Евгений Анатольевич Маляр
Дождь в Мюнхене. Детективная повесть начала XX века
В оформлении обложки использована фотография с сайта https://gazeta.ua/p/588684/17, на которой изображен городской пейзаж Германии 20-х годов.
Список действующих лиц
Ордынцев Николай Арефьевич – бывший надворный советник, бывший следователь по досудебному разбирательству, обладатель нансеновского паспорта, эмигрант, мужчина лет сорока с небольшим;
Роза Ордынцева, в девичестве – Штрамбуль, жена Ордынцева. Женщина лет сорока, симпатичная. Работает гувернанткой;
Иван Ордынцев – их сын, автомеханик, причем очень хороший;
Василий Буров – бывший старший следователь уголовной полиции города Одессы, а ныне швейцар в ресторане гостиницы «Лесная тишина»;
Анастасия, она же Настя Триандафилова, она же товарищ Нарыжная – беглая дочь купца, большевичка, по-прежнему очень красива. Выполняет ответственные поручения за рубежом;
Товарищ Иванов – скромный секретарь. По словам одного марксиста, сосредоточил в своих руках огромную власть;
Дядя Дольфи – темная лошадка на немецком политическом ипподроме. Что из него получится, совершенно неясно;
Зальдер – мюнхенский торговец недвижимостью, работодатель Николая и Розы Ордынцевых, хозяин дома, в котором они нашли приют;
Клаус, Берта и Франц – хозяйские дети, очень любят дядю Дольфи. Им восемь, четыре и шесть лет соответственно;
Карл Гессер – владелец авторемонтной мастерской;
Вацлав Крыштовский – вроде бы по паспорту поляк, а на самом деле не очень. Выполнял особые поручения, проявил инициативу, и это для него кончилось печально;
Дитер К – проводник спального вагона № 8 поезда №32 Мюнхен – Плауэн;
Прочие жители Мюнхена, полицейские, эмигранты, социал-демократы, националистические социалисты и представители других партий, внедренные в их ряды агенты Коминтерна, а также обычные обыватели, населявшие это баварский город в 1923 году.
I
13 октября1923 года. Плауэн, Бавария. Вокзал
Тяжелые капли стучали по крыше вагона. Поздняя осень давала о себе знать: сейчас восемь утра, даже начало девятого, а впечатление, что вечер – мрачно, серятина за окном.
У дверей купе стояли проводник, шуцман и двое пассажиров, случайно замешкавшихся и попавших потому в число понятых. Полицейский спокойно составлял протокол, остальные трое нервничали. Время шло, а инфляция бежала. Цены росли с каждым часом, а иногда и быстрее, и марки, с таким трудом заработанные, теряли свою цену. Вот уж действительно, время – деньги. Только это там, далеко за океаном, американцы богатеют с каждым часом, а здесь все наоборот.
Но ничего не поделаешь, с шуцманом не поспоришь. Сказал, стой здесь, в узком проходе спального вагона, значит – стой. Смотреть внутрь купе уже не хотелось, любопытство прошло, зато настало время клясть себя за это дурацкое чувство, что, как известно, кошку сгубило.
Да и не на что там смотреть было. Лежит себе на полке человек. Сразу видно – мертв он, как колода. Никаких признаков жизни не подает – лицо восковое, и ведь не убили его, сам, видно, окочурился, во сне.
Такое бывает. Проводник уже пожилой и ему случалось участвовать в подобных делах. И сегодня, зайдя в купе первого класса на конечной станции в Плауэне, он сразу почуял смерть, притаившуюся на верхней полке за кожаными ремешками барьерчика, предохраняющего от падения при экстренном торможении.
Сразу, как положено, вызвал полицию и задержал двоих пассажиров. Сейчас все быстро произойдет, запишут их имена и адреса, и отпустят, а беднягу увезут в морг. И проводника недолго помурыжат, а потом тоже освободят, – ведь работа у него, убирать, постели сдавать и все такое…
Сразу понятно, что умерший – какой-то небогатый человек. Отправили, видно, в деловую поездку от какой-то адвокатской конторы или торговой фирмы, а сердечко не выдержало нагрузок от постоянных поездов, скверного питания и гостиниц. Немолодой ведь уже, лет за пятьдесят. Костюмчик так себе – вон пиджачок на вешалке висит, залоснился на воротнике и локтях. И рубашка явно тоже не очень новая.
***
"Начальнику полиции г. Плауэн, земля Бавария
РАПОРТ
Сегодня, 13 октября 1923 года, по прибытии поезда № 32 сообщения Мюнхен – Плауэн в купе спального вагона № 8, на месте № 14 (верхнем) обнаружен труп мужчины. При первичном осмотре признаков насильственной смерти не обнаружено. Умершему на вид около пятидесяти лет. Содержимое карманов составляет:
– Портмоне, в нем – три тысячи двести пятьдесят марок и десять фунтов стерлинга;
– Паспорт гражданина Польши на имя Вацлава Крыштовского;
– Оплаченный счет отеля "Лесная тишина". Из него видно, что герр Крыштовский прожил в Мюнхене два дня и уехал вчера вечером;
– Начатая пачка сигарет американского производства (зеленого цвета с красным кругом посередине);
– Коробок спичек;
– Два ключа в связке на стальном кольце.
Костюм покойного поношенный, пошит в Польше, в краковском ателье (улица Маршалковская, дом 24), о чем свидетельствует бирка на подкладке пиджака. Ботинки тоже не новые, но дорогие, английские, шились на заказ.
Труп доставлен в морг городского госпиталя для вскрытия.
Клаус Кирхе, фельдфебель городской полиции города Плауэн."
***
ПРОТОКОЛ
допроса проводника спального вагона № 8 поезда №32 Мюнхен – Плауэн Дитера К,
Из показаний указанного свидетеля, проводника Дитера К. следует, что пассажир, ехавший на 14-м месте, вошел за две-три минуты до отхода поезда. Выглядел обеспокоенным, заходя в вагон, оглянулся на перрон.
Запомнил его потому, что одежда пассажира не соответствовала первому классу вагона. Проводник привык к более респектабельной публике.
С собой имел портфель. Сразу заперся – когда кондуктор проверял билеты, ему пришлось постучать.
Как раз в этот момент в купе вошел еще один мужчина, лет сорока, очень хорошо одетый. Разглядеть его проводник не сумел: на лоб пассажира был надвинут котелок. Телосложения крепкого. Этот господин зашел в вагон, когда поезд уже трогался. Его провожала дама, видимо, его жена, красивая, впрочем, поручиться нельзя, на ней была шляпка с вуалью.
Почему жена? А если бы это была любовница, то они, наверное, прощались бы более темпераментно. А так – он как-то бегло ее поцеловал, а она наспех коснулась его руки пальцами в черной перчатке, и все.
Так вот, пассажир с 14-го был крайне недоволен своим соседством – его, видите ли, убеждали в кассе, что ехать он будет один. На что кондуктор ответил, что сейчас дело с билетами очень плохо обстоит, вагоны второго и третьего классов переполнены, много воров и безбилетников, и он с ужасом думает о том, каково ему сейчас придется, а ведь билеты проверять надо и там.
К тому же приличным господа, у которых есть возможность ездить с комфортом, возможно, будет о чем поговорить, а если нет – то уж докучать друг дружке они наверняка не будут.
Ну, тот и смирился. Тем более что попутчик сошел через два часа, на станции Пфаффенхофен. Как выходил, проводник не помнит, была уже ночь. Вещи нес, да. Чемодан у него был, большой такой, с наклейками. Париж, Ницца, еще какие-то города. Бывалый, видно, путешественник. Портфеля не было, это точно.
С моих слов все записано правильно.
Дитер К.
13 октября 1923 года
г. Плауэн
II
14 октября 1923 года. У Христа за пазухой
– Дядя Дольфи приехал! Дядушка Дольфи! Милый дядюшка Дольфи! – кричали дети, а их было трое, мал мала меньше. Старшему, Клаусу – восемь, младшей Берте – четыре, а среднему, Францу – шесть.
И за что только они его любят, – подумал Николай Арефьевич, складывая в аккуратную стопочку буквари и учебники. А действительно, за что?
Дядя Дольфи, он же Адольф, приятель хозяев дома, в котором нашли приют и работу Ордынцевы, был неказист, худ, костистое лицо его не выражало особой доброты, а взгляд и вовсе был каким-то беспокойно-пугающим. Усы топорщились, когда он что-то говорил, при этом спокойной его речь было невозможно назвать даже с натяжкой. А вот любят его дети, и не только хозяйские. Вон, повисли на нем, а он, по обыкновению, шутливо набросился на них, изображая рычанием то ли волка, то ли собаку, и размахивая при этом зонтиком.
Немецкий язык Николай Арефьевич знал не очень хорошо, но, чтобы учить детей французскому и русскому хватало. Маленьких хозяев забавлял его акцент, они веселились от души, и все схватывали на лету, особенно Франц и Клаус.
Жена намного быстрее освоилась, но Роза знала идиш, и многие слова понимала сразу. Эту работу после долгих месяцев мытарств нашла именно она. Богатому торговцу недвижимостью Зальдеру захотелось иметь в своем доме в качестве прислуги и гувернантки настоящих русских дворян.
Ордынцев благоразумно не стал объяснять разницу между потомственным и личным титулом, и вот теперь они жили как у Христа за пазухой, особенно, если сравнивать с румынскими и польскими годами их жизни.
Иван, их сын, довольно красивый молодой человек, быстро нашел себе работу механика в одном из гаражей, и жил отдельно, впрочем, часто видясь с родителями в свободное время.
Кстати, насчет свободного времени, – у Розы его практически не было, ведь вести домашнее хозяйство – дело хлопотное. Дом большой, шесть комнат, две ванные, холл и все такое прочее. Да еще и кухня.
Правда, была еще кухарка, она готовила, но за ней надо было тоже прибирать, да еще и помогать ей.
Иногда хозяевам хотелось чего-то из русской кухни, и тогда к плите становилась Роза и готовила все, что умела: борщ, какие-то салаты, жарила мясо или рыбу. Гефилте фиш, то есть фаршированная рыба тоже проходила как русское блюдо, о чем не без ехидства Роза сообщила как-то мужу. Ну да ладно, какая разница, собственно, главное, чтобы вкусно было.
А вот у Николая Арефьевича досуга было побольше: поучил детей часика два утром и немного меньше вечером – и свободен.
Иногда они ходили с Иваном в гештеты, пили пиво, кальвадос или еще какой-то шнапс, и разговаривали. Темы бесед были разнообразными, но заканчивали они почти всегда воспоминаниями о родной стране и обсуждениями ее возможного будущего. Ну да здесь они не были оригиналами: все их знакомые эмигранты проводили изрядную часть своего досуга в подобных разговорах.
Вот и сегодня Ордынцев-старший после утренних занятий решил пройтись по городу и заглянуть в мастерскую к сыну, и если он не занят, а работы сейчас немного, то пойти с ним прогуляться – зайти куда-нибудь, перекусить чего-то, сосисок с картофельным пюре, например, выпить по стопочке-другой, или пивка, ну и поговорить.
Иван стал интересным собеседником, и Николай Арефьевич с удовольствием отмечал, что сыну тоже с ним не скучно. Никаких тебе тургеневских конфликтов отцов и детей.
