Евгений Примаков
На пороге перемен
Во-вторых, переход к рыночным отношениям не поставил преград на пути полукриминальных или откровенно криминальных «посредников», обирающих село, – не была развита сбытовая кооперация, не помогли наладить прямую связь между производителями сельхозпродукции и государственными потребителями, в том числе Вооруженными силами, не поставили серьезной преграды на пути рэкетиров и других преступных элементов.
Будучи председателем правительства, я побывал на борту черноморского сторожевого корабля. Командир рассказал, что получает рыбу… с Дальнего Востока. Командующий Северо-Кавказским округом жаловался, что не может получить продовольствие непосредственно от местных производителей. На это же сетовал целый ряд губернаторов сельскохозяйственных областей. Такая «стыковка» была бы выгодна двум сторонам, а приходилось действовать – это предписывалось через решение вышестоящих органов – обязательно через посредников, которые, лишь формально участвуя в конкурсах, наживались неимоверно.
Всем известно и другое: на подступах к рынкам Москвы, Санкт-Петербурга, многих других городов крестьян поджидают часто «сросшиеся» с милицией группы лиц, которые отбирают у них по «установленным» ценам продукты, а затем продают на рынке намного дороже. Помню, когда работал в СВР, как радовались экспедиторы, привозящие на огромных фурах непосредственно из хозяйств овощи и фрукты с юга, имея возможность, не заезжая в Москву, продавать их нашим сотрудникам дешевле, чем на рынке. Поручил министру внутренних дел лично выехать на окружную дорогу, где преступники останавливали эти фуры, – там их обычно скапливалось немало. Выпустили постановление правительства о развитии кооперации на селе. Но все это были единичные меры, которые не обрели системности – опять не хватило времени, – да к тому же многие из них после нас «заглохли».
В-третьих, государство практически бездействовало в отношении огромной диспропорции цен на сельскохозяйственную и промышленную продукцию. Переход к рыночным отношениям еще больше обострил эту проблему. Понимая всю ее тяжесть для крестьян, мы пошли за время своего пребывания у власти на ряд мер. Резко увеличили поставки селу минеральных удобрений при выделении льготных кредитов на их закупку. Стоимость удобрений была снижена за счет уменьшения на 50 процентов тарифов на энергоносители и на 30 процентов на железнодорожные перевозки. Были в два раза снижены тарифы на электрическую и тепловую энергию с целью повышения эффективности работы тепличных предприятий. Приняли постановление правительства об обеспечении сельскохозяйственных товаропроизводителей горюче-смазочными материалами, предусматривающее не только льготное кредитование, но и поставки по «рекомендуемым ценам». Так мы начали выдвигать определенные условия деятельности естественных монополий, что, понятно, не встречало радостной реакции с их стороны.
Особое значение имело так и невыполненное, к сожалению, постановление правительства от 26 февраля 1999 года (за два с половиной месяца до отставки) о лизинге машиностроительной продукции в агропромышленном комплексе. В условиях острой нехватки техники, отсутствия средств на ее приобретение, останавливающихся или многократно сокративших свое производство отечественных заводов, производящих эту технику, такое постановление имело особое значение и для аграриев, и для промышленности.
Но вернемся к тем текущим проблемам, которые следовало решить незамедлительно, сразу же после прихода в Белый дом. Все понимали неотложность мер, принимаемых из года в год именно как чрезвычайные, для того чтобы до закрытия навигации по сибирским рекам и прилегающим морям снабдить российский север топливом и продовольствием. На этот раз положение с завозом сложилось особенно тяжелое, так как вовремя ничего не было сделано. Люди могли замерзнуть и остаться без продовольствия. Либо и топливо для электростанций, и сельхозпродукты стали бы поистине золотыми, так как их следовало перебрасывать по воздуху. В критические дни В.Б. Булгак, которому было поручено оперативное руководство снабжением «северов», буквально прослеживал путь каждого танкера, пробивающегося через непогоду к пунктам назначения.
Уже тогда возникало много вопросов. Почему, скажем, не выделять средства руководству областей, чтобы они сами под контролем своего населения осуществляли вовремя завоз? Почему не организовать с этой целью специализированное транспортное объединение? Наконец, почему не провести там, где это возможно, газопроводы, которые окупятся через несколько лет и вообще снимут проблемы снабжения топливом целого ряда электростанций? К сожалению, эти вопросы все еще ждут ответов.
Бросалось в глаза и то, что некоторые губернаторы, заранее зная, что центр не сможет оставить население их регионов в беде, не погашают – во всяком случае вовремя – полученные ссуды, «выбивают» в Москве средства, которые зачастую идут не по назначению.
Но, пожалуй, самым болезненным для всей страны в то время, когда мы пришли в Белый дом, было прекращение выплат, да еще при многомесячной задолженности, заработной платы бюджетникам, пенсий, денежного довольствия военнослужащим. Все это нам досталось, как уже говорилось, в наследство. В одном лишь Пенсионном фонде накопилась задолженность более чем в 30 млрд рублей. Многие одинокие пенсионеры были обречены на голод. По телевидению показывали отчаявшихся жен офицеров, которым нечем было кормить детей. Попробуй в такой обстановке обеспечить стабильность в обществе.
Мои заместители и я сказали друг другу: если не решим незамедлительно задачи выплат вовремя всех категорий денежных зарплат и пенсий и не начнем погашать долги по ним, то нам в правительстве делать нечего. Не скрою, раздавались голоса: давайте пустим в ход печатный станок, решим все эти проблемы за счет денежной эмиссии. Я был твердо убежден, что идти на это нельзя. Возможно, мы получили бы немедленный пропагандистский и даже политический выигрыш, но через несколько месяцев надбавки «съела» бы инфляция. Нужно было искать другие методы и способы решения этой жизненно важной задачи. На первых порах – через перераспределение расходов бюджета, изыскание резервов. Стратегически – только путем наведения финансового порядка в стране и запуска реального сектора экономики.
Начиная с октября твердо осуществлялись ежемесячные выплаты заработной платы работникам бюджетной сферы, денежного довольствия военнослужащим и пенсий. Одновременно погашались накопленные долги. До 1 декабря погасили долги по стипендиям и до 1 января 1999 года – военнослужащим.
Я обязал министра финансов ежемесячно сообщать по телевидению о переводе конкретных сумм, достаточных для решения поставленных задач. Это было необходимо и для того, чтобы никто не смог «кивать» на правительство, – дескать, если до сих пор, например, военнослужащий не получил денежного довольствия, то виновато оно, а не соответствующие подразделения Министерства обороны.
В сентябре на финансирование армии, кстати, было выделено около 7 млрд рублей, что составило половину всех расходов федерального бюджета, в октябре – еще более 5 млрд. Но это были не «милитаристские затраты». Они пошли на погашение части долгов оборонной промышленности, что способствовало общему оживлению экономики. Увеличение финансирования позволило перейти к реальному сокращению Вооруженных сил. Многократные заявления о сокращении армии далеко не полностью отражали реальную действительность, так как не было средств на выплату полагающихся по закону при увольнении офицера 21 месячного денежного довольствия. Мы изыскали средства, позволившие рассчитать 30 тыс. офицеров, увольняемых в запас.
Существовали еще по крайней мере две серьезнейшие проблемы: одна из них – ликвидация задолженности медикам, учителям, работникам культуры, получающим зарплату из местных бюджетов; другая – решение вопроса о невыплате зарплаты работникам внебюджетного сектора.
К концу 1998 года задолженность по заработной плате работников бюджетной сферы, находящихся на содержании региональных и местных властей, составила 16 млрд рублей. Выплата зарплаты для этой категории бюджетников в среднем по стране задерживалась на 2,6 месяца. На Алтае задержки составляли 7,8 месяца, на Чукотке – 4,5.
Выступая на заседании правительства 17 декабря, я сказал о том, что в отличие от 1997 года у нас уже нет возможности оказывать массированную помощь регионам за счет распродажи собственности или очередного залезания в долги. Основной упор должен быть сделан на наведение порядка в этой сфере. Было предложено пойти на экстраординарные меры, обязывающие регионы (кроме Москвы, Санкт-Петербурга и Самары, которые самостоятельно решали проблему) затрачивать на выплату «своим» бюджетникам сумму, составляющую не менее 40 процентов доходов. Губернаторы были предупреждены, что в случае невыполнения указания, а также нецелевого использования трансфертов из центра на зарплату учителям, медицинским работникам и другим регионы будут переводиться на прямое казначейское исполнение бюджета. Однако в ряд депрессивных регионов, которые объективно не смогут выполнить это указание (список таких «зон бедствия» незамедлительно представил Минфин), решили направлять дополнительные средства из федерального бюджета.
В.Б. Христенко встречался лично с каждым губернатором, и это стало приносить свои плоды. На тот момент, как мы понимали, только следуя таким путем, можно было бороться с массовым нарушением прав человека – невыплатой заработанных им денег.
Что касается работников внебюджетного сектора, на который приходилось до 80 процентов невыплат, объективной причиной был паралич экономики, в целом ряде случаев неплатежи по государственным заказам, особенно оборонной промышленности, но по цепочке и всем «смежникам». Однако существовали и продолжают существовать субъективные моменты: ряд предприятий искусственно представляли себя нерентабельными, занижали свои доходы, даже лжебанкротились и одновременно с помощью различных бухгалтерских ухищрений переводили часть прибылей в специально создаваемые дочерние общества, иные «спутниковые» системы.
Во время одной из поездок по стране я был на заводе, директор которого ввел третью смену. Причем он был не только директором, но и владельцем 5 процентов акций предприятия. Если заработала третья смена, значит, есть рынок сбыта продукции. А на мой вопрос, какова задолженность по зарплате рабочим, директор ответил: два-три месяца. «Этому крайне негативному явлению, – сказал я, обращаясь с трибуны Совета Федерации к губернаторам и руководителям региональных законодательных органов, – можно по-настоящему противостоять только совместными усилиями казначейства, правоохранительных органов и местных структур власти. 80 процентов невыплат зарплаты – это, если хотите, самая главная социальная бомба замедленного действия».
Через несколько дней на заседании правительства, на котором присутствовали профсоюзные лидеры, обратился к ним: «Вы часто берете за горло федеральные власти. Но одновременно гораздо слабее работаете на предприятиях, где подписан коллективный договор, а заработная плата не выплачивается».
Для нормализации положения с выплатой заработной платы работникам внебюджетной сферы следовало активизировать и налоговую полицию. Тем более что во многих случаях работники учреждений, промышленных предприятий получают заработную плату по двум «ведомостям» – одной официальной, а второй неофициальной. Это происходит без выплат работодателями отчислений в пенсионный и другие социальные фонды, а работниками – подоходного налога.
На это антиобщественное и абсолютно несвойственное цивилизованным рыночным отношениям явление «либералы» попросту закрывали глаза. По указанию руководства кабинета налоговая полиция проверила 70 тыс. предприятий, подошла к проверке банков и коммерческих структур. Определенно, это кое-кому не понравилось.
Главная задача – развитие реальной экономики
Коренной поворот в экономической политике был невозможен без создания условий для развития производственного сектора экономики. В этой связи следовало прежде всего приступить к реструктуризации банковской системы с целью не просто восстановить ее, но и переместить акценты в деятельности банков. Теоретически государство могло бы пойти в тот момент – эта линия очень импонировала бы отдельным олигархическим группам – на спасение конкретных банкиров или банков. Некоторые банкиры даже предлагали национализировать их банки, естественно переложив на плечи государства накопленные долги. При этом ссылались на такое преимущество, как разветвленная сеть филиалов по всей стране. Вместо этого мы в свою очередь предложили этим банкам вести интенсивные переговоры с кредиторами, и отечественными, и зарубежными, о переоформлении задолженности в капитал банков. Мы понимали, что не сможем обойтись без увеличения доли участия и иностранного капитала в российских банках, без расширения возможностей для деятельности иностранных банков на территории Российской Федерации.
Правительство и Центральный банк сделали ставку на поддержку сохранивших свою работоспособность банковских учреждений, одновременно очищая банковский рынок от банков-инвалидов, полумертвецов и финансовых бомжей. Лишь в отдельных случаях было решено идти на заведомо убыточное вложение средств в банки, имевшие перспективы восстановления и развития. В основном же решили проводить процесс восстановления банковской системы на возвратной коммерческой основе. Для санации отдельных банков и обеспечения возвратности выделяемых с этой целью бюджетных средств было создано Агентство по реструктуризации кредитных организаций (АРКО). Деятельность Агентства была сориентирована не столько на федеральный, сколько на региональный уровень для определения «опорных» банков и работы с ними.
Мы исходили из того, что определение соотношения государственного и частного капитала в банковской системе не является самоцелью. Оно призвано создать лучшие кредитно-финансовые условия для развития экономики.
Государство – и это главное – должно иметь в своих руках реальные рычаги для решения этой задачи. Следовало способствовать специализации банков, в том числе с государственным контрольным пакетом, для целевого инвестирования и кредитования промышленного и сельскохозяйственного производства. Нужно было в этом плане через Центральный банк усилить контроль за деятельностью и коммерческих банков.
При реструктуризации российской банковской системы мы стремились также избавиться от «перекоса», который создавала чрезмерная концентрация капитала коммерческих банков в центре. Кстати, в результате событий 17 августа в наименьшей степени пострадали банки в регионах, так как они меньше допускались к спекулятивным операциям, связанным с ГКО-ОФЗ.
О необходимости в создавшихся условиях пойти на развитие сети финансово-стабильных банков в регионах говорилось на ряде встреч руководства правительства с региональными ассоциациями. Губернатор Орловской области Е.С. Строев обращал внимание на то, что сохранившиеся на местах банки в отличие от большинства столичных работали непосредственно с промышленными, сельскохозяйственными предприятиями, имеющими реальные перспективы роста.
Очень тяжело шло дело с инвестициями. Особое значение было придано созданию бюджета развития Российской Федерации. Правительство настояло на том, чтобы он стал органичной частью федерального бюджета на 1999 год. В бюджет развития были включены все инвестиционные ресурсы, в том числе программы конверсии военной промышленности и целевое финансирование высокоэффективных проектов. Создавался Банк развития для финансирования производства продукции, пользующейся большим спросом на внутреннем и внешнем рынках – в машиностроении, металлургии, химической, медицинской и лесной промышленности, промышленности стройматериалов, АПК.
В числе наиболее важных вопросов была «расшивка» неплатежей: ко времени прихода к власти нашего правительства задолженность федерального бюджета перед предприятиями и организациями составляла 50 млрд рублей. В свою очередь задолженность последних перед бюджетом – около 150 млрд рублей. Накапливались долги и между самими предпринимателями.
Положение усугублялось общим резким понижением монетаризации экономики в период всевластия псевдолибералов. К началу осуществления реформ – на 1 января 1992 года – денежная масса составляла 66,4 процента к ВВП за 1991 год, и это в общем соответствовало мировой практике. На 1 июня 1998 года (т. е. еще до событий 17 августа) денежная масса составила всего 13,7 процента к ВВП за 1997 год.
Мы не могли внять призывам решить вопрос через масштабную денежную эмиссию. Однако при этом не могли игнорировать проблему неплатежей. Известно, в каком противостоянии находились центральные власти и руководители промышленных предприятий по вопросу о взаиморасчетах. Федеральные власти требовали осуществлять платежи предприятий исключительно в денежной форме – это было, естественно, необходимым элементом рыночной экономики. Но дело в том, что при отсутствии в обращении достаточной денежной массы эти требования в большинстве случаев оказывались неосуществимыми. Создавался замкнутый круг: накапливаемые долги препятствовали росту производства, а его стагнация и падение препятствовали росту денежного обращения.
Были понятны и опасения того, что взаимное погашение долгов будет использовано различными коммерческими структурами и коррупционерами для собственного обогащения. При проведении моими предшественниками операций по взаимозачетам коммерческими банками и посредниками было присвоено от 50 до 60 процентов средств. Все это имело место. Поэтому мы продумывали такую систему, которая, с одной стороны, не будучи одноразовой, в то же время не превращалась бы в постоянную практику и, с другой – претворялась бы в жизнь таким образом, чтобы минимизировать потери бюджета за счет различных махинаций.
Министерства экономики и финансов дали свои предложения, и правительство вопреки мнению МВФ и прежней практике приступило к взаиморасчетам между бюджетом и предприятиями, что уже на первых порах высвободило 50 млрд рублей. То, что взаиморасчеты проводились по каналам казначейства, а не коммерческих банков, позволяло избежать утечки финансовых ресурсов. Операции проводились на клиринговой основе. Это их явно отличало от взаимных зачетов на основе бартера.
Протолкнув многие «тромбы» с помощью взаиморасчетов, мы создали немаловажный импульс для функционирования и развития промышленности. Характерно, что руководитель РАО «ЕЭС» А.Б. Чубайс, который во время своей работы в органах государственного управления был одним из главных противников расчетов не в прямой денежной форме, на этот раз развернулся на 180 градусов. Во время обсуждения вопроса о результатах взаиморасчетов на правительстве он выступил с настоятельной просьбой не ограничиваться единичным осуществлением этой акции, а превратить ее в практику, пока не накопится достаточно денежных средств и у государства, и у предприятий.
Но как быть с теми долгами, которые все еще оставались у предприятий после взаиморасчетов с бюджетом? Очень контрастно вырисовывалась – она и сейчас стоит весьма остро – также проблема штрафов и пеней. Накапливаясь, во многих случаях они превосходили сами долги. В значительной своей части их возврат был и остается безнадежным делом. Следует ли из этого, что к проблеме списания можно было подойти огульно? В какое положение тогда будут поставлены предприятия, которые не имеют долгов перед государством, – они попросту будут чувствовать себя наказанными за свою добросовестность. Нельзя пройти и мимо того, что ряд предприятий не выплачивали долги, да и сейчас продолжают это делать не потому, что не могут, а потому, что, прибегая к всевозможным махинациям, представляют себя нерентабельными.
Все эти проблемы я поставил в своем выступлении перед членами Российского союза промышленников и предпринимателей. Они активно поддержали мысль о том, что отношение к предприятиям-должникам должно быть строго индивидуальным. Да, очевидно, на следующем этапе после взаиморасчетов – так и было задумано – нужно пойти на реструктуризацию и даже в некоторых случаях на списание долгов, штрафов и пеней перед бюджетом. Но при таком решении предприятие должно находиться под особым вниманием. Если в дальнейшем от этого предприятия не будет поступлений в бюджет, оно должно подвергаться самым жестким санкциям, вплоть до смены руководства и процедуры банкротства. Это, несомненно, должно было стать условием реструктуризации и тем более списания долгов.
А теперь о налоговой реформе, призванной сыграть столь большую роль в запуске российской экономики, в наведении хозяйственного порядка в стране. О ее необходимости шли разговоры с середины девяностых годов. Но проблема оставалась в рамках дискуссий. Между тем, если рассматривать налоги по отношению не к ВВП, а к денежной массе в обращении, в России они были самыми высокими в мире. Чрезмерно высокие налоги не просто тормозили развитие производства, но и, провоцируя массовые уклонения от них, выталкивали значительную часть экономики в так называемую теневую сферу. Это относилось и к тем предпринимателям, которые хотели быть честными, но часто вынужденно оттеснялись в «тень». В то же время непомерно сильное налоговое давление на оплату труда стимулировало «теневые» выплаты, о которых говорилось выше, что создавало питательную среду для игнорирования закона в самых больших масштабах.
Убеждать друг друга в правительстве в необходимости налоговой реформы не пришлось. Тем более что наши предшественники далеко не преуспели, сделав упор на одну сторону, пусть немаловажную, но все-таки одну – на повышение собираемости налогов. Отвечавший тогда за эту сферу деятельности заместитель председателя правительства Б. Федоров часто мелькал на экранах телевизоров в камуфляжной форме вместе с налоговыми полицейскими, но сбор налогов в бюджет практически не возрастал.
Между тем не всегда курс на «выбивание налогов» может пополнить бюджет. Когда пришел в правительство, столкнулся с парадоксальным явлением. Оказывается, в течение месяцев, а в ряде случаев и лет на складах, под замком таможни находилось закупленное за рубежом и уже оплаченное предприятиями, доставленное на место, но с запретом на монтаж, современнейшее оборудование общей стоимостью около 2 млрд долларов. Причиной таможенного ареста была неспособность этих предприятий выплатить налоги на добавленную стоимость (НДС), а в ряде случаев и таможенной пошлины. Нет вопроса – все налоги и пошлины должны быть уплачены. Но ждать годами, пока «лежащие» из-за отсутствия закупленного оборудования предприятия найдут средства для их уплаты? Я дал указание таможенному комитету снять арест с такого оборудования, заключив с каждым из его владельцев соглашение, по которому под залог этого оборудования или гарантии банка будут в обозначенный срок выплачены долги. Многие заводы вздохнули с облегчением. Практика показала, что решение было абсолютно верным. Возвращение долгов вскоре началось.
Вряд ли поможет пополнить бюджетные средства и ужесточение контроля за доходами, вплоть до изобретения различных форм контроля за крупными покупками. Отлажены десятки путей обхода, включая приобретение собственности на фирму, а не на владельца, ссылки на наследство или на средства, полученные в долг.
Административные меры, не подкрепленные экономическими, вообще не в состоянии изменить обстановку. Мы взяли курс на уменьшение числа налогов и их снижение. Обосновывая эту линию, министр по налогам и сборам, хорошо зарекомендовавший себя на этом посту, Г.В. Боос писал: «Если налоги с доходов граждан будут составлять 15–20 % (а не до 45 %), то платить их будут практически все: риск быть пойманным и услуги юристов по легальной минимизации налогов встанут дороже. Такие ставки для представителей среднего класса действуют во многих странах мира и не раз доказали свою эффективность. То же самое – и с предприятиями. Фактически уровень государственного изъятия составляет 40 % ВВП. По закону же в некоторых отраслях государство забирает 87 копеек с каждого рубля – в таких условиях экономика просто не может развиваться. Необходимо в течение нескольких лет довести этот уровень до 20–25 % ВВП».
Правительством было подготовлено 19 законов по налогам, из которых 6 были приняты в нашу бытность. Линия была направлена на то, чтобы понизить НДС до 14 процентов до 2000 года, а далее до 10 процентов. Позже мы согласились на 15 процентов до 2000 года при передаче одного процента на финансирование Вооруженных сил. Решили резко снизить и либерализовать подоходный налог. Общая концепция заключалась в том, чтобы при снижении и уменьшении числа налогов перенести тяжесть обложения с производства на потребление.
Наряду с этим началась серьезная борьба с махинациями, которые проделывались для того, чтобы не платить налоги или не платить их в полном объеме. Эта борьба мало напоминала телевизионные шоу и была, безусловно, эффективной. Мое внимание обратили на то, что в массовом порядке осуществляются «операции» по «псевдостраховым» сделкам. Использовались схемы с применением «страхования предпринимательских рисков», чтобы лишь имитировать покупки товаров и их движение. Иными словами, не вкладывая ни рубля, предприятия получали так называемые возмещения из федерального бюджета за якобы затраченные денежные средства. С этой целью предъявляли к возмещению (зачету) значительную часть НДС.
Таким путем и осуществлялась масштабная афера с песком. «АвтоВАЗ» и другие предприятия якобы закупали песок, а на самом деле выяснилось, что он не только не переправлялся с места на место (для этого понадобилось бы 20 тыс. составов, что загрузило бы, очевидно, на много месяцев весь грузовой железнодорожный транспорт), но и вообще не разрабатывался в карьерах. Когда обнаружилась эта афера, в которой принимали участие и страховые компании, то директор одного из предприятий – достаточно крупного – приехал в правительство и сказал: «Бес попутал».
Выяснилось, что «бес попутал» таких директоров на много миллиардов рублей, не доплаченных в бюджет. Многие предприятия предпочли «превентивно» заявлять о своей недоплате. Сумма реально взысканных в бюджет средств составила за считанные месяцы около миллиарда рублей.
«АвтоВАЗ» был замечен и в других махинациях, с помощью которых недоплачивались значительные суммы в бюджет в виде налогов: в продаже на внутреннем рынке автомашин, как бы направляемых на экспорт, в сокрытии части прибыли путем перевода в целый ряд дочерних предприятий. Вопрос был поставлен остро. Такую постановку поддержал и губернатор Самарской области К.А. Титов. «АвтоВАЗу» предложили осуществить эмиссию акций с целью передачи в руки государства 50 процентов от уставного капитала плюс один голос за невыплаченные налоги. Одновременно правительство приступило к контактам с иностранными компаниями о перепродаже им этого пакета при условии обязательного крупного инвестирования в производство.
Характерно, что вопрос о реструктуризации задолженности ОАО «АвтоВАЗ» – я вплотную заинтересовался положением дел в этой области – был поднят еще 30 мая 1997 года на совещании у первого заместителя председателя правительства А.Б. Чубайса. Проект постановления правительства находился «в стадии согласования» до сентября 1997 года. Только после вмешательства Комиссии правительства России по оперативным вопросам, пригрозившей возбудить дело в Арбитражном суде о банкротстве «АвтоВАЗа», был представлен согласованный проект. Договор «АвтоВАЗа» с налоговым органом был оформлен уже при нашем правительстве. Он продолжал не выполняться. Почти накануне того, когда нас отправили в отставку, Министерство по налогам и сборам приняло решение о принудительном взыскании задолженности на всю сумму недоимки. После нашего ухода этого не сделали.
Несмотря на явный недостаток времени, новая практика, гораздо более жесткая, чем прежде, дала свои результаты. Кое-кто говорил, что увеличение собранных налогов произошло за счет инфляции. Инфляционный эффект, конечно, имел место. Однако значительное увеличение собираемых налогов наблюдалось не только в абсолютном выражении, но и по их доле в валовом внутреннем продукте (ВВП). Этот рост уже не имел никакого отношения к инфляционному всплеску, который, кстати, пошел на убыль.
Немалое значение для пополнения бюджета всех уровней имело введение государственного контроля за производством и торговлей алкогольной продукцией. У меня на памяти был наш финансовый провал, когда в конце 80-х годов мы начали непродуманную антиалкогольную кампанию. В результате бюджет недополучил 30 млрд рублей за год. По тогдашним временам это была огромная сумма. Монополия на производство алкогольных напитков принадлежала государству. После резкого сокращения производства она стала разваливаться – повсеместно возникало самогоноварение, исчез из торговли сахар, увеличилась токсикомания.
В наш период проблема заключалась в другом. При утраченной государственной монополии в федеральный и другие бюджеты поступали налоги на легально произведенную винно-водочную продукцию. Вместе с тем широчайшее развитие получил подпольный бизнес. Себестоимость «подпольной водки» была фантастически мала и не шла ни в какое сравнение с ценой на нее, которая в результате устанавливалась ниже легально производимой. Бюджеты ничего не получали от этого бизнеса, с которым срослись многие местные власти. Более того, от недоброкачественной водки, а она производилась даже из технического спирта, гибли люди.
Мы решили разрубить этот «узел»: резко ограничили импорт этилового спирта, ударили по контрабанде, установили, что заводы, производящие в России этиловый спирт, должны быть только государственными – либо унитарными, либо акционерными с контрольным пакетом в руках государства, – квотировали производство спирта на этих заводах.
Квотировали получение этилового спирта и для непищевого потребления. Когда мне показали заявки различных министерств и ведомств, я схватился за голову: абсолютно все – не буду перечислять – настаивали на получении спирта, причем в больших количествах, обосновывая крайней небообходимостью для дела, – именно не технического, а пищевого спирта.
Был установлен контроль на заводах, производящих водку – на многих из них, условно говоря, работала «налево» третья смена. Резко сократили число оптовых баз. В МВД была создана межведомственная комиссия, возглавляемая сильным работником – заместителем министра Владимиром Абдуалиевичем Васильевым, который постоянно докладывал о результатах. В тот период милиция развернула серьезную борьбу с подпольным производством, но я сказал Васильеву: «Ваша задача не просто уничтожать “левую” продукцию, а сделать так, чтобы вновь не восстанавливались подпольные цеха». Итогом было резкое, в течение двух месяцев, повышение сбора налогов от спиртоводочного производства – в 1,5 раза.
