то Сергеевича мы здесь хорошо знаем: часто заходит. Вон они – с супругой, – папа показал куда-то на дальний конец стола; там же сидел улыбающийся Иван Иваныч Соболев, но Рослику было не до него. – Да и ты вот, сынок, зачастил к нам… Кстати, как твое исследование? Продолжаешь?
Руфер улыбнулся и пододвинул поближе тарелку с супом:
– Несколько мест прошел, на Бригадирке вот подзадержался. Говорят, еще надо в одном побывать – не могу вспомнить, в каком…
– Ты ешь, ешь. Да, точно, побывать надо в самом важном месте, – согласился отец. – Важнее прочих… А может, ты уже и был там? А? Но сейчас не об этом. Самое главное, что ты не останавливаешься на достигнутом. Мы такое любим. И всегда помогаем настоящим исследователям. Особенно – тем, кто приводит с собой новых гостей.
Отец открыл бутылку водки и налил себе и сыну. Несмотря на то, что за столом сидело много народу, Рослик их как-то не замечал и слушал только папу.
– Давай-ка хлопнем, сын, за встречу! – они чокнулись. У диггера мелькнула мысль, что там они, кажется, никогда не пили водку вместе. Но где это – там?
После спиртного ему захотелось блинов с медом; затем Рослик налёг на рис с изюмом. Отец ничего не ел, но зато с удовольствием смотрел, как уплетает угощенье сын.
– Пойдем-ка, Рослик, я тебе кое-что покажу, – папа приподнялся из-за стола. Они прошли по чистой зеленой улочке с аккуратными белыми домиками по обе стороны. Дышалось легко; белизна зданий радовала глаз.
– Заходи! – отец толкнул дверь одного из домиков. – Вот смотри: на первом этаже – моя комната. Нравится?
Рослик осмотрел и присвистнул: ништяк, что и говорить. Дом внутри – в стиле деревенской избы из таких кругляков сосновых. Мебели нет, но уютно.
– А на втором – твоя, – отец опять улыбается. – Показать?
Да, нет проблем. Конечно, показать. Поднялись по винтовой лестнице – очень красивой, тоже под дерево. Образовался коридорчик, ведущий к двум дверям. Папа открыл правую, а там – детская кроватка, игрушки, всё светло-светло кругом.
Рослик оглядывает всё это добро и смеется.
– Знаешь, как я скучал, сынок! Знаешь, как я скучал! – отец обнимает его одной рукой, и диггер прижимается к нему. Он почему-то никак не может нащупать спину отца, руки всё хватают пустоту.
– Пап, а вторая комната для кого?
– Так для мамы! – торопливо отзывается тот, кого обнимает Рослик. – Мы и ее позовем. Вдвоем-то дело быстрее получится.
Руфер всё пытается поймать спину отца, как-то почувствовать его; он тоже скучал по нему, он хочет какой-то полноты, чтобы что-то дрогнуло в душе, но – не выходит.
Тогда сын пытается отстраниться от обнимающего, чтобы задать другой вопрос – про кроватку: она ведь для него маленькая, он давно вырос.
– Пап, а… – начинает он, но объятия вдруг каменеют. Руки отца становятся холодными, как батареи отопления в сентябре. Рослику хочется вздохнуть, но руки сжимаются всё сильнее и сильнее.
– Папа… – задыхаясь, шепчет сын. – Я не могу дышать, пусти!
Но каменные руки сближаются, Рослик вытягивает голову вверх и кричит. Хруст костей в плечах и груди, холод каменных рук… И пыль, кирпичная пыль повсюду – в глазах, ноздрях, зубах.
