Евгений Киреев
Шрамы

Полная версия

Ничего лучшего, чем скрутить с потолка огромный круглый светильник и приладить его к своей прикроватной тумбочке, Олег не придумал. Перформанс был рассчитан на то, что пройти мимо чудесной инсталляции было, в принципе, невозможно. Судя по реакции сотрудников, нужный эффект был достигнут, но, чем закончится его выходка, Олег даже не догадывался. На следующий день его вызвали в дежурную часть, надели наручники и отправили в штрафной изолятор (ШИЗО), где его уже ждали… Наручники перестегнули в камере таким образом, что Олег остался лежать на полу, прикованный к лавочке, вмонтированной в цементный пол. «Проси прощения у нового начальника отряда, – обратился к нему старший лейтенант Решетников, – проси и расходимся». Олег выматерился и плюнул на пол, добавив в конце своей тирады, что больше ни слова от него никто не услышит. Сергей протянул резиновую дубинку Игорю: «Давай, так нужно». Игорь отказался. «Ну что ж ,не зря же мы тут все собрались, как в той песне» – продолжил старлей и первым нанёс удар ниже спины… Разъярённые поведением Олега и особенно его демонстративным плевком, сотрудники дежурной смены так душевно охаживали Олега, что тот периодически терял сознание, тогда его обливали водой, из стоящего в углу ведра, а, опершийся о косяк дверного проёма, военный доктор, подходил и участливо мерил пульс. В очередной раз, теряя сознание, Олег заметил, что у того, у кого требовали просить прощения за выходку, потекла кровь из ушей, и он всё ещё пытается остановить происходящий беспредел… «Да он блаженный», – подумал Олег и снова потерял сознание.

Прощения он всё же попросил, уже в отряде, выйдя из ШИЗО, через месяц с небольшим: «Извини, лейтенант», – сказал он Игорю. «Да ничего, всё позади, проехали» – услышал в ответ.

С тех пор за Игорем закрепилось прозвище – Блаженный и это, как он для себя отметил, не худшее прозвище сотрудника внутренней службы, колонии строго режима.

Глава IV

Хаос

Прошло уже несколько лет, как Игорь получил офицерское звание и двухкомнатную квартиру в военном городке, за сыном уже не смотрели соседи – бывшие зэки – малыш был устроен в ведомственный детский сад, в городе. Надя продолжала работать на рынке. Казалось бы, начались серые будни и борьба за выживание позади. К сожалению, руководствуясь неизвестными Игорю соображениями, Министерство обороны, пришло к умозаключению, что армия стране как таковая не нужна –другого объяснения тому факту, что заработную плату Игорь не получал больше года, он не находил. Если не считать, ежемесячный, сух паёк, получаемый им на продовольственном складе, то в части обеспечения семьи ему подходило выражение – «как от козла молока.» Конечно, это не способствовало гармонии в семье. Чувство вины – разрушительное чувство, причём оно разрушает не только самого ощущающего это чувство человека, но и всё вокруг. Он понимал, что работа в лютые морозы на открытом рынке это даже не пытка, это ежедневный подвиг супруги, во имя выживания его, офицера, и маленького сына, но изменить что-то не мог. Он полностью отдавал себе отчёт, что на протяжении уже долгого времени она обеспечивает и его, и себя, при этом от него помощи ровным счётом не было никакой. Она всё заслужила и всего была достойна и дорогой, по его мнению, косметики, одежды, и даже шубы, но позволить себе всего этого он не мог, поэтому неожиданные приобретения Нади, цепляли его самолюбие и вызывали иногда неприкрытое негодование. Да, выглядело это, как гнев, в её адрес, но фактически вызвано собственной неудовлетворённостью и было направлено на самого себя. Борьба же с самим собой, как известно, – самое сложное и зачастую разрушительное противостояние.

Вернувшись после двухнедельной тревоги, по случаю побега группы заключённых, домой, Игорь первым делом зашёл в единственный магазинчик в городке. Продавщица, привыкшая выдавать товар под запись в долговую книгу, ничуть не удивилась просьбе Игоря и, протянув бутылку водки, сделала соответствующую запись. Не раздеваясь, Игорь устроился на полу зала, включил видео-концерт Розенбаума, вытащил школьный альбом и погрузился в мысли и воспоминания. Школа, одноклассники, походы в горы, а вот и море, палатка, маленькая и его любимая Надя, дом, якобы подаренный на свадьбу, приведённый им в божеский вид, а потом оказавшийся обманом, куры, которых Игорь, практически, собственноручно выхаживал и гордился каждым удивительным цыплёнком…

Да, дом… Игорь вспомнил, как выгнали его из дома, как их приютила бабушка Нади, жившая в сорока километрах от города в посёлке Ярком. Хорошо, всё же, что поселок располагался по пути в город, где уже учился Игорь и куда старалась поступить Надежда. Хорошо, с точки зрения экономии, так, как можно было ездить в город, иногда даже "зайцем". На этом все плюсы посёлка заканчивались. Вернее, они наверняка были, но обращать внимание, на что бы то ни было, в то время было некогда – они столкнулись с самым настоящим голодом. Бабушка, оставив молодым дом и громогласно заявив, что дарит его, такой замечательной паре, уехала жить в город. Всё в доме и окружении было запущено, даже забор, некогда отделявший облупившееся строение от дороги, завалился и пророс бурьяном. Картину райского уголка, для жизни, дополняло полное отсутствие ванной комнаты и туалета, то есть не отсутствие туалета внутри дома, а отсутствие туалета, уборной, как такового достижения цивилизации, в принципе. Периодически это ставило в тупик, но на помощь приходил тот самый, не тронутый лопатой, огород – райские кущи девственной природы. Проблема с душем тоже оказалась решаемой, но несколько экстравагантно – нагрев воды в вёдрах, на плите, в душевую комнату превращалась целая кухня и Игорь с удовольствием выполнял роль душевой системы, поливая Надю из ковшика. После чего оба, довольные, ползали по полу с тряпками и собирали разлившуюся воду – романтика! Сколько же было в этом доме любви, ласки и нежности! Только чтобы окружающая жизнь не прекратилась как таковая из-за голода, молодые Нядя и Игорь выходили в курятник насыпать комбикорма нескольким пернатым. Кур было жалко, Игорь не смог себя заставить убить, ради того, чтобы поесть, никого тем более курицу, которая по всем меркам куриной жизни, была заслуженной старейшиной курятника. По самым скромным подсчётам ей было, со слов бабушки, больше десяти лет. Да и не решило бы это убийство проблему глобально, а решение необходимо было искать срочно. Работы, на которую мог бы устроиться Игорь, в посёлке не было, да и работать не было времени, так как он студент – очник. Проблема с посещением института решилась легко – он перевёлся на заочную форму обучения. Денег на существование требовалось, таким образом, меньше, но проблему с пропитанием не решало. На перспективу он вспахал огород, засеял картофелем, огурцами и помидорами, а для того, чтобы выжить здесь и сейчас, день через день они брали вёдра и отправлялись на поселковую бойню. Игорь оставлял Надю около соседней лесополосы, так как подходить ближе было невыносимо из-за трупного запаха разлагающегося мяса, сам же, шёл на дальше, залазил в чан для отходов и пытался там найти то, что можно было бы съесть – копыта, хвосты, желудки – всё это тщательно очищалось от опарышей, чувствующих себя просто великолепно в преддверии ада, после чего всё добытое долго варилось и, в принципе, было готово к употреблению. Так шёл месяц за месяцем, дом уже был отштукатурен и побелён, забор стоял как новенький, а в уголке участка гордо высился туалет, с прибитой табличкой – «memento mori». Количество живых душ выросло кратно! Десятки маленьких жёлтых цыплят радовали глаз, а несколько кроликов, приобретённых для размножения, вызывали два желания – потискать, пушистика, и любопытство. Как отличить кролика от крольчихи? Ответ Игорю подсказал хитрый джигит, на рынке, – отличить со слов специалиста по кроликам можно было только по глазам, а вернее – по взгляду, и никак иначе!

Решением проблемы с пропитанием могло стать только трудоустройство, и он нашёл выход, даже в этой глуши! В конце восьмидесятых – начале девяностых найти работу можно было либо в милиции, либо у бандитов, ко вторым Игорь относился предвзято, а среди первых даже знакомые были – его отец. Александр Михайлович служил в соседнем райотделе и дослужился к тому времени до заместителя начальника РОВД, в звании майора милиции, но обращаться к нему за помощью, учитывая, мягко говоря, натянутые отношения, было глупо. Тем не менее новому потенциальному сотруднику, в местном отделении милиции обрадовались и после прохождения медицинской комиссии и заполнении кучи бланков и заявлений, предложили должность помощника участкового. Нескрываемую радость испытывал капитан милиции, которому в нагрузку дали ещё три населённых пункта, в которые входил и посёлок Яркий, в виде предпенсионного дембельского аккорда. В предвкушении передачи дел, молодому пополнению, капитан с упоением ежедневно возил Игоря на личном мотоцикле «Урал» по входившему в его зону ответственности населённым пунктам. Во время экскурсий он подробно рассказывал практически о каждом доме и его обитателях, знакомил с «нужными», как он говорил, людьми и параллельно знакомя с историей раскрытия чрезвычайно запутанных преступлений. Волею судьбы, нераскрытых преступлений века, внезапно, стало два – исчезновение гуся у милой старушки Полины Митрофаньевны и украденный, коллекционерами железобетонных конструкций, столб – опору линии электропередачи. Расследование первого преступления неминуемо и сразу же забуксовало, так как рассматривалось слишком много версий, начиная от «улетел на ЮГ», «заблудился у соседей» и заканчивая – «бабка сама съела своего гуся и забыла». Выбрать верную версию расследования и строго ей следовать было, практически, невозможно. Зато второе циничное преступление против человечности было раскрыто, как говорится, «по горячим следам», а именно: по следам волочения столба оставленных на поле, дороге и далее частному двору. Именно по этим следам Игорь с капитаном милиции, как Шерлок Холм и доктор Ватсон, обнаружили и столб, привязанный к трактору, и пьяных ого обладателей. Членораздельно объяснить, зачем им понадобился столб, преступники не смогли, но клятвенно пообещали вспомнить, при условии – капитан даёт им бутылку водки здесь и сейчас, а если две, то через пять минут они вкопают его на прежнее место или куда капитан им укажет, так как для них этот вопрос не принципиален.

Прервалась практически начатая государева служба крайне неожиданно – явившегося в ОВД на совещание Игоря вызвали в отдел кадров, и милая девушка озвучила принятое где-то решение: «Игорь Александрович, извините, мы не можем сейчас принять вас на службу – объяснять причины нет необходимости, но одно могу сказать – поговорите с отцом, а потом приходите к нам. Мы будем ждать. Уладьте с ним все дела, а мы пока документы ваши придержим у себя, чтобы в край не отправлять и восстановить вас в тот же день». Чудеса, подумал Игорь, обычно родители радуются успехам сыновей, а если уж и не радуются, то стараются не мешать и не лезть в их жизнь, но тут, видимо, совсем другая история и необъяснимая логика. Да и задача, видимо, другая – не дать встать на ноги. С точки зрения здравого смысла, понять это невозможно, тем более в отношении отца к сыну.

«Всё-таки здорово было» – подумал Игорь и услышал, как домой вернулась Надежда. «Привет, малыш», – с трудом повернувшись, поприветствовал он. «Привет. Бухаешь? Слушай, пока тебя не было, я подумала и решила, так как ты говоришь, больше не будет, теперь слушай меня…» – с порога и без прелюдий начала Надя. «Чудеса, – подумал Игорь, революции не бывает без ситуации, описанной вождём пролетариата – а это уже чистой воды бунт!» – решил Игорь, но вслух произнёс: «Музыку слушаю, никому не мешаю… Слушай, я не знаю, что произошло, пока меня не было, но сегодня я бух и в дискуссию вступать не хочу. Давай, перенесём выяснение, я даже не понимаю, чего, на завтра?» «Нет, никаких завтра не будет!» – в ответ на этот месседж Игорь прибавил громкости Розенбауму и отвернулся от продолжавшегося мятежа. От табуретки, летящей в него, он увернулся с непривычной для него грациозностью, также куда-то мимо пролетела цветочная ваза, громко разбившись за его спиной. «Блин, Малыш, ты чё?» – Игорь начал вставать с пола, чтобы положить конец началу разрухи и перевести метание домашнего скарба в вербальную перебранку, но тут в лицо ему полетели кусочки разорванных Надей фотографий друзей. Дело было совсем не в бумаге и не в оскорбительном выпаде, дело было в том, что повторить данные фотографии было уже невозможно, – некоторых друзей, запечатлённых на них, уже не было в живых, и он сорвался – первый раз в жизни, за себя, за них, за обиду на свою жизнь, за своё бессилие – хлёстким ударом ладони он сбил её с ног, аккуратно взял на руки и понёс в комнату. «Давай, поговорим завтра? Не сегодня. Сегодня я устал», – повторял он как мантру, – я сейчас свяжу тебя, утром развяжу, и мы поговорим», – с этими словами он снял портупею и крепко, но не туго связал руки супруги за спиной, перевернул её набок и добавил: «Лежи, сейчас найду ремень – свяжу ноги». Пока Игорь искал куда-то запропастившийся ремень, от парадной формы, Надя бросилась бежать – по коридору, на улицу, по снегу в соседний, офицерский двухэтажный барак, гордо называвшимся домом, к любимой подруге, тоже жене офицера. В тот день он поднял руку не просто на женщину –на свою любимую, с которой, казалось, прошли то, что другим парам даже в кошмарных снах не суждено было испытать.

Меньше часа прошло, как в квартиру постучали сотрудники оперативного отдела, которые решили не вызывать милицию, как того требовала Надежда, а разобраться внутри маленького военного городка самостоятельно. Первый раз в глазах Нади Игорь увидел ненависть и осмысленное желание причинить ему максимально возможную боль и страдания. В ту ночь Игорь услышал о себе много нового, что это он алкоголик и дебошир, ни копейки не привнёсший в благосостояние ячейки общества, что, собственно, и можно наблюдать на руинах некогда уютной квартиры. Надежда с какой-то кровожадной удовлетворённостью показывала дежурным офицерам оборванные занавески, содранный со стены ковёр, разбитую мебель, разбросанные куски фарфора и стекла. Проблема, с её слов имела глубинный смысл – именно он искалечил детство сыну и растоптал молодость его жены – казалось бы, ничего нового, в воздухе давно витали подобные намёки, но сказано, причём в присутствии, пусть и сослуживцев, но чужих людей, было впервые. Чтобы погасить так замечательно разгоравшийся скандал, Игорь оделся и, попрощавшись с коллегами, ушёл жить в свой кабинет. Оперативники, рассчитывающие на продолжение действа и весёлое дежурство, тем более что первый акт обещал быть только завязкой интриги, разочарованные, поплелись следом. Расстояние от дома до работы, от силы, составляло триста –четыреста метров, теперь же оно сократилось до нуля – он жил на работе. Через неделю, заступая в караул, Игорь обнаружил, что впопыхах сборов, клубах батальной пыли и дыма орудий, не говоря уже о свистящих пулях и табуретках, забыл дома служебное офицерское удостоверение, а вернувшись за ним домой, был шокирован – взамен удостоверения Надежда потребовала купить комнату в городе для того, чтобы они с сыном переехали от него и больше никогда не виделись. На долю секунды Игорю даже показалось, что одного синяка под глазом ей реально недостаточно, но он плюнул, причём, фактически, на пол, развернулся и ушёл.

Странно, страшно и совершенно непонятно как, казалось бы, любимый человек вдруг перешагивает невидимый Рубикон и глаза его моментально заполняет ненависть. Причём не менее страшным и непонятным является то мгновение, в которое происходит перерождение, – без предупреждения, как щелчок пальцев, как выстрел… К этому нельзя подготовиться. Усевшись на роскошный кожаный диван, стоящий у него в кабинете, запершись на ключ, он просидел так до утра, обхватив голову руками. Может быть, это он переродился и не заметил этого? Сам слишком сильно был погружен в себя и свою работу, в зэков, многим из которых стал, почти другом и не заметил… Он вспомнил, как седой Джумаев советовал ему, ещё молодому лейтенанту: «Запомни сынок, вот здесь у тебя, – показывал он на правый карман штанов, должен быть секретный тумблер, твой тумблер. При переходе через КПП утром засунь руку в карман и переключи тумблер на «мент» и не забудь нащупать его вечером по дороге домой и переключить его в режим «человек». И смотри не потеряй его! Как только потеряешь и забудешь переключиться – дело кончено, понесёшь всю погань себе домой». Может, Игорь его потерял? В любом случае такие рассуждения совершенно не успокаивали, а наоборот создавали ещё больший ворох мыслей в голове, вектор которых можно было бы выстроить в одну линию фразой – «что я сделал не так в прошлом и, как жить дальше, в будущем?»

Глава V

Дембель

Яркое солнце, даже на ночь не заходящее за горизонт, разбудило Игоря в кабинете. Продрав глаза, в штанах, майке с полотенцем через плечо, привычным уже маршрутом он отправился в туалет. Картина, мягко скажем, для здания администрации колонии неординарная. Одно радовало точно, пока его сослуживцы, просыпаются, умываются, бреются и идут на работу – он, впереди планеты, уже тут. Сказать, что слухи в колонии распространяются немного быстрее скорости звука, это значит, недооценивать скорость их распространения. «Куда-то засунул… Найду обязательно, но завтра…» – именно так Игорь преподнёс пропажу служебного удостоверения, которая уже была секретом Полишинеля.

«Вывод отряда на работу» – культурно-массовое, если можно так выразиться, мероприятие, подразумевающее исключительно положительное отношение заключённых к минимально оплачиваемому, но тяжёлому труду, к сотрудникам администрации, а также к осуждённым других мастей, которые по тем или иным причинам, не выходят на работу. Тем не менее участвовать в данном мероприятии должны были все. Игорь, как начальник отряда, лично должен был выкрикнуть фамилию осуждённого и тот, выйдя из строя, обязан был выйти из жилой зоны и пройдя через внутренние ворота колонии, попасть в производственную – промку. Выведя один из своих отрядов, он остановился возле офицеров, чего-то бойко обсуждавших между собой. Рыбалка и сопутствующая ей пьянка или, наоборот, для него было абсолютно не важно – нужно было просто отвлечься от сжиравших его изнутри мыслей. «Лейтенант, я к тебе обращаюсь, да – ты! – услышал он окрик начальника колонии, проходящего мимо, – ты вконец охренел, ты кто такой? Ты что себе позволяешь?! – начал переходить на крик полковник, – тебе, урод, законы не писаны? На тебя смотрят подчинённые, я смотрю! Я смотрю, а ты куришь!» Игорь, слегка опешил от такого напора, но взяв себя в руки, произнёс: «Товарищ полковник, вы верно ошиблись, я не курю, но считаю, это место неудобным для подобного рода общения, тем более в таком тоне, поэтому с вашего разрешения, буду ждать вас возле вашего кабинета», – после этих слов он развернулся и пошёл на выход из жилой зоны в административное здание. Произведённый эффект имел долгосрочные последствия, но в данный момент Игорю даже льстило, как маленький, тщедушный, тихо неуважаемый всеми, но всё же полковник кричал вслед что-то из классиков: «Стоять, лейтенант! Стоять, я сказал! Из-за таких, как ты, наша страна и армия в ж…е!»

Пошёл третий час, как он пересчитал всех мух в приёмной начальника колонии, пообщался с секретарём и даже прикорнул на стуле, но намеченное рандеву откладывалось по независящим и неизвестным для него причинам. «Н-дааа… развод на работу», – он вспомнил, как выводил свой отряд в самый первый раз – семь тридцать утра, январская метель, мороз примерно градусов тридцать, качающийся от ветра плафон, он – в офицерской бекеше – армейском полушубке ещё времён ВОВ. Напротив, построившись по пятёркам, весь его отряд, выглядевший так же, как наверняка выглядели каторжане начала века – одетые, кто во что горазд в основном грязные порванные фуфайки, брюки-трико и валенки. Похвастаться наличием шапки и варежек могли далеко не все. «Граждане осужденные, обращаю ваше внимание, что ум, честь и совесть эпохи говорят нам о необходимости трудовой деятельности в колонии. И мы обязаны с вами выйти в промку и начать работать. Если есть желающие бросить глупое стояние, чреватое обморожениями, и выйти на работу – милости прошу. В конце концов, чем вы хуже меня? Я же хожу на работу и смотрю на вас ежедневно, – начал Игорь, – Остальных поздравляю – мы с вами вместе будем сначала читать, а потом заучивать наизусть «Уголовно-Исполнительный кодекс Российской Федерации», в части наиболее интересующих нас с вами статей». Желающих оказалось немного – из почти трёхсот человек из строя вышло максимум восемь – десять человек. Экзекуция продолжалась почти два часа. Когда руки уже отказывались держать книгу, он делал закладку – заминал уголок страницы и объявлял: «Антракт! Не расходимся!», и уходил в дежурную часть пить чай, сидя на батарее отопления. Уже через неделю его отряд выбился в лидеры по количеству желающих искупить вину честным и практически бескорыстным трудом. Видимо, так должно работать СЛОВО, которое, как известно, согласно Евангелию от Иоанна, «было в начале». «Как меня ещё не прибили?» – хмыкнул Игорь и улыбнувшись вспомнил о том, насколько обоюдоострым оружием является слово и применять его необходимо очень филигранно, особенно в том месте, где он сейчас.

Отношения с осуждённым Золотарёвым у Игоря не задалось изначально. Невысокого роста, пухленький, рыжеволосый мошенник – рецидивист, при любом удобном случае норовил максимально озадачить его огромным количеством вопросов и просьб начиная от просьбы уточнить, какого именно числа и года у того оканчивается срок, какая сумма у него на счету, сколько он потратил в предыдущем месяце, заканчивая просьбами уточнить адрес Конституционного суда РФ, чтобы написать жалобу на чудовищное отношение со стороны администрации в целом и отдельно взятого лейтенанта, в частности. Однажды, проводя ночной обход отряда, Игорь заметил, что Золотарев, накрывшись по самый нос одеялом, подмигивает ему! «Золотарев! Чё не спим? Не дай бог, завтра соберёшься на работу и будешь ходить там, как сонная муха! Спи!» На что тот, видимо, заранее подготовившись, ответил театральной сценой – поковырявшись в прикроватной тумбочке, хлопая глазами, со словами: «Кто здесь? Ничего не вижу! Не трогайте меня! Я вам ничего не сделал», – достал сплетённые из медной проволоки очки, водрузил их на нос и, глядя сквозь вымышленные линзы, вытирая пот со лба, добавил, – «Фух, гражданин начальник, – это вы. Я счастлив! Я в безопасности». Игорь улыбнулся, махнул рукой и ушёл в дежурную часть. Каково же было его удивление, увидев Золотарева, одетого в одни трусы и валенки, с матрасом, как говорится, «в скрутку», с пакетом каких-то вещей, под окнами дежурки. И всё бы ничего, но зима, мороз и время три часа ночи! «Ты чё припёрся, придурок?! – крикнул ему дежурный по колонии, выйдя на крыльцо здания, на что получил вполне осмысленный, ответ, учитывая вышеперечисленное и выждав мхатовскую паузу, рецидивист – филантроп выдал заранее подготовленную тираду: «Прошу изолировать меня, до момента принятия решения, по моей жалобе, организацией Объединенных Наций, а также уполномоченного представителя по защите прав человека в Российской Федерации, батюшки нашего, на которого возлагаю все свои надежды и молюсь, господина Миронова, на начальника отряда номер три, так как нет сил терпеть более всем нам его унижения и оскорбления, – и подумав, добавил, – вон он, рядом с вами, стоит». Занавес. Ночь перестала быть томной… Конечно, осуждённого спасли, поместив в индивидуальные апартаменты – камеру в штрафном изоляторе, так как изолированный пациент для прокуратуры намного ценнее, чем отмороженный дурак, но зачитанный манифест, написанный Золотарёвым и прочитанный вслух на офицерском собрании, произвёл ошеломительный эффект. Если бы у кого-то из присутствующих спросили: «Как вам премьера?» Все как один ответили бы, что даже не ожидали такого ошеломительного успеха! «Господину нашему, человеколюбцу, на которого только и уповаю, в исполнении возложенных обязанностей по защите прав людей в России, президентом нашим, Миронову О.О.», – начиналось послание. Перечисляя все смертные грехи, включая и мужеложство, рыжий, униженный и оскорблённый осуждённый, жаловался на лейтенанта, носившего прозвище Блаженный. Шесть листов убористого текста, от имени раба божьего Золотарёва И.М., а также от имени всего отряда номер три колонии, подписями единомышленников, правда, подкреплены не были. Под занавес почётного собрания данное письмо было торжественно вручено Игорю, под смех и крики «браво», со словами: «Идиот он, но будь с ним аккуратнее». Как аккуратнее, куда ещё аккуратнее? – осталось для Игоря загадкой.

Время вышло, рабочий день закончился и секретарь начальника колонии попросила Игоря выйти, чтобы закрыть кабинет: «Ну, нет – так нет, идти «домой» – только подняться этажом выше», – он знал, что боксёры перед первым раундом могут позволить себе задержку перед выходом на ринг, чтобы заставить противника ещё больше волноваться, но, как ему казалось, это не та весовая категория, чтобы переживать слишком сильно – всё будет так, как будет, да и волноваться по-настоящему ему есть о чём, кроме встречи с полковником.

Утро следующего дня началось бодро: в дверь постучал секретарь начальника колонии и предложила срочно явиться «на ковёр». «Во даёт!» думал Игорь, слушая «всё своеобразие» русского языка в свой адрес, рассматривая окна своего отряда, отлично видимые из кабинета Хозяина, вспоминая, что принёс обои, оставшиеся после ремонта в квартире, и то, что забыл распределить работы по оклейке, в комнате отдыха. Вспомнил, что, отогревая паяльной лампой замёрзшие трубы отопления в своём отряде, напрочь испортил внешний вид труб отряда, который курировал Бешеный Макс – придётся тоже их приводить в порядок своими силами. «Ты хоть, урод, знаешь, какое у тебя погоняло?» – выдыхался уже полковник. И не дожидаясь ответа, продолжил – «Бла-жен-ный! Ты, бл…, хотя бы «Отче наш», знаешь?» «Знаю, – ответил Игорь, – на современном русском, старославянском и постараюсь вспомнить на древнерусском, но вам, товарищ полковник, читать не буду, так как это моё личное дело». «Будешь! Будешь! Ты мне будешь рассказывать всё, что я спрошу! В том числе как, и в каких позах ты спишь со своей женой!» После этих, слов Игорь произнёс: «Извините, товарищ полковник, не вижу смысла продолжать данный диалог, у меня срочные дела в отряде. Разрешите идти?» – и не дождавшись ответа, жестом отдав честь, развернулся и, сделав несколько шагов, закрыл за собой дверь.

Отдавая должное полковнику, именно он нашёл какие-то важные и главные, в тот момент для Надежды слова, встретился лично и убедил её принять Игоря назад, домой. Удостоверение, правда, так и числилось «пропавшим», за что Игорь получил выговор в виде объявления неполного служебного соответствия, но это не помешало пойти на повышение и занять должность заместителя начальника колонии по интендантскому и хозяйственному обеспечению. С осуждёнными он теперь встречался только в режиме дежурного по жилой зоне, раз в две-три недели. Специфика работы полностью изменилась – на него легли задачи по обеспечению колонии продовольствием, материально-техническими ресурсами, а также поддержание и ремонт жилищно-коммунального хозяйства в военном городке. Выполнение приказов полковника иногда походило на квест или авантюру, граничащую с безумием, так как практически все приказы, отдаваемые с целью снабжения колонии, чем бы то ни было, заканчивались фразой: «С деньгами я и сам найду! Вы найдите без денег! Марш выполнять!» Так, Игорь не без удивления, поправляя фуражку, узнал из местных новостей, освещаемых по телевидению, что «разбойная группа, разобрала и увезла в неизвестном направлении несколько километров дороги, соединяющей отдалённые нефтедобывающие месторождения. Стоимость похищенных дорожных плит составила несколько десятков миллионов рублей. Автомашины «УРАЛ», задействованные в хищении, а также несколько кранов, на той же колёсной базе, разыскиваются сотрудниками милиции. Объявлен план «ПЕРЕХВАТ». «Вот ведь какие сволочи, ну надо же, – комментируя Надежде увиденное по телевидению, резюмировал Игорь, – ничего не боятся!» Очередная задача, поставленная полковником, пошла не по плану. Выход на заброшенный завод бетонных конструкций, за облицовочными листами – профильным листом шестиметровой длины, вообще чуть не закончился трагедией. В тот день один из сорвавшихся с крыши листов, съехав по скату крыши, врезался в не вовремя высунувшегося осмотреть красоты Западной Сибири, с высоты птичьего полёта, молодого лейтенанта. Переданному в подчинении сотруднику, а по совместительству многодетному отцу, он не оставил выбора, участвовать ли в этом сомнительном субботнике или нет, – «Родина – мать зовёт. Жду на работе», – приказал Игорь. Кинетической энергии сорвавшегося листа хватило, чтобы задуматься о смысле жизни и целесообразности покрытия строящегося барака именно бесплатным, и, почти ничейным профлистом, а ровная полоса разреза на бушлате, только подтверждала в верности этих выводов. Диссонансом в голове звучали мысли: «Я русский офицер, что я тут делаю, со своими подчинёнными? Для кого? Этого требует Родина? Но, согласно уставу офицерской чести, приказ может быть обжалован только после его исполнения, значит, исполняю. Касаемо «обжаловать» – кому? Тому, кто эти приказы и отдаёт?»

Требования увеличились, но заработная плата от этого не то что не прибавилась, не появилась, в принципе. Он был один из многих, и, наверное, даже не самый нуждающийся, так как Надежда, подвязавшись подвигом жены декабриста, исправно кормила, поила и, даже обула Игоря в дорогущие и тёплые иностранные ботинки. Меньше повезло его другу Вовке – младший лейтенант, четверо детей, ищущая себя и своё предназначение супруга – психолог, на втором году жизни в военном городке привела к тому, что тот, в первый раз, просто потерял сознание, сидя в кабинете Игоря, а во второй – рухнул в его объятия по пути на службу, от голода. Содержание семей офицерского состава полностью лежало на жёнах, ушедших с головой в ту или иную торговлю, кто-то торговал одеждой, кто-то обувью, особо общительные – «Гербалайфом», пылесосами Kirby, посудой и косметикой. Семьи напоминали небольшие, но реально работающие, полупреступные группировки, где один пытается что-то продать, а второй прикрывает, участвует в разборках с конкурентами, выбивает торговые площади и возможности, страхует его своими погонами и влиянием.