© Клюев Е., текст, 2024
© Анна Журко, иллюстрации, обложка, 2024
© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «Самокат», 2024
Это будет непросто – рассказать, как Верёвочка вилась: больно уж замысловато она вилась… Честно говоря, я и сам не видел никогда, чтобы та или иная верёвочка вилась так замысловато! Большинство верёвочек ведь как вьётся: виток вправо – остановка, виток влево – остановка, виток вокруг – остановка… и никаких тебе перемен. А эта Верёвочка вилась как бог на душу положит. И не признавала она ни вправо, ни влево, ни вокруг: начнёт, стало быть, виток вправо, а уйдёт влево – и поминай как звали! А уж об остановках и говорить нечего: не было никаких остановок.
– Так верёвочки не вьются, – строго замечал Дедушка, наблюдавший за тем, как Верёвочка вилась. Уж кто-кто, а Дедушка-то всё про верёвочки знал: он таких верёвочек на своём веку сотни, а может быть, и тысячи перевидал.
Потому-то Дедушке и верили: раз говорит, что верёвочки так не вьются, значит, не вьются!..
А Верёвочка – вилась! И возникало впечатление, что дедушкины слова для неё ничего не значат. И ещё возникало впечатление, что ей было всё равно, как верёвочки вьются…
– Дедушка, – говорили все вокруг, – да что ж у нас тут получается? Ты говоришь, верёвочки так не вьются, а она вьётся и вьётся!
В ответ на это Дедушка только пожимал плечами и бормотал себе под нос:
– Просто чепуха какая-то получается! А больше ничего не получается…
Сказать по совести, Верёвочка иногда на минутку останавливалась и говорила себе: «Скорее всего, это чистая правда, что так верёвочки не вьются. Скорее всего, мне давно пора перестать так виться, а то прямо даже и неловко…» И она уже было совсем начинала переставать, и она уже было почти переставала, но в конце концов забывала переставать – и опять вилась как бог на душу положит, потому что замечательное это было занятие – виться как бог на душу положит!..
– Простите, Вы где учились виться? – спросил вдруг у Верёвочки некто… некто в белом.
– С кем имею честь? – растерялась Верёвочка: она никак не могла разглядеть говорившего.
– Мотылёк, – представился крохотный собеседник. – Мотылёк из породы однодневок.
– Рада познакомиться, – сказала Верёвочка и тоже представилась: – Верёвочка. Верёвочка из породы… – Тут она хорошенько подумала и исправилась: – Беспородная. А виться… виться я нигде не училась: у меня оно как-то само – вьётся.
– А у меня как-то само не вьётся, – вздохнул Мотылёк. – Нет, конечно, у меня тоже как-то вьётся… но только не так здорово, как у Вас.
Тогда Верёвочка смутилась и сказала по секрету:
– Самой-то мне иногда кажется, что не так уж и здорово… Дедушка вон всё время недоволен: говорит, так верёвочки не вьются. Уж кто-кто, а Дедушка-то всё про верёвочки знает!
– Это точно, – согласился Мотылёк. – Дедушка знает.
– Он потому знает, что уже очень много лет на свете живёт, – подхватила Верёвочка, – и верёвочек таких на своём веку сотни, а может быть, и тысячи перевидал.
– А я вот ни одной не перевидал, – сознался Мотылёк. – И даже больше скажу: я, кроме Вас, ни одной верёвочки в жизни не встречал. – Он основательно вздохнул и вдруг с решительностью закончил: – Но вьётесь Вы всё равно здорово. Мне почему-то даже кажется, что Вы лучше всех на свете вьётесь. Вейтесь так, пожалуйста, всегда!
– Всегда она не сможет, – заметил случившийся поблизости Дедушка. – Потому что… потому что сколько верёвочке ни виться, а конец будет. – Нельзя сказать, что он произнёс это с радостью… но и огорчения особенного в его голосе тоже не было.
– Вот видите? – шепнула Верёвочка Мотыльку и с грустью повторила: – Конец будет. Уж кто-то, а Дедушка-то про верёвочки всё знает!
– Дедушка знает… – опять согласился Мотылёк, а потом опустился около Верёвочки и совсем тихо – так, чтобы Дедушка не слышал, – сказал: – Но для Дедушки Вы просто одна из верёвочек… из тех самых верёвочек, которых он на своём веку сотни, а может быть, и тысячи перевидал. Для меня же Вы единственная в мире верёвочка, первая и… и последняя. Вы вились, когда я появился на свет, и будете виться, когда я исчезну… а мне уже скоро исчезать: я же из породы однодневок! И вот что я Вам скажу: для меня Вы так и будете – виться и виться, и Вам никогда не будет конца. Для меня Вы вечная Верёвочка… даже не так: для меня Вы – вечность.
С этими словами он действительно исчез, а Верёвочка, горько вздохнув, продолжала виться. Она вилась под наблюдением Дедушки, который время от времени качал головой и строго повторял: «Так верёвочки не вьются». Впрочем, теперь уже Верёвочка и вовсе не слышала дедушкиных слов: она вилась, вилась, вилась – и всё не было и не было ей конца.
«До чего же всё-таки глупо называть меня зеброй!» – размышляла Пешеходная Зебра.
У неё, правда, имелись ещё и другие названия… непонятно только было, как ими пользоваться.
«Вот тоже… назовут – не подумают! Разве по зебрам ходят? Зебра – это животное такое полосатое… сильно напоминающее осла, – при чём тут оно? Ну и что же, что – полоски… Разве у одной только зебры полоски? У тетради в линейку тоже полоски. И у пианино тоже полоски – нет чтоб назвать меня “пешеходное пианино”»!
А по ней всё шли и шли.
Денно и нощно.
Так оно, впрочем, и должно было быть… если ты Пешеходная Зебра. Смешно ведь мечтать о другой какой-нибудь судьбе – лёжа на асфальте, да ещё в самом центре города, да ещё самого главного города в стране! Тут уж не замечтаешься особенно – тут тебе каждую минуту напоминают, кто ты такая и для чего существуешь.
Ты Пешеходная Зебра.
И по тебе ходят.
Кто-то рождается для того, чтобы им украшали, кто-то – чтобы им освещали, кто-то – чтобы на нём играли. А кто-то рождается для того, чтобы по нему ходили… Вот и Пешеходная Зебра родилась для того, чтобы по ней ходили. Другой судьбы, значит, бог не дал. Хотя, конечно… «Вон тому без конца подмигивающему господину наверху повезло гораздо больше, чем мне: он называется “Светофор”, и у него есть три огонька – красный, жёлтый и зелёный, и он ими подмигивает всё время. А как его слушаются! Сменит огонёк – все замирают, ещё раз сменит – все суетиться начинают, а уж в третий раз сменит – все срываются с места, только их и видели…», – с горечью размышляла Пешеходная Зебра. И наконец осмелилась спросить:
– Господин Светофор, Вы довольны своей жизнью?
– Ещё бы! – воскликнул тот.
Доволен, значит. Оно и понятно…
«А вот если бы меня назвали “Пешеходное Пианино”…»
Ночью всё-таки можно было хоть немножко помечтать. Если бы её назвали «Пешеходное Пианино» – всё в её жизни было бы не так. Она проводила бы время в обществе композиторов, музыкантов, певцов, и на ней, может быть, играли бы вальсы… Или марши: наступят на белую полоску – тон, наступят на тёмную – полутон… И так, из тонов и полутонов, складывалась бы музыка.
Хотя… музыка-то, конечно, у неё едва ли получится, музыку ведь ногами не играют – её руками играют: музыка – штука нежная, даже и марши.
Пешеходная Зебра усмехнулась в темноте, представив себе топочущих по ней пешеходов в тяжёлых ботинках… Хороша музыка, нечего сказать! Танец слонов на водопое… Кто бежит, кто медлит, кто на месте стоит, а кто шаг вперёд сделает – и тут же назад! Нет, такой музыки никому, конечно, не надо. Мало ли что её полоски напоминают клавиши! Они только ей самой клавиши напоминают, а другие о таких вещах даже и не задумываются: просто ступают на Пешеходную Зебру – и вперёд! Само собой, если господин Светофор разрешает.
Правда, особенно бога гневить не стоит… у других судьба ещё хуже!
Взять, например, хоть во-о-он тот люк на мостовой. Лежит себе, бедный, посреди дороги – и какую-то непонятную дырку собою закрывает! Машины прямо по нему едут и не замечают: есть он, нет его – всё равно. То-то он иногда грохочет от возмущения – правда, негромко: бум-бум, бум-бум, бум-бум… обратите, значит, внимание! Да только, увы, никто внимания не обращает.
– А Вы, господин Люк, довольны ли своей судьбой?
– Доволен ли я? Да в общем доволен!
В общем доволен, значит. Ну и молодец…
Впрочем, какой с него спрос? Что он, несчастный, видел-то, пролежав свои сто лет на одном и том же месте! Наверное, и понятия не имеет, что в жизни есть музыка… Есть клавиши, по которым этак вот небрежно пробегает рука – и из-под руки возникают аккорды! Есть струны – едва их коснётся смычок, они начинают петь. Есть золотые трубы – они преобразуют воздух в божественные звуки: подуешь в такую трубу воздухом, а он по изгибам пойдёт, пойдёт, пойдёт – и рождается мелодия… Но люки о таких материях, конечно, не задумываются.
– Ещё как задумываются! – ответил Люк, и Пешеходная Зебра, опомнившись, поняла, что, кажется, давно размышляет вслух, а тихой ночной порой даже и мысли хорошо слышны.
– Но когда люки о таких материях задумываются, – продолжал Люк, – то понимают, что им, люкам, в сущности ничто не мешает быть барабанами! Поскольку музыка у каждого своя. Моя музыка – это бум-бум, бум-бум, бум-бум… Это только Вам, дорогая Пешеходная Зебра, почему-то кажется, что я так от возмущения грохочу!
– Разве нет? – растерявшись, прошептала Пешеходная Зебра.
Господин Люк улыбнулся.
– Ах, милая Пешеходная Зебра, – тихо произнёс он, – всё-то Вы витаете в облаках… и неведомо Вам, что ведь то, о чём Вы мечтаете, давным-давно сбылось! Что живёт рядом с Вами композитор Люк, который, между прочим, ничуть не хуже композитора Глюка. И что композитор Люк пишет и пишет для Вас свои барабанные партии: бум-бум, бум-бум, бум-бум! Денно и нощно. Ему, видите ли, кажется, что в той музыке, которую исполняете Вы, иногда сильно не хватает лёгкого барабанного боя…
– Разве я исполняю какую-то музыку? – пролепетала Пешеходная Зебра, окончательно теряясь.
– Все мы исполняем музыку, милая Пешеходная Зебра! И на всём белом свете нет никого, кто не исполнял бы какую-нибудь музыку… Каждому из нас это дано судьбой: исполнять ту или иную музыку. Да только вот даже и свою собственную музыку не всем дано услышать.
Пешеходная Зебра не знала, что думать.
Она тихонько перебрала в памяти свои полоски – все до единой: тёмные и белые… как клавиши.
– Господин Люк, – вдруг попросила она, решившись, – расскажите, пожалуйста, какая у меня музыка!
– Вальсы! – воскликнул господин Люк. – Вальсы и марши: наступят на белую полоску – тон, наступят на тёмную – полутон… И так, из тонов и полутонов, складывается музыка. Только вот… как я уже сказал, мне всё кажется, что в ней время от времени сильно не хватает лёгкого барабанного боя!