Евгений Браудо
Неделя Рихарда Штрауса в Мюнхене
Как композитора, Штрауса раньше всего отличает та чисто музыкальная чуткость, с какой он умеет находить формы даже для самых сложных поэтических мотивов. Но, конечно, речь идет не o традиционных формах абсолютной музыки, к которой Штраус не возвращался более, после своей юношеской симфонии «Aus Italien» (1887 г.); я говорю о живом многообразии форм, заново создаваемых каждый раз новой поэтической программой, вместо одной, заранее установленной. В этой области Штраус является последователем Листа – как это ни парадоксально – сильнейшего противника Вагнера. В произведениях Штрауса музыка достигает такой высокой напряженности, что говорит совершенно определенным языком, не допускающим даже различных толкований, и эту именно особенность новой музыки, подчеркивал Р. Вагнер в своем разборе симфонических поэм Листа. Не прибегая к помощи слова, такая музыка больше не комментирует, не дополняет его, а сама как бы становится живой человеческой речью, ибо кто не ощущал желания подобрать слова к той или иной характерной теме Штрауса? Но вместе с тем существует глубокое, принципиальное различие между симфоническими поэмами Штрауса и Листа. Я назвал бы Листовскую поэму «аполлиническим», Штраусовскую – «дионисическим» типом современной симфонической поэмы. Объективное искусство Листа, простое и ясное в своих поэтических концепциях, с преобладанием гомофонического стиля, все проникнуто внутренней симметрией; анализируя его поэмы, мы смогли бы открыть в их тектонике формально определенное соотношение элементов. Штраусовская же музыка строится на свободных ритмических мотивах, которые выступают совершенно индивидуально, как существа, одаренные свободной волей. У Штрауса программа не является чем-то заимствованным, извне определяющим построение музыкальной поэмы, как в произведениях Листа, а результатом интимнейших переживаний «внутреннего человека», для которого явления внешнего мира суть только символы. Искусство Штрауса чисто индивидуалистическое, субъективное искусство бога Диониса. Взаимодействие характернейших, сразу врезывающихся в память мотивов, их изменение и развитие, обусловливаемые исключительно внутренним ходом событий в его поэмах, и то значение, которое Штраус придает развитию каждой отдельной линии оркестра, создают своеобразный, непонятный для музыкантов, привыкших мыслить догматически, характер штраусовской полифонии. В ней есть нечто, что как бы роднит его поэмы с творениями И.С. Баха, не только в силу основного принципа разложения мелодий на мелкие части, из которых создается потом музыкальное целое, но благодаря умению Штрауса из мельчайших частиц мотивов создавать оркестровые картины. Поэтому мне кажутся совершенно правильными слова автора одной из английских брошюр о Штраусе, что «гораздо легче установить связь между музыкой Баха и Штрауса, чем найти какого-либо современного композитора, с которым его связывала бы родственная близость». Эта необычайность полифоний Штрауса требует от слушателя напряженного внимания очень чуткого музыкального слуха, и трудно непривычному уху разобраться в его оркестре. Необходимость отделить друг от друга параллельные линии партитуры, сохраняя индивидуальные особенности каждого голоса, заставляют Штрауса везде подчеркивать, дифференцировать свою инструментовку. правда, когда смотришь на партитуру Штрауса, особенно его последних произведений, то испытываешь от всей этой мозаики черных линий и точек настоящее головокружение. Но во всем этом вихре звуков нет ни одного пустого оркестрового эффекта. Для Штрауса каждый отдельный инструмент является живой индивидуальностью, актером большой симфонической драмы. В этой драме нет второстепенных персонажей; все участвующие в ней лица подчинены одной общей поэтической концепции. Они то выступают отдельно (иногда даже в виде концертирующих инструментов), то играют свою роль в многоголосной массе… Все эти богатейшие средства инструментовки Штрауса необходимы ему, чтобы с полной определенностью передать в звуках поэтическую программу. Было бы нелепо нападать на Штрауса только за то, что он пользуется таким сложным техническим аппаратом. Спор должен вестись лишь на тему, действительно необходим ли он Штраусу для выражения основных своих замыслов.
