Евгений Леонидович Саржин
У истоков пирамид
– Они придут, – так же негромко ответил уари, пока человек из Уиши жаловался на то, что ему продали больную скотину. – Аха слишком стар, чтобы замышлять что‑то против нас. Тем более после победы над Ме‑Нари. Стар и хитер.
– Старому и остается быть хитрым, – заметил Себех, – кроме того, у него и сын уже взрослый.
Старейшины Уиши и Пе‑Хеп говорили, и Гор‑Кха вспоминал, как давно проходили торжища. Речная долина давала им многое, но не все. В Ке‑Ем мало камня, да и тот плохой. И совсем не было меди, которая становилась все нужнее – медные топорики, наконечники для копий, украшения были не просто удобны, они вызывали уважение к тому, кто мог их себе позволить. Когда Мепи, его предок, привел сюда своих людей и вбил первые джеды Нехе, он понимал это. И дети Нехе переплыли на другой берег Реки, протащив ладьи, дошли до Большой соленой воды по каменным рекам. Из того славного похода он вернулся с богатой добычей, и горцы с тех пор всегда приходили на берег, и торги были обильны. Что же случилось сейчас?
– Они идут, уари, – сказал Перен и показал рукой на склон холма. Там действительно брело несколько человек. Первый из них опирался на изогнутый посох, за ним шел мужчина с шестом и каким‑то знаком сверху.
– Люди Хети, – сказал Скорпион.
Гор‑Кха только пожал плечами. Это и так было очевидно. Они медленно поднимались по пригорку. Говорившие постепенно умолкли и терпеливо ждали, когда пришедшие наконец поднимутся.
– Приветствую тебя, победоносный Гор‑Кха! – Старый Аха говорил неторопливо, растягивая слова на концах, как обычно говорили жители другого берега. – Мы знаем, что духи послали тебе силу и преломили копья твоих врагов.
– Победу мне послал Гор‑Сокол. – Уари Нехе наклонил голову и качнул булавой. – Садись, Аха, и скажи свое слово.
– Скажу, но я сегодня не один. – Аха медленно опустился на закругленный камень, человек с шестом стал рядом. На шесте был прикреплен панцирь черепахи. – Духи предков скоро призовут меня охотиться в закатной земле. Со мной сегодня мой старший сын, Раш. Хети признает его новым уари после меня.
Сына Гор‑Кха и так заметил. Раш (теперь он вспомнил его имя) стоял неподвижно, он пришел, одетый как охотник, и бычий хвост свисал с его пояса поверх накидки. Юноша молчал, стоял, почтительно наклонив голову, но улыбка, кривившая его губы, была вызывающей.
Заговорил Аха. Он как всегда произносил слова медленно, иногда останавливаясь, словно чтобы заставить слушавших ждать. Выходило, что горцы перестали приходить на торжища, да и просто не показывались более. Аха отправлял на их поиски охотников‑торговцев, но они видели лишь пустые скалы, островки травы да диких газелей.
– И еще, – Аха откашлялся и обвел окружающих глазами – те, кто плавал вверх бить речную птицу, говорят, что видели ладьи с людьми Че‑Ни.
– Может, они тоже спускались на охоту, – возразил Скорпион.
– Может, – сказал Аха, и потрогал блестящий черепаший панцирь, – но мои охотники так не думают. Их было слишком много для простой охоты.
– А твои люди говорили с ними? – недоверчиво спросил Себех. – Мы дрались с посланниками Че‑Ни три лета назад, зачем им возвращаться сюда. Правда, потом они…
– Где твои люди видели их? – прервал его Гор‑Кха, заговорив впервые.
– Примерно в четырех днях пути водой от Хети, – ответил старый уари.
– Туда выводит путь из каменной земли. – Гор‑Кха не обращался ни к кому определенному, и, сказав это, снова опустил взгляд вниз, на жертвенный камень, предназначенный для клятв.
– Они ходили в каменную землю, – проговорил Себех. – Принесли что‑то оттуда?
– Откуда это знать? – сказал Перен. – Может, они потом привезут это нам.
– Мы сами должны получать камни и медь из каменной земли, – возразил Себех. – Со времен клятв, принесенных Мепи, горцы давали это все нам.
Опять они вспоминают Мепи.
– Теперь не дают, – Гор‑Кха, поднял голову, – мы не узнаем, почему, сидя здесь на камнях.
– Что мы можем? Послать туда еще разведчиков? – спросил старейшина из Пе‑Хеп, долговязый и нескладный.
– Из Хети их уже посылали, – возразил Перен, – если они не увидели никого, почему увидят наши?
– Тогда мы можем просто взять что нужно, не спрашивая дикарей, – бросил Себех, и Гор‑Кха настороженно повернулся в сторону родича. Он ожидал от него чего‑то подобного.
– Каменные реки давно сухи, – впервые заговорил Раш, – по ним можно только идти, но не плыть. И надо знать каменную землю, чтобы выйти к источникам.
– Такие люди есть в Нехе, так же как и в Хети, – возразил Скорпион, – многие уходят туда охотиться, некоторые и торговать.
– Так мы хотим идти с товарами или с булавами? – спросил Перен. – Предложим горцам торжища или…
Он не договорил, но Раш, Себех и старейшина из Пе‑Хеп заговорили одновременно. Гор‑Кха молча следил за ними некоторое время – Себех и Раш стоят за силу, Рог из Пе‑Хеп говорит, что воевать в горной земле не выйдет. Дав им выговориться, он резко вскинул руку.
– Мы возьмем булавы и копья, но возьмем и то, что любят горцы, и не тяжело нести. Мы дойдем до мест, где горные люди приносили клятву Мепи, и там увидим. Они выйдут к нам либо для торгов, либо…
– Пусть лучше выйдут для того, чтобы прогнать нас, – ухмыльнулся Себех. – Да, я тоже думал об этом. Мы оставим наш знак на скалах и отдадим их ка Родителю. Раз они не хотят помнить клятв, принесенных Мепи – значит, другой их вождь должен лишиться своего члена.
– Себех, – сказал Гор‑Кха и тоже улыбнулся, – у меня к тебе свое слово.
***
…они стояли перед ней – девочки, совсем юные, две младшие еще нагишом. У старшей уже чуть наметилась грудь. Кажется, она сама не так давно бегала голой по берегу с сестрами, ловила лягушек, бросала камни в воду и лепила зверюшек из вязкого ила. Потом однажды отец посмотрел на неё утром и приказал впредь прикрываться накидкой.
Девочки смотрели на неё, и от боязливого почтения в их глазах Ренехбет чувствовала себя странно. У стоявшей посередине из ссадины на щеке текла кровь, волосы были мокрые и всклокоченые.
– Вы больше не будете её бить. Неважно, что она сделала. Бить всем вместе одну и топить её я вам запрещаю.
– Да, уари‑на, – девочки отвечали вместе, невпопад, не спуская с неё глаз, – прости, уари‑на.
Злоба, сквозящая во взглядах, которые они бросали на растрепанную товарку, тут же исчезала, когда они поднимали глаза на Ренехбет. Казалось, на уари‑на они не смели злиться даже в мыслях.
Когда девочки отошли, так же, стайкой, Ренехбет вспомнила, как дралась с другой девчонкой, дочерью какого‑то охотника из её родного селения. Отца её только выбрали тогда уари, и это не дало ей особого преимущества в играх и драках. В Нехе же к этому относятся иначе.
Новое чувство, как в тот раз, когда три дня назад какая‑то женщина коснулась её рукой и попросила помолиться Нехбет за её дочь, которая понесла ребенка. Она протягивала ей красивую глиняную статуэтку. Ренехбет сначала не взяла её, но, увидев лицо женщины, все же приняла дар.
Она уже почти свыклась со своими обязанностями. Готовить еду и следить за козами должна была Мерхет, но ей самой следовало готовить питье для мужа, начищать медь и камень, растирать малахит и галену, поддерживать чистоту в жилище. К ней должны были приходить женщины, чтобы решать свои споры. А кроме того, она приносила жертвы Нехбет и молилась за женщин селения.
Когда она вымывала каменную палетку с изображенным на ней страусом, в комнату вошел муж. Гор‑Кха посмотрел на неё и опустился на циновку.
– Совет длился долго, – сказала она, подавая мужу черную чашу с водой, на дне которой лежал перебродивший ячменный хлеб.
– Так и бывает обычно, – ответил Гор‑Кха, отпивая глоток, – старейшины рассказывают о своих делах и обидах. Но сейчас было и иное.
Он помолчал, молчала и Ренехбет.
– Мы пойдем к Седжи. Зарежем козу Гору‑Соколу и попросим его совета. Начисти жертвенный нож.
– Да, начищу, – послушно кивнула она и выжидающе посмотрела на Гор‑Кха.
Он молчал, но Ренехбет поняла, что он не закончил.
– Нам нужно будет уйти на тот берег, в каменную землю – сказал он наконец. – Мы пойдем с оружием. Надо спросить, благословит ли наш поход Гор‑Сокол.
– Так как ходил Мепи? – вырвалось у Ренехбет.
– Да, так как ходил Мепи. – Гор‑Кха посмотрел на нее. – Ты знаешь о Мепи?
– Я слышала о нем, – немного смутилась Ренехбет. – Здесь часто вспоминают его.
– Он привел людей Нехе в это место. Его слово и его закон держали Нехе, пока мой отец не… – пожал он плечами, – многое изменилось. Ты ведь говорила с Седжи?
Ренехбет кивнула.
– Он пришел сюда из верхних земель и принес слово Бога‑Сокола. И знал много, очень много. Когда начнется разлив и когда уйдет вода, жарким ли будет лето или дождливым. Он лечил людей так, как не умели лечить знахари родов. Отец говорил с ним до смерти и приводил меня слушать. И когда Седжи вылечил меня от укуса скорпиона, я понял, что приму его бога. Тогда я стал Крылом Гора, а Гор‑Сокол принял власть над Нехе.
Он криво усмехнулся.
– Не всем это понравилось. Ты, наверное, уже и сама поняла. Чтобы доказать им, что новый бог и его закон сильны, мне нужно показать и свою силу. И вот теперь…
Он снова посмотрел на Ренехбет. Она не отвечала, молча глядя в ответ.
– Люди должны свободно приходить на торжища. Камень, медь, малахит, раковины, слоновая кость – все это должно быть у нас, но сейчас этого нет. Пока ждем, когда приплывут ладьи людей с острова Аба.
Ренехбет раскрыла рот, чтобы ответить, но в последний миг прикусила язык. Она вспомнила, как люди с острова Аба приплывали на торжища в родное селение. Последний их приезд закончился кровавым побоищем. Но из того, что говорилось в Нехе, она уже поняла – причиной нападения людей Нехе на Ме‑Нари было их желание получить доступ к торговому пути вверх по Реке. После этого в селение не вернулось так много мужчин, а Каа‑Тот убил её отца.
– Что ты хочешь мне сказать? – резко спросил Гор‑Кха, видимо, заметив её колебания.
– Если люди с острова Аба приплывут в Нехе, зачем тебе идти в горную землю? – тихо спросила Ренехбет.
– Затем, что у нас должно быть то, что было у наших предков. То, что они привозили из горной земли и что им приносили горцы. Раз этого нельзя получить как прежде – придется взять самим. Еще одна победа покажет им, что за новым законом и богом‑Соколом – сила и удача. Тогда они поймут, что время закона Мепи кончилось, началось время закона Гора.
Уари окинул её взглядом и указал рукой на столик.
– Мы пойдем в святилище, когда небесный огонь коснется священных акаций. – Гор‑Кха сделал еще глоток и поднялся. – Надень убор Нехбет. Потом мы принесем жертвы и ей тоже.
Они шли к святилищу, когда солнце клонилось к далеким холмам. Ренехбет надела то, что следовало надевать перед жертвоприношением – перевязь через грудь, пластины из слоновой кости, в волосах укрепила убор Нехбет – широкую кожаную ленту с прикрепленным к ней черепом коршуна. В руке она держала кремнёвый нож с рукояткой из рога антилопы, в основании которого был прикреплен кусочек горного хрусталя.
Седжи был немногословен на этот раз. После короткой молитвы козу повели к джеду. Чуть дальше земля была разровнена и лежали камни – Ренехбет вспомнила о желании мужа построить там еще одно святилище. Для чего, впрочем, нужен был камень из каменной земли, а его не было. Она смотрела, как Гор‑Кха связывает ноги животного и поднимает руки к небесному огню. Когда солнце сверкнуло на шлифованном куске базальта, она вновь почувствовала дрожь – теперь рука мужа действительно была дланью Гора. Бога, который плыл в небесной ладье и дарил свет. Раздался жалобный крик жертвенного животного, «Гор!» – откликнулось несколько голосов за её спиной.
Теперь надо было смотреть за тем, как умрет коза, а потом Седжи откроет ей грудь и глянет на сердце. Кто‑то из стоявших за спиной сделал шаг, и она, скосив глаза, увидела крепкого юношу с бычьим хвостом, привязанным к льняной накидке. Он сделал еще пару шагов, и она догадалась, что юноша хочет подойти к камню и посмотреть на умиравшее животное сам. Не успев понять, что делает, Ренехбет повернулась и резко выбросила левую руку, ту, что без ножа. «Нельзя смотреть, как льется кровь во имя бога‑Сокола», хотела повторить она слышанные уже слова, но не решилась. Так и стояла с поднятой рукой несколько мгновений, пока старый человек с крючковатым посохом и перьями в волосах не тронул юношу за руку. Тот отступил на полшага, не опустив глаз.
– Что сказал бог‑сокол, уари?
Юноша был первым, кто спросил это, когда Гор‑Кха вышел из круга камней, но старый мужчина рядом с ним опять тронул его за руку.
Гор‑Кха стал перед ними, с ножа срывались последние капли густой, багровой крови, кровью же была забрызгана его грудь.
– Коза умерла чисто, – громко сказал он, подняв нож. – Седжи открыл её грудь и увидел, что Гору‑Соколу угодна наша жертва.
Стоявшие сбоку от неё шери и старейшины вскинули руки к небу, повторив «Гор!», но юноша и его отец (она вдруг поняла, кто этот старик с посохом) рук не подняли. Склонив головы, они молчали некоторое время, но потом старший сказал:
– Хорошо, что Прародители благословляют наше дело, Гор‑Кха. Но разных людей хранят разные хемму. Хети с древних пор хранила Великая Черепаха. Мы принесем ей жертвы у наших камней. Пусть все духи будут сыты и довольны, пусть они защитят наш поход.
Гор‑Кха смотрел на него, окрашенные малахитовой смесью веки слегка подрагивали.
– Принесите жертвы своему хемму, Аха, – сказал он наконец, – пусть все духи благословят наши копья. И выбирайте людей.
Что‑то не нравилось Ренехбет в лице мужа, его брови хмурились, и легкая судорога то и дело подергивала уголок рта.
Когда они шли к храму Нехбет, он мрачно молчал. Впрочем, его походка не выдавала никаких чувств, и когда Ренехбет двинулась внутрь, он поднял нож и стоял, храня на лице выражение настоящего уари.
…уже когда они вернулись в жилище, и Гор‑Кха пил мелкими глотками воду, сдобренную забродившим хлебом, он негромко сказал:
– Коза умерла нехорошо. Седжи сказал, что я не так увидел, но… Мы все равно выйдем.
Часть вторая
***
Газель подняла голову и фыркнула, рога её качались из стороны в сторону. Звери тоже что‑то чувствуют.
Пастух присел на корточки и начал причмокивать, медленно и размеренно покачиваясь из стороны в сторону – обычно это успокаивало животных. Теперь ещё не хватало, чтобы остальные встревожились. Пасшиеся рядом газели отрывались от кустиков, которые ощипывали и, бросив короткий взгляд на человека, возвращались к еде. Он причмокнул ещё раз, ласково повторяя ничего не значащие слова. Другие пастухи начинали напевать, но он не любил этого. Наконец животное успокоилось и снова обратило внимание на клочок бурой травы.
Газели беспокойны в эти дни, как если бы рядом бродили лев или шакалы – хотя кто знает, может и бродят – а может, потому что беспокойны, охранявшие их люди. Охотники вернулись в стойбище четыре ночи назад – они были вымотаны и измучены жаждой. Сначала они долго пили тепловатую мутную воду из источника, потом ещё дольше молчали. Их не расспрашивали – человек говорит, когда он хочет говорить. И наконец они начали говорить.
Хаа‑Та, их земля, стала жестокой. Почти полную луну они шли по ней, спускались в ущелья, переходили через пустоши. За это время ни разу небо не дало им влагу. Они пили воду, пили кровь убитых животных, наверное, и собственную мочу, но наконец дошли до Обломанного рога. Озерцо почти пересохло, и вода в нём стала солоноватой, деревья у Четырех Скал зачахли и погибли. Стоит ли удивляться, что страусы спустились вниз к Реке, а слонов даже его отец уже не видел.
Собака хрипло зарычала и гавкнула, один раз, потом другой.
– Тихо, Аг! – прикрикнул пастух, но Аг продолжал урчать, тревожно поводя ушами.
Посмотрев по сторонам, он ничего не увидел, но все же покосился на лежавшие у ног лук, колчан и верёвку с петлёй на конце. Оголодавшие шакалы вполне могут бродить рядом. Обычно они едят падаль, но если ничего нет, могут попробовать зарезать одну из газелей.
Его клану, наверное, придется спуститься в низины, в болотистые влажные земли Реки, где так часто начинается кашель. Там их будут ждать те люди, которые поклоняются рогатой женщине. Её вестники опять приходили к ним в стойбище. Красногубый не сказал, о чем они говорили, молчали и другие старейшины, но тем вечером все ели ячменные лепешки, а наутро зарезали горного осла у камня, и мудрейший внимательно смотрел, как он умирает.
Сам пастух не понимал, чем люди рогатой женщины лучше других людей из приречных селений – все они стоили друг друга, на его взгляд. Но старейшины, понукаемые Красногубым, уходили к Реке, чтобы поклониться её Богине‑Корове. Теперь они решают, должны ли кланы покинуть свои Уну и переселиться к полуночи, во влажные земли. Чтобы они ни решили, пускай решают быстрее – и вода, и трава для газелей здесь скоро закончатся.
Вдруг Аг подскочил на месте, рыча и яростно размахивая хвостом. В этот раз пастух не стал приказывать ему, сразу потянувшись за луком.
Разгибаясь, он увидел движение – мчащегося на добычу льва трудно рассмотреть, как следует. Он ещё раз нагнулся подхватить стрелы, но, как бы быстро ни двигался, зверь уже успел выйти на разгон. Газели кинулись врассыпную, лев явно пытался нагнать стоявшую у края молодую самку. Пастух резко натянул лук, но не выстрелил. Убить льва в одиночку? С луком, веревочной петлёй и дротиком?
За эти несколько мгновений всё и решилось. Чуть бы ближе позволили подобраться скалы, и этот день был бы последним для молодой газели, но так она ещё успевала набрать скорость. Прыжок, другой – но расстояние между ней и хищником только увеличивалось, и разочарованный лев сбавил ход. Он пробежал ещё немного, потом остановился и повел кудлатой головой.
Аг залаял, вытянувшись как копье, уши напряглись и стали торчком – и пастух вдруг понял, что охота льва, может, еще и не закончилась. Лев яростно принюхивался, бросая взгляды по сторонам, газели, отбежав в сторону, внимательно следили за ним.
Хищник был тощий, по его впалым бокам стегал облезлый хвост, грива спуталась, на морде виднелся воспаленный шрам. А еще – он явно был голоден, голоден и зол. Аг бешено лаял. Смерть посмотрела на пастуха желтыми глазами, и он натянул лук.
***
Третий день, как воины Нехе переправились через Реку, но лишь сегодня утром окончательно покинули Ке‑Ем и пошли по горячим ущельям каменной земли. Шли медленно – часть людей тащила кожаные мешки с водой, другие волокли легкие лазни, сделанные из связанных стволов молодых деревьев. На лазни они положили товары для обмена. Долго рядили, что взять, но в итоге всё решило удобство переноски – свёрнутые плетёные циновки, ячмень и просо в мешках, и некоторые вещицы, с которыми было не жалко расстаться.
Сейчас небесный огонь стоял уже высоко, и горячий воздух дрожал над иссечёнными горными остриями. Они шли, стараясь держаться правой стороны расщелины – там раньше появится тень вечером, и изредка попадались кустики и пятна травы, радовавшие глаз. Дно расщелины было бурым, покрытым слоем тяжелой пыли, с разбросанными тут и там желваками. Трудно поверить, что его предок плыл здесь на ладье.
– Аха говорил, что его люди доходили до священного камня горцев, но там никого не встретили, – сказал Скорпион, шедший рядом с Гор‑Кха.
– Я помню, что говорил Аха, но нам всё равно надо туда дойти – только оттуда можно повернуть на каменную россыпь. И ближе источника нет.
– А что мы будем делать, если не встретим горцев нигде? – Скорпион провел рукой по лбу, стирая пот. – Не можем же мы искать их по всей каменной земле?
– И не будем. Тогда мы возьмём лучшие камни, какие найдем, выбьем знак на скале во славу Гору‑Соколу и всем нашим хемму и вернемся в Ке‑Ем.
Гор‑Кха помолчал, поправил топорик на поясе.
– Но лучше бы мы их встретили.
С давних времен люди Ке‑Ем ходили в каменную землю – хотя и не всегда она была такой. Предания, сохранившиеся от времен их поселения у Реки, говорят, что дожди тогда шли куда чаще, и на бурых сейчас склонах зеленела трава. Там же, где вода выбивалась из‑под земли, росли кусты и деревья, а земля была обильна жизнью. Здесь жили страусы, говорят, и слоны – на их костяки и сейчас иногда натыкались охотники, антилоп же и газелей было множество, хороший охотник никогда не оставался голодным.
Но потом проклятие легло на каменную землю. Дожди становились всё реже, небесный огонь всё горячее и свирепее. Зелёные луга на склонах бурели и высыхали. Редко теперь ущелья наполнялись водой, и держалась эта вода недолго – нечего было и думать, чтобы пройти на ладье, как успел сделать великий Мепи. Кое‑где в каменной земле ещё встречались источники, выбивавшиеся из‑под камней, иногда вода текла под землёй, в таких местах грудились деревца и разбегались пятна травы. Но за небольшими зелеными островками тянулась каменистая пустошь, глиняные отроги, серо‑жёлтые, обточенные ветром скалы.
Каменная земля была неприветлива и действительно большей частью состояла из раскалённого на солнце камня. Но она не была ни безжизненной, ни бесплодной. Слоны и страусы ушли, когда исчезли зелёные луга, но другие животные смогли выжить. Выжили и люди.
А ещё каменная земля была богата.
– Тяните осторожнее! Не наступать на веревки! – услышал он сзади и обернулся. Какой‑то человек поднимался с земли, а веревка, за которую он тянул, оборвалась. Вещи волокли сильные воины, он нарочно их отобрал – но даже они сейчас выглядели измученными.
– Скоро надо будет становиться на отдых, уари? – проговорил Перен, и это был полувопрос.
– Мы должны дойти до чёрной скалы с вершиной как голова антилопы, – сказал Гор‑Кха, – и там будет тень. Мы же это решили на совете.
– Люди уже с трудом идут.
– Эти люди ходили в каменную землю не раз.
– Да, но тогда они не волокли за собой лазни. – Перен казался неуверенным. – Может, станем на отдых здесь, хотя бы короткий?
– Нет, – Гор‑Кха не колебался, – но давай заменим их. Найди других сильных воинов, и пусть они теперь тянут верёвки. Надо дойти до черной скалы.
И они продолжали свой жаркий путь, устало переставляя ноги по глинистой земле.
Полуприкрыв глаза на ходу, Гор‑Кха вспомнил свою первую охоту среди раскалённых камней. Охотники пытались добыть орикса, но петлёй и луком он владел еще плохо, и они два дня только даром выхаркивали пыль. Спали в каменных расселинах, а однажды набрели на скалы с рисунками – художества горцев, хотя и жители Ке‑Ем иногда оставляли здесь свои следы. А потом, уже как уари, он приходил сюда на торжища – горные кочевники приносили то, что давала им их опалённая земля, а давала она много. Ке‑Ем, бедный камнем, постоянно в нем нуждался – и здесь они получали камень. Какой угодно – белёсый, бурый, чёрный, зеленоватый, крошащийся и твёрдый, как скала, для топоров, ножей, сосудов. Приносили они и всё более ценившийся в Ке‑Ем малахит, а иногда и горный хрусталь или раковины.
Взамен люди каменной земли просили совсем простые вещи – свиней и коз, лепёшки из ячменя, полбу и просо, кремнёвые ножи и плетёные циновки. Они, голые дикари, чаще всего носили только кожаные сандалии, защищавшие подошвы от разогретого камня, и длинные кожаные чехлы, которыми оборачивали то, что делало их мужчинами.
Забредавшие на их стойбища охотники говорили, что даже женщины у них большую часть времени ходят нагими. Горные люди не знают стыда, они ночуют под маленькими кожаными навесами или просто на прикрытой циновкой земле, и берут своих женщин днём, у всех на глазах, молятся жестоким духам камня и высекают их на скалах.
Дикари кочуют по ущельям и пустошам, гоня перед собой небольшие стада полуприрученных газелей, охотясь по крутым скатам на ориксов и диких ослов, ища всё более редкие луга и водные источники. Они давно поняли, что ценится в Ке‑Ем, и что Ке‑Ем может им дать, так и выживали.
Как‑то они встретят их сейчас?
Оглянувшись назад, на шедших за ним воинов, Гор‑Кха опять подумал об оставленном Нехе. Теперь там его жена – уари‑на, тень крыла Нехбет. За ту почти луну, что Ренехбет прожила в Нехе, она изменилась – она больше не казалась той напуганной девочкой, которую он взял впервые. Кажется, начала понимать, что значит быть первой женщиной всей округи. Впрочем, ждать от неё многого не приходится. Но есть Седжи, чтобы советовать ей, и Себех, чтобы держать копье и булаву.
Себех… Вспомнив о нем, уари поморщился. Что‑то странное происходило с ним. Он всегда отличался строптивым нравом – за это Гор‑Кха его и ценил, только Себех мог сказать то, что другие не решались. Но вот уже два лета он становился всё более мрачным и замкнутым – уходил на долгие дни охотиться в пустошах или прибрежных болотах, общался лишь со своими кровными. И шери из рода Крокодила заражаются непокорством – они не осмеливаются открыто перечить ему, но их взгляды угрюмы и дерзки на советах, и слушают они больше своего старшего, чем его. Трудно было решиться оставить Себеха в Нехе. И все же решение было правильным.
– Уари, ко мне только что подходили люди из моего рода, – отвлек его от размышлений Скорпион, – просили передать тебе их слова.
– Что они хотят?
– Уйти вперёд и добыть зверя. Они опытные охотники, думаю, принесут нам мясо к привалу.
– Если я их отпущу, остальные тоже захотят, – недовольно сказал Гор‑Кха, оглядывая скалы. – И сколько бы они не добыли, на всех не хватит.
– Я думал об этом. Скажи, что ты отправляешь их разведать землю впереди – и они сделают это. Но также достанут немного свежего мяса.
Гор‑Кха задумался, не сбавляя шага.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Они найдут черную скалу?
– Да, им уже приходилось там бывать.
– Хорошо, – повторил Гор‑Кха, – отправь их вперед. Не больше, чем пятерых.
И Скорпион, кивнув, отошел от него и присоединился к группе людей, шедших отдельно. Они о чем‑то говорили на ходу, а Гор‑Кха, не пытаясь вслушиваться, продолжал думать. Победа над людьми Ме‑Нари убедила людей, что новый Родитель – Гор‑Сокол, силён и властен, и он правильно сделал, приняв «соколиное» имя. Убедила, но не всех. Себех вышел из побоища у Реки без единой царапины, и это, в глазах его кровных, подтверждало, что он избран Родителем. И не только его кровных – в Нехе хватало шери из других родов, которые осуждали ещё его отца, сломавшего многие древние обычаи, заставившего их приносить жертвы духам земли у джедов, как это делали земледельцы из других речных селений.
А потом он сам объявил, что не только его, но и все Нехе хранит новый бог‑Сокол, принесенный Седжи из далекого Аппи. Но также, что шери тоже должны поклоняться духам земли, что каждый род должен смотреть за своим скотом и не заходить на земли соседей, что споры между сыновьями Нехе решает он, а между дочерями – его уари‑на… А также, что следующим уари станет его сын, сын Сокол. И ропот только усилился. И наиболее открыто выражал недовольство именно Себех, и люди, что были вокруг него.
Если Себех совершит подвиги в этом горном походе, его кровные только ещё больше поверят в его избранность. Так что пусть посидит в Нехе. Нападать на него едва ли кто‑то будет, а судить… Там есть Седжи, который поднимает жертвенный нож, лечит вывихи и укусы скорпионов – но также говорит о новом боге‑Соколе. Власти его посоха, его жертвенного ножа хватит, чтобы Нехе было спокойно до возвращения, а там посмотрим. И да, там еще Ренехбет. Вспомнив гибкую девушку с большими, словно постоянно испуганными глазами, Гор‑Кха улыбнулся. Она послушна, спокойна, а когда ему нужен сочный цветок у нее между ног, ласкова и податлива. Наверняка она будет хорошо судить женские споры, а больше от неё не потребуется.
– Уари, – услышал он голос Скорпиона, – мы решили, кто пойдет вперед.
***
Прошло семь или восемь дней после того, как ладьи увезли Гор‑Кха и отправившихся с ним воинов на другой берег Реки. Ренехбет от самой встречи с ним у протоки возле Ме‑Нари боялась мужа – а потом ей было страшно остаться без него.
Тот, кто пришел к Ме‑Нари в ночь скорби, за кем она покорно шла, как пленница, гадая, зарежут её или нет, вызывал у нее мучительный страх поначалу. Ренехбет до тошноты боялась его прогневать, не зная, каким может быть этот гнев – гнев победителя. К её удивлению, всё оказалось не так страшно. Муж был сдержан и молчалив, но ни разу не выказал в отношении неё грубости. Он терпеливо объяснял её обязанности, иногда даже старался проявлять заботу в каких‑то мелочах – предлагая ей лучшие куски еды или подсказывая, как перетирать малахит.
Было, впрочем, то, что долго вызывало у нее страх – их соединение. Когда он впервые взял её, в день свадебного обряда, Ренехбет испытала только мучительную боль. Всхлипывая и вытирая кровь с бедер, она гадала, где же то, о чем любили судачить старшие женщины. Где сила Небет (то есть, конечно, Нехбет, она уже начинала привыкать говорить, как люди из Нехе), которая вливается в тело, наполняет безмерным счастьем и заставляет кричать? Неужели кричать ей придется только от боли, каждый раз, когда муж её пожелает? Она со страхом ожидала ночи. Первая боль вскоре унялась, но радости не приходило, и она, сжав зубы, терпела.
Все изменилось однажды, когда Гор‑Кха, посмотрев на нее, не стал брать сразу, а принялся медленно гладить, по шее, груди, животу и ниже. И, уже напрягшаяся, Ренехбех вдруг с удивлением почувствовала, как откликается её тело, как по нему разливается теплая дрожь и наполняется сладким тянущим зудом низ живота. Последовавшее соединение уже не было ей неприятно. А на утро, проснувшись, она обнаружила, что лежит в объятьях мужа, и он ласково проводит пальцами по её шее – и знакомая сладкая боль вернулась опять. И, когда он брал её в этот раз, Ренехбет вдруг показалось, что её тело затопил разлив, как бывало с Рекой – мощный и сокрушительный, она дрожала, выгибалась и кричала, не в силах облечь в слова наполнявшее её счастье, о котором раньше не имела и понятия. Когда же всё окончилось, муж не откинулся от неё, а обнял, и она прижималась к нему, все ещё дрожа от пережитого.
А после этого Гор‑Кха впервые говорил с ней – не объясняя, что надо делать – просто говорил, расспрашивая о её детстве, Ме‑Нари, семье. И Ренехбет вдруг поняла, что рядом с ней каждую ночь спит не свирепый чужак с гортанным говором, а действительно тот, кто стал её мужчиной. И она не так отчаянно одинока здесь, как ей казалось.
Но теперь он ушел, и сегодня, как и в предыдущие дни, ей нужно было выйти одной в Нехе. И не просто выйти – вчера к ней пришла женщина, чьего имени она не запомнила, но это была одна из тех, кто ходил вместе с Седжи. Она сказала, что жрец приглашает её к себе в жилище на следующее утро. Ренехбет за время, проведенное в Нехе, уже отвыкла, что местные женщины разговаривают с ней, как с равной – все они опускали глаза, и в голосе звучал благоговейный страх. Нельзя сказать, что посланница Седжи была непочтительна, но страха в ней не было совершенно точно, а слова жреца она передала так, что было неясно, приглашение это или приказ.
