Евгений Лисицин
Князь Рысев 2
Глава 1
Внутри было все воистину по-царски.
Офицерский корпус встретил нас роскошным убранством величественных залов. Над нашими головами возвышались громады хрустальных люстр, под ногами лежал мягкий ворс начищенных до блеска ковров. Молоденькие горничные, еще со вчерашнего вечера наводившие марафет для наших глаз, стыдливо прятали взор, но то и дело бросали на нас изучающие взгляды.
Будто заранее выбирали себе женихов.
Выбрать и правда было из кого. Вчерашние мальчишки, сегодняшние юнцы мнили себя уже настоящими мужчинами. У меня в глазах рябило от обилия белых кителей и блеска туфель. Я был одет в точно такие же одеяния, что и остальные – мне вспомнилось, как Ибрагим с понурыми, уставшими глазами принес мне кадетскую форму. Где он ее взял и каких это стоило усилий, оставалось только догадываться.
Инквизатории тоже решили посетить столь торжественное событие и мрачными фигурами, словно мыши, жались по углам. Раскидистые мантии, скрывающие лицо капюшоны, таинственный вид; уж не знаю, для чего их позвали. Предотвращать какие-то магические преступления или же наоборот – красиво смотреться на нашем фоне?
Не желая отставать от них ни на шаг, Белые Свистки старательно и на глаз выискивали закравшегося в ряды благородных вора, убийцу, ну или, на самый уж крайний случай, мародера.
К их позору, а может, и вящей радости, тут такими и не пахло.
Вышагивавший перед нами старикан был круглолиц, усат, смотрел на нас холодным, изучающим взглядом серых глаз. Грудь хвасталась обилием орденов и медалей за подвиги, не боевое же брюшко, вываливающееся из-под ремня, говорило лишь о том, что все они в прошлом. Старик хромал на левую ногу, то и дело болезненно опираясь на трость, а я спрятал за белизной своей перчатки улыбку. Не иначе, как однажды и этого бедолагу вела дорога приключений, но потом ему попала стрела в колено…
Он горазд был на хитромудрые имена. Зычным, хорошо поставленным офицерским голосом он звал нас то надеждой страны, то цветом Российской Империи.
Надежда страны и цвет Российской Империи пучили глаза, важно дули щеки и совсем уж как-то по детски хмурили брови в тщетных надеждах казаться страшнее, чем они есть на самом деле.
Старика звали Григорием Николаевичем. Попытался прочесть его ясночтением, но то решило, что фига – лучшая для меня информация. Будто поняв, что я пытаюсь его прочесть, он остановил взгляд на мне, по-отечески улыбнулся. Мне казалось, что еще чуть-чуть – и он назидательно погрозит мне пальцем, но старик сдержался.
Николаевич был здесь главным в чине инфантер-генерала. Представляясь, он вздыхал, будто уходя в юность своих лет и гущу былых сражений. А жестокая реальность снова вырывала его из самого жаркого боя в душную комнатушку перед сотней-другой разодетых по последней моде оболтусов.
Он нещадно врал, и я это чуял. В нас он видел не будущих бойцов, а слепых, словно котята, мальчишек, не способных отыскать соперника даже у себя под носом.
Кашлянув, генерал велел оставить все смешки, пошутеечки и прочее за стенами его офицерского корпуса. Страна дает нам приют, знания, помогает развить умения. Кров и стол – все, что нужно настоящему солдату и сыну своей страны. Все остальное должно сгинуть в бездне будней и серости быта.
– Там! – Он указывал на резные двери, сквозь которые мы вошли меньше часа назад. – Там оставьте все. Невзгоды, дрязги, передряги, мальчишеские ссоры. Потому что здесь есть место только воинскому братству, настоящей мужской дружбе и взаимовыручке.
Наверное, говори это кто другой и другим голосом, это вызвало бы у меня ухмылку. Над Николаевичем же смеяться как раз-таки не хотелось. Под мощью его голоса хотелось вскочить, вытянуться в струну, отдать честь; и лишь мудрость, что к пустой голове руку не прикладывают, не давала мне наделать глупостей.
Другие разделяли мои чувства. Я видел, как нахмурился Леня Дельвиг. Толстяк, казалось, весь обратился в слух и разве что не руками ловил каждое слово старшего офицера. Евгений постыдным образом разинул рот – вероятно, в иной ситуации бы над ним подшутили.
Здесь же, под взглядом старика, не осмелился никто.
Он распинался перед нами немногословно, скупо и будто желал как можно скорее сгинуть прочь от наших любопытных взглядов. Или назойливых – старик явно желал уединения. По его словам, нам вскоре должны были выдать ключи от будущих комнат. Те, кто желает, могут на выходные отправляться домой, остальные призваны были ютиться в личных покоях. Завтрак сразу же после общего подъема, обед в три, ужин в семь. При упоминании последних у меня неприятно засосало под ложечкой. Со вчерашнего дня я успел сунуть в рот разве что некое подобие бутерброда да половинку яблока. Невесть откуда вытащившая их Алиска разделила со мной нехитрую снедь, Кондратьевич же лишь махнул рукой – сказал, что не хлебом единым сыт человек и что он потом найдет.
Я старательно гнал из головы мысли о чем-нибудь сочном и непременно вкусном, стараясь слушать, что говорят.
Николаевич всем своим видом давал понять, что повторять дважды не будет.
Занятия должны были начаться вот уже прямо с завтрашнего дня. Пока только первичные, с пояснениями, с выдачей учебников и прочего. Я закусил губу, слушая, как во мне потешается самый настоящий сарказм. Не унимаясь, он то и дело вопрошал: «Это, значит, ради этого ты спускался в ад? Ради этого едва ли не зубами держался за свою «лакмусовую бумажку» с подтверждением рода?» Стоил ли лежащий перед мной гранит науки того, чтобы за него убивать кучу людей, гнаться за ними на автомобиле, едва ли не обречь себя на участь хуже смерти? Вспомнилось проклятие Франца – вот уж, воистину, участь так участь.
Я вздрогнул от одного только воспоминания, как темный чародей съежился, резко теряя в размерах и плотности. Несчастный высыхал, увядал, обращаясь из человека лишь в какую-то помесь кожи, разинутого рта, глаз, нелепо торчащего носа и…
Мне ткнули в бок и, судя по всему, уже не первый раз. Я качнул головой, прогоняя наваждение.
– Федя, ты что? Оглох?
Дельвиг шипел мне на ухо не хуже змеи, не оставляя надежд вырвать меня из раздумий. Я вдруг захотел укусить самого себя за локоть – взгляды окружающих были прикованы ко мне. Надо отдать себе должное: я упорен. Только что ведь раздумывал над тем, что лучше слушать генерала, не упуская даже слова, и вот уже вынужден встать со своего места.
Я чуял себя, как двоечник в классе, которого вызвали к доске в момент напряженного спора с одноклассником. И теперь либо вставать, мяться и молчать под грузом чужих насмешек, либо ждать подсказки со стороны.
– Выйдите сюда, Рысев. Ну же, молодой князь, меньше стеснения. С барышнями-то, поди, вы куда более смелый.
Старик указал на место рядом с собой. Я шагал почти на ватных ногах, чуя, как стыд коркой липнет к моей спине. Кусал губы Евгений, не находя места рукам, Дельвиг, казалось, вот-вот превратится в самую настоящую юлу от переполнявшего волнения. Орлов же смотрел на меня насмешливым взглядом из-под полуприкрытых век. Словно те самые неприятности, что он обещал обрушить на меня, уже начались.
Я встряхнул плечами, будто в надежде сбросить охватившее оцепенение. Тушеваться сейчас – нет затеи глупее. А если буду вести себя правильным образом, то Николаевич сам выдаст, чего ему от меня требуется.
– Витаете в облаках, молодой человек? Считаете болтовню старого дуралея болтовней старого дуралея?
Я лишь краем глаза посмотрел на сидящих в зале парней, потом на старика. Клянусь, в мире вряд ли бы нашелся человек, который в здравом уме осмелился бы назвать генерала старым дуралеем. На это были способны только двое – один бессмертный, второй он сам.
– Никак нет, – четко и звонко ответил я. Армейский выучка никуда не делась: спрашивают, так лучше отвечай. Военные учреждения не любят тех, кто слишком долго и много мнет булки, меньжуется с ответом.
Николаевич обходил меня посолонь, будто все еще в надежде услышать хоть какое-то оправдание. Оправдываться мне хотелось меньше всего.
– Тогда извольте объяснить, что это такое?
Он задрал рукав своего кителя – тот, будто только и пошитый ради таких эксцессов, легко сдвинулся. Реши я повторить такой фокус со своим, и ничего бы не получилось.
Руку старика украшала изящная вязь татуировок. Едва он обнажил их, как они вспыхнули, переливаясь на свету радужным спектром.
– Подручные, – хрипло проговорил, недолго думая над ответом. Старик нахмурился, будто я только что брякнул самую большую ложь в своей жизни, а я продолжил: – Это метка, которую получает человек, с которым был заключен контракт.
– Однако, должен признать, что ошибался в вас, юный князь. – Мой ответ неприятно кольнул старика.
И тогда я начал расстегивать пуговицы своего кителя, швырнув его наземь, будто мешающуюся тряпку. Поднявшийся вдруг ропот защекотал слух, зашевелились и Белые Свистки, и чуть ли не заснувшие инквизатории. Икнул Дельвиг, зажимая рот руками, мажорчик Орлов же качнул головой, вскинув руки и поудобней развалившись на своем стуле.
Генерал не сводил с меня глаз, жестом останавливая спешащих ему на подмогу служителей правопорядка. Вот черт, а я ведь даже как-то и не подумал, что подобную мою выходку могут невесть как воспринять. Что я делал бы, если бы мне заломили руки? Как бы оправдывался?
Не желая отвечать на подобные вопросы даже самому себе, подобно генералу задрал рукав рубахи, показывая ту же метку, что осталась на моем запястье после того, как я заключил свой первый контракт с Биской.
– Однако. – К Николаевича не дрогнул ни один мускул на лице, но я почему-то сразу же понял, что он удивлен. Другие выражали свое удивление кто как умел. На этот раз уже икнул Женька, раскрыв рот еще шире. Кто-то охнул, кто-то покачал головой. Орлов же, еще минутой назад давивший лыбу, сейчас больше походил на холодную, восковую фигуру. Он словно прямо сейчас готов был встать и удавится.
– И давно это у вас?
– Можно это останется тайной? – попросил, и генерал лишь кивнул в ответ, прикрыв глаза в знак согласия.
– Попрошу вас одеться, юный князь, и занять свое место. Зайдите ко мне завтра после завтрака до первого занятия.
Мне оставалось лишь согласиться.
До конца дня я обратился в предмет всеобщего внимания. Будто поняв, что я стал новым городским слухом, инфантер-генерал резко сдал позиции, решив, что утруждать уши не слушающей его братии примерно то же самое, что метать бисер перед свиньями. Ретировался, заявив, что мы свободны до шести вечера, когда нам будут выданы ключи от будущих апартаментов.
Я чуял, что Леня и Евгений готовы разорвать меня на части клещами своих расспросов. Из милого толстячка и вытянутой шпалы они разом обратились в голодных до подробностей акул. Спасение у меня было только одно – я сослался на зов грешной плоти, решив хоть на мгновение, но уединиться в ближайшем сортире.
Что ж, надо отдать мне должное, я все еще витаю в облаках и лелею детские надежды, что в другом-то мире хоть что-то, а должно быть по-другому.
Ждал ли я гостей? Скорее, догадывался, что они чертиком из табакерки явится по мою душу.
В этот раз все оказалось даже круче, чем я мог предположить. Орлов выскочил на меня едва ли не из туалетной кабинки, будто только там меня и поджидал. Скрипнувшая за моей спиной дверь говорила, что пришла подмога, но только не ко мне. Я лишь слегка глянул через плечо – дружки, тусовавшиеся с мажорчиком. Какой-то доходяга и здоровенный, едва ли не под два метра ростом великан. Не иначе как в этом мире была какая-то особая мода на здоровяков: уже не первый за последние несколько дней.
Я устало выдохнул. Ну вот, вырвался, называется, из одних проблем, чтобы угодить в другие. Даже смешно стало – видать, мельчаю. Недавно уконтропупил темного мага, знатного эльфианца, промышлявшего темными делишками, и пару-тройку его подельников, а сейчас разбираюсь с хулиганами в школьном туалете.
Орлов был неизменен – прилизанная прическа, едва ли не стоявшая столбом, белый китель сгинул в небытие, верхняя пуговица рубахи расстегнута.
Он схватил меня за ворот, что есть силы припечатал к ближайшей стене, задрожало зеркало. Я глянул на его руку – мне вполне хватило бы ловкости вывернуться из его до нелепого смешного захвата. Просто хотелось выслушать, что же мажорчик хочет мне сказать. Вряд ли что-то достойное моих ушей, но вдруг? Можно же хоть еще немного побыть наивным?
– Слушай сюда, Рысев, и слушай внимательно. – Он склонил голову набок. Его дружки приближались ко мне с обеих сторон, будто давая понять, что деваться некуда. Группа поддержки для мистера Неуверенного.
Наверное, где-то внутри меня умер гениальный актер, претендовавший на «Оскар». Я боязливо натянул самую боязливую моську, какую можно только было себе представить. Мажорчик едва ли не просиял, как ее увидел, встрепенулся и оживился. Я так и читал в его глазах: «Ба! Да новый Рысев-то дутым старым оказался! Встряхни его хорошенько, и он посыплется, что одуванчик».
Троица была словно слетевшиеся на кровавый пир падальщики – то, что они питались чужим страхом, у меня сомнений не вызывало.
– Эта твоя метка – фикция, ведь так? Отвечай! – Он встряхнул меня, да так, что я затылком ударился о кафель стены. Боль неприятной иглой вонзилась в голову, желание разукрасить эту смазливую мордашку под краснощекого клоуна пробуждалось во мне с каждой секундой все больше и больше.
– А тебе до жуткого бы хотелось, чтобы она таковой оказалась, да?
– Ты же ничтожество! Уверен, ты и сам это понимаешь, откуда у тебя могла взяться лицензия? Купил? Украл?
– О, да я вижу, ты так и не выучил никаких новых слов. – Я зло и некрасиво оскалился. Еще момент назад праздновавший возвращение Рысева былого Орлов отстранился, увидев неприглядное для себя зрелище. Страх, который он так старательно пытался внушить мне, теперь сам смотрел на него из моих глаз, нещадно копался в грязном белье его мыслей, словно желая вытащить его наружу.
– Слушай, ты, мелюзга! Забыл? – Огромный, словно бык, парнишка отстранил мажора в сторону, поигрывая мышцами. В его тупой башке уже давно сложился стереотип, что одним лишь громким басом и шириной бицепса можно достичь чего угодно.
Я же знал совершенно другое.
Чем больше шкаф, тем громче он падает.
Я плюнул ему в лицо. Качнувшись, будто вместо слюны у меня был яд, он попятился. Тяжело дыша, тщетно искал в карманах хоть какое-то подобие платка, а нашел лишь грязную тряпку.
– Ты! Ты! – Мускулы, коими давно заплыл мозг, мешали ему найти нужные слова. Вместо них на полученное только что оскорбление он решил ответить силой.
Стоило отдать должное – он был шустр. Кулак впечатался в стену буквально за мгновение до того, как я присел. Здоровяк резко взвыл: одно дело долбить чужие черепушки, другое – крошить голыми руками каменные стены.
Стены уборной оказались крепче. Лопнула плитка, покрываясь паутиной трещин, мерзко захрустела. Я резко рванул вперед, ударив головой открывшуюся грудь великана. Потеряв дыхание, вылупив глаза, будто выброшенная на берег рыба, он принялся шамкать ртом.
– Ах ты мразь!
Второй приятель из группы поддержки был тут как тут. Что ж, у меня и для него найдется подарочек. Великан, все еще надеявшийся устоять на ногах, с грохотом повалился на ближайшую к нему кабинку, выламывая двери. Мой новый противник встал в боевою стойку. Неудивительно, что эта троица задевала былого Рысева всякий раз. Здоровяк, драчун и подпевала-острослов на главных ролях – таких любая школа знает.
Ему разве что не хватало боевого пищания в азиатском стиле. Он швырнул тело ко мне в едином прыжке, я всего на миг моргнул. Демоническая защита приняла его удар как должное, даже не крякнув, я же получил возможность безболезненно огреть паршивца по голове: словно обескураженная кукла, он зашатался из стороны в сторону, чудом держась на ногах.
И тут меня сбили с ног.
Орлов, вытирая нос рукавом, зло сверкал глазами. Красивое лицо уродовал оскал, как будто моя недавняя наглость достала его до самых печенок. Должен признать, он меня подловил.
Словно сцепившиеся кошки, мы покатились по начищенным плиткам пола, не забывая оставлять друг на дружке один удар за другим. Загрохотало выкатившееся из моего кармана кольцо – то самое, что дал мне похититель. Едва увидев его, мажорчик вздрогнул, как от укола, привстал. Сбилось тяжкое дыхание, расширились глаза от удивления. Я решил не терять удачного момента, двинув паршивцу по лицу – он слетел с меня, будто мешок.
А колечко-то наш зазнайка узнал. У меня в голове бурлило желание схватить его, хорошенько встряхнуть да колотить смазливую мордашку до тех пор, пока он не сознается во всем.
Глас разума прозвучал Ибрагимовым наставлением выкинуть подобные глупости из головы: такого в офицерском корпусе точно не потерпят. А вылететь из него в тот же день, в который попал, – та еще перспектива.
– Собака, – зло проговорил Орлов, вставая на ноги.
В его глазах пылала самая настоящая злоба. Рукав еще недавно новой рубахи был порван, под глазом пунцовел наливающийся синяк. Я отпрянул в сторону, поняв, что шутки кончились. Если до того меня хотели попросту избить, задав пару неприятных вопросов, то сейчас Орлов жаждал только моей смерти. Будто увиденное им кольцо воспламенило тлеющие угли вражды.
Цепь свистнула у меня над головой, чуть не врезалась в плечо. Хрустнула белая кафельная плитка, крошевом осыпаясь на пол. Решив больше не играть со мной в поддавки, мажорчик воззвал к последнему доводу.
К магии.
Он пылал азартом. Стиснув кулаки, готовился осыпать меня ударами. Заковать в магические кандалы, нацепить на шею неподъемную гирю, облечь в одежку каторжника. Словно из воздуха рождалась крепкая сталь захватов. Магия сцепляла звенья одно за другим – раскаленные докрасна цепи готовы были к бою.
– Сдурел? – Едва пришедший в себя здоровяк, к моему удивлению, оказался куда разумней других, вдруг выскочив между нами. Шлепком сбил творящиеся неприятности для меня. Заклинание, едва потеряв концентрацию заклинателя, тут же рухнуло наземь ворохом медленно тающих искр.
– Сдурел? – повторил великан, накинувшись на Орлова, заключая его в могучие объятия. – За магию тебя вышвырнут, словно паршивую собаку!
– Пусти! – Мажорчик вырывался, исходя потоками бессильной злобы. Когда гигант приподнял его над землей, принялся барахтаться, словно брошенный в воду ребенок. – Пусти меня, я ему задам, слышишь? Пусти! И кольцо…
Словно не желая пачкать свою находку грязью чужой брани, я резко нагнулся, подняв трофей, пряча в карман. Пока драчун, который получил от меня вторым, пытался прийти в себя, шмыгнул мимо «влюбленной парочки», вынырнув наружу. Пусть тут как-нибудь сами разберутся и без моей помощи.
В голове гудел самый настоящий рой мыслей и чувств. Где-то во мне бурлило гадкое, абсолютно детское желание хоть кому-нибудь, да пожаловаться на злодейку-судьбу за подобные выкрутасы.
– Ты что-то долго, – обеспокоенно окликнул меня Леня. По его виду мне казалось, что он и удивлен, и рад моему возвращению. Не иначе, видел, как следом за мной в уборную заспешила благородная троица. Трудно было винить простодушного толстяка в трусости. Вряд ли он хоть когда-то в своей жизни отличался отважным нравом, да и что бы он сделал? Побежал за учителями? А за какими? Мы здесь только первый день…
– Разве мы куда-то спешим? – как можно небрежней отозвался, поправляя волосы и рубаху, еще раз ощупывая перстень в кармане кителя. Ох, чуял я, что эта маленькая безделушка если не вскроет не самый настоящий гнойник местного благородного общества, то точно натворит не меньших дел.
Глава 2
Чай был горячим. Я одарил принесшую нам его кошкодевочку изучающим взглядом: коротенькое платьице, раскачивающийся из стороны в сторону кошачий хвост, круглые бедра, будто так и призывающие влепить по мягким ягодицам…
Зная о своей красоте, она готова была улыбаться и манерничать с кем угодно, лишь бы платили. Вспомнив о последнем, хлопнул себя по карманам и осознал, что пока еще нищ, сер и вовсе голодранец. Надо будет узнать на тему родового наследства у Ибрагима, не могло же быть так, что отец Рысева оставил своего отпрыска ни с чем. Или же все сгорело в огне? Или все отобрали после подозрения в шпионаже?
– Я заплачу, – ответил Женька, небрежно махнув рукой куда-то в сторону, разом решая мою проблему. Леня же был все еще под впечатлением от того, что случилось в корпусе. Сейчас он смотрел на меня теми же самыми глазами, как и ранее на генерала. Прятал бурлящие в глубине его души мысли за маской простого волнения. Словам было тесно в его глотке, они рвались наружу, минуя стеснение и легкий страх.
– Ну Федор, ну хват! Я всякого ожидал, но вот чтоб у тебя первого уже контракт был заключен! Думал, на такое только Орлов был бы горазд, а ты даже его обскакал. – Он снова принялся трясти мне руку, как при нашей первой встрече.
– Да уж. – Женька решил не отставать от толстяка в славословии. – Должен признать, ты меня… удивил, Федор. Кому выпала честь стать твоим первым подопечным? Если бы мне еще неделю назад кто-нибудь сказал, что ты уже сумел заполучить его в свои руки, я бы рассмеялся тому фантазеру в лицо. А даже если бы допустил такую мысль, то решил бы, что ты выбрал Ибрагима Кондратьевича, потому что… потому что кого еще-то, кроме старика?
– А сейчас? – Я надкусил пирожное, что приятной сладостью таяло во рту. Честно признаться, предпочел бы подобное отдать девчонкам, а сейчас навернул тарелку гречки или борща, но жаловаться не приходилось. Лишь бы только не урчало в животе.
– Сейчас я даже не знаю, что и думать. – Друг развел руками, выражая крайнее недоумение. Я утер рот салфеткой, слыша, как внутри головы на шпагах дерутся два желания: рассказать все и не говорить ничего. Беспощадно. Будто два злейших врага, они осыпали друг дружку одним ударом за другим. Острота их аргументов желала родиться словами на языке.
Мне вспомнилось, как едва я вышел в туалет и меня подкараулил Орлов вместе со своей сворой. Господин Неуверенный получил от меня вместо внятных ответов свою отметину. Не такую красивую, как ему хотелось бы, но уж чем богат.
– А может, – одухотворенно выдохнул Дельвиг, – это она? Прекрасная нимфа, фея снов?
Толстяк не шутил, но говорил как-то уж чересчур восторженно. В его глазах плескалась неподдельная, неизбывная радость за меня. Однако. Никогда бы не подумал, что такие люди бывают. Если Евгений, как и остальные, давил в себе пусть легкую, пусть дружескую, но зависть, этот не ведал угрызений собственной никчемности. Как будто бы наоборот – мой успех давал ему новые силы для будущих свершений.
– О, если так, то, думаю, наш друг хотел бы сохранить ее имя в тайне. По крайней мере, до ближайшей практики.
– Практики? – Я чуть не поперхнулся. Парень же в ответ лишь повел плечами.
– Ну да, ты разве забыл? Практика же. Не знаю, как тебе, но нам всем выдадут по лицензии сразу же после того, как мы отучимся хотя бы неделю. А потом мы должны будем показать умение командовать и пользоваться обретенными нами навыками.
– Туда обязательно приводить своего слугу? – Я уже начал подозревать, что моя выходка желает выйти мне боком. Ну в самом деле, что я сделаю? Буду показывать на пустое место и кричать, что вот тут, прямо перед ними, стоит сама дочь Сатаны Бися, просто они ее не видят? Не инквизаториев же мне с собой тащить. Да и как посмотрят на меня другие, вызнав, что я якшаюсь с чертями?
– А то как же. Обязательно. – Дельвиг сыто откинулся на спинку стула, на мгновение прикрыл глаза. По всему было видно, что толстяк был бы не прочь вздремнуть часок-другой где-нибудь в более спокойной обстановке.
Попадос.
Ладно, отчаиваться пока еще слишком рано. Авось потрясу на эту тему Кондратьича, в его седой голове завсегда какое-нибудь решение, да найдется.
Тревожный свист, словно нож, вспорол умиротворенный гомон мирских звуков. Задергался испуганный Дельвиг, привстал Женька, я последовал его примеру, разом обратившись в слух и зрение.
Мальчишка, разодетый в потрепанную жилетку и кепи, бежал со всех ног. В глазах плескалось самое что ни на есть настоящее отчаяние. Последние силы покидали мальца, заставляя его сбавить ход. То и дело перебиравшие по воздуху худые руки стискивали зеленую, полную чего-то мутного бутыль.
Словно духи возмездия, за парнем спешили Белые Свистки. Нещадно и беспощадно настигали его, угрожая поймать за шиворот в любое мгновение.
Наверное, местный воришка, подумалось мне. Сразу же вспомнилось, как его побратим по ремеслу вытащил у меня тогда жалкие крохи денег и заветную, добытую в самых недрах ада бумагу. Это потом я уже узнал, что украсть ее невозможно, но тогда знатно перетрусил.
Мальчишка был словно прокаженный. Ступавшие на его путь обыватели спешили прочь, разодетые в платья дамы хватались за шляпки, прижимая к себе миниатюрные, будто родом из новомодного бутика, сумочки. Мужчины и рабочие вместо того чтобы задержать сорванца, стояли в каком-то немом оцепенении. Словно каждый думал, что не ему выпала быть героем сегодняшнего дня, а кому-то другому.
Кем-то другим оказалась кошкодевочка-разносчица. Любопытная, как и все кошки на свете, она вынырнула из своей подсобки на второй по счету свист. Мальчишка врезался в нее, будто грузовой состав, повалил с ног. Грязно ругнувшись, попытался удержать равновесие, но потерпел фиаско. Умирающим лебедем вскинув руки, он отправился на немилосердное свидание с землей. Бутыль из его рук выскочила, цокающее заскакала по мостовой, чтобы через мгновение глухо лопнуть под колесами проезжавшего мимо автомобиля.
– Берегись! – Женька, почуяв неладное даже раньше моего ясночтения, толкнул меня в сторону, опрокидывая на стулья. Не знаю, чего в нем было больше – неизбывного ужаса, дикого мужества или глупой самоотверженности, но он бросился прикрыть своим телом так и не вставшего со стула Леню.
Яркая вспышка тотчас же ударила по глазам. Еще минуту назад погруженная в тщету мирских забот улица тотчас же окунулась в хаос отчаянного страха. Заголосили девицы, заохали мужчины, неустанно, будто в этом был весь смысл их жизни, смешно надувая щеки, дули в свистки полицейские.
Это не спасло.
Взрыв был беззвучен. Волной жара он поднялся над нами, прокатился по спинам, норовя нырнуть пламенем под рубахи, опалив волосы. Я стиснул зубы, закрыв глаза, будто это в самом деле могло спасти.
Первым, что попалось мне на глаза, едва я вновь оказался на ногах, был тот самый убегавший воришка. Мальчишка безжизненно лежал ничком; под сорванной рубахой несчастного набухал сильнейший ожог. Кошкодевочке, на чьи ягодицы я засматривался пару минут назад, повезло не больше: несчастную посекло осколками битого стекла. От одного только взгляда на нее меня замутило.
Автомобиль металлической мертвой тушей лежал, перевернутый на крышу, перебирая все еще вращающимися колесами по воздуху, будто норовил отвезти хозяев на тот свет, прямо в объятия кровожадной смерти.
Еще мгновение, и мне показалось, что я смогу увидеть ее прообраз воочию. Чертята, что сидели в электрических приборах и спали в фонарных столбах, пробудились разом – любопытные, они смотрели из своих узилищ, потирая крохотные ручонки, будто говоря: ага, так-то вам, христианские души! Будете знать, как нашего брата взаперти держать!
Помимо смерти я надеялся увидеть здоровенного, под два этажа, громадного черта. Чтобы все при нем – и копыта, и рога, и пламя из пасти.
Но вместо его заметил лишь вытянувшийся столб мутной переливающейся воды. Она блестела прозрачной слюдой, была текуча, будто чернила. В ушах у меня стоял самый настоящий звон, заглушающий все и вся. Ничего не понимая, я задержал на воде взгляд.
Никса, подсказало мне ясночтение. Водный демон. Агрессивна.
Водяной столп булькал, переливался, спешил облечь себя в форму хоть и не высокой, но до осатанения злой девушки.
Про эту точно можно было сказать, что волосы водопадами спадали на плечи. Девчоночья фигурка исходила паром, будто обещала вот-вот растаять на солнце.
Словно приросшая к своему месту, она нелепо озиралась по сторонам, точно не знала, что делать. Я шаг за шагом, успокаивающе выставив перед собой руки, приближался к ней.
Жека, едва слезший с туши Дельвига, корчил мне жуткие рожи и разве что не рвал на себе волосы. Я не слышал его бессловесных причитаний, но мог поклясться, что он едва ли не умолял меня сдать назад, не играть в героя и не лезть.
Как будто бы он метался между лихорадочным желанием биться в ужасе с криками «все пропало!» и знаменитым предупреждением.
Я так и ждал, что, устав, он крикнет что-то вроде: «Не лезь, дебил, оно тебя сожрет!»
Удача – знойная девка. Готова улыбаться, когда не надо, и поворачивается спиной в самый ответственный момент.
Потом инквизатории под светом софитовых ламп и на ночь глядя будут выпытывать у меня, что же конкретно я хотел сделать. Зажать в объятиях водного демона? Накинуться на нее со спины? Я ничего им не отвечу – чтобы там ни задумывал, оно не получилось.
Под ногой так мягко, но столь звонко хрупнул такой родной и знакомый стопарик, а весь мой лексикон разом свелся до пары-тройки увесистых ругательств.
Заползший под стол Дельвиг только сжал голову руками, будто заведомо знал, что сейчас будет, а потому не желал даже видеть.
Никса вздрогнула на звук, и лишь то, что я резко вильнул в сторону, меня спасло. Шипящая, готовая ошпарить кипятком водяная плеть ударила там, где я стоял мгновение назад. Демоница, торжествующе забулькав, будто распознала во мне того, кто и засадил ее в ту злосчастную бутыль.
Ей хотелось мести, моих слез и страданий.
Текучей змеей, неестественно быстрыми движениями она скользнула ко мне. Руки, словно обвисшие макаронины, тонкими струйками извивались, оставляя за собой водянистый след.
Я трижды проклял самого себя за несдержанность, четырежды принял правоту Женьки и ровно пять раз повторил самому себе, что в следующий-то раз я ни в жисть…
Демоница ударила меня наотмашь, словно клинком – меня опрокинуло наземь, а сам я вскрикнул от жуткой, пронизывающей до самых костей боли. На груди, под мокрой рубахой, набухал волдырями свежий ожог. Ткань из твердой и накрахмаленной обращалась в разваренные лохмотья, разбухшими нитками прилипая к свежей ране.
Сарказм плясал злыми бесами у самой головы. Будешь, зло шипел он, в следующий раз думать, с кем и чем имеешь дело!
Тело отзывалось болью, стонало и умоляло делать что угодно, только не вставать. И я бы с радостью послушал его стенания, если бы надо мной не нависла вытянутая, исходящая каплями кипятка морда водяной дьяволицы – будто желала убедиться, что я в самом деле мертв.
