Евгений Александрович Козлов
Принц с маленьким сердцем. Сказки и притчи
Драгомир
Магистр почтенно предстал пред белокурым королем, дабы пропеть тому песнь славнейшую и величайшую из ныне нареченных. Несравненно звучало песнопение далекое, ибо минули времена третьей мрачной эпохи первозданной. В возрожденье преображенная летопись судеб человеческих сменила привычную сумрачность, явив на свет пресветлый образ нетленной любви в жизни неиссякаемой. И владыка Алмазной Крепости внимательно слушал сказочное повествование предложенное, припоминая навсегда ушедшее прошлое, вспоминал туманно невесомо статую кроткого юноши, гордо вознесшегося, держащего легендарный драконий меч и прекраснейшую деву, благородство которой, не уступало душевности несравненной праведницы. Облики призрачные будоражили его неувядающее чело, воспламеняя сердце, завораживая ум, пленяя саму мысль, царицу души столь скорбящую, застилая мрачные предзнаменования, изгоняя помыслы скверные. Иные картины предавали в дрожь бессонную плоть его, смятенную и неусыпно молящуюся.
Известно ныне, исчисляется кровью время, ибо Нечто неведомое надвигается на Драконьи прибрежные земли, из недр развалин древнего Тевинтора возродилось потаенное, всеобъемлющее зло, имя которому заперто устами, и отвергнуто живыми и мертвыми сердцами. Однако король, созвав совет мудрейших старцев, отринув великосветскую суету, приказал молвить немому страннику, чье явление стало предвестием бед неминуемых и надежд долгожданных, потерянных в кричащем страхе и в беззвучном шепоте ускользающих дней. Тот странный человек не пророчил несбыточное, не предвосхищал непоправимое, а напротив, изрек песнь прекрасную, глас ангельский, дабы люди предали забвению свои горести, и даже король оставил на время всякое разумное мудрование, почтив умом и сердцем любовь в ее истинном духовном обличье, прославив Создателя, даровавшего свет рожденным во тьме, отчего сразу просветлел разумением опечаленным. Певец пел лирично подобно фениксу, сгорая чувствами и вновь восставая из пепла, и, как известно, слезы той птицы волшебной, исцеляют любые раненья, облегчают любые боли, и смиряют всякую тоску. Слушал каждый, внимали все, никто не посмел противиться мелодии, льющейся из сердца чтеца пространного, мир замер на мгновенье, а миг, как известно долог, если душе любовно дорог.
Благородный король возвысил главу к небу, вопрошая милость, и дар был ниспослан ему, поведан устами немыми, но многоязычными. Прелестную историю незабвенную познал духом король, подобно чтецу уединенному внутренне душой лишь сострадал, читал, слушал, отыскивая утешение в сказке о книге бессмертия, которая покоится ныне на руках достойных, верующих в магическую силу слова, в магию сказания о вечности.
Вот отрывок сказки той:
Ветром мечтательным унесенные видения облеклись в птиц перелетных, оставившие прибрежные скалы, те разведчики дальнозоркие устремились в непроходимые глубины лесов, в царство древ возвышенных. Их притягивало неизведанное, просторы далекие, тайны сокрытые в тени пейзажей солнечных, в кладезях синевы небесной.
На окраине Темного леса, подобно жемчужине в золоченой раковине, простиралась деревушка неизвестная, потаенная, доколе не родился в тех местах мальчик божественный, о ком еще не знали тенистые многоветвистые дубравы, о ком не щебетали феи певчие, но им предстояло благоговейно созерцать его неуверенное хождение по родным тропам, о коих прежде необходимо упомянуть. Давным-давно нарекли селение прадеды именем Вортон, и не было равной ей по расположению и достатку всеблагому. Как впрочем, и жители не слишком охотно предавали сей местности опасной свое жительство, свои притязания на жизнь. Посему, прежде чем описанье сталось верным, стоит поведать о таинственном лесе, чье вековое присутствие впившееся корнями в плодородную почву, не может подвергнуться сомнению или опасению.
Темный лес, да будет вам известно, уникален, несравненно широк и тернист, отчего полон слухов, порою достоверных, но чаще излишне надуманных. Слава опережает подвиги, когда чествование употреблено не в меру. Однако история Темного леса легендарна, если окунуться в давно растворившуюся в рассвете лучистых всполохов обитель древесных стражей, которые зеленеют тонами темными, приобретают золотые платья осенью и белоснежные меха из крупиц снежных пушинок зимою, пушистые кружева весною, и именно там каждый находил пристанище своим грезам трепещущим, каждый отдавал лесу свои горести насущные, плутая по извилистым, порою непроходимым тропам. Но то были, любопытные соискатели истин, чаще или реже, храбрые смельчаки или лишенные страха безумцы, ибо ветхость Темного леса таила неисчислимое многообразие существ невыдуманных, вполне видимых издавна, извечно тенями существа шныряют в колючих ядовитых кустах, издревле огромные серые создания стерегут бездонные пещеры, о коих мало кто знает, по причине людской, не всегда достоверной боязливости. Ведь знания награждают пониманием, отчего от осознания рождаются чувства, часто несхожие с характером созерцателя.
И может быть, поэтому, тот самый странный мальчик бродил возле теневой кромки леса, всматриваясь в просторы загадочные, колдовские чары пущ дурманили его желание, оное было простым, легковесным, но неповторимым в меру порыва чувственного. Он не осмеливался вступить за предел Темного леса с деревушкой Вортон, пересечь ту границу, отделявшую привычный быт, с миром приключений, грань хрустальная казалась хрупкой, пускай нужно сотворить лишь один шаг, в душе же, необходимо было миновать сотни преград, главная из которых именуется страхом. Темный лес призывал мальчика шумом неподъемных ветвей, грузной листвой созывая пестрых птиц, манил неприступностью, пение леса казалось чарующим, до изнеможения слуха пленительным. Как известно красотою великолепия славятся радужные эльфийские леса, с причудливыми строениями поверх ветвей, лестницами вдоль широких стволов, обвитых цветами яркими, словно гирляндами звезд падших с небес, однако нами видимая причуда природы, имела более древнюю историю, ибо поговаривают, будто в сей купели первозданной обосновались величественные драконы, которых никто не видел, но многие принимали шум, доносящийся утробно из недр терновников лесных, за рык зверя пещерного и ужасного. Никто и близко не смел приближаться к мрачным ложбинам, пугающие лощины отгоняли непрошеных гостей, и только маленький мальчик, оставив отчий уютный дом, испытывал на верность свои юные органы чувств, более подчиняя их сердцу столь мало живущему, столь редко бьющемуся. А сердце его с рожденье было чутким, добродушно сострадательным. Редкие удары сотрясали грудь его, отчего всем казалось, чудилось во снах, будто он неспособен полюбить. Ошибались многие, так несвоевременно полагая. Ибо саму сущность творения ведает только творец, и он один, обладая даром исправления, милостив и долготерпив ради спасения. Однако сердечность в маленьком короле впоследствии сталась темпераментом, невольно возросшая в непреклонную душевность. Мальчик витал душою средь неизвестности, высвобождая чувства, отрешенно жадно познавал окружающий мир, однако мало кто сопереживал его влекущим неоднозначным порывам. Летели не обремененные тяжестью мудрости воздушные легкокрылые годы детства, а мир будто дремал, не менялся. Вставали они, как и прежде напротив друг друга, равные по духу, взирали то, улыбаясь, то угрюмо, лес будто приклонялся пред маленьким нищим принцем, верхушками деревьев трепеща, раздвигая непроходимые лабиринты крон, звал царствовать мудро в том королевстве нераскрытых тайн. А ветер пронзал северным холодом худощавое тельце мальчика, отчего его бледная кожа покрывалась пузырчатой чешуей, теребя темные волосы, ветер будто вздымал два черных крыла, так длинны были его пряди и так легки на подъем, пресветлый лик мальчика чуть розовел под редкими каплями освежающего дождя, теплые капли огибали его широкий лоб, ниспадая на пружинистые ресницы, свесившись, заглядывали в самые большие глаза, которые им доводилось видеть, и робко умилялись, серо-голубые очи мальчика искрились вспыльчивой живостью и отрешенною задумчивостью, затем, как правило, капли весело скользили по стройному носу, делали последний рывок и влажно целовали тонкие губы мальчика, иссыхая в тепле его мерного дыхания.
И назван мальчик Драгомиром, именем старинным, но все, покуда он не возрос, звали сокращенно Драго, как бы указывая на моложавость сего соискателя истины, о которой он и не подозревал. Необщительный и скромный, Драго сторонился шумных собраний, сельские тяжбы не привлекали его нищий духом ум, иные пространства питали его жизненные соки, душевные силы, давяще влекли другие важные притязания. Взгляд, как известно, зеркало души, посему взор мальчика выражал любопытство, не корыстное, но сокровенное в таинстве ощущения, всё естество его пылало огнем героическим, и в то же время леденело изморозью меланхолической. Осматриваясь вокруг себя, Драго выражал душевное восхищение, внешне никак не выражающееся, исторгал эмоции, ничем не являемые, однако Темный лес словно ведал об истинных чувствах мальчика и потворствовал оным вершителям судьбы и выбора.
Безмолвные и отрешенные, они цеплялись за мельчайшие дуновения сопряженных дыханий природных явлений, образы вкрадчивые сулили благовещение дней несметных в обилие тягот или празднеств, читали символы древесные, в молчании томном сопереживали каждой росинке, упавшей зря, утраченной напрасно. Так волнительно соединились навсегда Темный лес и Драго, чья жизнь словно зависела от неминуемого сокрушения всех ценностей, кои он сумел определить с помощью слабого своего сердцебиения. Мальчик как истинный властелин мира, который он осмелился создать, никогда не сожалел об утерянном, ибо ничто никуда не пропадает, но жило и живет в воспоминаниях. Всюду наши следы, не заросли те тропы, которые мы облагораживали с усердием, мы остались верны бесконечному началу, ибо всему нет конца.
Вечный Дух витал в лесу сопровождаемый неугасимыми огнями эфирных пленников несравненной святости обильной, даруя всеобъемлющую бесценную жизнь, предавая тленью, отбирая и облагораживая милостью, взаимностью ликуя на безответность и дарованием на снисхождение. Дух безначальный в святости поднимал Драго над землей, уча летать, не плотью тяжелой, но духом легким, бессмертным. Мальчик сливался с пространством безвременным, становясь почтенно малой душой Темного леса. И как ведомо, один шаг способен подвергнуть изменению самое хрупкое и самое твердое в суждениях провидение, один шаг меняет покой на падение, отделяет стремление от величия. Движение, взмах крыла, всплеск плавника, и развертывается очам неискушенным зримое великолепие путей судьбоносных. И посему Драго созерцал неиссякаемые видения той жизни изначальной, о которой много говорят, но мало стремятся объять необъятное дланями невещественными. А он чувствовал сердечно, и то познание, было вернее всякого слова описательного или образа иллюзорного.
Успокоение соединялось с безграничным ликованием, контуры некогда четкие искажались воображением освобожденным, посему, Драго встречал своего единственного кустистого друга добродушием ненавязчивым. А великан тенистый отвечал ему поклоном, всегда грустным и волнующим, развертывая мальчику мир неведомый, горизонт досягаемый. Взирая друг на друга, они сохраняли непосредственность, доверчивость, угасавшую во времени быстротечном, хранили свои сокровенные размышленья. Но являлось незамедлительно расставанье, подкрадывалось всегда незаметно. Отчего Драго разворачивался, мгновенно отворяя естество свое иным просторам. Темный лес огорчался, смотря вслед ускользающей детской фигурке, отговаривая завыванием грозным, однако не сдвинутся лесу с места, он обречен, создан хранить покой покоев засыпающих, созывая лунных фей, или нарушая сновидения своим велением безрадостным.
Обманчивое солнце овладевало сущим, преобразовывая некогда четкие контуры рельефов в гладкий пастельный бриз, в размытые сферические грани примешивались росинки солнечные, отчего в воздухе будто парили светящиеся зеленоватым свечением огоньки неведомые, сверхъестественные. Распри холода и жара, тьмы и света, порождали невесомую поволоку ярчайших граней бытия, изменчивые и постоянные, они сулили нечто созидательно одухотворенное и бремя сокрушительное. Дабы люди, оставив суетность причинную, более не льстили земле вниманием очей усталых, а взглянули на небеса благоприятные, отожествленные с высоким и вечным, ибо нет во всей вселенной более покойного царства и более грозного и громогласного служителя карающего. Однако небо казалось благонадежным в настроении, не прятало светило вуалями облаков, не удручало серой надменностью, напротив, вдохновенно разливалось васильками, игриво творя из ватных комочков всевозможные воздушные причуды. Травы благоговейно вздымали семенные колоски к теплому духу моря, разливавшемуся над их охристыми головками, нескончаемо моля о живительной влаге. И мальчик бережно наступал на них, склоняя к земле, но неведомое человеку притяжение подавало им десницу материнскую, и они вставали, не храня злословие или обиду, прощая, вновь славословили Творца одной лишь жизнью своей в движении своем, росте и в поклонение. Принимая ласку, наполняли сухой воздух ароматами цветочными, отчего бутоны не щадили пыльцу сладкую, дурман влекущий, который поил бабочек нектарами редчайшими, посему крылья их багровели цветами алыми, то пурпуром синим, но чаще белизной ослепительной. Парило всё, и жило всё, казалось, так будет всегда, неизменно, нескончаемо. Жизнь длится вечно, когда вечность полна жизнью. Драго, будучи маленьким мальчиком, знал лишь жизнь, и знание то, было мудрее всякого иного знания. Пропитанное благостью пространство, пресыщенное, неувядаемое чаяние мира, живо, покуда жив человек. Без созерцателя чернеют картины, без читателя желтеют книги, а музыка растворяется в гробовой тишине, не найдя слушателя. Однако Драго был всем, не будь его, бесполезным станется и лес и небо, и солнце. Если сгинет, если умрет хотя бы одна кажущаяся маловажной душа человеческая, исчезнет тогда разом вещественное и невещественное сущее, так велик человек и так велика ответственность, возложенная на его деяния, словеса и помыслы. От улыбки светит ярче солнце согревающее, а слезы рождают дождь, дыханием своим мы создаем вихревые порывы ветра, а сердцебиением наделяем мир смыслом. И лишь любовью творим жизнь, и любовью мы сотворены. Такое волнующее чувство промелькнуло в мальчике за долю секунды, чувство, которое он выразил во взоре благодарственном. Взгляд его заострялся на маловажных капризах природы утонченной в импровизации, кажущейся столь ветреной в непостоянстве, та услада очей пряная нисколько не удручала бесконечностью, а явственно радовала новизной, то нарядами пышными, то украшениями драгоценными, всем притягивала зрение, всем пленяла. Вот кусты смородины отяжелели от лиловых ягод, крыжовник хвалится розовыми бутонами цветов, с мягкими почти прозрачными лепестками, отчего шмели с трудом собирают пылинки сладкие, чуть подлетают, жужжа утробно, ради одного глотка, столь спасительного, столь головокружительного. Пчелы стаями, словно кокетливые девы, любуются цветами, выбирая подходящие цвета к их двухцветным платьям, а кавалеры кузнечики от нетерпения подпрыгивают к ним, упрашивая, поторопится, но те как истинные леди, даруют им испытания продолжительного ожидания, ведь дар славен временем, а не ценностью. И многие иные жители травянистых джунглей притягивали взгляд мальчика, о коих он не помышлял заносчиво, а взирал умилительно, не вмешиваясь в их важные поприща. Лес постепенно отдалялся, потеряв всякую надежду на возврат друга, тихо гудел негодованием или ложным восприятием действительности, которая сулила непоправимое одиночество. Потому Драго обернулся, моргнул веками, дабы вселить в Темный лес частицу своего естества невидимого, любящего.
Восприятие утончалось, ибо показалось знакомое, постоянное в притязаниях зрелище, родное, которое живет не отдельно от него, а всецело связано с его жизнью, имея свои особенности, запахи, воспоминания. Родные земли незамедлительно предстали, обдав Драго всеобъемлющим теплом родительским, всепрощающим.
Злаковые нивы простирались вдаль, льняные поля колосились золотом, переливаясь самородками блистательными, порою чересчур вызывающими прелестями созревших семян. Низенькие пучеглазые домики представали пред взором мальчика, жилища укромные, уютные, белесые бревенчатые заборчики отделяли одну семью от другой, огражденные цветочные клумбочки миловидно украшали сады возле крестьянских хижин. Видно как возле дома сгорбившись, трудится матушка Мерил Серддраг, отделяя плодовитые растенья от бесполезных сорняков, в ее движениях быстрых читается усердие и осторожность, внимательность и игривая беспечность. Вот она машет сыну чуть запачканной грунтом рукой, в знак приветствия, и Драго отвечает ей благодушным поклоном не расчесанной патлатой головой. Как дивно созерцать маму, как восхищен взор, познавший столь близкое и дорогое создание, великое творение невидимого Творца, и если настолько великолепны творения, то, как же тогда немыслимо совершенен Создатель. Но мир, кажется, устал от восхищения, от тщеславия, ведь тому должно быть, так предопределенно любовью. Драго не мог явно выразить свои чувства поклонения красоте, посему продолжил путь, более не смущая маму своим кротким неотрывным взором.
Наполняясь мысленным очарованием, вышняя благость властвовала над сердцем мальчика, смиряя его незабвенную душу всевозможными восхищениями. Только добрая мысль способна различить образ прекрасный, посему думы Драго в корне своем, скользили плавно по озеру спокойствия умиротворенного, паруса мечтаний, надуваемые грезами ветреными, уносили душу юную в долы благоуханные, живущие лишь уединенной живостью сна. Ничто не тревожило, никто не прекословил тому миру, никто не покушался нарушить тот дремотный покой. Душа жива благой мыслью, но мертва бессмыслием. Однако Драго кратким сердцебиением чувствовал неподвластные разумению виды, которые призывали его к поклонению, но он не склонял веки неусыпные, облики видимые приказывали покориться, но он, венец творенья, маленьким королем властвовал над зримым, ибо только он рожден облекать мир в чувства, прославлять словесами, или украшать воображением. Подражая Творцу, мы чествуем созерцанье, зрим сквозь зерцало души своей на многообразие вселенной, с одной единственной целью благородной, дабы возвысить дух над бренным, дабы уподобиться вечному житию, дабы обрести крылья пламенные. И Драго взлетал, паря над мытарством временным, минуя скорби и лишения, ощущал как незримая длань поддерживает его, питает, учит, возвышает над суетой всепоглощающей, весь мир зиждился в его укромном черном как космос зрачке, и казалось, стоит только угаснуть оку, как немедленно низвергнется мироздание во мрак ничтожный, возвратится обратно в бездну беспросветную. Однако душа бессмертная по созданию, видела без глаз, слышала без ушей, обоняла без носа, без членов осязательных прикасалась чувствительно, и то познание всегда безгранично, неотступно в стремленье, обуреваемая замыслами небесными, создана творить из небытия, наполнять пустоту и освещать тьму. Такова тайна души человеческой, которую Драго охотно принимал как должность, нисколько не удивляясь тому глубинному духовному миропорядку. Словно всесильный миродержец, мальчик единой девственной душой своей создавал чистые помыслы святейшие, дабы и мир находил себя более прекрасным, дабы и люди ближние обретали святость, рождением, жизнью, исходом. Ведь рано или поздно книга окончится, а читатель не будет томиться ожиданием сокрушенным, ибо ему уже заведомо уготована иная книга, продолжение, новое начало старой истории, Творец их вечен, значит, велика библиотека жизней минувших и будущих. Там видимо до начала времен хранится память вечная и пророчество таинственное, там вместе живут, держась дружно за руки, фатум судьбы неизменный и выбор человека изменчивый, оба они поддерживают друг друга, когда один оступится, пошатнется в неровности, судьба указывает выбору путь верный, а воля свободная укрепляет оплоты судьбоносные задумчивые, и только в содружестве прибывают оные праотцы всяких стремлений жизненных. Там властвует порядок уравновешенный, там пышет пламень творческий искрами замыслов неуправляемых, стихии веют ураганами разрушительными и светочами обволакивающими. И мальчик, ведая так мало о мире насущном, ощущал иные просторы тайные, опоясанные кольцами вопросов, ответов, вновь вопросов, и так нескончаемо проистекает жизнь, лишенная ленивого самоотречения, неизгладимая мнимым тщеславием.
Послышались звончайшие звуки удара кузнечного молота о сталь раскаленную. По-видимому, Корд Серддраг, припомнив давно утраченное ремесло, возымел нынче желание выковать новое лезвие косы, либо серп изогнутый полумесяцем, жнущий так лихо созревшие колосья, или нечто иное замыслил тот сильный, мужественный крестьянин, водворить в жизнь с помощью небольшой остроконечной наковальни, округлого горнила с плавящимся углем внутри, который потрескивал опаляемый угасающими перышками огня, щипцами и каткой с хладной речной водицей. Воедино употребив должно все те нехитрые предметы, возможным стало подвергнуть стальную заготовку жару, затем силе, и в конце остужению, так создавалось орудие для полевых пыльных работ, таким образом, отец Драго любил вспомнить былые ушедшие безвозвратно годы, которые стали историей прошедшей. Однако десницы его крепкие мускулистые, жилистые, не позабыли то сконцентрированное точное в движениях напряжение, отголоски ударов пробуждали кровь воинственную в жилах Корда, отчего искры орошали воздух от возмущенного соприкосновения металлов, пар туманом клубился вокруг кузнеца, это виделось странным, будто дракон спустился возле дома, растревоженный и грозный. Но подойдя ближе, Драго смог разглядеть сверкающее зажатое в руке отца новое лезвие косы, не заточенное, добротное, выкованное с неимоверным ремеслом и искусством. Заметил мальчик так же, насколько грустны очи отцовские, ибо не таковы его замыслы кузнечные, не такова была некогда жизнь его. Корд указал сыну на прямой древесный посох возле стены, и тот незамедлительно послушно подал отцу длинный черенок. Держа крепко двумя руками, всеми десятью костными пальцами, зажмурившись, Драго ощутил, как по дереву пробежала дрожь, сотрясшая столь же худое тело Драго, таким образом, Корд одним рывком нацепил упругое лезвие на посох, и в итоге вышла восхитительная коса, равной которой по достоинству нет во всей Варнарии. Предмет необходимо было испробовать, посему, Корд взъерошив космы сына в знак неуклюжего поощрения, направился на поля, дабы заготавливать сено на корм скоту, ведь зима не за горами, скоро настанет осень, а вслед за нею прейдут и заморозки губительные, обделяя теплом, умножая требы, покинет край сокровенный деятельная суетность, столь ценимая здешними жителями.
