Евгений Митов
Золотой момидзи
«Те, кто не помнит прошлого, обречены на его повторение»
Карл фон Клаузевиц, прусский военный теоретик и офицер русской армии в Отечественной войне 1812 года
От автора
Иногда непросто определить жанр, в котором написано произведение. В данном случае это скорее историческая повесть – она посвящена описанию событий на переломном этапе истории нашего Отечества и его взаимоотношений с дальневосточным соседом – Японией. В то же время это политический детектив, поскольку содержание касается расследования нескольких дел криминального характера.
Сюжет связан с эпизодами незаконного присвоения японской императорской армией и крупными кредитно-финансовыми учреждениями Страны восходящего солнца золотых активов России в период оккупации русского Дальнего Востока (1918–1922 гг.). Внушительная часть похищенного золотого запаса Российской империи, который в наши дни оценивается в миллиарды долларов, осела, в итоге, в хранилищах Государственного банка Японии – безвозвратно.
На этом историческом фоне раскрываются пока ещё недостаточно исследованные и описанные факты противостояния русской (колчаковской) военной контрразведки и разведывательных органов Японии, а также первые, но, как представляется, достаточно удачные действия советской внешней разведки на восточном направлении.
На страницах присутствуют исключительно реальные персонажи, события и документы, однако есть и художественный вымысел. Но лишь в незначительной степени и только в тех случаях, когда историко-документальные сведения и материалы, по логике повествования, должны дополняться пояснениями и порой абстрактными рассуждениями.
Подобный подход оправдан. Ведь со времени тех далёких событий минуло 100 лет. Целый век…
Пролог
Северо-Восток и японский клён момидзи
Наш, российский, «поворот на Восток» – не только наш. В этот же разворот вовлечены и другие страны, в том числе Европы и Америки.
Что касается нас, то Россия и так большей частью обширной территории входит в Азию. Ведь азиатский континент холодным севером обязан восточному региону нашей страны. Российская Федерация – составная и неотъемлемая часть Северо-Восточной Азии, и справедливо рассуждать о нашем внутреннем «обороте» в ней.
Северо-Восток – регион уникальный и один из самых экзотических. В мире нет подобных ему мест, где уживались бы многомиллионные народы, носители истории и культуры древних цивилизаций. Китайцы, японцы, корейцы, монголы и русские разделяют между собой необозримые пространства суши и столь же великие прибрежные воды.
Если в Европе большинство стран можно проехать на машине за сутки, а некоторые «проскочить и не заметить», то в Азии с её масштабами и рельефами всё обстоит иначе. Российские просторы за Уральским хребтом доступны, как поётся в песне, только самолётам. Монголо-китайские степи и пустыни – преграда для гужевого и автомобильного транспорта. Корейские горы и японские острова тоже непросты для путешественника, хотя их размеры более скромны.
Государства, созданные народами Северо-Востока, зачастую являлись источниками возникновения кровопролитных войн, различного рода конфликтов. Достаточно вспомнить монгольские нашествия, китайско-японские и японо-русские вооруженные столкновения. В ту же непростую многовековую историю вписаны борьба за независимость Китая, за контроль над Корейским полуостровом, длительная его оккупация императорской Японией, кровопролитная «Мукденская мясорубка» и Цусимская катастрофа, Нанкинская резня, проблема «комфортных женщин»…
На этом пространстве и сегодня не затухают территориальные споры по поводу государственной принадлежности больших и малых островов, в том числе в акваториях Японского (Восточного), Охотского и Восточно-Китайского морей.
Государства региона то стремились изолироваться от внешнего мира, проводя курс на ограничение доступа иностранцев на свои земли, то, наоборот, продвигали идею создания Великой восточноазиатской сферы сопроцветания. Здесь зародились такие идеологические феномены как панмонголоизм, «японо» или получивший развитие в современности сценарий «синоцентричного» мира. Русская национальная идея также отметилась на этом пространстве своей экспортной моделью развития, прежде всего в форме его «советизации».
Несмотря на кажущиеся неразрешимыми межгосударственные разногласия, взаимоисключающие идеологические ориентиры и доктрины, на отягощённость исторической памяти населения региона, претерпевшего гонения, бедствия и унижения, народы Северо-Востока всегда ощущали своё единство.
Между этническими азиатами и другими, в частности русскими жителями Дальнего Востока, никогда не существовало отчуждённости и нетерпимости. Эти народы толерантны, не испытывают национальной, религиозной и иной вражды к соседям.
Наоборот, они тянутся друг к другу, осознавая потребность в тесном общении. Недаром говорят, что «дальневосточникам» сложно жить в Европе или Америке, спокойны они лишь в родных краях – в Северо-Восточной Азии. Любой кореец или китаец может благополучно обустроиться на русском Дальнем Востоке. Для японцев Приморье и Сахалин не какие-то неведомые земли. Монголы, с их традиционным кочевым образом жизни, легко осваиваются в региональных мегаполисах региона. Корейцы и монголоязычные потомки Чингисхана уже давно стали одними из коренных народов в других странах Северо-Восточной Азии, в том числе в европейской части России.
В чём причина их взаимного притяжения и симпатии? Наверное, во взаимопроникновении культур и религий, в схожести традиций, глубокой семейственности. Не в последнюю очередь – в необходимости совместно преодолевать бушующие здесь природные катаклизмы – землетрясения, циклоны, цунами, тайфуны и регулярные морские штормы. И такую общечеловеческую напасть, как инфекции, в том числе коронавирус, убивающий сегодня миллионы людей.
Жители Северо-Востока издавна взаимозависимы, экономики их стран дополняют друг друга, и деловые люди хорошо знают это. Где-то земли региона скудны на минеральные и углеводородные ресурсы, а в России и Монголии, например, их изобилие.
Объединяет эти народы и совместно пережитая история. И тут неважно, какой она была. Она одна на всех, со своими героями, положительными и отрицательными. Её непростую летопись необходимо помнить, чтобы выстроить лучшее будущее.
Но не меньше единению Северо-Востока придаёт характерная исключительно для этих мест природа и растительность.
Лишь здесь – в Японии, Корее, Китае, на южных склонах в Приморье, на Сихотэ-Алинском горном массиве и на холмистых равнинах реликтового Монгольского плато – естественно произрастает момидзи.
Так принято называть японский клён, поскольку именно в Стране восходящего солнца, известной праздниками созерцания весенней цветущей вишни, зародилась и другая традиция: любоваться осенними листьями древовидного кустарника момидзи – красными, алыми, жёлтыми, жёлто-оранжевыми…
Но сейчас не только в японских парках Уэно и Ёёги, но и в корейском Сораксане, в садах русского Приморья, в Монголии и Китае жители наслаждаются красотой цветущего осеннего клёна.
Нежные и хрупкие, листья момидзи обладают поистине разнообразными формами и расцветками. Большинство из них имеют всего пять заострённых листочков-лопастей, как бы символизируя пять основных народов Северо-Востока…
Что касается написания слова «момидзи», то оно состоит из двух иероглифов: «ко» (алый, красный) и «ха» (или «ё»). Последний символ обозначает листву, листья. Иероглифика «момидзи» совпадает с некоторыми другими японскими словами, в частности со словом «коё». Но оно используется лишь для обозначения такого явления, как осенний листопад. Само же слово «момидзи» со временем стало символом японского кленового дерева каэдэ – одного из наиболее красивых осенних деревьев.
Сентябрьский цвет листьев клёна зависит от его разновидности. При этом жёлто-золотистые обозначаются отдельным словом – «оё».
Начало сезона листопада – «коё» – меняется каждый год, как и сезон цветения сакуры. Но в восточном лунном календареесть девятый месяц – «момидзи цуки», что переводится как «месяц красных клёнов».
Традиция любования осенними красками момидзи насчитывает более двенадцати столетий. Именно в тот период в Японии появились собрание древней поэзии Манъёсю, а также классический роман эпохи Хэйан – «Повесть о Гэндзи», где описан этот ритуал.
Поскольку в иероглифическом разнообразии не существует отдельного иероглифа, который произносился бы как «момидзи», можно предположить, что название этого вида клёна и самой традиции поклонения его листве пришло на японские острова вместе с «прояпонцами» из Кореи, Китая или Восточной Сибири. То есть своими корнями слово «момидзи» уходит в глубокую древность азиатского континента…
Глава I
Начало: подозреваемые и свидетели
Генералы Танака, Яманаси, Оои, Розанов, Рябиков, атаман Семёнов; полковники Блонкис, Идзомэ, Осима; майор Куроки, капитан Хираса, ротмистр Извольский, поручик Алтунин; синдикат «Тодзай», финансисты Итики, Имамура, бизнесмен Сирокава, разведчик-японист Ощепков, чекист-разведчик Фридгут.
Токио. Министерство сухопутных сил. Апрель – май 1919 года
Командующий Объединённым штабом Министерства сухопутных сил Японии генерал-лейтенант Гиити Танака не спеша поднялся по шаткой деревянной лестнице в свой кабинет, расположенный на втором этаже четырёхэтажного особняка военного ведомства в центральном районе Токио Тиёда-ку.
Танака Гиити (1863–1929), генерал императорской армии, политик, 26-й премьер-министр Японии, ему приписывается авторство «Меморандума Танаки», согласно которому для достижения мирового господства империи необходимо завоевать всю Северо-Восточную Азию.
Генерала мучили головные боли. Они мешали сосредоточиться. Привыкший к напряжённой ежедневной работе, он старался не замечать солнечной весенней погоды, установившейся в последние дни в столице. Она только раздражала и отвлекала от дел. А голова раскалывалась из-за постоянного внутреннего давления. Лучше работалось в сырые, дождливые дни, когда над Японией нависали моросящие дожди байю.
Дежурный по штабу, немолодой сухощавый полковник-артиллерист с красными от бессонной ночи глазами, доложил об отсутствии происшествий и сдал вахту интенданту второго ранга Тосихару Микамэ. Приняв рапорт, генерал, не отпуская нового дежурного, приказал:
– Пригласите ко мне начальника Второго отдела Генштаба полковника Осиму. Пусть он захватит с собой последние телеграммы генерала Оои из Владивостока, а также сообщения полковника Идзомэ из Штаба разведотдела Экспедиционного корпуса.
Когда за дежурным закрылась дверь, генерал неторопливо подошёл к окну и раскрыл его. В комнату ворвался утренний дурманящий апрельский воздух. Прямо по уровню подоконника висели гроздья распустившейся сакуры.
«Хорошо бы сейчас уехать к себе в фурусато – родную префектуру Ямагата, – подумал генерал. – Весной там намного комфортнее, чем в Токио. И сакура в горах, особенно ямадзакура, цветёт дольше, и воздух свежее и прохладнее токийского. А главное, – нет этой знойной, особенно к полудню, жары, от которой и сегодняшний день вряд ли принесёт удовлетворение.
Да, сакура – это подлинно японское явление… За границей, – продолжал размышлять Танака, – тоже ведь есть дикая вишня, но там она цветёт как-то по-другому, без этой пышности и обилия лепестков, без истинно японского флёра красоты, нежности и благоухания».
– Разрешите войти?
В дверях навытяжку стоял полковник Генерального штаба Осима, сжимавший в левой руке папку с документами.
– Как отдохнули, мой генерал? – устраиваясь в кресло, спросил полковник.
Этого седого, не в меру располневшего офицера Танака знал уже давно, лет двадцать. С той поры, когда они, совсем ещё юные лейтенанты, вместе закончили по высшему разряду офицерскую школу в городе Сэндае и получили назначение в 14-ю дивизию, расквартированную в префектуре Ямагата. На правах сокурсника и земляка Осима мог бы позволить себе более фамильярное общение с Танакой.
Подобное товарищество распространено в Японии. Это некая традиция братства и единения выпускников одного учебного заведения вне зависимости от занимаемого ими служебного положения.
Однако Осима с генералом был всегда почтительно вежлив. Он вовремя усмотрел незаурядные способности и далеко идущие амбиции своего сокурсника, приняв как должное позицию его младшего и верного товарища. Кадровое чутьё позволило ему в последующем прочно обосноваться в элитном Втором отделе, курирующем политику военного министерства на российском направлении.
– Спасибо, неплохо. Как обстановка в отделе, и кто из офицеров штаба отвечает за разведывательную работу по Экспедиционному корпусу генерала Оои? – произнёс Танака, доставая из бокового кармана своего форменного плаща свежий номер газеты «Асахи симбун».
– После назначения полковника Рокуро Идзомэ на должность начальника разведотдела штаба Экспедиционного корпуса и его убытия в Россию вопрос о новом кураторе пока не решён. Нам нужна, как вам хорошо известно, достойная замена полковнику – прежде всего из числа офицеров-русистов, ранее прошедших стажировку в России и владеющих ситуацией. Соответствующий запрос о подборе подобного кандидата мною сделан в управление кадров министерства. Однако из-за большого спроса на русистов в других подразделениях Объединённого штаба вакансия остаётся незаполненной, – стараясь быть кратким, доложил Осима.
– Кадровые вопросы у нас по-прежнему решаются медленно, – раздражённо произнёс генерал, разглаживая ладонью помятую газету. – Обстановка во Владивостоке развивается стремительно. Позвоните от моего имени начальнику управления кадров и передайте поручение ускорить подбор куратора. Но будьте готовы сами предложить кандидатуру. Вы уже читали сегодняшнюю газету?
Не дожидаясь ответа подчинённого, генерал сообщил:
– Здесь опубликовано сообщение Иокогамского валютного банка о предоставлении кредита Омскому правительству адмирала Колчака на закупку вооружения. Сообщение достаточно краткое.
Командующий встал из-за стола, вновь подошёл к открытому окну:
– Насколько я знаю, кредит будет предоставлен под залог русского золота. Сумма залога значительна – порядка 50 миллионов иен. Это сообщение для нас важное. Особенно с учётом нестабильного положения армии Колчака. Прошу доложить, какая информация о перспективах развития ситуации в Омске поступала по нашей линии, а также в Министерство иностранных дел.
Танака прикрыл окно и вернулся к столу. За долгие годы штабной работы железным правилом стало начинать службу с изучения донесений разведки.
Полковник извлёк из папки бумаги и приступил к докладу:
– К сожалению, прочитать утренние газеты мне ещё не удалось. Из штаба генерал-лейтенанта Оои телеграмм по данному вопросу, в том числе прогнозного характера, в течение прошедшей недели не поступало. От полковника Идзомэ имеется два сообщения со ссылкой на осведомлённые источники в штабе командующего Приамурским военным округом генерал-лейтенанта Розанова. Оба сообщения касаются проблемы обеспечения безопасности движения железнодорожных составов по Транссибирской магистрали. Проблема обострилась в связи с участившимися случаями нападения партизанских отрядов и неспособностью русских контролировать ситуацию на железной дороге.
Из Омска, – продолжал начальник отдела, – от нашего дипломатического агента в начале апреля поступила телеграмма с изложением его видения ситуации во Временном правительстве. Однако в этом сообщении подробного анализа перспектив ситуации нет. Даётся список нового состава кабинета министров. Другой информации на обозначенную вами тему у нас не имеется. Перечисленные телеграммы я захватил с собой, – закончил доклад полковник Осима.
– Маловато, – генерал бегло просмотрел переданные ему шифровки.
Как старший штабной начальник, Танака хорошо осознавал, что подчинённые подразделения нацелены на поиск ценной информации, которую в условиях России традиционно добыть непросто. Но командиру любого уровня не менее важно правильно понять и интерпретировать поступившие сведения. Для верного прогноза нужны не отрывочные данные, а хотя бы их значительный массив. Лишь в этом случае есть шанс с меньшей вероятностью ошибок выстроить перспективу, тем самым упредить противную сторону и контролировать ход предстоящих событий.
– Необходимо срочно запросить Оои и Идзомэ относительно развёрнутых оценок развития обстановки в ближайшие три-четыре месяца. В запросе укажите, что этот анализ нужен в привязке к срокам исполнения кредитного соглашения Иокогамским валютным банком. Думаю, полковник Идзомэ, как первоклассный специалист по русским делам, ухватит суть проблемы.
Одновременно напомните им обоим, что штаб заинтересован в получении не малозначимых, а важных, упреждающих сведений. С учётом динамично развивающейся в Сибири обстановки… Пусть не ограничиваются отслеживанием ситуации только на железной дороге, – с некоторым раздражением в голосе закончил свою мысль генерал.
Чтобы скрыть настроение и успокоить эмоции, Танака взял лежавший на столе веер, раскрыл его и в задумчивости стал рассматривать рисунок.
На зелёном поле веера была изображена гора Фудзияма в лучах восходящего солнца. Летящие японские журавли, с широкими белыми крыльями и чёрным оперением у головы, яркими светлыми пятнами украшали традиционный для вееров рисунок.
Закрыв веер и вернув его на прежнее место, генерал уже спокойным тоном продолжил:
– Свяжитесь также с Министерством финансов и уточните характер кредитного соглашения. В частности, меня интересует график наших встречных поставок вооружения Колчаку. Будут ли они носить разовый характер, или же имеются планы по поэтапному выполнению обязательств.
И ещё, – генерал поднялся из-за стола, вынул платок и протёр им свою бритую голову. – Подумайте, какие у нас есть возможности по более глубокому и всестороннему освещению ситуации в штабе генерала Розанова. У меня такое ощущение, что наличие надёжных источников информации в окружении командующего Приамурским округом может стать в ближайшее время ключевым пунктом всей разведывательной работы вашего отдела…
Последние слова Танаки полковник выслушивал уже стоя, в почтении склонив голову. Однако генерал пока не отпускал начальника Второго отдела, а покинуть кабинет без разрешения руководства Осима позволить себе не мог.
Генерал, обойдя свой письменный стол, вплотную подошёл к Осиме. Высокий и сутулый, он, в сравнении с полковником, выглядел мощно, уверенно. По привычке широко расставив ноги и закурив европейскую папироску, Танака произнёс:
– Осима-сан! Разве могли мы предполагать, что тысячелетняя Русская империя столь быстро начнёт разваливаться? Когда до Корейской войны я был на стажировке в Петрограде, Россия представлялась могучей и стабильной. Даже после Русско-японской войны и поражения армии Куропаткина это ощущение меня не покинуло.
Командующий продолжил свою мысль:
– Герой той победоносной войны, бывший военный агент в Петрограде, а ныне генерал армии Мотодзиро Акаси, рассказывал мне, что он, понимая шаткость царской власти, пытался с помощью наших денег и агентуры усилить революционные настроения в Русской империи. По его словам, ему многое удалось сделать на этом поприще. Это оказало заметное влияние на внутриполитическую обстановку в России и, в итоге, привело к волнениям в Петрограде.
Однако тогда мне казалось, что генерал Акаси несколько преувеличивает роль агентурной разведки. Революционная ситуация была порождена объективными причинами. Но сейчас я поменял свою точку зрения. Без наших негласных усилий расшатать тыл противника было бы сложно.
В этом плане, господин полковник, исходя из намерений империи закрепиться в Приморье на длительный период, работе вашего отдела необходимо придать больший масштаб и политическую направленность.
Учтите, что всё в мире быстротечно и изменчиво. Так же, как «лепестки сакуры отцветают всего за три дня», – закончил Танака свои размышления словами известной японской поговорки. – Можете идти. О результатах выполнения полученных указаний доложите мне лично…
Когда за полковником закрылась дверь, генерал обильно смочил носовой платок водой из графина и положил его себе на бритую голову. Прохлада увлажнённого платка постепенно начала снимать головную боль.
«Нынешняя токийская весна обещает быть жаркой и душной», – подумал генерал.
Он вновь вспомнил своё четырёхлетнее пребывание в Петрограде с 31-го по 35-й год эпохи Мэйдзи (1898–1902 гг.), прохладный, мягкий климат русской Северной столицы… Тогда молодой майор Генерального штаба Гиити Танака был командирован в Россию от Второго, разведывательного, отдела Генштаба императорской армии.
Эта командировка пришлась на период, когда японская армия усиленно готовилась к ожидаемой схватке с Россией за передел зон влияния на Дальнем Востоке и, в частности, за возможность контролировать Корейский полуостров. Генштабу в срочном порядке потребовалось изучить боевые возможности русской армии, стратегию и тактику ведения ею военных действий, опыт применения крупных кавалерийских и артиллерийских частей.
Майор, вместе с другими офицерами японской армии, в июле 31-го года выехал сначала в Англию, а затем, через месяц увлекательного путешествия по Европе, пароходом Русско-Балтийской компании прибыл в августе в Петроград.
Для выходца из японской глубинки, ранее никогда не покидавшего Японию, эта поездка стала переломным этапом всей жизни. Очутившись в русской столице на Неве, он был поражён красотой каменных дворцов, чёткой планировкой улиц, величием и обилием памятников и мостов. На фоне этого великолепия деревянные двухэтажные домишки Токио, его запутанные и узкие улочки представились убогими и жалкими. Однако от этого сравнения чувство любви к маленькой Японии у молодого офицера, воспитанного в канонах самурайских традиций, только усилилось.
Получив у военного атташе при посольстве Японии в Петрограде направление для прохождения стажировки в Его Величества гвардейский сапёрный полк, майор рьяно приступил к решению разведывательных задач.
Трудностей на этом поприще было много. Но твёрдый характер, привычка не бояться сложностей и умение концентрироваться на главном позволили быстро освоиться в необычной обстановке.
Прежде всего он нанял частного преподавателя русского языка и за три месяца достиг значительных успехов в его освоении. Хотя знания грамматики ему постоянно не хватало, языковые пробелы с лихвой восполнялись широтой установленных контактов среди русского офицерского корпуса.
Высокий, тогда ещё худощавый, майор с азиатской внешностью, забавно коверкавший русские слова, привлекал к себе повышенное внимание петроградского общества. Его квартиры, сначала на Гороховой в доме № 6, а затем в доме № 10 по Сапёрному переулку, охотно посещали высшие чины Русской гвардии, стремившиеся познать таинства и экзотику восточной культуры. Мода на неё в тот период охватила не только военных, но и всю русскую публику.
В России существовал, как, впрочем, и в других европейских странах, некий искажённый образ Японии. Большое влияние на её восприятие оказали деятели искусства. После выхода этой страны из изоляции в Европу потоком хлынули японские гравюры и изделия декоративного ремесла, о которых европейцы знали лишь понаслышке.
Увлечение восточным искусством было кратковременным, но сильным. Но всё же слова «Восток» и «Япония» оказывали своё магическое влияние, прежде всего на тех русских европейцев, которые ранее никогда не бывали в странах Востока. Который сам по себе обозначается столь неопределённо…
Для них Гиити вскоре стал Гиити Нобускевичем Танакой – так на русский лад они трансформировали в отчество имя отца будущего генерала. Танака охотно откликался на своё новое прозвище, логично полагая, что это поможет ему вжиться в местную среду, понять психологию русского человека. С этой же целью он каждое воскресенье посещал литургию в православной церкви, однако в русскую веру так и не перешёл.
Среди приятелей обрусевшего японца значился и командир полка, будущий командующий русской армией в Маньчжурии полковник Куропаткин Алексей Николаевич. Общение с ним позволило Танаке глубже уяснить уровень стратегического мышления высшего командного состава царской армии.
Свои наблюдения и выводы вернувшийся в Японию поездом по Транссибирской магистрали уже подполковник Танака подробно изложил не только в служебном отчёте, но и в специально написанном очерке «Воспоминания». В нём красочно обрисовал быт и нравы русского офицерства, в том числе встречи и беседы с перспективным Куропаткиным.
Склонного к анализу подполковника оставили в «русском» отделе Генштаба императорской Японии, поручив разработку плана ведения войны с Россией.
Успешное завершение русско-японской военной кампании, в которой Гиити Нобускевич принимал непосредственное участие в качестве начальника штаба японского Экспедиционного корпуса в Корее, послужило стартом его блестящей карьеры в военном ведомстве.
Вокруг Танаки сформировалась целая команда преданных лично ему офицеров и генералов, что в последующем позволило будущему военному министру возглавить одну из основных японских политических партий – Сэйюкай и получить в 1927 году премьерское кресло.
Сэйюкай (полное название Риккэн сэйюкай – Конституционное общество политических друзей) – японская партия крупной буржуазии в 1900–1940 гг. Создана как парламентская опора военно-бюрократического правительства. Основная цель – укрепление монархического строя. Во время Первой мировой войны формировала кабинеты Хара (1918–1921), Такахаси (1921–1922), осуществившие интервенцию на советском Дальнем Востоке; кабинет Танаки (1927–1929), разработавший программу агрессивной политики против Китая и СССР; кабинет Инукаи (1931–1932), завершивший захват Маньчжурии и создавший марионеточное государство Маньчжоу-Го. В 1940 году распущена, её деятели включились в фашистскую «Новую политическую структуру».
Из приятных петроградских воспоминаний генерала вывел адъютант, учтиво проникший в кабинет с подносом утреннего зелёного чая. Молча поставив чайный прибор, он, так же, без слов, положил на стол список ожидавших приёма сотрудников аппарата штаба. Склонность генерала к немногословию была хорошо известна подчинённым…
– Генерал Яманаси уже у себя? – поинтересовался у адъютанта Танака. – Начало приёма отложим на один час. Пригласите ко мне уважаемого Яманаси-сан.
Танаку продолжало беспокоить газетное сообщение о кредите Иокогамского банка, и он решил посоветоваться со своим заместителем и близким доверенным лицом – генерал-лейтенантом Хандзо Яманаси.
Яманаси Хандзо (1864–1944), генерал императорской армии, с 1898 года – военный атташе в Германии, Австро-Венгрии, командир 3-й дивизии в Русско-японской войне. С 1921 по 1923 – военный министр. Генерал-губернатор Кореи (1927–1929).
К нему – худощавому, с тонкими, почти европейскими чертами лица уроженцу префектуры Коти, генерал испытывал неподдельную симпатию.