Евгений Леонидович Саржин
У истоков пирамид
Снизу, из хижин у реки, раздался шум голосов, она слышала, как что-то выкрикивали мужчины и плакали женщины. Залаяли собаки, запричитала сестра, а потом голос Ипи велел ей замолчать. Сквозь входной проём хижины она видела, как Ипи выходит куда‑то с копьем в руке. Не вставая, дочь уари свернулась на циновке, ожидая звуков боя.
Вместо этого в хижину вошел Каа-Тот. Она встала, протянув руку, чтобы поприветствовать его, как требовалось. Рука дрожала, но Каа-Тот не обратил на это внимания. Он некоторое время смотрел на неё, после чего сказал:
– Воины Нехе уже у большой протоки. Их уари прислал к нам человека, и передал, чего хочет.
***
Они почти пришли – вымотанные боем и переходом, но окрыленные победой. Воины Нехе стояли – у Реки и дальше, между одиноко разбросанных деревьев, вплоть до зарослей папируса на другой стороне протоки. Кто-то опирался на копье, некоторые присели на землю. Ладьи застыли на береговой кромке, вытащенные на ил.
Гор-Кха знал, что его люди хотели крови – так было всегда после боя. Они видели, как бежали воины Ме-Нари, чувствовали духов рода, придающих силу руке.
– Ты хочешь убить их уари перед всеми воинами? – спросил Себех. – Так сделал Мепи с каким‑то великим вождем каменной земли.
– В Ме-Нари и сейчас немало людей, – ответил Гор-Кха. – Много наших погибнет, если мы нападем на селение.
– Их всех надо убить, – возразил Себех, – сейчас мы можем это сделать, а кто знает, сможем ли потом.
– Убивать не надо. Пусть склонятся перед моей булавой, как склонился Хети перед отцом. Нам нужно больше земли, больше людей.
– Мы убивали их вчера у Реки, – Себех кривился, показывая свое пренебрежение, – зачем нам рыбоеды? Они не будут верны нашим алтарям, и когда появится новый враг, станут снова драться против нас.
– Они склонятся перед моей булавой, – повторил Гор-Кха. – Перен ушел в Ме-Нари, чтобы передать им мои слова. Они согласятся.
Себех хотел еще что‑то сказать, но вместо этого, нахмурившись, потрогал себя за пояс, в котором были спрятаны уже два кремнёвых ножа.
Небесный огонь разгорелся, заполняя светом нижний мир, воины постепенно расслаблялись. Гор-Кха знал, что они хотели напасть на Ме-Нари уже утром, но, остановленные, постепенно теряли пыл. Некоторые отошли к Реке напиться, другие, сидя на земле, разговаривали.
Скорпион подошел к Гор-Кха и Себеху, его прикрепленная к поясу булава покачивалась.
– Перен еще не вернулся из Ме-Нари, – сказал он. – Люди Сома могли убить его. Если так, мы должны убить их всех.
– Может быть, и убьем. Но лучше сделать иначе.
Гор-Кха отвернулся и махнул рукой, желая показать, что спор закончен. Дуновение ветра заставило качаться перья на головах некоторых шери, но сам уари стоял с непокрытой головой. Он знал, что увидит в лицах старших воинов, если повернется – недоумение. Они, как Себех и Скорпион, не понимают, почему он решил не нападать.
Ожидание затягивалось. Гор-Кха уже думал, не стоит ли приказать готовиться к дневной трапезе, когда вдруг стоявший рядом воин с прикрытой листьями раной на плече взмахнул здоровой рукой.
– Вот они! – воскликнул он. – Ладья!
И правда, по Реке со стороны селения плыла ладья, высоко задранный нос пенил воду, за гребцами виднелся крошечный навес.
– Они согласились, – сказал Гор‑Кха. – Я знал, что они согласятся.
– Согласятся на что? – спросил Себех. – Поклясться на своей крови перед нами? Преклонить колено и ударить булавой о землю? Как можно верить тем, кто молится рыбе?
Стоявшие рядом шери промолчали. Себех был от крови Крокодила, рос вместе с уари, был Тем-кто-защищает-спину. То, что позволялось ему, не позволялось им. Но их обведенные черным глаза выражали то же сомнение.
– Принесите хеше, – приказал Гор-Кха.
Один из воинов отошел к ладье и вскоре вернулся назад, неся сложное сооружение из плетеной ткани и страусиных перьев, нанизанных на веревку и подкрашенных снизу золой.. Перья плотно прилегали друг к другу и образовывали сплошной бело-черный ряд.
Гор-Кха принял головной убор, медленно водрузил его на себя, завязал сзади веревку. Стоявшие рядом шери отошли на несколько шагов назад, образовав полукруг. Рядом с Гор-Кха остался только Себех.
– Да сокрушит твоя булава их черепа, – непривычно строго сказал он, подавая короткую деревянную палицу с прикрепленным в навершии полированным базальтовым диском. Вчерашняя кровь так и не была смыта, но уже успела засохнуть, превратившись в грязно-бурые пятна.
Ладья приближалась к берегу. Она несла не более десяти человек, а под крошечным навесом сидел человек со страусиными перьями в волосах, на его коленях тоже угадывалась булава. Рядом сидела девушка, даже отсюда было видно, что она очень молода.
– Женщина? – спросил Себех. – Кто? Зачем?
– Дочь их уари, – ответил Гор-Кха. – Как еще скрепить наши роды, как не кровью и семенем?
– На что нам их кровь? – спросил Себех, и, фыркнув, добавил: – Все их женщины были бы наши, если бы ты решил сжечь Ме-Нари.
– Мы говорим не про женщин. – Гор-Кха пробовал подыскать нужные слова. – После союза с Хети земли по оба берега – кровные Нехе. Их старейшины приходят на торжища к нам и приносят жертвы у камней Сокола, вместе с тем растут его сила и слава. Пусть Ме-Нари тоже признает его, а вместе с Ме-Нари – все рыбаки из деревушек, что приносят у них жертвы Сому. Значит, больше будет людей на торжищах, больше даров в нашем святилище. Больше земли. И если в Нехе будет течь и их кровь, они смирятся с тем, что мы сделали.
– Разве у нас мало земли? – Себех не казался убежденным. – Воины прошлых дней не делали так.
– Ты встретишь их у воды, – сказал уари, не считая нужным спорить дальше, – и встретишь как надо. Их уари должен коснуться земли булавой, но пусть останутся стоять. Пасть коленями на землю они должны только передо мной. Отведешь их сюда.
Ладья ткнулась в берег. Гребцы, подняв весла, неподвижно сидели, ожидая пока человек со страусиными перьями поднимется. Он неспешно взял булаву и начал вылезать из ладьи. За ним направилась девушка.
Себех, как и было ему велено, дошел до кромки берега, и, стоя, ожидал, пока подошедший человек не наклонился, коснувшись булавой сначала левого плеча, потом живота, потом земли. Его движения были резки и угловаты. Слова, которыми они обменивались, оставались неразличимы, но уари и так знал, что говорится в таких случаях.
Наконец все трое приблизились к нему. Мужчина, несший булаву, остановился в трех шагах перед ним. Его выкрашенные черным и зеленым веки подрагивали, рот кривился, а пальцы сжимали булаву так, что казались белыми.
Он встретился взглядом с Гор-Кха, помедлив, опустился на одно колено и положил булаву на землю.
– Моя кровь, моя хеше и булава принадлежат тебе, – глухо сказал он. – Я, уари Каа-Тот, клянусь тебе в этом на моей крови, именем моего хемму, духами земли и воды.
Его речь звучала непривычно – жители Ме-Нари говорили на языке Ке-Ем на свой лад – произносили слова обрывисто, сглатывая многие звуки, иногда строили их в странном порядке, но, в целом, их наречие мало отличалось от говора Нехе, и понять его труда не составляло.
– Твои духи будут пировать с нашими духами, – ответил Гор-Кха. – Твоя кровь будет нашей кровью. Ты привел ту, в которой соединятся наши ка?
Он не счел нужным спрашивать, где прежний уари, которого видел однажды на торжищах.
– В ней течет кровь Сома, кровь старых уари и наших хемму, – сказал Каа-Тот, указав на стоявшую рядом девушку. – Пусть союз ваш будет долог, а потомство обильно.
Гор-Кха, наконец, окинул девушку взглядом. Совсем юная, невысокая, худенькая, но с уже округлившейся грудью, заметной даже под льняной тканью. Её хорошо подготовили к встрече – большие, чуть продолговатые глаза тщательно подведены зеленым и желтым, пряди, падавшие на лоб, тоже окрашены малахитовой пылью. И зеленые веки, и обведенные красным губы, резко выделявшиеся на побледневшем лице, дрожали. Уари чуть скривился, заметив две рыбьи кости, вплетенные по обычаю Ме-Нари в её разделенные надвое волосы. Знак Сома, их хемму – как и костяная пластинка с изображением рыбы на груди.
– Ты станешь уари-на, госпожой Нехе, и примешь семя Гора‑Сокола, – сказал он ей. – Надеюсь, цветок твой полон соков.
Отвернувшись, он снова обратился к Каа-Тоту
– Пусть духи укрепят наш союз. Начинаем обряд.
***
Когда первые хижины Нехе показались за прибрежными акациями, солнце уже клонилось к закату. Она сидела на скамье, подогнув ноги, стараясь не касаться плечом сидевшего рядом мужчины. Дочь уари не запомнила его имя, которое выкрикивали воины, пока он заносил её в ладью, и все еще боялась посмотреть в его обведённые галеной глаза. Он же делал вид, что не замечает её, или действительно не замечал. Сидевшие рядом с ним мужчины неспешно беседовали друг с другом на гортанном говоре Нехе, обращая на неё внимания ничуть не больше. Впрочем, плечистый человек, на шее которого висела брошь с процарапанным на ней скорпионом, трижды подходил к ней, предлагая воду, сушеное мясо и ячменные лепешки. Она ничего не могла проглотить, но освежила рот нагревшейся водой.
Сзади раздавались звуки команды – стоявший у кормы мускулистый мужчина с большим веслом, почти обнаженный, если не считать плетеного чера, мерно повторял два слова, и гребцы налегали на весла. Ладья была очень большая – больше, чем те, на которых ей уже приходилось плавать в родном селении. На каждой стороне сидело по десять гребцов, а всего на ней находилось, наверное, трижды по десять – она плохо считала выше десяти. Другие ладьи плыли следом. Часть людей Нехе, она знала, отправилась по берегу, гоня с собой скот, ранее принадлежавший Ме-Нари.
Наконец они поравнялись с длинным рядом хижин. Жилища бежали вдоль берега, поднимались на пригорки и спускались в низины – много, много хижин, папирусные стены, плоские, крытые тростником крыши. Некоторые выделялись среди остальных – сделанные из ровно нарубленных, обмазанных глиной ветвей, они казались больше и прочнее. Иногда рядом с жилищами поднимались высокие шесты, на которые что-то было насажено. На одном из пригорков, чуть выше остальных, она вдруг увидела строение – это была не хижина, а именно здание, сложенное из обожженных на солнце глиняных кирпичей, оно было заметно выше окружавших его хижин. Рядом со зданием торчал еще один шест.
Чуть ближе, у воды, громоздкое сооружение из связанных стволов со срезанными ветками уходило в воду – по другую сторону в черный ил погружались жерди. Причал, похожий на тот, что в Ме-Нари, но больше. В Нехе, казалось, все было больше. С берега доносились обычные запахи селения – пахло жареным мясом и ячменем, скотом и нечистотами. Люди подходили к берегу, выкликая слова, которые она еще не могла разобрать. Стоявший у высоко задранного носа человек со страусиными перьями на голове поднял копье в одной руке, лук в другой, и застыл в этой позе, не произнося ни звука.
Кормчий что-то выкрикнул, и ладья начала поворачивать.
– Люди ждут обряда победы, уари, – почтительно обратился к уари Нехе человек с оберегом в виде скорпиона. – Кто пойдет за тобой?
– Ты станешь по левую руку, Себех по правую, – ответил тот, и она опять вздрогнула, и от звука его голоса, и от того, как странно он произносил знакомые слова. – Знак Сокола понесет за мной Перен.
Потом он повернулся и впервые посмотрел на неё.
– Тебе – идти следом за мной. Смотреть мне в спину, ничего не говорить, пока я не скажу.
Она молча посмотрела на него, и, не найдя слов, просто кивнула.
Повернувшись к подошедшему человеку, уари принял у него из рук сложный головной убор из страусиных перьев. Осторожно расправив, надел и поднял со скамьи булаву – почти как у её отца, а теперь у Каа-Тота. На булаве была видна засохшая кровь – дочь уари поняла, что её не отмыли намеренно. Булаву он держал вскинутой вверх, пока ладья не ударилась боком о тяжелые стволы. Люди с берега выкрикивали что‑то неразборчивое. Их было очень много, они заполняли берег везде.
– Гор-Кха побил людей Ме-Нари! – выкрикнул человек с ожерельем из крокодиловых зубов на шее. – Он проткнул стрелами их тела, разрубил черепа, пролил на землю их ка! Их уари склонился перед ним, сказал ему слово покорности, коснулся его сандалий и отдал свою дочь! Славьте духов земли и неба! Славьте уари Гор-Кха!
Шум голосов, словно голос Вод Гнева, ответил на его слова, скоро она поняла, что большинство людей повторяют всего два слова:
– Гор-Кха! Гор-Кха! Гор-Кха!
«Это был не мой отец», – думала она. – Это был Каа-Тот, у которого не хватило крови сражаться».
Уари (тот, кто после обряда стал её мужчиной, хотя ей все еще трудно было в это поверить, как и просто выговорить его имя) сошел на берег с высоко поднятой булавой в правой руке, за ним несли шест с чучелом сокола, а следом шло четверо воинов с топорами и копьями. Вспомнив его слова, она поспешила за шестом. Никто не обернулся в её сторону – все смотрели вперёд, на расступившуюся перед ними толпу. Так они и двинулись сквозь селение.
Она слышала, как из других ладей выходят воины и становятся за ней. Шествие тянулось сквозь толпу, мимо хижин Нехе, а она шла и из последних сил старалась не расплакаться. Её окружал чужой говор, люди, убивавшие её сородичей, чужие духи этого страшного места. Она помнила слова своего мужчины – не поднимать глаза, и старалась смотреть на его сандалии перед собой. Все же ощущала цепкие взгляды, которые бросали на неё мужчины и женщины Нехе. Особенно – женщины. Впереди раздались выкрики, потом голоса зазвучали ритмично, как в песне.
Иногда, вопреки тому, что было ей сказано, она украдкой поднимала глаза вверх, и видела, как клюв сокола блестит в жарком желтом свете. Тот, кто принес победу воинам Нехе, от кого не защитил Сом. Чужое божество, желавшее крови её сородичей. Каа-Тот говорил, что она отдана в жены уари Нехе, но если они все лгали? Может, это часть обряда, а закончится все тем, что ей перережут горло у шеста соколиного бога?
Наконец шествие остановилось, и дочь уари осторожно подняла голову – хижины расступились, перед ней открылась большая расчищенная площадка, по бокам округлые камни, посредине – длинный, почти в два человеческих рост, шест. На нем было прикреплено еще одно чучело сокола (и как с птицы так ловко содрали кожу), рядом – отполированный круглый камень.
Её муж подошел к шесту, где-то гулко забил барабан, и он начал двигаться вокруг странными танцующими движениями под неровный ритм. Иногда он совершал взмах булавой, и толпа откликалась выкриками. Пройдя так три круга, он опустился на одно колено перед камнем, положив перед собой булаву. В нескольких шагах от него склонились воины с копьями. Уари начал выкрикивать какие-то слова, повторяя в конце каждой фразы «Гор!», толпа наблюдала, но теперь в молчании. Она увидела, как уари достает нож, солнце тускло блеснуло на кремневом ребре. Проведя ножом по левой руке, он выбросил её к шесту, и кровь заструилась вниз по локтю.
– Моя кровь – для тебя, Гор, породивший небесный огонь! Дай силу моей руке, сокруши ка моих врагов, наполни желтой кровью их жилы, влей слабость в их чресла, преломи их копья!
Кровь стекала с руки, которую он держал над круглым камнем, и собиралась в ложбинке. Двое других, тех, что ехали в одной ладье с ней, подошли к камню и, опустившись на колени, коснулись алой лужицы остриями своих копий.
Её не удивляло происходящее – если бы они победили, обряд в Ме-Нари был бы похожим. Когда у реки отрезали головы людям с острова Аба, воины её отца тоже окунали копья в их кровь и взывали к Сому-Защитнику. Она почувствовала облегчение оттого, что пленных у людей Нехе нет – они лили на жертвенные камни свою кровь.
Действо продолжалось. Другие воины, подходя, тоже открывали свои жилы, смачивали кровью жертвенные камни и поднимали вверх копья. Рядом с шестом раздалась песня, это был не уари или кто-то из его воинов, а люди, стоявшие чуть в стороне.
Через некоторое время уари, ставший теперь ей мужем («Гор-Кха – внезапно вспомнила она, его называют Гор-Кха») повернулся к ней, поднял руку и властно махнул. «Сейчас» – поняла она и быстро подошла к шесту.
– Ты пойдешь следом за ним, – сказал он, и дочь уари впервые увидела тех, кто стоял у шеста и пел песню. Это были мужчина и три женщины. Мужчина, примерно тех же лет, что её отец (и тут у неё опять кольнуло в сердце), худой и сутулый, с каким-то сероватым цветом лица, держал в руке посох с загнутым краем. Женщины, заметно моложе, но все же куда старше её самой, смотрели на неё холодными глазами, не выказывая никаких чувств. Они не были похожи друг на друга, но все равно казались сестрами, с одинаково обрезанными на уровне плеч волосами, разделенными пополам, в длинных, почти до щиколоток, серых одеяниях, испещренных угольно-черными знаками. На грудь каждой опускалась костяная пластинка с выточенной головой сокола.
– Каким духам ты поклонялась в Ме-Нари? – сухо спросил её человек с посохом.
– Наше селение защищает Сом-Отец, а девушек хранит Небет, – ответила она, стараясь избежать его пронзительного взгляда.
– Иди со мной, – приказал он, и, повернувшись, направился в сторону. Она торопливо двинулась следом, женщины шли за ней, отстав на несколько шагов, и, по-прежнему, не произнося ни слова.
Они проследовали мимо больших хижин с каменными основаниями, мимо сикоморов, мимо шеста с черепом быка и других шестов с черепами животных, пока не подошли к внушительному строению. Дочь уари приостановилась, рассматривая его. Строение, выше самой большой из хижин, было сложено из ровных, обожженных кусков глины, крышей служил настил из больших ветвей, плотно подогнанных друг к другу. Вход, достаточно высокий, чтобы она могла войти, не пригибаясь, увенчивала глиняная пластина с нарисованным на ней птичьим профилем. Сначала она подумала, что это еще один сокол, но потом узнала голову коршуна. Человек жестом приказал ей остановиться.
Когда она застыла на месте, жрец качнул посохом, и женщины шагнули к ней. Их руки сорвали с неё юбку и передник, она съежилась, поняв, что осталась голой. Ей не приходилось ходить обнаженной после своей первой крови. А пальцы странных женщин уже шарили в её волосах. Они нащупали две кости Сома-отца, вплетенные в её пряди – их повязали в день её первой крови, как и другим девочкам Ме-Нари. Мужчина подошел с блестящим обсидиановым ножом в руке. Протянув руку, он быстрыми движениями срезал несколько прядей, и рыбьи кости упали на землю. Потом он также перерезал нить с костяной пластинкой на шее и выбросил её. Она открыла рот, чтобы воспротивиться, но его взгляд заставил слова замереть на губах. Женщины между тем начали поворачивать её, осматривая и ощупывая тело. Их руки касались её плеч, волос, груди, одна открыла ей рот, чтобы осмотреть зубы, другая, присев, заставила раздвинуть ноги и ощупала пальцами лоно. Она дрожала от страха и отчаяния, с трудом сдерживая слезы, мысли о жертвоприношении вновь появились в голове. Наконец женщины отпустили её, одна из них посмотрела на жреца и кивнула.
– Сними сандалии, и иди за мной, – отрывисто сказал тот. Она повиновалась, а мужчина, развернувшись, вошел в стоящее перед ней строение.
Нагая и босая, она несмело двинулась вслед за ним. Внутри был полумрак, свет попадал через проём за её спиной и отверстие в крыше. Отверстие было проделано в дальней части здания, и солнечные лучи освещали каменную кладку, на которой был нарисован черный коршун. Череп коршуна белел на шесте под потолком, малахитовые глаза тускло отсвечивали. Под шестом лежал камень, тщательно отполированный, с выемкой и желобом посередине. Она узнала символ – так во многих селениях Ке-Ем изображали Небет – Ту, что защищает женщин. К ней обращались и в Ме-Нари при родах и болезнях. Она вдруг успокоилась. Этот дух уже знает её, он не причинит ей зла.
Мужчина между тем, подняв вверх руку с крючковатым посохом, начал нараспев повторять слова молитвы.
– Нехбет, кровь рождения и кровь смерти, хранительница ка, встречающая небесный огонь у дома ветров, дающая женской груди молоко – обращаюсь к тебе. Взгляни на неё, Нехбет – это новая дочь твоя, та, что ублажит сына Гора и даст ему детей. Прими её и наполни силой своей. Пусть утроба её будет плодоносна, а грудь полна молока, пусть спина её будет крепка, а руки мягки и послушны.
Опустившись на колени, он начал раскачиваться, тихо напевая и водя посохом по земле. Голос звучал высоко и пронзительно, словно уходя к стоящему высоко над святилищем солнцу. Она постоянно слышала имя Небет – которое он, добавляя по привычке жителей Нехе лишний звук, произносил как Нехбет. Глаза мужчины закатились, показывая белки, вдруг он страшно взвыл и ударил по полу возле алтаря обеими ладонями.
– Нехбет, пусть увидят меня глаза твои!
Малахитовые камешки в черепе коршуна тускло блестели, и девушка в страхе прикрыла веки..
Вдруг, вскочив, мужчина направился к ней. Она напряглась, ожидая чего‑то страшного, он просто положил ей руки на плечи и медленно, но сильно нажал. Она опустилась на колени.
Через мгновенье она почувствовала резкую боль в руке и с трудом удержала вскрик – глянув вниз, увидела, как жрец отнимает нож от её предплечья, по которому крупными каплями стекает кровь. Не отпуская руки, мужчина потянул её вниз и повернул – кровь капала на камень, из-под которого уходил вверх шест. Омочив в ней пальцы, он начал водить ими по каменной стене, изображая какой-то знак. Бурые пятна говорили о том, что её кровь была не первой, пятнающей эти стены. Она всё еще стояла на коленях, не смея поднять взгляд, когда мокрые от крови пальцы коснулись её лба.
– Ренехбет, Соединившаяся‑с‑Нехбет! – выкрикнул жрец. – Встань!
***
Лодка с тихим шелестом раздвигала полусгнившие стебли. Она была, пожалуй, великовата для четырех человек, но стоявший на корме юноша правил ей уверенно, налегая на шест и направляя вдоль берега.
– …ни камня, ни меди с прошлого лета, – продолжал Себех. – Я не верю Аха.
– Он стар и не станет задумывать худого, – ответил Гор-Кха. Он, как и Себех, сидел, скрестив ноги и внимательно рассматривая прибрежные заросли, – и зачем ему делать это? Люди Хети любят нашу ячменную воду, им нужны кости и мясо. Они бы приехали на торжища, если бы у них был камень. Что-то помешало им.
– Они могли получить то, что хотели, не только у нас. Селения вверх по Реке богаты – и, вспомни, что говорили охотники. Ладьи с людьми Че-Ни видели вблизи от белого уступа. Посланники рогатой жрицы плавают далеко от её селения. Я не знаю, не торгуют ли они с ними, вместо нас.
– Я тоже. – Гор-Кха, наконец, отвел взгляд от берега и посмотрел на Себеха. – Но что же хочешь ты? Как узнать, говорит ли Аха правду?
– Булавами, – ответил Себех, – так, как мы уже сделали в эту луну. Их Черепаха медленна и слаба, как и её дети. Она защитит их не больше, чем Сом – Ме-Нари.
– И чего мы так добьемся? – Гор-Кха покачал головой. – Пока союз с Хети радует нас. Мой отец много сделал, чтобы Аха ударил о землю булавой. Зачем превращать их во врагов?
– А зачем нам такие друзья? Дети Нехе сами берут все, что им нужно, так было еще с тех пор, как мы гнали стада по лугам за холмами.
– И те дни прошли, Себех. Теперь мы живем у Реки, и нам нужна дружба соседей, а Гору-Соколу нужны их дары у своего камня.
Себех замолчал, сжав губы, и тоже стал рассматривать берег. Папирус чуть покачивался на ветру, где-то крякала птица. Кормчий перехватил рукой шест, не давая лодке повернуть в сторону.
– Надо было идти за холмы бить антилоп, как ушли люди Орикса, – сказал Себех, нарушая молчание. – Что ты хочешь найти здесь?
– Водопой, – коротко ответил Гор-Кха, – здесь они пьют.
– Здесь добывали даже быков, Себех, – заговорил молчавший до сих пор четвертый мужчина, с худым, дочерна загорелым лицом, обрамленным коротко обрезанной бородой. – Мы станем против ветра и будем ждать. Духи охоты не останутся голодными.
Вскоре за папирусом и тростником мелькнули затон и узкая полоска отлогого берега.
– Здесь, Перен, – сказал Гор-Кха, и сидевший на носу лодки Перен поднял лежавший рядом с ним шест. Вдвоем со стоявшим на корме юнцом они развернули к берегу, и вскоре дно мягко ткнулось в папирусные связки.
– Найдем место и будем ждать. – Гор-Кха поднял с лодки лук, перевязанную жильной нитью охапку стрел и дротик. – Перен и Миаш уйдут на другой край. Скоро мы накормим себя и духов.
Себех, пожав плечами, подхватил копье и лук, и шагнул по колено в мутную прибрежную воду. За ним последовали остальные.
И снова пришли дни охоты. Жители Нехе, как и других приречных селений, разводили скот – прежде всего коз и свиней, который давно уже давал им достаточно мяса. Кроме того, на Реке ловили черепах и били водную птицу. Охотиться, чтобы добыть еду, не было так уж необходимо. Но охота угодна духам, само слово «шери» когда-то и значило охотник. И, пока медеша оставались в селении, работая или присматривая за полями, взрослые мужчины из родов шери уходили в далекие пустоши или прибрежные заросли, чтобы добыть быка, антилопу, крокодила. Дело не всегда было безопасным – случалось, гиппо ломал кости неудачнику или крокодил утаскивал его в глубины Реки. Зато священная радость охоты и убийства, торжественный обряд по возвращении домой искупали любой риск.
Так было и сейчас, когда они ждали свою добычу. День у Реки тянулся медленно и горячо. Солнце, прогревая почти неподвижную воду затоки, успело подняться высоко, когда они услышали шорох и потрескивание.
– Идут, – сказал Гор-Кха, и Себех только кивнул в ответ, накладывая стрелу на тетиву.
Прежде чем он успел её натянуть, на вершине пригорка, в нескольких десятках шагов от них, показался силуэт круторогой антилопы, за ним, почти одновременно – еще два. Шедшее впереди животное огляделось, принюхиваясь. Охотники замерли, боясь даже дышать. Нерешительно потоптавшись на месте несколько мгновений, первая антилопа начала спускаться к воде, вслед за ней двинулись две остальных.
– Ветер, – одними губами выдохнул Себех, натягивая тетиву.
– Запахи Реки, – так же беззвучно ответил Гор-Кха, тоже взявший лук наизготовку.
Животные стали на берегу, в паре десятков шагов от воды, и настороженно оглядывались. Гор-Кха показалось, что сердце в его груди стучит очень громко, так, что антилопы не могут не слышать. Но, наконец, они решились и затрусили к воде. В который раз крутые изгибы шеи и изогнутые рога восхитили охотника. Гор-Кха знал, что, убивая животное, нужно просить прощения у его духа, иначе он принесет тебе несчастье, но теперь спросил себя – не сильнее ли Гор-Сокол тех, кто живут в этих рогатых красавицах, жизнь которых он сейчас оборвет? Будет ли обидой для его могучего хемму обратиться сейчас к ним? Или небо для Сокола, но животные – для старых духов?
От раздумий его отвлек Себех, едва ощутимо коснувшийся локтем. Сейчас.
Они натянули тетиву, но в этот миг все и случилось. Жалобные крики антилоп разрезали стоячий полудневный воздух, и одно из животных резко подалось в воду, а другое шарахнулось в сторону, заваливаясь набок, но, с трудом все же удержавшись от падения. Третья антилопа опрометью бросилась на холм.
– Рано, – выкрикнул Гор-Кха и послал стрелу в убегавшую антилопу. Та лишь оцарапала ей спину и тут же выпала из раны. Животное стремительно взбиралось на пригорок, и Гор-Кха обернулся к двум оставшимся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как из бока одной вырастает стрела.
– Попал! – радостно крикнул Себех, бросаясь вперед.
Уари поспешно наложил на тетиву еще одну стрелу – даже раненые, антилопы продолжали бороться за жизнь, и часто уходили от охотников, чтобы, обессиленные, стать легкой добычей хищника.
Рассказы об охоте, древнем священном занятии шери, часто длились долго, после того как заканчивались охотничьи обряды. Охотники говорили, потом замолкали, пили ячменную воду, раскладывали перед собой рога или зубы убитых зверей. Но и брошенная в огонь иссохшая веточка акации не успела бы сгореть, пока произошло то, что произошло.
Одна из раненых антилоп, в чьем боку по-прежнему торчала стрела Себеха, на нетвердых ногах продолжала удаляться от берега. Мгновение Гор-Кха думал выпустить стрелу в неё, но животное издало еще один крик, и его ноги подкосились. На другой стороне берега он увидел Миаша, все еще с поднятым луком. Он повернулся ко второй антилопе как раз, чтобы увидеть, как отвратительная коряга внезапно появляется из стоячей воды, и в её черной глубине тускло поблескивают зубы. Страх сковал сердце, на какой-то миг уари показалось, что это один из мрачных духов стоячих прибрежных вод вдруг появился во плоти, чтобы заявить о своих правах на долю добычи. Но чутье охотника вернулось почти сразу же.
– Крокодил! – громко выкрикнул он. – Это крокодил! Перен, Миаш – остроги!
Они и сами его, конечно, увидели. Пресмыкающееся, скользнув по гниющим у берега травам, подалось к раненой антилопе, в которой торчало уже три стрелы. Истекавшее кровью животное не успело заметить новую опасность, пока зубы крокодила не сомкнулись на его копыте. Антилопа дернулась, но сил, чтобы вырваться, у неё больше не оставалось.
– У нас будут антилопы и крокодил! Себех – дротик! – Гор-Кха лихорадочно нащупывал на поясе роговую рукоятку ножа. – Перен, сюда!
Того не нужно было подгонять – с коротким копьем наперевес худой, жилистый охотник мчался по берегу, расплескивая воду. Крокодил между тем сомкнув мертвую хватку на своей жертве, медленно тянул напрягавшую последние силы антилопу в пахнущую тиной глубину.
– Небольшой, – пробормотал про себя Гор-Кха. – Сможем добыть. – Отбросив ненужный уже лук, он перехватил кремнёвый нож правой рукой, и еще раз крикнул: – Себех! Подай же дротик! – когда увидел мелькнувшую рядом с ним фигуру охотника. Он бежал к берегу, будто не услышав уари – и, став у самой кромки воды, в нескольких шагах от продолжавшего бороться с теряющей силы антилопой крокодила, поднял обе руки.
– Нельзя, Перен, – услышал Гор‑Кха голос Себеха. – Родитель не дал нам права вкусить его плоть. Ты не коснешься его.
***
Ренехбет вздрогнула и испуганно огляделась, не понимая, где находится. Лишь спустя несколько мучительных мгновений вспомнила – Нехе, дом уари, и она его жена. Теперь её дом. Уже девятое утро она просыпалась здесь, глядя на гладкие, прилаженные друг к другу куски дерева над своей головой, но чувство первого страха до сих пор не прошло.
Плетенка рядом была пуста – муж не пришел домой вчера. Он и другие шери отправились на охоту. Неизвестно, сколько их не будет, и все ли вернутся целыми – охота дело опасное.
Ренехбет приподнялась и, сев на циновке, осмотрелась. их кровать – плетенка на подставке из деревянных колод – размещалась в отгороженной связанными ветвями части жилища. Вообще, Ренехбет была поражена, когда муж впервые ввел её в новый дом – жилище показалось ей огромным. Выстроенное из обожженных глиняных кирпичей, оно было разделено на три просторных части, в каждой из которых она видела множество ценных предметов. Здесь, рядом с кроватью, на круглой деревянной подставке, самые ценные из их вещей – её и мужа. Палетка, на которой она растирала мужу галену, охру и малахит – в ней и сейчас лежало немного порошка. Другая палетка рядом, в форме черепахи – там она растирала присыпки для себя. Белые камешки, изображавшие глаза черепахи, тускло поблескивали в неясном свете. Фигурки из слоновой кости, охотник, женщина и гиппопотам, стояли на столике – четырех плоских кусках дерева на глиняных кирпичах. Нож, тонкое, волнистое острие из кремня вливалось в изукрашенную резьбой костяную рукоять. Маленький медный топорик. Еще фигурки из красивых, блестящих камней, каких не найти в Ке-Ем. И драгоценный нуб, кусочек желтого металла, раскатанный в пластину, тщательно прикрепленную к жильной нити, лежал рядом с булавой. Ренехбет уже знала, что еще больше всевозможных редких и красивых вещей Гор-Кха хранит в других частях жилища. У Нар-Хаа тоже были такие ценности, но, по сравнению с её мужем, его запасы, как и жилище, выглядели жалко.
