Евгений Додолев
Последние вожди СССР
Предисловие Михаила Леонтьева
«Кадры решают все» – заметил один очень серьезный государственный деятель. Эта книга – ярчайшая иллюстрация того, насколько он был прав. Собранные здесь интервью – кадровая, «человеческая» составляющая события века – падения сверхдержавы, которая, по совместительству, была нашей Родиной. Это интервью с людьми, которые, вроде как, хотели предотвратить, катастрофу. То есть, вроде как, в отличие от многих, понимали, что происходит.
Самое показательное – контраст между масштабом события и масштабом личностей.
«Пойми мой характер, если хоть один погибнет – я жить не смогу» – это «первое лицо», номинальный глава путчистов Янаев Крючкову во время путча.
Характер поняли – спасибо автору книги. Янаев, милейший в общем мужик, потративший большую часть жизни на безобидно-бесполезную комсомольскую карьеру. Человек совершенно случайной биографии, которого все время несло как окурок в канализации, чтобы на несколько часов прибить, приклеить к точке исторического поворота. И слить в отстойник. Вместе со всей сверхдержавой, укомплектовавшей свою элиту такими окурками6 за редкими исключениями. И предателями. Мораль сей басни: с такими окурками и предатели не нужны. Вот нет в книге, например, Горбачева, и не надо. И так все понятно.
Впечатление усиливается авторской интонацией, чем-то напоминающей дежурного в приемном покое маленького сумасшедшего домика. Такого – санаторного типа. То есть, не для буйных.
От автора
Прогуливая знакомого британского продюсера по Воробьевым горам, столкнулся с Егор-Кузьмичем Лигачевым. Глазам своим не поверил.
– Колин, представляешь, это второй человек был в СССР, после Горби, когда…
– Да, да, конечно, я помню, – перебила меня англичанка.
Удивительно, что блондинка из BBC-One нараз вспомнила могущественного хард-лайнера (так его величали в западной прессе того времени), а равнодушные соотечественники явно не узнавали грозного политика, от замыслов коего четверть века назад зависела не только их жизнь, но и судьба всего человечества. Притом, что внешне Лигачев образца 2011 не отличался, по мне, от того Егор-Кузьмича, с которым записано было 30 лет назад, в год развала державы (1991) интервью для проекта «Новый Взгляд». Это был еженедельник самой влиятельной телекомпании той поры – ВИD, который я возглавил с подачи Вани Демидова и по приглашению Саши Любимова (обоим признателен по сей день). «Новый Взгляд» (изначально зарегистрирован как «ВИD/Взгляд») публиковал полосные беседы с персонажами, которые были как бы персонами нон грата в демократической (читай мейнстримовской) печати. Это было такой игривой фишкой. Плюрализм типа. Собственно, и сама программа «Взгляд» давала слово политическим оппонентам, которым была, как казалось, заказана дорога на Гостелерадио СССР. Например, лигачевской креатуре – Нине Андреевой.
Мне кажется, все эти беседы, записанные в первые месяцы после крушения СССР, представляют собой любопытный документ. Который демонстрирует характеристики так называемого человеческого материала. Все персонажи, представленные в этом сборнике, были повелителями дум, вождями (пусть и разномасштабными), лидерами, ньюсмейкерами 1991 года, теми, кто был в фокусе общественного внимания в момент распада СССР.
Некоторых из них уже нет в живых, другие забыты публикой. А когда-то, повторю, они были фигурами абсолютно знаковыми. Знаковыми во всесоюзном масштабе. Именно они персонифицировали постсоветский истеблишмент. Их речам внимали, их решения воплощали в жизнь, их портреты числили иконами (и анти-иконами).
То, что они говорили тогда, не все могут повторить. Не потому, что скорректировали свою точку зрения. Просто иных уж нет. А те далече ©. Другие предпочитают ныне присказку «no comments». И это правильно. «Слово не воробей». И эти птицы жиреют, матереют и могут порой склевать вовсе.
Но сейчас уместно вспомнить, какие тезисы считали нужным озвучивать ньюсмейкеры 1991 года. И какие тайны при этом скрывали. Все беседы воспроизведены точно в том виде, в котором были представлены на тех газетных полосах. Мне кажется, что ценность высказываний героев того времени именно в их аутентичности.
Горбачев
Второго марта [1992] экс-президент экс-СССР Горбачев отпраздновал 61-й день рождения, а на следующий день он вновь официально вступил в должность Президента. На этот раз – Международного фонда социально-экономических и политологических исследований. На Ленинградском проспекте, 49, в новой резиденции Михаила Сергеевича, состоялась презентация Горбачев-Фонда. Посрамленными оказались те, кто предрекал, что бывший лидер Союза утратил авторитет и его фигура не представляет сегодня большого интереса. На презентацию ломились: дипкорпус, включая специально приехавших ради этого события в Москву, пишущая и снимающая братия, представляющая все ведущие отечественные и зарубежные издания. Также были: Руцкой, Шеварднадзе, Примаков, Велихов, Александр и Егор Яковлевы и многия-многия.
После сейшена для всех приглашенных Михаил Сергеевич вместе с родными, близкими друзьями и наиболее дорогими гостями удалился в отдельный зал, куда посторонним вход был заказан. Вашему корреспонденту помогло открыть закрытую дверь личное знакомство с офицерами охраны Горбачева, подпустившими поближе к "телу".
Обстановка была вполне камерной и непринужденной. Раиса Максимовна командовала мужчинами, предлагая им открывать бутылки с коньяком и водкой, Михаил Сергеевич лично помогал сдвигать кресла в кружок, чтобы усесться поудобнее. Первый тост поднял Никита Михалков за здоровье семьи Горбачевых.
После третьей рюмки я решил, что пора переходить в наступление.
– Михаил Сергеевич, примите поздравления от "Взгляда".
– Подожди, "Взгляд", не приставай. Ты же видишь, я дипломатической работой занят. Сегодня из-за презентации несколько встреч с иностранцами отменил. Теперь долги отдаю.
Пока Михаил Сергеевич был погружен в светскую беседу, я, испросив разрешения, подсел к Раисе Максимовне. Она посетовала на то, что устала от пустопорожнего словесного потока, изливаемого прессой, от праздного интереса к жизни их семьи. "Ну, кому какое дело, кого из внучек я больше люблю, какой цвет колготок я предпочитаю? Я обычная женщина, повышенный интерес к своей персоне считаю неоправданным. Политический деятель – Михаил Сергеевич, все вопросы к нему."
У дочки, Ирины Михайловны, было другое настроение: "Я теперь свободный человек, недавно впервые в Америку съездила. Раньше говорили: нельзя, нельзя. А теперь разрешили – езжай, куда хочешь. Знаете, а в Америке ничего…"
Вниманием Михал Сергеича надолго завладели Никита Михалков и Геннадий Хазанов. Ну, раз дипломатический раут закончен…
– Михаил Сергеевич, как вы отпраздновали день рождения?
– Хорошо, по-домашнему, в кругу семьи.
– Поздравлений много получили?
– Очень, очень много. Я даже не ожидал. Вся моя квартира буквально завалена цветами. Мы этому были обрадованы и немножко удивлены. Ну, вот это наше, по-русски: люди чувствуют, что Горбачеву не так легко, и хотят поддержать.
– А самое дорогое поздравление?
– Мне очень приятно, что идут телеграммы из самой-самой глубинки. Есть совсем короткие, в три-четыре слова: "Михал Сергеич, все правильно, продолжайте, не уходите, быстрее возвращайтесь". Телеграммы идут, идут и идут. И есть ТАКИЕ письма… Вот если бы их опубликовать!
– Давайте опубликуем!
– Из Подмосковья, например, пришло письмо, мы его все читали. Подпись запомнил: "к.ф.н.". Надо понимать – кандидат философских или филологических наук. Ну, я вам скажу, письмо! Прочел его и думаю: сколько людей в России, в Союзе умных, толковых, а мы часто орущую публику слушаем. Орущая публика – это не аргумент, это не те, с кем надо советоваться. И все равно, кто это – орущая толпа на площади, орущий Верховный Совет или же местный совет – это все не то. Нам нужно согласие, согласие и согласие.
Знаете, я человек, который смотрит на наше общество таким образом: его основной массив понимает, что жизнь менять надо, только одни хотят это сделать быстрее, а другие не торопятся. Это всегда так. Одни и думают быстрей, и движутся. Они более решительны. Другие рассуждают: я посмотрю, что у соседа получится, вот пусть он себе шишки набьет, а я потом за дело возьмусь.
И те, и эти не противники реформ, просто размышляют и действуют по-разному. Здоровый консерватизм тоже нужен. Это все наши люди, это наше с вами общество. На нем надо сосредоточивать внимание. Беда нашей политики в том, что из орущих, бешеных, из крайних и слева, и справа мы пытаемся создать политические партии. Это гибельно! И одни, и другие предлагают авантюры. Первые толкают нас к старому тупику, а вторые зовут в новый тупик – вот и все различие. Неужели на таких мы должны ориентироваться?
Поэтому ваш "Взгляд" должен быть проницательным, смотрящим в глубину явления, а не скользящим по поверхности. Вы должны показать людям, где их настоящие друзья, за кем стоит идти. Был "Взгляд", потом – "ВИД", придумайте еще что-нибудь! Поострее.
– Михаил Сергеевич, извините, я хочу немножко заземлить наш разговор и вернуться к вашему дню рождения. Борис Николаевич вас поздравил?
– Да. Хорошее поздравление, сначала письменно, потом мы с ним поговорили…
– Журналисты давно заметили, что вы частенько бываете с Раисой Максимовной на концертах классической музыки. Раньше это можно было объяснить протоколом, служебной необходимостью. Но теперь… Надо полагать, вам просто нравится?
– Музыка – моя слабость. Сегодня я больше расположен к симфонической музыке. Это самая высокая абстракция. Очень глубокие обобщения, если, конечно, речь идет о серьезной, настоящей музыке. Люблю я музыку, люблю. И сам когда-то…
– Пели?
– Пел. И здорово!
– А сейчас, в семейном кругу?
– Я им говорю дома: вот сейчас напьюсь и запою. Но уже не бывает ни того, ни другого. Но будет, может, будет…
– Кстати, я заметил, что вы можете позволить себе рюмочку…
– Закоренелого трезвенника из меня в период антиалкогольной кампании пытались сделать. Возвращаясь к музыке, скажу, что наиболее любимы мною те произведения, на которых выросло мое поколение. Разумеется, с теми коррективами, какие нужно внести, осознав перестроечное мышление. Вообще говоря, у каждой эпохи есть прекрасные песни, начиная с периода гражданской. Конечно, мне больше всего нравились песни Великой Отечественной. Мне нравились песни, которые пели моя мать и ее односельчане. Это больше были старые русские песни и, что удивительно, это же Северный Кавказ, украинские. Я остался им верен. Еще я очень люблю романсы, знаю лучших прошлых и сегодняшних исполнителей, включая Александра Малинина.
– Михаил Сергеевич, если не секрет, что вы сделали со своим партийным билетом?
– У меня. Хранится. И учетная карточка, и партийный билет.
– Оставили как память?
– То, что я был в партии, это не потерянные годы, не потерянные. Я хотел сделать все, чтобы основной массив этой партии, народ, устремленный к обновлению, был сохранен. И мы близки были к этой цели, путчисты это видели все. Они видели, что за подписанием Союзного договора, за новой партией им уже места нет. В этом все и дело.
– Когда вам было труднее: 19 августа, в день путча, или 25 декабря, в день вашей отставки?
– Нет, все-таки самым тяжелым был Форос. Предательство в такой момент, когда мы должны были выйти на новый договор, антикризисную программу, которая запускалась в ход, когда мы подошли к съезду партии, где рассчитывали принять программу обновления, то есть, намечалась возможность использовать потенциал перестройки – и вдруг… Это было тяжкое испытание…
– А светлые дни были у вас в последнее время?
– Я чувствую себя уверенно. И вообще, меня трудно выбить из колеи.
– Михаил Сергеевич, возвращаясь к обстоятельствам вашей отставки, вы полагаете, что все было сделано конституционно?
– Что сделано, то уже сделано. Лишь бы руководствовались не желанием устранить Горбачева, а интересами людей. Меня ведь продолжают рассматривать в качестве оппонента российским властям. Хотя я не устаю повторять, что не отношу себя к оппозиции.
– Вы были сторонником сохранения Союза. Сегодня такой страны больше нет. Вы уже привыкли к аббревиатуре "СНГ" или вам милее вариант сатирика Михаила Задорнова, предложившего называться "БСССР" – бывший СССР?
– Я привык к старому названию. А, кстати, вы слыхали последнюю версию расшифровки СНГ? Сумели навредить Горбачеву…
Мое время на интервью вышло. Михаил Сергеевич заторопился: "Пора, пора, завтра нам с Раисой Максимовной вставать в четыре утра, а в семь – самолет". Президент Горбачев улетал в зарубежную командировку.
Лигачев
Егор Кузьмич. Сочетание этого имени и отчества позволяет безошибочно узнать человека, портрет которого не нуждается в дополнительных эпитетах. Егор Кузьмич – он и есть Егор Кузьмич. Ни с кем не спутаешь… Имея принципиальное согласие на интервью, встречи с Лигачевым тем не менее, мне пришлось ожидать довольно долго. Наконец, через бывшего помощника Романа Романова была назначена дата аудиенции. За час до оговоренного времени мне позвонил уже сам Егор Кузьмич и, извинившись, сказал, что встретиться в этот день не сможет, поскольку неожиданно заболел гриппом. Лигачев болел ровно до 17 марта, дня проведения полуподпольного VI съезда народных депутатов СССР. Я видел, как в то утро с помощью блиц-интервью он отбивался от наседавших журналистов в холле гостиницы "Москва", а затем в ставшем знаменитым поселке Вороново.
Почувствовав себя задетым, если не сказать обманутым, я решил, что договариваться по новой сам больше не буду. Но назавтра позвонил Егор Кузьмич сам и сказал, что готов к беседе. Мое предложение приехать к нему домой вежливо отвел под благовидным предлогом, сказав, что ему даже удобнее встретиться в редакции.
Пока я ждал гостя, коллега вспомнил, как в редакции "Советской культуры" все стояли на ушах перед приездом туда Лигачева в бытность работы Егора Кузьмича секретарем ЦК КПСС по идеологии. Забавно было слушать, как белили в округе бордюры и красили в небесные тона урны… Неужели это было возможно всего несколько лет назад? Коллега, не успев закончить рассказ, вдруг замолк на полуслове, тупо уставившись куда-то за мое плечо. Я невольно оглянулся и увидел Егора Кузьмича собственной персоной. В какой-то непритязательной курточке, с шапкой в руках… Первое, что мелькнуло в голове: "Слышал ли Лигачев, о чем мы тут говорили?"
Пауза затягивалась. Почему-то некстати всплыла в памяти моя первая попытка взять интервью у Егора Кузьмича в декабре 1989 года на II съезде народных депутатов СССР, когда приходилось проталкиваться сквозь широкие спины и острые локти…
Все еще шалея от неожиданности и комичности ситуации, я не придумал ничего лучшего, как, поздоровавшись, ляпнуть банально-нейтральное:
– Как вам живется?
– Не будет преувеличением, если я скажу, что живу, как большинство нашего народа. Получаю 500 рублей пенсии плюс добавка еще 65 рублей, павловская или как там ее называют? Квартира очень хорошая, дачи никакой у меня нет, машины нет. Пользуюсь общественным транспортом.
– Дачи не было или отобрали?
– Государственную я сдал еще будучи членом Политбюро в 89-м, а личной никогда не имел. Кстати, в последнее время я уже не пользовался и спецсамолетами. В Швецию летал обычным рейсом Аэрофлота. Так же, как и потом в Тюмень, в Белгород… И машина служебная у меня в ту пору была самая обычная, ездил на "Волге".
– С кем вы живете?
– С женой. У нас трехкомнатная квартира. Одна из комнат – рабочий кабинет. Других кабинетов нет, так как ни в каких "фондах" не состою.
– Живете в том самом знаменитом доме на улице Косыгина?
– Да-да, в нем.
– У вас есть домработница?
– Нет. Хозяйством, кухней занимается супруга, Зинаида Ивановна, она на пенсии. Правда, ей пока сумму не установили, хлопочет… Понимаете, когда я был секретарем обкома, а затем членом Политбюро, мы считали, что просить у государства пенсию для жены неудобно. Теперь, когда жизнь стала сложнее, пришлось и ей оформлять. Сын у меня профессор, доктор физико-математических наук. Жена его преподаватель, кандидат наук. Внук студент. Они живут отдельно от нас. Вот и вся моя подноготная, никаких припрятанных от народа миллионов, тайных льгот и привилегий.
– Егор Кузьмич, я не ослышался: вы ездите на общественном транспорте?
– Все так. К вам я добрался на метро. Люди меня узнают, подходят. Говорят: чего же вы таким неудобным, запущенным в Москве транспортом ездите? А я что, как все. Метро люблю со студенческих довоенных лет. Скорость, быстрота… Так что никакой персональной или разгонной машины у меня нет.
– Извините, что я все о деньгах да о деньгах. Согласитесь, лучше у вас узнать, чем слухами пользоваться. Проясните ситуацию с вашей недавней поездкой в Америку.
– Я не взял у государства ни одного инвалютного рубля. Доллары для пребывания в Америке я заработал себе сам, выступая в университетах и научных центрах США. И платили мне не по 25 тысяч, как некоторым, а по 500-700 долларов. Хватило на текущие расходы. Ну и, конечно, сувениры и вещи какие-то привез. Имел интересные встречи, беседы. Вообще общался с разными категориями американцев – студентами, аспирантами, учеными, конгрессменами, бизнесменами, журналистами. Я не сам туда поехал, меня пригласили. Главным организатором выступал профессор Стивен Коэн, автор известной книги о Бухарине. Почему я согласился? До меня тропу в Америку проторили сотни "демократов", они пели одну и ту же песню, поливали нашу историю, наш строй. А людей со взглядами, как у меня, не знали. Поэтому я поставил перед собой две задачи: своими глазами посмотреть Америку, где я впервые, и второе – донести мнение моих единомышленников о происходящем в нашей стране и в мире. Должен сказать, что залы везде были переполнены, встречи продолжались по три часа. Вопросы сыпались без конца. Никаких провокаций не заметил, хотя и говорил часто непривычные для аудитории вещи.
– После этой поездки не появилось желание и в других странах отстаивать свои взгляды?
– Знаете, у меня очень много сил и времени заняла книга, которая в апреле выходит в свет. Отдельные ее отрывки напечатаны тиражом около 35 миллионов экземпляров.
– Авторские вы уже получили?
– Когда был членом Политбюро, все гонорары от публикаций отправлял в партийную кассу. Это приличные деньги. Сейчас другое положение. От гонорара из газет и журналов я отказался. Должны заплатить за два отрывка, изданных брошюрами, и, естественно, за всю книгу. Но на миллионы в любом случае я не рассчитываю.
– Запад интерес к рукописи проявил?
– Да. Предполагаю, что в сентябре-октябре книга выйдет в США и в других странах.
– А на какую реакцию вы рассчитываете у нас?
– Книга называется "Загадка Горбачева". В ней написано о том, что происходило в стране, в руководстве, начиная с 85-го года и в предшествующие годы, и что произошло… Впервые публикуются мои записки в Политбюро, где я писал о той опасности, которая надвигалась на страну и привела к развалу государства и экономики. Фактически мои обращения были скрыты от членов ЦК, от актива партии. Вот такая была демократия! Горбачев порою говорил одно, а делал другое.
Думаю, что книга вызовет интерес. Далек от мысли, что все пройдет под аплодисменты. Наверняка кто-то попытается оспаривать сказанное мной. Но пусть оппоненты опровергнут мои слова фактами и данными. А эмоции – не аргумент.
– Не сомневаюсь, что эта тема уже навязла вам в зубах, но что делать, если для миллионов людей Лигачев ассоциируется в первую очередь с антиалкогольной кампанией…
– Я разъяснял: считаю ту политику правильной, но не все методы и средства для ее проведения оказались пригодные. Хотя результаты ведь положительные имели место. Резко сократилась преступность, увеличилась продолжительность жизни, снизилась детская смертность, повысилась рождаемость. Много было хороших и добрых писем от народа в адрес руководства страны, начавшего антиалкогольную кампанию. Особенно от женщин. Потому что, как говорят, сколько мужьями выпито водки, столько детьми и женами пролито слез. Не я являлся инициатором всей кампании, разработчиком документов и указов, но я активно проводил эту политику. Мне казалось, что каждый нормальный человек может прожить без регулярного, частого принятия спиртного. Лично мне ничто человеческое не чуждо, я готов, если есть возможность, выпить с вами хоть сейчас, например, такого хорошего грузинского вина, как "Киндзмараули" или "Хванчкара"…
Нам показалось, что с алкоголизмом можно быстро справиться. Лозунг "За полную трезвость!" я считаю явной своей ошибкой. Было забегание вперед. Но вместо того, чтобы как-то откорректировать эту работу, критически осмыслить, ее признали неверной и снова принялись латать дыры в госбюджете с помощью безудержного производства алкогольных напитков. По этой части перекрыты все прежние уровни. Вновь появилась в достатке "бормотуха". И сегодня мы имеем то, что имеем: пьянство опять процветает. Но если мы не хотим окончательно деградировать, нам придется вернуться к борьбе с зеленым змием. Кстати говоря, обществу не удастся справиться с преступностью, хотя бы остановить ее рост и потому, что это сейчас не увязано с искоренением пьянства.
– То, что вы сперва угодили в опалу, а затем и попросту были выкинуты из активной политической жизни, лишены возможности руководить, вершить чужие судьбы, не отпугнуло ваших друзей?
– У меня их стало еще больше! Та борьба, которая велась в течение нескольких лет против меня, попытки оклеветать, дискредитировать перед обществом и народом только сплотили моих союзников. Вот даже сейчас шел к вам, меня остановил молодой мужчина, военный, и сказал, что разделяет мои взгляды, что идея социализма жива.
– Из числа руководства страны у вас были друзья?
– Я пришел в Политбюро в зрелом возрасте, когда новых друзей не заводят. Если говорить о тех, с кем я больше всего общался, так это Зайков, Лукьянов, Чебриков, Никонов, Рыжков, Строев, Воротников, Власов, Долгих…
– А сейчас?..
– Видимся очень редко, на мероприятиях, как говорят. А так, чтобы домами…
– Телефон у вас часто звонит?
– Часа не проходит. Звонков много.
– Возвращаясь к вашим ошибкам прошлого, хочу спросить: если бы у вас была возможность что-то изменить, какие ходы вы сделали бы иначе?
– Без тактических просчетов не обошлось, но стратегический курс я выбрал верно: общественные преобразования в рамках советской системы. Я ведь не за себя боролся, а за идею, за партию коммунистов. Меня многие поддерживали тогда, поддерживают и теперь.
– Какой у вас партстаж?
– Давайте вместе сосчитаем. С 43-го года. Около полувека. Я ведь остался коммунистом. Убежден, что запрет КПСС – большая политическая ошибка. Как можно говорить о развитии демократии, если главная сила, начавшая перестройку, запрещена? С моей точки зрения, это и антиконституционно, и незаконно. Я верю, что придет то время, когда запрет на деятельность компартии будет отменен.
С устранения КПСС, кстати, и начался развал страны. Была бы партия, это сделать было бы невозможно. Если кто-то из руководителей участвовал в событиях 19-21 августа, надо и решать вопрос о них, но связывать это с КПСС, с миллионами коммунистов нет никаких оснований. Этим просто воспользовались реакционные силы. Партия сейчас возрождается, создано немало организаций коммунистической и социалистической направленности, в том числе среди молодежи. С некоторыми из них я связан. Там нет места политическим карьеристам. Сейчас задача – организационно объединить усилия этих партий и групп, чтобы сплоченными рядами бороться за восстановление целостности нашего государства, подлинного, обновленного социализма.
– Но, согласитесь, при нынешнем российском руководстве возрождение компартии вряд ли возможно.
– Им не все подвластно. В стране появляются новые силы. Мы их видим. Они все делают легально, законно.
– Раз речь зашла о правителях России, уместно спросить о Ельцине. В том вашем крылатом "Борис, ты не прав!" не раскаиваетесь?
– Я был одним из тех, кто открыл Ельцину дорогу в Москву, в ЦК, потом в МГК. Сейчас мы стоим на разных платформах. С чего мне раскаиваться, если я вижу, что Борис Николаевич и сейчас не прав, его команда всеми силами пытается втянуть потрясенную Россию в новую общественную формацию? Прежде всего на это нацелена так называемая экономическая реформа. Уверен, что на этом пути нас ждет поражение. У людей нет стимулов хорошо работать. Спад производства таков, что уже сейчас мы оказались откинутыми по многим позициям на 15-20 лет. В 1985-90 годы были достигнуты самые высокие урожайность полей и продуктивность ферм. Мы подошли вплотную к обеспечению населения по сходным ценам хлебобулочными изделиями, молочными продуктами, яйцом, мясом птицы. Сейчас, за два последних года правления господ демократов душевое потребление ценных продуктов питания сократилось на одну треть. Сколько же сил понадобится на восстановление? Это первое. И второе: реформа переложила все тяготы на плечи трудящихся. Таких свирепых, варварских методов реформирования еще не было за все годы Советской власти. Идет обнищание народа. Или, может, вам хорошо живется? Я близок к людям, на собственной шкуре ощущаю все тяготы. Это не путь реформирования общества. Та реформа хороша, которая предполагает не только разрушение, но и прежде всего созидание. Пока преуспели лишь в первом.
– Очевидно, вы и к Михаилу Сергеевичу не питаете теплых чувств?
– Безусловно. Особенно после того, как он покинул партию, перешел на позиции социал-демократизма и ревизионизма. До сих пор в моих ушах звучат его слова о том, что за 70 лет у нас не было ни одного даром прожитого дня, что все наши завоевания – результат марксизма-ленинизма в действии… А сегодня речи, будто строй имели прогнивший, что строилось все на насилии, из-под палки… Понимаете, не умею я так перестраиваться, как они! Наверное, это мой серьезный недостаток. Я могу менять взгляды, но не принципы.
– Когда вы виделись с Михаилом Сергеевичем?
– Давно. В 90-м, после моей отставки, еще встречались на заседаниях, совещаниях, а потом – все. Знаю, что и с другими он так же поступает. У Горбачева есть немало положительных качеств, но нет такого, как чувство товарищества. Любимый мною Гоголь замечательно сказал: "Нет уз святее товарищества". У Михаила Сергеевича постоянных товарищей нет. Многих он просто вычеркивает из своей жизни.
– А ведь генсеком Горбачев стал с вашей помощью?
– Что значит с моей? Я просто активно и сознательно содействовал этому.
– И в том, чтобы на решающее заседание ПБ не успели Щербицкий с Кунаевым?
– Это все слухи. Пленум мы действительно собрали очень оперативно, нельзя же было оставлять страну без руководителя.
– Кто работал вместе с Горбачевым в ночь перед голосованием?
– Чебриков и я. Мы возглавляли работу по созыву Политбюро, пленума и похоронам Черненко.
– Это я и хотел услышать. То, кто был провожатым Михаила Сергеевича в Кремль…
– Кстати, о Кремле. Вы помните, когда впервые попали туда?
– В 1949 году, шел ХI съезд комсомола. А второй раз – после смерти Сталина, когда открыли Кремль, был у Булганина по вопросу создания в Новосибирске первой в Сибири консерватории.
– А став секретарем ЦК?
– Постоянное мое место работы находилось на Старой площади, и в Кремль я шел либо на съезды, либо на совещания, любо на заседания Политбюро. Правда, однажды вместе с семьей я осуществил несколько экскурсий по Кремлю. Обычные маршруты – квартира Владимира Ильича Ленина, Оружейная палата, Алмазный фонд…
– Вы сказали, что ходили в Кремль со Старой площади. Есть подземный тоннель?
– Не знаю, не пользовался им никогда. Обычно, если никуда не спешил, я просто шел по улице. А так – машиной.
– Что, и хода под стеной в Мавзолей нет?
– Откуда? В Мавзолей мы попадали через башню… Сенатскую, кажется? Кстати говоря, все эти домыслы… Нет никакого подогрева на трибуне Мавзолея, не было и буфета внутри.
– Ваш последний визит в Кремль?
– В декабре, на заседание Верховного Совета Союза. С той поры не был, необходимость не возникала.
– Но если понадобится, по депутатскому мандату пропустят?
– По-видимому, надо заказывать пропуск… А вообще с Кремлем у меня многое связано. И съезды, и пленумы, и сессии. Там я награды получал, познакомился с замечательными людьми.
– Вы помните только хорошее?
– У меня нет плохих воспоминаний, связанных с Кремлем. И те схватки, которые происходили на съездах народных депутатов, сессиях Верховного Совета, были политической борьбой – с моей стороны честной, открытой. Это, конечно, отнимало много эмоциональных, интеллектуальных, физических сил, отвлекало от работы. Что ж, такова судьба политического деятеля.
Я не считаю себя проигравшим. Не собираюсь и сейчас уходить в кусты.
Пошел проводить Егора Кузьмича до метро. Все как-то не верилось, казалось, вот-вот вынырнет из-за угла черная "Волга". Нет, зашли в вестибюль, Лигачев встал в хвост очереди за жетонами, затем прошел через турникеты и слился с людьми, спускавшимися по эскалатору. Это был Егор Кузьмич?
PS
Реплика насчет «фондов» – камешек в горбачевский огород. Поминаемую книгу о нем Лигачев издал-таки в 1992 году (издательство «Интербук»). В предисловии, озаглавленном «От производителя» написано: «Перестройка, начавшись с великих народных надежд, закончилась для нашей страны драматически, а для ее лидера Горбачева – бесславно. Правда, на Западе прозвучало немало восторгов по адресу бывшего Президента СССР. Но при сопоставлении с весьма угрюмым отношением к Горбачеву со стороны соотечественников заграничные восторги лишь подчеркивают противоречия его политики: она была обращена лицом к Западу, но оказалась повернутой спиной к высшим интересам Отечества… Почему же цели, столь полезные для Родины и для всего мира, оказались извращенными? Как и на каком этапе перестройки это произошло? Какие методы использовали "архитекторы" и "прорабы" для отхода от первоначального курса? Как случилось, что народ, в том числе рабочий класс, крестьянство, интеллигенция, оказались выключенными из процесса решения судьбы Отечества, своей судьбы? И, наконец, какова во всем этом роль самого Горбачева?.. Размышления в связи с этим, мое понимание событий последних лет изложены в книге. Иметь дело с новейшей историей, писать по горячим, еще не остывшим следам общественной жизни, когда "многое перевернулось, но еще не улеглось", всегда трудно. Понятно, что политические процессы, корнями уходящие в 70-е и 80-е годы, еще не закончены, пребывают в стадии развития, ждут своего разрешения. Я рассказываю, как все было в действительности – и на Старой площади в ЦК, и в Кремле, и вне их. Книга построена на фактах и документах, многие из которых обнародованы впервые… Меня могут упрекнуть в том, что поздно отдаю на суд народа свои размышления о большом обмане, состоявшемся вместо социалистической перестройки. Такие упреки я обязан принять, однако лишь частично. И дело вовсе не в объективных трудностях, препятствовавших обнародованию моих взглядов на извращения перестройки, хотя таких трудностей было предостаточно, в том числе – и с публикацией этой книги. Но главное в другом: с уходом Горбачева наша переломная эпоха еще не завершилась. Впереди ждет нас еще много событий, исход которых будет зависеть от того, насколько полно народ разберется в сути происшедшего и происходящего».
