Евгений Михайлович Беркович
Еврейская Старина. 1/2020

А сейчас об истории спасения еврейского супругов Шики и Энци Куперман – сельской семьей Гавельських.

До войны Шика проживал с женой Енцею в м. Дунаевцях. Сам он работал кузнецом в деревне и хорошо знал Гавельського Иосифа. Они с женой Анной в то время проживали в селе Слободка-Горчичанськая. Когда 11 июля 1941 румынскими и немецкими войсками были оккупированы Дунаевцы, Шика по просьбе руководства колхоза продолжал работать. Когда уже было создано гетто, всех евреев было собрано за колючую проволоку. Там они пережили издевательства, голод и чудом избежали расстрела, вырвавшись из колонны, которую вели на расстрел в урочище Солонинчик. Они пришли в деревню Слободка-Горчичанськая и искали спасения. Некоторые жители села отказывались их принять. Когда они зашли во двор Гавельського Иосифа и его жены Анны, хозяева показали на чердак дома, там они и спрятались в сене. Когда заходят немцы в дом и один из них набрасывает на шею Анны полотенце и говорит: «Если я найду евреев, тебя подвешу». Второй поднялся на лестницу и штыком начал тыкать в сено посредине чердака дома, а супруги Куперман находились по углам чердака. Это спасло их от смерти и хозяев дома, а также их малолетних детей. В течение 18 месяцев супруги спасали эту семью.

Фото №1: Супруги Гавельские: Иосиф и Анна; фото 50-х годов

Ночью Шика помогал хозяину копать яму и накрывать ее настилом из досок в хлеву, где находилась корова. Когда наступал день, они прятались на чердаке, а потом спускались в подвал, который был выкопан в хлеву. Анна готовила еду, и кормила Шику и Енцю, им зимой от холода давали зимнюю одежду. После освобождения. Дунаевец в марте 1944 года, спасеные вернулись в город. А потом выехали в город Киев, а уже из Киева в США, в город Чикаго.

Фото №2: Ксерокопия паспорта Шики Купермана (спасенный семьей Гавельских)

Фото №3: Диплом Праведники мира Гавельских Иосиф и Анна

Между спасенными и спасителями существовала тесная дружба. Шика несколько раз приезжал из Киева к своим спасителям. Затем Шика передал историю своего спасения в Израиль и 5 марта 1998 года Яд-Вашем присвоил звание Праведник мира посмертно – Гавельському Иосифу Павловичу (1905—1986 г.г.), Гавельський Анне Степановне (1905—1976 г.г.).

Медаль и Диплом Праведник мира получала в Хмельницком от посла Израиля их младшая дочь Савчина Галина Иосифовна, которая сейчас проживает в. Дунаевцах.

Женщина из села Вихровка – Мороз Антонина (по мужу Рогоза), отошла в вечность в 1989 году, прятала женщину-еврейку с двумя детьми (мальчик и девочка). Сначала эта женщина хотела найти убежище в с. Горчичная и зашла во двор одной женщины. Kак оказалось, это была сестра Антонины. А так как в с. Горчичная жителями были несколько полицейских, там было опасно, и сестра порекомендовала женщине уйти в с. Вихровка к своей сестре Антонине. Местом спасения был глубокий, до 3-х метров подвал, который был построен отдельно от здания. К сожалению, он не сохранился до сегодняшних дней, осталось только пастбище на этом месте. Мальчик и девочка начали вскоре выходить из укрытия, а сельские дети их увидели и доложили старосте. Староста предупредил Антонину и cообщил, что будет с теми, кто спасает евреев. И еврейская женщина, понимая обстановку (а находилась еврейская семья у Антонины более двух месяцев), чтобы не подвергать риску хозяйку, женщина с детьми поблагодарила ее и оставила ее двор. Затем они скрывались в с. Польный Мукаров, а позже в селе Ставыще (Татарискы). Как они выжили – неизвестно. Но когда закончилась война, эта еврейская семья отблагодарила Антонину Рогозу – привезла в подарок отрез полотна. В то время это был большой подарок. А Антонина Мороз (Рогоза), как и другие люди, которые спасали евреев, делали это из порядочности, человечности, помогали тем, кто попал в беду, и отнюдь не считали для себя это подвигом. Однако государство Израиль совсем по-иному относится к этим людям, которые беcкорыстно, рискуя собственной жизнью, спасали евреев – награждает их медалью и Дипломом «Праведник мира». Эти люди фактически сохранили еврейскую нацию.

Фото №4: Михаил Сирота; фото 50-х годов

Среди выживших, на пути к уничтожению в фосфоритною шахту с. Демьянковцы, потом убежать, скрываться и выжить, накануне погрома 19 октября 1942 года – был Михаил Сирота. (Фото №4) Судьба распорядилась так, что в мае 2017 года я познакомился с сыном Михаила Сироты – Ефимом. И при встрече со старожилами с. Горчичная, в беседах с Карлом Иосифовичем Эпштейном, и детьми Михаила – я узнаю историю спасения их отца. Отмечаю, что те люди, кто пережил ужасы Холокоста, колонны расстрела и побега из ада, не всегда в воспоминаниях хотят возвращаться к тем временам, и воспроизводить события своей жизни. Поэтому они не всегда, даже родным не хотели рассказывать о пережитом. Та незначительная информация, которая известна детям Михаила – сыну Ефиму и дочери Элле, а также свидетельства старожилов села Горчичная, информация предоставлена внуками спасителей Михаила, рассказы о своем товарище Карлом Эпштейном – являются тем бесценным сокровищем, которые дают возможность узнать историю жизни и спасения в период фашистской оккупации Михаила Сироты.

Впервые эту фамилию я услыхал в 2008 году, когда общался со своим классным руководителем В. С. Вейхерманом в Израиле. Все время я хотел узнать историю его спасения, и кто был его спасителем.

События происходили так.

11 июля 1941 года румынские и немецкие войска оккупировали город Дунаевцы. В городе наступил оккупационный режим. Школьники были на летних каникулах, а в сентябре дети пошли в школу, но через неделю она была закрыта. Детвора начинает учиться профессиям, помогают родителям. Михайлык стал помогать матери по хозяйству. Вскоре немцы заставляют евреев дробить камни, строить дорогу, подметать улицы, выполнять тяжелые работы, а также платить контрибуцию. Юденрат начинает собирать средства с еврейского населения для ее выплаты и распределяет на работы. Евреям местечка была известна трагедия евреев городка Миньковцы в августе 1941 года, поэтому они отдавали все, чтобы уберечь себя от погрома. А далее, выполняя «решение еврейского вопроса» фашисты и полицаи в мае 1942 года начинают выгонять евреев из домов и собирают их всех в районе МТС (недалеко от современной больницы). Реализуют план архитектора Курилко – загнать живьем евреев в шахту. Так Михаил, его брат Яков и мать Эстер попадают в колонну смертников в Демьянковецкую шахту. 8 мая 1942 года колонна обреченных начала двигаться навстречу своей смерти. В этой колонне находилось более 400 чел. евреев-беженцев из Черновиц и румынских евреев. Они выделялись из общей колонны своей более опрятной и богатой одеждой. Как говорит Карл Эпштейн, который был в этой колоне смертников, ему запомнился один его сверстник из этих евреев, который имел прекрасный голос, как у Робертино Лоретти, пел песню, подымая моральный дух обреченных. Кстати, об этом никто никогда не говорил и не писал, и в шахте погибли не только дунаевецкие, но и румынские и черновицкие евреи. Когда часть колонны подошла к шахте и полицейские начали раздевать евреев, произошел хаос, заминка, и этим воспользовались несколько человек, в том числе и Михаил Сирота. Он на свой страх и риск прыгнул под мост реки Студеницы. Раздались выстрелы. Михаил нашел свое спасение, прижавшись к телу убитого человека. Своими глазами он видел, как осуществлялось надругательство над невинными жертвами. Уже поздно вечером к нему присоединился Карл Эпштейн, который сумел раньше совершить побег из колонны. Они вместе с ним прятались в лесу, во рвах укрываясь листьями и ветками деревьев. А потом они попали на пасеку. Их приютили пасечники – братья Козаки (Василий и Степан). Кто-то из полицаев с. Горчичной узнал об этом и туда пришли жандармы. Там скрывался еще один еврей. Ребята сумели убежать, а того еврея расстреляли. Михаил ушел в c. Горчичная, а Карл решил вернуться в г. Дунаевцы, в гетто, где была его мать и сестра. И там фактически Карл Эпштейн был «снабженцем», добывал пищу для своих родных, осуществляя ночные вылазки с гетто в окрестные села.

В селе Горчичная Михаил попадает во двор семьи Тыжа Николая Алексеевича (1887—1969) и Тыж Татьяны Панфиловны (1890—1990). Голодающего, дрожащего от страха и холода, эта дружная семья приютила в доме, и местом спасения стал небольшой лаз под печью. Хозяева в этом месте хранили дрова. В семье было четверо детей. Кстати, сын Дмитрий Николаевич Тыж 1931 года, (Фото №5) ровесник Михаила, сдружился с ним, и они вместе играли.

Фото №5: Сын Михаила Сироты Ефим, с спасителем его отца Дмитрием Тыж

И как только шел слух по селу, что полицейские выискивают евреев, Михаил быстро залезал под печь, а Дмитрик закладывал его дровами. Через несколько месяцев после Демьянковецкой трагедии в дом Тыжа поселились немцы. И Cироту Михаила хозяева стали прятать в хлеву, где стояла корова, в яслях. Это был риск для жизни и семьи Тыжа, так и самого спасенного. Михаил сам понимал, что скрываться далее он не сможет. Был случай, когда немцы вошли в хлев и решились доить корову. Через некоторое время, отблагодарив хозяев, Михаил покидает дом Тыжа. И с риском для жизни, идет в неизвестность. Переходит из села в село, прося милостыню. Всегда был голоден. Одни люди давали хлеб, картофель, поили молоком, другие – наоборот, спускали на него собак, говоря «Еще один жыдок ходит». Затем он шел в лес укрывался ветвями, его очень кусали насекомые, от голода опухали ноги. Скрывался за селом Горчичная, в так называемом «Глинище» – месте, где добывали глину. Там были вырыты ямы, в которых можно было найти спасение. В тех ямах и нашел Мишу старший полицейский села Горчичная Решетюк. И повел несчастного в полицейский участок г. Дунаевцы. Когда они пришли туда полицейского уморило и он начал дремать. Михаил поймал момент, начал убегать. И полицейский бросает в него металлическим прутом и разбивает ему голову.

Кровь брызнула с головы и мальчик на мгновение потерял сознание. Этот шрам остался у него на всю жизнь. Полицейский понял, что парень не сможет убежать и снова закрыл глаза и захрапел. Этого было достаточно, чтобы убежать из участка. И Михаил пошел в сторону г. Миньковцы. Некоторое время скрывался в лесу вблизи сел Иванковцы, Демьянковцы, Горчичная. Из Демьянковецкого леса он смотрел на фосфоритную шахту, где погибла его матушка Эстер и брат Яков и слезы катились градом. Он один как перст. Что делать? Куда идти? И как говорят, снаряд дважды в одну и ту воронку не падает, и Михаил снова идет в Горчичную, в надежде на спасение. Ему уже было известно, что во рвах Солонынчикa были расстреляны все евреи с гетто, и возможно теперь не будет уже таких охот на евреев, как на бешеных собак. Идя вдоль скалистых берегов реки Студеницы со стороны Демьянковець, Михаил приходит в один из крайних домов села Горчичная. Там проживала семья Марценюк. Хозяйка дома Марценюк Юзефа, по национальности полька, (и з-за гонения на поляков многие скрывали свою национальность и регистрировались украинцами), предоставила ему убежище, накормила, и мальчик вылез на чердак заснул на сене. Его сон был весь в кошмарах, он часто вскакивал и пытался убежать от пережитого во сне. Моментами у него на лице появлялась улыбка, когда ему, по всей видимости, снился дом, мать, брат Яков и очень красивая от природы, старшая сестренка Рита, которая пела ему колыбельную в раннем детстве. Когда он проснулся, Юзефа ему сообщила, что он для всех будет сын ее дальних родственников, родители которого погибли во время бомбежки. Миша стал помогать по хозяйству, пас корову с ее маленьким сыном Брониславом, который был с ним почти одного возраста. В конце огорода у них росла большая ива, а в ней огромное дупло, в котором в день можно было спрятаться, а ночью Мишу забирали в дом. Мальчик был белобрысый, и отнюдь не был похож на еврея, поэтому с семьи Марценюк были сняты подозрения, что они прячут еврея. А староста села, Бендас предоставил справку, согласно которой Миша украинец и дальний родственник Юзефы. Таким образом, Михаил был спасен и оставался в этой семье. Фронт постепенно приближался на Запад. И наступил радостный день освобождения Дунаеветчины 31 марта 1944 року. Сирота Михаил с наступающими воинами пришел в еврейский район города. Ограбленые дома встретили его серостью и унынием. В одном из домов проживала бездетная еврейская семья, которая и приютила его. И научила Михаила специальности парикмахера. Эта профессия была ему на всю жизнь. Затем он узнал, что в г. Одессa проживает его тетя Фира. И приезжает к ней, в надежде, что тетя примет в свою семью. Но вместо того, чтобы приютить Михаила, она отдает его в детский дом, из которого ему удается бежать. И он возвращается в г. Дунаевцы. Постепенно осваивает специальность и работает парикмахером. В 50-е годы его к нему приходит подстричься Марценюк Бронислав Иванович – сын Юзефы. Они обнялись и вспомнили тяжелые времена оккупации. Кстати, тетя Брониславы – Малярчук Надежда Дмитриевна прятала после первого погрома семью швецов (фамилия и имя, к сожалению, неизвестны). Спасала в хижине, а днем они находили убежище в cкирде. Ночью ночевали в сарае. Время от времени полицейские проводили рейды по селу, выискивая евреев. Уже известный полицейский Решетюк нашел супругов в снопах сена и привел их в гетто. Они встретили свою смерть в урочище Солонынчик. В те же 50-е годы Михаила призвали на службу в ряды армии. Cлужил в г. Львов. В парке г. Дунаевец знакомится с будущей женой Аровой Фаиной Альперьевной. 8 марта 1953 состоялась хупа (свадьба) и через год родился сынок Ефим, а позже и дочь Элла. К большому сожалению, супруги прожили короткую жизнь; Фаина умерла в 1985 году, прожив 57 лет, Михаил умер в 1988 году, прожив также 57 лет. В дни памяти жертв Холокоста поклониться памяти родных всегда приезжал Михаил с сыном и дочерью на место их гибели – Демьянковецкая шахта. Эстафету памяти приняли дети и внуки.

Фото №6: Михаил Сирота с дочерью Эллой у Мемориала Демьянковской шахты; 70-е годы

Благодарен Барташок Владимиру Ивановичу – жителю села Горчичная, внукам семьи Тиж – Анатолию Дмитриевичу и Александру Павловичу, Марии Брониславовне Марценюк (Иванюк) – внучке Юзефы Марценюк – родные которых с риском для жизни спасли Михаила Сироту в годы фашистской оккупации и предоставили мне воспоминания родных. Детям Михаила Сироты – Ефиму Сироте и Элли Сасовер (Сироте), товарищу детства Михаила Карлу Иосифовичу Эпштейну – человеку прошедшему десять кругов ада в страшные годы Второй мировой войны – за сотрудничество в написании этой истории жизни Михаила Сироты.

Фото №8: Карл Эпштейн на День Победы. Последнее фото, май 2019

А сейчас рассказ о человеке, который выжил в Дунаевцах в период фашистской оккупации, многократно смотрел смерти в глаза – Карле Эпштейн.

Карл Иосифович Эпштейн родился 14 февраля 1930 года. Проживал в г. Москве. Отец был незаконно репрессирован и отправлен в Сталинские лагеря. Карл с матерью и сестрой вернулся на родину матери в г. Дунаевцы.

После страшных двух погромов май-октябрь 1942 остался жив. Под фамилией Заботюк Владимир Павлович (с этим мальчиком он сидел в школе за одной партой), попадает как «остарбайтер» в Берлин, работает на немецком предприятии.

Фото №7: Карл Эпштейн; Декабрь 1942, Берлин

В 1942—1944 годах был узником «Моабитской тюрьмы», а уже в апреле попадает в часть Красной Армии и принимает участие в штурме Берлина. За спасение заместителя командира взвода – медаль «За боевые заслуги», другие награды: «За взятие Берлина», «За Победу над Германией», и ряд юбилейных наград. Демобилизовался в 1950 году.

В 1953 году встретился с отцом в Норильске. Отец был реабилитирован в 1956 году. После службы приехал в город Львов, там учился и работал начальником цеха на Львовском заводе №246, а затем главным конструктором. Впервые побывал в Демьянковецькoй шахте в 1953 году и ежегодно к 2000 году приезжал на место трагедии в день памяти жертв Холокоста.

В 1970 году переехал в Умань, где проживает до настоящего времени, работал главным инженером завода «Мегомметр».

В 1977 году – директор кирпичного завода. За хорошие показатели в работе и занятое второе место в области среди заводов, награждён областной властью личным автомобилем «Жигули». Сейчас отдает всего себя как Председатель еврейской общины г. Умань. Большую работу проводит по увековечению памяти жертв Холокоста в Умани, в районных центрах, населенных пунктах Черкасской области. При его участии, открыт Мемориальный знак «Памятник жертвам» в с. Ладыженка в октябре 2017 года. Проводит много встреч с представителями религиозных организаций Германии, Бельгии, Израиля и других государств, с дипломатами. Есть даже фото, когда один из немецких представителей религиозных конфессий, встал на колени перед Карлом Иосифовичем, просил прощения за те многочисленные жертвы, которые понес еврейский народ по вине гитлеровской Германии в годы войны.

Он также помог мне узнать о судьбе тех, кто выжил в Холокосте в Дунаевцах – Лизе Койшман и Михаиле Сироте. Я сейчас общаюсь с сыном и дочерью Михаила Сироты Ефимом и Эллой, и помогаю им узнать, кто спасал их отца в годы войны.

В его воспоминаниях написано – мой товарищ Михаил (а это и есть Михаил Сирота). О пережитом в период оккупации Карл Иосифович издал 2 книги – «Десятый круг ада» – в 2002 году в США, и «Рождество 1942 года» – в Германии.

Памятник на месте расстрела евреев Дунаевец в урочище Солонынчик в октябре 1942 года

Когда Карл Иосифович передал мне ксерокопию книги «Десятый круг ада», я буквально бросил все, cтал ее читать и вместе с ним (К. И. Е) пережил трагедию дунаевецких евреев, и узнал, каким чудом спасся и выжил этот человек (мальчик). Возможно для того, чтобы показать миру, что представляет собой фашизм.

Краеведам, читателям и жителям города, и тем, кто выжил в Холокосте их детям и внукам я предоставляю «Мои воспоминания детства» – Карла Иосифовича Эпштейна – это его жизнь, трагедия в г. Дунаевцях в период фашистской оккупации. Характерно, что они написаны 20 октября 2000 года, как раз в тот период, когда была 58 годовщина трагедии в урочище Солонынчик – 19 октября 1942, когда погибла его мать Бетя, сестры Роза и Геня. Вечная им память!

Карл Эпштейн
«МОИ ВОСПОМИНАНИЯ ДЕТСТВА»

Я, Эпштейн Карл Иосифович, родился 14.02.1930 года. К 1937 году мы проживали в г. Москва, ул. Всехсвятская. В апреле 1937 года, отец был арестован, как враг народа. Мать моя Эпштейн Бетя Яковлевна, родом из Украины – г. Дунаевцы Хмельницкой обл. Нас с Москвы выслали. В то время еще не вышел приказ Сталина о том, чтобы родственники арестованных высылались в лагеря. За нами из Дунаевец приехал мамин брат Мотя Фишерман – мой дядя. Мы с апреля 1937 проживали в г. Дунаевцы. В школу я пошел с 8 лет и до войны окончил 3 класса Дунаевецкой школы. Началась война, мы пытались эвакуироваться, но вернулись назад, потому что мать не сумела с двумя детьми сесть в поезд, а станция находилась 18 км от Дунаевец. Пришли немцы, город Дунаевцы было сдано без боя. Началась жизни при немцах. 1 сентября 1941 года я пошел в 4-й класс, но через неделю всех еврейских детей из школы выгнали. Меня мать отдала учиться на сапожника. Мы уже знали, что немцы убивают евреев, а население, в большинстве своем, к евреям относился враждебно, идти было некуда. И вот начались издевательства над евреями. Евреям г. Дунаевцы была предназначена контрибуция в сумме 200 000 руб. и 5 кг золота. Тогда евреи г. Дунаевцы создали юденрат, он состоял из известных евреев города. Они знали, кто из евреев, сколько может дать. Евреи г. Дунаевцы откупились, а евреи местечка Минькoвцы, что находится в 20 км от Дунаевец, контрибуцию не выполнили, и там произошел погром – первый и последний. В м. Минькoвцы, жила моя бабушка – мама моей мамы, тетя, дядя и их дети. Все кроме – бабушки, погибли. Это было 29 августа 1941 года. Бабушка чудом уцелела. И вот моей маме передали, что бабушка жива. Мать послала меня за ней, я привел бабушку к нам в Дунаевцы. Она помылась, надела длинную белую рубашку, легла и ничего не ела, через две недели умерла. Мы ее похоронили. Бабушка знала, что ее ждет, и решила умереть. Юденрат распределял евреев на работу. В Дунаевцах, в бывшем садике, находилась комендатура. Мы дробили камни, делали дорожки для коменданта, зимой 1941— 42 гг. нас гнали чистить от снега дорогу, ведущую на Дунаевецкую станцию. Надо отметить, что в Дунаевцах было очень много беженцев – Черновицких евреев, работавших в разных под руководством юденрата. И вот весной 1942 года на евреев г. Дунаевцы наложили новую контрибуцию – 300000 руб. и 10 кг золота. Гетто в г. Дунаевцы еще не было, евреи жили по всему городу. Юденрат составил списки евреев, которые должны платить. Нашей семье тоже надо было платить, но мы были очень бедны, перед самой войной мама получила из Польши посылку от нашего дедушки из Белостока (Польша). Там были авторучки мне и Розe (сестре), комплект вилок и ложек из серебра. Все это мама сдала в юденрат. Помощником юденрата был наш сосед Шике Корин (с его сыном Сашей я встречался уже где-то в 1960—1961 году). Дело в том, что начиная с 1953 года я регулярно, до прошлого года, ездил в Дунаевцы на могилы моих близких. Итак, евреи и эту контрибуция выполнили. Несмотря на это 8 мая 1942 года наc всех евреев города согнали на прежнюю МТС и началась сортировка. Стариков и детей, матерей с маленькими детьми и родителей, которые не хотели оставлять своих детей, сгоняли в одну сторону, а трудоспособных – в другую. Так меня отделили от матери с сестрой и нашуколонну, растянувшуюся на несколько километров, погнали по дороге на Минькoвцы. Охрана состояла из пеших полицейских и полицейских на бричках, вооруженных винтовками. И было несколько немцев из зондеркоманды с автоматами в касках и с бляхами на груди. Идти надо было около 3 км. Там находились горы и вход в горизонтальные шахты. И тут произошла заминка, колонна остановилась, потому что полицаи и немцы заставляли евреев раздеваться догола. Колонна, длиной в несколько километров, остановилась, люди началиразбегаться, началась паника, стрельба. Я тоже побежал за мной погнался немец с автоматом. Это была окраина Дунаевец, все дома одноэтажные. Люди – украинцы, закрылись в домах, боялись. Я побежал за дом и попал в уборную, опустился вниз и повис на руках. Немец в туалет не зашел, а из автомата прострочил по уборной. В уборной я просидел до вечера. Ни немцы, ни полицейские преследовать евреев, бежавших из колонны послепогрома, не стали. В основном это были пацаны моего возраста 10—14 лет. Всех евреев, которых гнали в шахту, раздевали и загоняли заживо в шахту. Затем вход взорвали, и они там все умерли. Это был первый погром в Дунаевцах. Убивали стариков, детей и родителей, которые не хотели оставлять своих детей. Я дождался темноты, хозяйка дома принесла воду, я до колен был в дерьме, помылся и, когда совсем стало темно, стал пробираться домой. У нашего дома лежала куча трупов, в основном это были те люди, которые прятались и больные, они не могли пойти на сборный пункт в МТС. Их выводили из домов полицейские и расстреливали. Подойдя к дому в ночь на 9-е мая 1942 года, я услышал шум – это полицейские грабили еврейские дома. Я спрятался под кучу трупов, полицейские прошли мимо. Я пролежал под трупами до утра. Утром немцы акцию закончили и всех евреев, которые были признаны работоспособными, отпустили по домам. Вылез из своего укрытия и я. Моя мать и сестра были уже дома, когда и я заявился. И здесь, буквально через несколько дней, началось строительство гетто. Надо отметить, что еврейские дома после первого погрома разграблены не были, поэтому нас, пацанов, юденрат заставил сносить все вещи убитых евреев, что мы и делали в течение нескольких дней. Сносили вещи в бывший магазин. Взрослые мужчины строили гетто. Это целый район обносился забором с колючей проволокой. В этот район согнали всех евреев, оставшихся после погрома. Спаслось и много детей разного возраста и некоторые пожилые люди. Спасся и мой друг Михаил 12 лет, и после второго погрома он спасся. Умер товарищ лет 5 назад. Его мама с его братом погибли при первом погроме. Спаслась моя двоюродная сестренка Геня 4-х лет, она до второго погрома жила в нашей семье. Ее мать, родная сестра моей мамы, тетя Соня со старшей дочерьюРивой 6 лет, погибла в шахте. А девочку Геню она передала через забор МТС одно й медсестре – рядом была больница, и девочку подстригли наголо и положили в инфекционную палату. Когда немцы проверяли, им сказали, что у девочки тиф. Так она уцелела, ее отдали моей матери. Началась жизнь в гетто. Юденрат распределял на работу и однажды 19 человек послали на станцию выгружать уголь. Они, почему-то не закончив работу, самовольно вернулись. И здесь начали делать на столбах крючки виселиц, всех 19 человек – ребят арестовали, согнали из домов всех евреев и стали этих ребят вешать. Люди разбежались, я спрятался на чердаке и смотрел, как вешали. Повесили всех 19 ребят. Самое трудное – это было обеспечить семью пищей. Все вещи, которые у нас были, мама променяла на продовольствие. Помню однажды, уже в гетто, мама променяла родительские валенки на пуд муки врачу-ветеринару, я потом много раз ходил к нeмy в деревню, и он всегда давал мнепродукты. Наша семья в гетто состояла из 4-х человек, обеспечение продовольствием полностью ложилось на меня. Я ночью бежал из гетто и ходил по селах, прося у крестьян подаяния. Ходить приходилось в далекие села за 10—12 км, так как в ближние ходили очень многие, такие, как я. В основном за день набирал 15—20 кг продуктов и – в гетто, а ночью возвращался. Крестьяне, в основном, давали кто картошку, кто и яйцо даст, стакан муки, кукурузу, а кто и собаку отпустит, разное бывало. Но в основном давали, иначе бы в гетто все с голода умерли. Над нами жил сосед, мужчина лет 30—35, он после первого погрома спасся с женой и дочерью лет 6 (шесть). Под нашим домом был долгий подвал, но немцы все подвалы опечатали. А этот подвал находился под нашей комнатой, сосед пробил лаз и мы, как только слышали, что завтра будет погром, все спускались в этот подвал. Ждали погрома. То, что погром будет, в гетто знали все. С гетто взрослых выводили на работу, а детей не выпускали. Охраняли гетто полицаи, на шапках у них и рукавах желтые трезубцы. Мне еще и сейчас жутко, когда я вижу нашу символику – тот же трезубец. Все евреи носили желтые латы, мы, пацаны, носили их на веревочках – пошел по селам, снял латы и в карман. Затем стало сложнее – заставляли пришить к одежде. Неоднократно мы прятались в подвале, ожидая погрома. Я помню, что этот человек, который построил лаз в подвал, рассказывал, что немцы Москву не взяли, что наши наступают и вот-вот возьмут Харьков. С нашей большой родни, проживавшей в Дунаевцах, осталось только 4 человека. Все остальные погибли в шахте в мае 1942 года. У мамы была большая родня. И вот наступило 18 октября 1942 года. В лагерь вернулась рабочая бригада, копала большие длинные ямы. Им сказали, что эти ямы для буртов под картофель. Это было на окраине села Чаньков, в 4-х км от Дунаевец, Место называется Солонынчик. Эти люди и рассказали, что ямы для евреев и будет погром. Вот тогда 18 октября вечером, уже было темно, гетто усиленно охранялось, люди ожидали, что 19 октября будет погром. Мы сидели, в комнате и мать, обращаясь ко мне, сказала: «Карл, хотя бы ты убежал, спасся и когда-нибудь отомстил бы за нас». Это были последние слова, которые я слышал от своей матери. Ни слова, не попрощавшись, я 18 октября 1942 пролез под проволокой и исчез в темноте. Часовой меня не заметил – моросил дождь. Часов в 11—12 вечера, я пришел в село Горчичную и постучал в дом к тому ветеринару, который на муку выменял у моей матери валенки отца. Они меня впустили в дом, и я ночевал в них. Из дома меня не выпускали, боялись, что увидят соседи. 19 октября, днем в селе уже знали, что в Дунаевцах погром. Меня строго предупредили из дома не выходить, прятали меня под печью, а ночью клали спать на печь. Это было 20 октября 1942 года. И вот ночью, часа в 2—3 раздался стук в окно, меня тут же отправили на печь и когда открыли дверь – в дом вошла еврейка, тоже их знакомая учительница младших классов Дунаевецкой школы Койшман Елизавета Семеновна. В нее сзади на спине была маленькая дырочка – входное отверстие от пули, а впереди была оборвана часть левой груди. Она вошла и упала. Здесь нужна была и моя помощь. Мы ее положили на скамейку, и ветеринар начал обрабатывать рану. Ему помогала жена Мария. И вот, когда Елизавету Семеновну перевязали, ко мне обратились хозяева и сказали, что двоих они держать-прятать не смогут и что я должен уйти. Как только начало светать, я покинул дом своих спасителей, которые прятали меня двое суток. Куда идти? Начало светать, я почти разутый и раздетый – холодно. И вдруг я услышал, что кто-то рубит дрова, пошел на стук топора, смотрю – здоровый мужик рубит дрова, в сапогах и нижней рубашке. Я спросил, можно ли войти, но тут на пороге появилась женщина, видимо его мать, и она меня впустила в дом, причитая: «Что это делается на свете?». Она посадила меня к столу, нарезала хлеба, подал целую миску борща, и я начал есть, а она все плакала. Во дворе стучит топор, а я все ем. Хозяйка дала мне есть кровяную колбасу, и тут входит в дом тот мужик, что рубил дрова. Он оделся, подошел ко мне и говорит: «Собирайся, жидок» Передо мной, в форме полицейского, стоял мужик, что дрова рубил. А его мать принесла мне целую тарелку кровяной колбасы. Я надел свое пальто без карманов и стал засовывать под подкладку эту колбасу. Я знал, куда он меня поведет, но оставить колбасу просто не мог. В углу комнаты он взял винтовку и повел меня через село в Дунаевцы. Шел дождь, идти было очень скользко, к его сапогам налипал чернозем, а мы все шли. Идти к Дунаевцам надо 6 км – три подъема и три спуски. И вот пройдено два подъема и начался спуск, а там и последний подъем, когда бежать будет поздно. Дело на пахоте стоял трактор, сзади шел полицейский и до начала спуска я рванул к трактору по вспашке, полицейский за мной и кричал: «Стой! Стой!», но я легкий и уже за трактором, а он по вспашке в сапогах зазруз. Прозвучало два выстрела. Я бежал, только кровянка била меня по ногам, мешая мне бежать. Я до сих пор думаю, почему он в меня не попал? И прихожу к выводу, что стрелял он просто так. Кто его знает… Я убежал. Кругом леса, холодно. В лесу я нашел траншею, набрал туда листья и прятался там несколько дней. Куда идти? Домой? – дома уже нет, нет никого, я уже знал, что такое погром. Знал, что в семьях меня никто не спрячет, знал, что за бешеной собакой так не охотятся, как за евреями. Я боялся встречи с людьми. И я решил идти на восток – там наши. Я двинулся по ночам на Винницу, а днем прятался в лесу, съел кровяную колбасу, потом ел что попало. И так я добрался до Бара Винницкой области. При входе в город надо перейти мост через Южный Буг. При входе на мост стоит румынский часовой, а с другого конца – немецкий. Я слышал, что румыны евреев не убивают и, подойдя к румынскому часовому, стал проситься, чтобы он пропустил меня на свою территорию. Но он меня не пускал. Потом мне говорили, что румыну надо было хоть кусок мыла дать и он бы пустил. Но у меня, кроме лохмотья, ничего не было. И я прошел через мост вместе с крестьянами, которые шли утром в Бар на базар. Но в Баре, оказывается, тaк же вылавливали таких, как я. И на базаре меня схватили полицаи, привели в комендатуру. Меня поместили в кладовую для бездомных. И вот меня полицай – казак в папахе с трезубцем повел к коменданту. Комендант немец спрашивает: «Bist du Jude?» (Ты еврей?). Я притворился, что не понимаю, что он спрашивает. Переводчик перевел: «Ты еврей?». Я сказал, что я украинец, и фамилия моя Заботюк Владимир. Немец рявкнул: «Hosen аb!». Переводчик перевел: «Сними штаны!». Я все понял, но специально стал тянуть, делая вид, что стесняюсь. И тогда переводчик рванул с меня штаны. Немец рявкнул: «Weg von hier!», что означало – вон отсюда. Здесь нужно пояснить, что отец мой был коммунистом, и он не признавал религию евреев, которая требовала делать мальчикам обрезание. Таким образом, я был спасен.