Художественное электронное издание
Клюев, Е. В.
Песни невозврата / Евгений Васильевич Клюев. – М.: Время, 2018. – (Поэтическая библиотека).
ISBN 978-5-9691-1695-5
Новая книга Евгения Клюева – подарок тем, кто, снова и снова выкладывая в сети строки из его стихотворений, как бы обменивается неким тайным кодом, смысл которого – помочь найти друг друга в пространстве и времени. Код этот уникален: Евгений Клюев – один из очень немногих сразу узнаваемых мастеров, чьей поэзии всегда был присущ герметизм в самом высоком смысле этого слова.
© Евгений Клюев, 2018
© Валерий Калныньш, оформление серии, 2018
© «Время», 2018
В. С. С.
Смотри, так выбывают из игры,
так покидают звёздные пиры
кометою, сгоревшей в одночасье
и выбравшей себе иное счастье —
не быть среди счастливцев…
так, смеясь,
с дурной эпохой порывают связь
и больше не хотят ни с кем общаться.
Смотри, так оставляют всё как есть,
так ничего не оставляют людям,
тебе кричащим: мы тебя забудем,
если уйдёшь… останься с нами здесь!
Они не раз твою припомнят спесь
и то, как занимался словоблудьем —
способный, но избалованный весь.
Так покидают толчею мирскую:
ни жалобы, ни вздоха, ни следа,
так молятся о том, чтоб никогда —
чтоб больше никогда и ни в какую!
И сдав кому ни попадя на съём
просторную пустую мастерскую,
так прекращают думать обо всём.
Простившись – или даже не простившись,
так просто исчезают с глаз долой
и прячутся от жизни пожилой
в четверостишьях – или пятистишьях,
как в путаных предгорьях Ёсино,
где встретить никого не суждено
на белых тропах во всевышних вишнях.
Ну вот… а что касается чужбины,
то – перестаньте-я-вас-умоляю:
я слов подобных не употребляю
и не хожу в подобные глубины.
Весь пафос мой промчался стороной,
И никаких развалин за спиной.
А чем живу – да старою любовью
одной… чей возраст роли не играет,
но более о ней не пустословлю:
чуть греет – вот и хорошо, что греет.
А что она протёрта на локтях —
так я ведь, как бы это… не в гостях.
Дела? Идут… то есть контора пишет —
от жалоб до ходатайств и заявок,
при этом пишет набело, без правок,
при этом пишет искренне, без фишек.
А то, что кровью пишет иногда, —
так ведь какое время, господа!
Короче, я живу и припеваю
небесную мелодию нон грата —
и жизнь моя беспечна кочевая,
и бесконечна песня невозврата
в ту строчку, в то пространство, в то число,
что остановлены на полусло.
Один язык останется со мною,
родной язык – всё прочее родное
внезапно перестало быть родным.
Вот как бывает, и рука немеет —
немеет и отныне не умеет
писать про сладкий и приятный дым
отечества… нет дыма без огня,
но это всё уже не про меня:
я не пойду в огонь ни вместе с вами,
ни ради вас, давно прошла пора
играть с огнём, и не моя игра —
игра с огнём, моя – игра словами
вот хоть и в прятки, или в поддавки,
или в лапту… мне, знаешь, не с руки
влиять на расписание событий
в краях, куда я больше не стремлюсь.
Союз сердец или другой союз —
не мой союз, любите – не любите.
Я ни гроша – и сколько ни убавь —
не дам за постороннюю любовь:
мне как-то и не важно быть любимым,
упоминаемым и дорогим.
Но я смотрю с тревогою на дым
отечества… огонь, огонь за дымом.
Та жизнь, откуда начались стихи,
прошла – а из того, что остаётся,
и на одну строфу не наскрести.
Но это всё такие пустяки,
покамест есть звезда на дне колодца
и не растаял леденец в горсти,
покамест сердце бьётся и покамест
мой карандаш порывист и смекалист,
и на окне пылает остролист,
покамест я при деле и покамест
луна мила, и месяц зубоскалист,
и чай имбирный крепок и английск.
Покамест это так – о, я богат,
и ночь нежна, и лёгок мой фрегат,
и паруса в талантливых пометках:
такой разноязыкий суррогат!
А сам я отбиваюсь наугад
от рифм – английских, датских и немецких.
Прости меня, мой отчий край, прости:
мне было слишком тесно взаперти,
а было бы сейчас ещё теснее.
И без меня там тесно, говорят…
дарю стране свой полный невозврат,
но всё никак не распрощаюсь с нею.
Есть вещи незабвенные: они,
обычно ничего не означая,
лишь беспокоят… запах, привкус, цвет.
Но мне-то что – я сделан из брони,
меня не сбить с пути ни чашкой чая,
ни запахом прохожих сигарет,
ни именем, вколоченным гвоздём
мне в память, не свернуть меня с дороги,
ни в сердце запечатанным числом.
Они мне говорят: пойдём, пойдём
раскаиваться, подводить итоги —
тут есть одно местечко за углом!
Но этим непутёвым ремеслом
давно мне заниматься не по чину:
я кто? Я ветерок в сухой листве —
и вовсе не затем оставил дом,
а чтоб найти всему первопричину
единственную… или даже две!
Увидимся ли, нет ли – всё равно,
пишите письма или не пишите:
и получу, так после не найду.
Есть вещи незабвеннейшие, но —
но не теперь, не так, не на ходу,
позднее, на санскрите… на самшите.
В ту сторону я больше не смотрю,
а если и смотрю, то вижу худо —
мне кажется, что вижу много блуда,
но, может, только кажется отсюда,
а может, я теперь такой зануда,
а может… может, дело к ноябрю.
Пропал, простите, всякий интерес —
и даже интерес к кофейной гуще:
всё сущее – оно на то и суще,
чтоб гуща эта становилась гуще,
а мы, ещё недавно всемогущи,
отгадки отвергали наотрез.
Где ничего загадочного нет,
где просто всё как пареная репа,
где призрак появляется из склепа
с петлёй, которая – всем скрепам скрепа,
там граждане в петлю шагают слепо
и будущее тихо плачет вслед.
Я не смотрю туда, а почему —
я не люблю таких больших идиллий,
кроме того, мы это проходили —
при «Пионере» и при «Крокодиле»,
и прародители нас прародили
по образу и духу своему.
Не как тогда, со скоростью улитки, —
теперь я убегал бы без оглядки
от этих мест святых, от этих мест,
где, никого в лицо не узнавая,
всех примирит порука круговая,
и бог не выдаст, и свинья не съест.
Не как тогда… когда я, как другие,
пуще чумы боялся ностальгии —
расплаты за ужасный неприезд:
что никогда мне до скончанья света
не будет ни ответа, ни привета
из этих мест святых, из этих мест.
Не как тогда… теперь мне за державу —
за дежавю – совсем уже, пожалуй,
не горько: я сложил с себя сей крест.
Пусть там опять хоругви и парады —
мне больше ничего уже не надо
от этих мест святых, от этих мест.
Что мы устроим… ах, что мы устроим,
когда я вдруг назад вернусь героем:
как выпьем чарку за Святую Русь,
как зашумят высокие дубравы,
как вновь мы будем молоды и правы
в тот звёздный час, когда я не вернусь.
Нет-нет, я ни за что не отвечаю
и ни на что давно не претендую —
я, помнится, ушёл и запер дверь.
Иду и ног не чую и не чаю
нагнать в дороге строчку молодую —
немолодую, может быть, теперь.
Спиши меня в расход, маститый критик:
я не в контексте, даже и не в теме,
а просто совершенно не у дел —
не трожь моих энклитик и проклитик,
я паралитик, я не враг системе,
я постарел, поблёк и поседел.
Я заработал право на не-знанье,
на не-решенье, на не-отношенье
и на не-пониманье сразу всех,
и вся моя работа – заказная,
вся дорогая, я гоняю в шею
халявщиков, ибо халява – грех.
А кто и чем мне платит тут, на склоне
дней, гор… и, как их, строгости и страсти, —
моё собачье дело, господа.
Тут весь вопрос в небесном эталоне,
в дорожной шляпе и в дорожной трости —
не в гордости… ну разве иногда.