Все притихли и стали ждать своего приговора. В этой тишине Йозеф понял, что по щекам его текут слёзы. В отличие от всех остальных, он не готов был умирать. Когда смерть неминуема – ценность жизни возрастает с той же скоростью, с какой у тебя её отнимают.
А смерть неминуема – зачем они рейху такие беспомощные. И всё же в этом ящике Пандоры тлела надежда. И Йозеф надеялся до последнего, что всё это закончится так же, как и началось.
Тишина. Она была недолгой. Люди один за другим, будто после сеанса гипноза, стали приходить в себя. Кто-нибудь давал волю своим эмоциям, и этот почин стали подхватывать другие. Вскоре камера наполнилась адским сонмом голосов. Заволновалось людское море…
Последнее, на что обратил внимание Йозеф в своей жизни, это дряхлая кожа на шее мужчины, стоявшего рядом с ним. Потом свет погас, и тьма стала подхватывать души в свой водоворот.
Из отверстий сверху стали выпадать контейнеры с диатомитовой землёй – начнётся реакция, и чьи-то невидимые и безжалостные руки под покровом тьмы будут душить людей.
Жизнь, как выпущенное из клетки животное, торопилась поскорее убраться подальше от опасного места. Она хваталась за ветки нервов и пыталась вскарабкаться по этому дереву, минуя любые предрассудки, привычки и здравый смысл.
Кто-то читал молитву, всей спиной вжимаясь в стену. Кто-то сходил с ума, пытаясь, как и жизнь, вскарабкаться по бетонной стене. Одни сходились и умирали в удушающих объятиях, другие, наоборот, ото всех отталкивались, будто отвоёванное пространство даст им побольше воздуха.
Люди в камере были как один живой организм, один нерв.
Бой за жизнь закончился. Тусклый свет вновь осветил камеру – вот вам «до» и «после». Множество мертвецов застыли в невообразимых корчах. Заработала вентиляция, и невидимый преступник покидал место убийства. Вскоре дверь камеры отворилась. Несколько человек в противогазах стали буднично растаскивать эту гору трупов. Как мешки с каким-то хламом, подцепляли они тела большими щипцами и волокли их к вагонеткам.
Клаус с напарником подхватили синюшный труп Йозефа, уложили его поверх другого и привычным движением с силой стали проталкивать полок. Трупы исчезли в гудящем чреве печи, оставив куски содранной кожи на ободе муфеля.
Play
The Chemical Brothers – MAH
Уайэб
Белый фон. Люди, сменяя друг друга, говорят в камеру одни и те же фразы:
I’m mad as hell… Say it what? Uh
I’m mad as hell… I ain’t gonna take it no more…
В их облике выделяются черты коренных народов Америки. Мужчины и женщины, парни и девушки: люди разных возрастов и профессий. Одежда, причёски, макияж: всё современное. Во время этой переклички можно увидеть даже неформалов.
Пока что они говорят эти слова без всякого выражения, каждый своим голосом – создаётся впечатление, что они просто заучивают этот нехитрый текст…
Ночь наполнена звуками – будто стало возможным услышать Космос. Как светлячки, во тьме сначала замелькали экраны телефонов, а затем появилась ещё одна луна – искусственная: вспыхнул мощный прожектор. Вскоре по площади древней Чичен-Ицы стали сновать несколько людей, отбрасывая на землю длинные, карикатурные тени.
С невероятной легкостью эти люди привезли и установили на почву высокие, с виду каменные стелы. Изображённые на них боги свысока смотрели на монтажников, будто недовольные таким панибратским отношением к своим персонам.
Электрический кабель змеился по лестнице вверх – на пирамиду, и вскоре храм на её вершине тоже озарился светом. Со стороны это зрелище напоминало портал в параллельный мир, из которого вылетали песчинки-мотыльки.
И там, на этом «летучем голландце», нависшем над сельвой, принялись за работу монтажники – к шуму тропического леса прибавился визг саморезов, быстро утопающих в податливой древесине и притягивающих доски друг к другу.
Сельва тоже не избежала неонового света: под аккомпанемент обезьян-ревунов ночную тьму стали прорезать лучи фар. Некоторые обитатели джунглей быстро ретировались от шума двигателей. Множество автобусов с людьми подъезжало к стоянке музея. Проехав по дуге, машины останавливались, и пассажиры поспешно покидали салон. У каждого с собой были одинаковые пакеты. А чтобы их не перепутали, на одной из сторон написаны имена обладателей, например – Диего…
«Не зря Диего выбрали на роль ах-кина», – подумала визажистка, нанося небрежным движением на его лицо последний штрих в виде голубой продольной полосы.
И правда – какой проникновенный, гипнотический взгляд. Глаза, наполненные мудростью; каков типаж! Настоящая находка для режиссёра. Даже несмотря на перекрёстное освещение гримёрного зеркала, Диего выглядел очень харизматичным человеком.
Надеть ещё шлем с перьями, и тогда было бы полное ощущение, что он прямиком прибыл из прошлого.
Со стороны может создаться впечатление, что сам актёр засмотрелся на своё отражение. На самом деле Диего уже сейчас погрузился в свою роль, ещё и ещё прокручивая в своём воображении последовательность церемонии и тексты заклинаний.
– Всё! Готово. Можете идти! – сказала Мария, убирая с мужчины покрывало.
Диего встрепенулся, как после пробуждения. Мария смотрела на него из зеркала. Актёр улыбнулся ей в ответ и встал с кресла, по ходу оценивая результат:
– Я куплю себе такое зеркало – морщин не видно.
– Наши года – наше богатство, сеньор, – ответила Мария.
– Поменять бы это богатство на возможность прогуляться со жгучей сеньоритой под луной, – блеснул глазами Диего. – До свидания, сеньора.
– Всего хорошего, сеньор, – закивала головой Мария.
Не успел Диего покинуть Марию, как к ней в автодом вошёл другой персонаж сегодняшнего шоу. Отдохнуть ей сегодня не скоро получится.
Вполне возможно, что мистическим образом Диего и Бет встрепенулись одновременно: он оторвался от заучивания своей роли, сидя в гримёрке, она – проснулась на кровати в своём номере.
Соблазнительно же художнику нарисовать такую картину, будто девушка почувствовала на себе этот пронзительный взгляд потомка майя, сына своего древнего народа; взгляд сквозь времена, сквозь густой, скруглённый дым щадящих ароматических смол; взгляд, который зароняет не то тревогу, не то печаль о потерянном. Неспроста же зеркалам приписывают всякие магические свойства.
Лёжа в кровати, Элизабет блуждала взглядом по их с Тимом новому месту пребывания. И чем больше она думала, что ждёт их сегодня, тем дальше уходил сон – у них впереди интересный и насыщенный событиями день!
Она и раньше бывала в Мексике, но в этот раз всё было настолько шикарным – что-то с чем-то! Это было настоящим путешествием; таким, каким оно грезится в самых смелых мечтах: начиная с походов в музей, езды на джипах в самые отдалённые, заброшенные майяские города и кончая возможностью пообщаться с лучшими специалистами по древней истории региона и участием в самой настоящей археологической экспедиции.
Но самой главной эмоциональной доминантой был, конечно же, Тим – любимый человек, без которого к тому же это путешествие не состоялось бы.
Горло перехватило от радости, от предвкушения новых открытий, какие их ждут сегодня. Ей захотелось поделиться своими эмоциями с Тимом, и девушка повернулась на спину, предвкушая его нежные объятия. Этот порыв оказался невостребованным:
«Ах, да. Тим ведь наверняка сейчас на пробежке», – вспомнила она и продолжила думать о приятном, растянувшись во всю кровать.
Элизабет осмотрелась и увидела птичку кецаль, стоящую на прикроватной тумбочке со стороны Тима. Её они купили вчера в одной уютной сувенирной лавке. Смотрится как настоящая.
Элизабет подтянулась немного и взяла статуэтку в руки.
«Зачем Тим вытащил её? Причём с утра пораньше…»
Намёк можно было найти на упавшем на пол листке бумаги, в которую была завёрнута прекрасная птица.
Когда они покупали сувенир, продавец завернул покупку в газету. На этой странице Тим увидел своё объявление о наборе массовки:
«Это хороший знак!» – подумал он, усмехнувшись.
Но Элизабет ничего об этой подсказке не знала. Она уже пребывала в своём фантазийном мире…
Мужчины и женщины с вожделением смотрели на звезду Икоких. Все их взгляды были устремлены на восток, где тьма начала отступать. С великим волнением застыли люди первых племён.
Будто зрение возвращается к незрячему: всё отчётливее становился окружающий мир и наполнялся красками. Последние звёзды догорали на небе.
Облака на горизонте, как остатки бесконечной ночи, уходили прочь: теперь над миром будет светить солнце!
И вот тёплые лучи коснулись счастливых лиц.
«О, великий Кукумац! О, великая Тепеу!»
Собравшиеся рыдали от происходящего чуда. Сколько же надо сил, чтобы создать такое! И всё ради них – людей!
– Хурукан! – закричали в толпе. – Сердце небес!
Над головами людей заливалась первой песней кецаль – маленькая зелёная птичка с красной грудкой.
И правда – зелёные пёрышки, обхватывающие грудку, смотрелись как ребра, удерживающие алое сердце!
Люди танцевали, раскуривали смолы, пели первые свои песни, которые складывались прямо сейчас – экспромтом; в благодарность богам за такое чудо прокалывали себе мочки ушей и локти, возвращая богам их потраченную силу.
Сами боги были счастливы, увидев наконец благодарность за свои труды; услышав в устах людей свои имена; почувствовав, как умножается их сила с каждой каплей крови…
Элизабет поставила красивую статуэтку на место.
Рассматривая через прозрачную ткань балдахина скат крыши, сложенной из снопов тростника, Бет почувствовала себя настоящей королевой джунглей.
«Так! А где мой ананасовый фреш?» – подумала королева и встала с кровати.
Прежде чем спуститься вниз, Бет решила оглядеть окрестности с балкона.
Прилетев вчера, ближе к полуночи, они с Тимом даже не нашли сил не то что пройтись по территории перед сном, а даже выйти на балкон – сразу улеглись в кровать.
«Интересно, это что за записка? От Тима? Или реклама отеля?»
К утру работы на пирамиде и в её окрестностях завершились. Исчезли прожекторы, исчезли рабочие. Только режиссер с техником проверяли один нехитрый механизм:
– Ну как? Всё работает?
Техник лишь фыркнул в ответ: «Сущая ерунда».
Он нажал на кнопку, и две узкие дверцы снова закрылись над Тимом – тот и глазом не моргнул.
Элизабет раздвинула в стороны ширму с витражами и вышла на балкон. Перед ней стояли два плетёных кресла и стол. На столе лежал шлем, украшенный плюмажами с цветными перьями, которые обтекал ветер – даже в мелочах постояльцам напоминали про место их пребывания.
Шлем прижимал собой листок бумаги, сложенный гармошкой.
Бумага была необычайно толстой, коричневатого оттенка, с еле заметными белыми разводами:
«Это же хун, – догадалась Элизабет. – Ну-ка, посмотрим».
Майя такую бумагу раньше выделывали из коры фигового дерева.
Она развернула лист и увидела знакомое изображение из Дрезденского кодекса.
На заднем плане в окружении иероглифов росла сейба, занимающая ключевое место в космологии древнего народа. Ветви зелёного дерева больше похожи на щупальца осьминога, нежели на части растения. Принимая во внимание символичность изображения, четыре ветки вместо плодов, скорее всего, покрыты драгоценными камнями – так древний художник зашифровал символ процветания, достатка и благополучия.
В негустой кроне восседала чёрная птица-змей, олицетворяющая собой бога Ицамну, от сил которого зависит климат вокруг священного дерева.
На переднем плане со связанными руками и ногами лежал мужчина. Столбик из иероглифов упирался в его изогнутую дугой спину. На его животе зиял широкий разрез, из которого уже вынули сердце. Очи смертника сомкнуты, а рот раскрыт – мужчина словно прислушался к словам, какие вещает ему пернатое божество; в этом пограничном состоянии, между жизнью и смертью, образовалась связь между двумя мирами – от головы мужчины, как пуповина, протянулся сакральный канал, конец которого удерживает в своём клюве священная птица.
Между столбцами иероглифов восседали четверо бакабов-атлантов, на плечи которых возлагались небеса.
Текст написан чёрными чернилами, лишь несколько чисел были выделены красным цветом – смотрелись они будто кто-то порезал палец, перед тем как сложить письмо.
Но была в этом тексте и новинка – дата, похоже, стояла сегодняшняя. Бет пришлось напрячься, чтобы вспомнить её – воистину счастливый часов не наблюдает.
«И что всё это значит?» – недоумённо пожала плечами Бет.
Осматривая территорию отеля, она надеялась заметить Тима, бегущего среди зелени. Но тропинки были пустынны; лишь несколько садовников возились с поливочными шлангами.
Изучив маску, Элизабет перевела взгляд на стул. На его спинке висела какая-то необычная одежда, которую она сначала приняла за полотенца. А на полу девушка заметила сандалии.
Бет развернула одеяние – это оказался уйпитль, традиционная местная одежда. Она приложила тунику к себе и посмотрелась в стёкла ширмы: «Вроде в самый раз! Какая красота!»
Белоснежный уйпитль буквально слепил глаза. К узлам красивого орнамента были пришиты невесомые пёрышки.
«Вот! Теперь образ королевы можно считать завершённым!»
Тут же Бет померила и сандалии – подошли!
– Доброе утро!
Элизабет вздрогнула от неожиданности. Она повернулась на голос и увидела стоящую у лестницы молодую статную индианку. Её лицо и руки были разукрашены полосами и узорами. Чёрные прямые волосы спускались до плеч. На голове была прошитая золотыми нитями повязка и традиционно украшенная перьями – как без них?! На девушке был тот же уйпитль, только жёлтой расцветки, и такие же сандалии. В руках она держала корзину.
– Я пришла, чтобы помочь вам подготовиться.
– Доброе… Подготовиться? К чему?
– Это сюрприз от Тима.
«Уж не хочет ли он сделать мне предложение?» – подумала Бет, сопоставив в уме несколько моментов. И белый цвет её одеяния вызывал соответствующие ассоциации.
«Забавно, – улыбнулась своим мыслям Бет. – Я как раз раздумывала, буду ли купаться в цоноте? Стану ли невестой Пернатого змея».
Бет встряхнулась, то ли представив себе холодную воду, то ли кости жертв на дне.
Посмотришь – так обычный карстовый водоём. Но стоит нырнуть, и замечаешь призрачный силуэт невесты, которая обессилела в своей борьбе за жизнь и теперь медленно идёт ко дну вдогонку за медным колокольчиком без язычка.
Да, с воображением у Бет полный порядок; иначе перед ней не стояло бы такой дилеммы: купаться или не купаться…
Элизабет приняла душ, оделась в обновки. После этого Шулла – так звали её провожатую – стала наносить ей на лицо и руки, похожие на свои, быстрые татуировки и раскраску. Бет же забросала индианку вопросами, но та ни о чём не распространялась. Только объясняла сакральный смысл некоторых элементов одежды и украшений.
Когда они вышли на улицу и сели в электромобиль, Шулла попросила Элизабет надеть на глаза повязку.
– Вот точно – собираетесь меня, как котёнка, утопить в цоноте.
И мир для неё погрузился во тьму…
– Всё? Можно снимать? – спросила Бет, когда электромобиль плавно остановился.
– Нет-нет! Потерпите немного.
Шулла помогла Элизабет выйти из машины и за руку повела девушку вперёд.
Бет прислушивалась к окружающим шумам, надеясь, что они хоть как-то намекнут ей о местонахождении: только сельва шумела листвой да стрекотали насекомые.
– Я могу оставить эти сандалии себе?
– Конечно. Это всё ваше. Осторожно, здесь ступени…
– И уйпитль? И украшения?
– Да, – подтвердила Шулла. – Всё! Мы пришли. Сейчас я сниму повязку…
I’m mad as hell! Say it what? Uh!
I’m mad as hell! I ain’t gonna take it no more.
Как только зазвучали первые аккорды музыки, скованная атмосфера конкурсного отбора, какая была на первых кадрах, стала уходить. Для актёров произносимые слова стали наполняться тайным смыслом – они начали говорить с большей экспрессией, с нажимом, с хрипотцой; разные голоса стали сливаться в один. Белый фон за их спинами начал наполняться красками, которые вскоре стали оформляться в листву сельвы и её многочисленных обитателей. Резкие переходы между кадрами заменила компьютерная графика – с её помощью люди стали плавно, словно ртуть, сменять друг друга.
От избытка эмоций картинка затряслась, маскируя постепенное появление на лицах людей раскраски и украшений майя. В кульминационный момент, завершая образы, у актёров стали появляться шлемы с перьями.
Элизабет даже в смелых предположениях не могла бы угадать, что она увидит в следующее мгновение, когда повязка спадёт с её глаз!
Это фантасмагорическое действо буквально ошеломило её! Разница такая, как если бы она оказалась не перед ожидаемым обрывом цонота, а на краю Ниагарского водопада!
Словно видеозапись была поставлена на паузу, а сейчас нажали на «play»; собственно, так и было задумано.
Интригующая тишина взорвалась от звуков барабанов и флейт; с полуслова продолжилась и песнь. Словно заводился некий механизм – в ритм вклинивались резкие звуки трещоток. Множество людей в мгновение ока пустились в неудержимый пляс, выкрикивая что-то на своём наречии; будто и не останавливались.
Элизабет была поражена количеством народу вокруг. Мало того – люди были все аутентично одеты, как в стародавние времена. Поразительно!
И всё это торжество происходило на территории древнего города! На фоне седых, будто нарисованных гуашью развалин. И в противовес этой мрачной, черно-серой гамме, люди вокруг празднично расцветили своими одеждами главную площадь.
Пирамида Кукулькана, изящная, словно хромированная, смотрелась как база инопланетных пришельцев – не от мира сего.
Придя в себя от первого шока, Бет стала оглядываться вокруг. Она, Шулла и ещё две жрицы, одна одетая в красный уйпитль, другая – в чёрный, стояли посреди каменной платформы. Шулла знаками показала Элизабет: «Стой здесь и не двигайся. Жди».
Ну что ж! Есть время внимательно присмотреться к деталям одежды!
Мужчины майя в набедренных повязках с разноцветными орнаментами на выпусках. Скромные ожерелья, браслеты с талисманами и многочисленные татуировки дополняли их облик. Те, кто побогаче, дополнительно украсили себя юбками, а головы обмотали тканевыми полосами. Бывало, промелькнёт в толпе красивый плащ пати или накидка.
Накидки носили и женщины. В основной же массе на девушках были туники или специальные покрывала, расцвеченные разнообразными орнаментами либо украшенные вышивкой по краям или опушкой.
Тела их тоже чернели от татуировок. Много было и украшений – кто во что горазд.
На площади было несколько центров притяжения для народа, и Бет стала наблюдать за привлёкшей её внимание сценкой, которую разыгрывали два актёра в золотых шлемах. Помимо привычных элементов, их одеяние дополнялось перчатками и защитными набедренниками.
Сначала эти двое мужчин играли в мяч, который высоко взлетал над толпой. Умело перекидывая снаряд друг другу, они вдруг оторвались от игры заметив в небе сокола. Его аллегорическая фигура на шесте сделала круг над зеваками. Актёры за это время успели обзавестись выдувными трубками и поразили из них птицу. Сокол спикировал в самую гущу людей.
Хун-Ахпу и Шбаланке, если правильно поняла сюжет Элизабет, бросились туда, куда упала оглушённая птица, и вывели из толпы человека в соколиной маске. Братья разыграли пантомиму – обратились к соколу с вопросом. Человек-сокол сбросил с себя маску и передал её танцовщице, двигающейся рядом с ним. Взамен он от неё получил маску змеи – таким нехитрым способом они показали, что сокол выпустил из своего чрева змею, недавно проглоченную им.
Братья снова обратились с вопросом, уже к змее: «Какое послание ты нам принесла?» Актёр и на этот раз ничего не смог ответить, опять указав на свой живот; стал танцевать другой танец, во время которого маска сменилась опять. Теперь перед игроками появилась жаба. Танец жабы оказался самым экспрессивным – время от времени круг танцоров становился на четвереньки, как это делают жабы, и имитировал прыжок пресмыкающихся: раздвигая ноги в стороны, едва коснувшись руками земли, они подпрыгивали в воздух и хлопали в ладоши.
Видимо, человек-жаба нагло заартачился, за что и получил от братьев пинка под зад, да ещё такой силы, что маска слетела с лица актёра сама. Под всеобщий хохот танцовщицы одели на него новую маску – вши. Люди вокруг стали делать вид, что чешут себя и окружающих, не забывая при этом танцевать. От неё братья наконец и получили послание из Шибальбы от правителей преисподней: они вызывают их на игру в мяч.
В другом центре притяжения происходили ритуальные самоистязания, куда Бет старалась не смотреть. Но стелу, измазанную человеческой кровью, невозможно было обойти взглядом: она притягивала и отторгала одновременно. И хотя дым копала закрывал от обзора большую часть ритуала, увиденного было вполне достаточно, чтобы представить всё это на себе и содрогнуться от одной лишь мысли.
Тем временем в руках людей, составляющих массовку, появились листья тростника, что означало следующее развитие сюжета древнего эпоса – братья приняли вызов.
Они пришли домой попрощаться с матушкой. Перед тем как покинуть родной дом, Хун-Ахпу и Шбаланке посадили посреди комнаты тростник – по нему матушка определит их судьбу: засох – значит, погибли, зеленеют листья – значит, живы…
Платформа, на которой сейчас стояли девушки, посвящена звезде Икоких – в неё, по преданиям, превратилось сердце Пернатого змея. Сердце Бет застучало быстрее, когда она увидела, как её возлюбленный поднимался сюда к ним по лестнице.
Тим прошёл мимо и встал в центре квадрата, образованного жрицами! Элизабет так и застыла на месте – её несколько покоробил взгляд любимого: отсутствующий, холодный. Захотела заговорить с ним, но Тим отвёл взгляд и будто погрузился в себя, шепча заклинания.
Бет поняла – её включили в игру, и теперь нужно попробовать сыграть свою роль до конца, не зная при этом сценария. Видимо, он будет несложным для неё.
А пока девушка начала рассматривать наряд любимого ею человека.
На нём была только набедренная повязка с красочно расшитой юбкой, на белоснежной ткани – зелёные ветви, среди которых,застыла в полёте кецаль. Птичка смотрелась необычайно реалистично из-за вшитых в полотно перьев.
Поддерживая цветовую гамму, тело Тима было покрыто зелёными мазками, символизирующими листву мирового дерева.
Грудь Тима покрывала золотая пектораль, а голову украшал шлем с длинными, голубого цвета перьями. На запястьях надеты браслеты с колокольчиками, которые от любого движения рукой тихо звенели. Но услышать сейчас их было невозможно – воздух сотрясался от барабанного гула.
Скажем прямо – изображать свою роль у Бет не получалось совсем: вместо того, чтобы смиренно, как другие жрицы, стоять, опустив голову, Бет оглядывалась по сторонам: ей было интересно взглянуть на костюмы, на лица людей, на реквизит.
Много детворы собралось около оркестра – любопытно ведь посмотреть, как музыканты-духовики раздувают щеки, как дирижёр умудряется руками задавать ритм, а мимикой ещё и руководить трубачами и флейтистами – лицо музыкального режиссёра было раскрашено по-особому, чтобы все его ужимки было хорошо видны музыкантам.