Евгений Александрович Гарцевич
ЧОП «ЗАРЯ». Книга четвертая
ГЛАВА 4
«Поднимите ему веки, —прогудел в голове голос Ларса. – А то что-то маловато кадров перед глазами пролетело…»
«Это потому что я вовремя ему травку одну в кровь пустила, – отозвалась Харми. – А здоровяк подводный защиту поставил…»
«А точно помогло? Какой-то он дохлый…»
«Сейчас подействует, не гони…»
– Где я? – просипел я. В голове шум, глаза щиплет и жжет от пыли и каменной крошки, спину скрючило, что-то острое давит.
«Не в царстве Аида, это точно, – ответила Харми. – Потерпи, подействует щас…»
Это ее ласковое «щас» резко стрельнуло в спину, будто адреналин влили прямо в костный мозг. Вштырило, да так, как говорил майора Пейна: «Хочешь забыть о своей боли? Почувствуй другую»! Впрыск адреналина ударил в голову, я заскрипел зубами, зарычал и вскочил на ноги.
Ночное звездное небо стало выше метров на пятнадцать.
Неровные стены, обломанные корни и слипшиеся куски расколотой брусчатки по кругу. Стены каменные, частично засыпаны землей, в некоторых местах видна, затянутая паутиной, лепнина. Бантики, кружочки и прочие загогулины на рифленых колоннах. А между ними – привалившиеся к стене ржавые доспехи в полный рост.
Под ногами у меня груда каменного мусора: стены, куски статуй, битая черепица и несколько мраморных гробов с проломленными крышками.
«Тьфу! Хорошо хоть не пещера, просто яма какая-то», – облегченно вздохнул Ларс.
Согласен, яма – метров тридцать в диаметре, может, и больше, свет не повсюду проникает. Вероятно, подвал того склепа, где в охране стояли античные черти.
«Интересно, кого черти охраняли?» – озвучил мои мысли Муха.
Я огляделся по сторонам, всматриваясь во тьму. В дальней части, куда должен был свалиться Филиппов, что-то отсвечивало бледным светом. Оттуда же доносились стоны и хриплое скрипучее дыхание. Кто-то кряхтел и пытался что-то сдвинуть.
Я подобрал осиновый кол, путешествующий со мной, как приклеенный. Но решил им одним не ограничиваться и достал Задиру. Поменял очередность патронов – первым поставил трех «светлячков», потом два зажигательных и напоследок добавил чистое серебро.
«Ну, окей, покажите мне, кто тут босс этой качалки», – подбодрил себя я. Скрестил руки, выставив вперед кол и револьвер, как копы с фонарями делают, и пошел вперед.
Тихо идти не получилось. Сначала хрустнула черепица, потом кирпичик скатился с кучи, увлекая за собой товарищей. Потом хрустнул уже я, неудачно поставив ногу. Провалился и по щиколотку застрял в перекошенной оконной раме.
Впереди что-то дернулось, так резко, что даже ветерок пролетел, сдобренный запахом свежей крови, и зажглись два красных огонька. Близко зажглись. И к земле близко, и между собой, примерно как глаза у человека. Послышалось недовольное рычание, опять резкое движение с красным шлейфом, будто неведомое пока существо отвернулось от меня. Рычание сменилось на чавканье. Жадное, ускоренное чавканье с причмокиванием.
Я выстрелил. И промазал.
Слепящий росчерк, как сигнальная ракета, промчался по яме. У дальней стены я увидел Филиппова – он валялся без сознания рядом с еще одним саркофагом (пока еще с целой крышкой в виде смиренно лежащего рыцаря). А над ним, стоя на коленях, нависала небольшая черная сущность и, судя по сосущим звукам, пила его кровь.
Человекоподобная мелкая тварь имела сморщенное старческое лицо, острые кривые зубы и налитые кровью глаза. Тварь зарычала и, не обращая на меня внимания, ускорилась, будто сейчас у нее отберут вкусную косточку. Аж уши ходуном заходили, и плечи начали подрагивать.
Первый «светлячок» пролетел выше головы, влепился в стену и, шипя искрами, прогорел. Я еще раз выстрелил, разгоняя подступающую тьму. Целился чуть ниже, аккурат в копну слипшихся грязных волос между ушей. Но так, чтобы ненароком не задеть охотника, который был еще жив, хоть и обескровлен.
Непонятно как, но пуля прошла мимо. Тварь на какой-то запредельной скорости сменила позу. Мелькнула в яркой вспышке, как пьяный гопник на дискотеке в лучах стробоскопа, и оказалась в метре от меня. Оскалила зубы и снова исчезла во вспышке выстрела.
Я только почувствовал сквознячок могильного холода за спиной, а Муха уже среагировал. Подбил руку и задал ей направление так, что появившаяся из ниоткуда тварь лбом налетела на осиновый черенок. Новый выстрел заглушил треск дерева и обиженный вопль твари, прежде чем она опять исчезла.
Зажигательный пошел – пофиг, зато теперь свет будет, пока пуля прогорит в стене, и фобоса я зацепил, подпалил где-то в районе ребер.
– Кто-нибудь ее видит? – Я дернул своих фобосов, озираясь по сторонам.
«Ныкается где-то, – ответил Муха. – Но, не ушла…»
– Прикрывайте! – Я высвободил застрявшую ногу и, хромая, поскакал к Филиппову. – Харми, у тебя есть что от бессознанки и кровопотери?
«У меня, конечно, здесь не аптека, – задумалась египтянка. – Покажи мне его, что-нибудь подберем…»
Филиппов выглядел плохо. Кожа у него посерела, бакенбарды превратились в грязную мочалку, вокруг закрытых глаз залегли черные круги. Еще больше черноты собралось на левой руке, где рукав рубашки был оторван. Вены в черных прожилках вздулись, из рваной раны на предплечье толчками вытекала кровь.
– Дышит! – Не знаю, почему я так обрадовался. Зато приободрился. – Делать что будем?
«Возьми его за руку поближе к ране, дай мне доступ к силе и расслабься», – четко, как матерый реаниматолог из сериалов про скорую помощь, отчеканила Харми.
Я будто бы услышал: «Двести кубиков оживина, везите его в операционную, он стабилен, но мы его теряем…»
Или меня? Сила хлынула так, будто это мне вены порезали. И я не в горячей ванне лежу и джаз слушаю, а по ступенькам на двадцатый этаж карабкаюсь. Руки потяжелели, потом ноги. Я не смог больше стоять и устало опустился на землю, откинувшись на саркофаг.
«Потерпи секундочку, – простонала Харми. – Тут присосалось что-то, но я не могу потоки разделить…»
Я посмотрел через ауру. На свою руку и на Филиппова. От меня шел розовый мерцающий поток, похожий на дым от тлеющей сигареты, втягивался в вены охотника и разбегался по всему его телу. Проскакивал через вторую руку, ломался, вытягиваясь в прямую струю, будто его пылесосом затягивают, и впитывался в валявшийся на полу трезубец.
Моя внутренняя батарейка опустела уже процентов на семьдесят. Я чувствовал, что мэйн начал впадать в спячку, профессор явно хотел что-то сказать, но неудержимо зевал.
«Матвей, оно возвращается…» – предупредил Муха, аккумулируя остатки силы в руке с револьвером.
Я уже и сам заметил тень, мелькнувшую в отсветах догорающего зажигательного выстрела. Дернул руку, пытаясь вернуть контроль над силой, но не тут-то было. Филиппов, уже с вполне розовыми щечками и открытыми глазами, нагло накачивал свое оружие!
– Чуть-чуть дай еще, прошу, – сквозь зубы процедил охотник. – На один заряд хотя бы, иначе мы ее не завалим!
– Кого ее? – прохрипел я. Оставалось двадцать процентов, Ларс с Белкой тоже ушли в режим сохранения, отдав все остатки силы Мухе.
– Вампира, колобудру, – на выдохе с заметным трудом ответил Филлипов.
– Кого, кого? – Я подумал, что ослышался.
– Кладбищенскую колобудру! Ты глухой, что-ли? – с натугой крякнул охотник и, наконец, отцепился.
«То-то я смотрю, рожа знакомая, – пропыхтел Муха. – А то профессор все какого-то Горлума вспоминал, ан нет – наша, родная, можно сказать. Только надо было ее тогда еще завалить при первой встрече…»
Колобудра приближалась. Мелькнула за плечом рыцарских доспехов справа, а потом сразу же на камнях слева. Еще одно мигание – и она оказалась перед нами.
Узнать в ней милую старушку – жену сторожа, дружелюбно крутившую пальцем у виска, – было сложно. Хотя что я понимаю в разгневанных женщинах? Там за секунду, бывает, настроение меняется. А Филиппов все-таки ей дом обрушил! Еще небось и заначку медовухи разбил своим трезубцем.
Оскалившись, вампирша прыгнула на меня, ибо Филиппов со стоном ушел в кувырок, чтобы достать трезубец.
Мы выстрелили одновременно. Но пока в посохе накопился и преобразовался заряд, зажигательная пуля уже устремилась вперед. Призрачная бабка вжалась, собирая в комок лоскуты тьмы, и дернулась в сторону. Где ее достал запоздавший заряд молнии.
Как током прошило! Черное тело замерло, окутанное электрическими зарядами, уплотнилось, теряя призрачное марево, и, парализованное, рухнуло на пол.
Я прицелился в бьющееся в конвульсиях тело и сделал контрольный выстрел. Серебряная пуля. Каждый раз, когда их использую, прям чувствую, как Захар где-то икает. Мягкая пуля, оставив пузырящийся кислотный след в макушке вампирши, прошла насквозь, исчезнув где-то в недрах ямы.
Тело фобоса задымилось, волосы вокруг раны начали гнить и отваливаться слипшимися кусками. Фу, я такое видел только на съемной квартире, когда забитый слив в душевой чистил.
Преодолевая брезгливость, я подошел к мертвому фобосу и подпалил тушку огневиком. Вспыхнуло! Над телом взвился плотный, тугой поток энергии и понесся в мою сторону. Сейчас будет приход и восстановление! Я уже был готов, предвкушая, но поток вдруг разделился – и лишь малая часть досталась мне, а все самое вкусное улетело к трезубцу. И кто здесь еще самый главный вампир-то?
Филиппову так вообще практически ничего не досталось, но, похоже, его это не смущало. У них там явно какой-то симбиоз: сначала один другого выкачивает, потом обратно.
– Ты как? Идти можешь? – спросил я, после того как «подзарядился» процентов до сорока и подошел к охотнику.
– Нога сломана, – бросил Филиппов. Сразу же спохватился, пригладил волосы и пальцами причесал бакенбарды. Встать он не смог, но попытался выпрямить спину. – Благодарю за помощь! Разрешите представиться, Филипп Филиппов, член Ордена охотников его императорского величества. Простите, не знаю, как к вам обращаться?
– Не надо ко мне обращаться, я так, мимо проходил. Но, если что, считайте, что мы квиты, – криво улыбаясь, ответил я. Думаю, что обещание Исаеву извиниться я выполнил. Даже перевыполнил, а лишний след о себе оставлять не хотелось.
Филипп явно ничего не понял, но лезть с расспросами не стал. Прищурился и задумался. Я подумал, что надо бы валить отсюда, пока он по ауре какой-нибудь след не узнал.
Над головой раздался свист, и лунный свет перегородили два силуэта: широкие плечи Стечи и взлохмаченная голова Банши. А потом прилетела веревка, которой я обмотал Филиппова.
Пока его вытаскивали, я раскопал в пепле несколько красных драгоценных камней размером с засохшую горошинку и осколок от бутылки с выпуклыми буквами: «МЕД». Дети такими стекляшками свои сокровища, прикопанные в земле, накрывают.
– Как думаешь, сторож в курсе? – спросил я у Банши, когда выбрался и рассказал, что произошло.
– Не то что в курсе, он же ее и проклял, скорее всего, – хмыкнула блондинка. – Не понимает этого, конечно. Но слово за слово, тут обозвал кровопийцей, там побухтел, что все соки из него вытянула, и так далее. А на кладбище почва благодатная, вот и выросло то, что выросло. Не зря говорят: о мертвых либо хорошо, либо никак.
Мы отнесли Филиппова к его моторке, временно превращенной в лазарет, и оставили вместе с его откисающими после боя партнерами. Загрузились в «буханку», Стеча вернул себе место водителя, а я прилег в кузове и начал отпаиваться эликсирами.
– Ни на минуту вас нельзя одних оставить, – проворчал здоровяк, заводя двигатель. – Удачно хоть?
– Раз живы, значит, удачно, – улыбнулась Банши. – А ты как?
– Восемь сотен на кармане, – Стеча похлопал себя по груди. – Выгодное это дело – бандитов ловить. Поехали домой, передохнем, а утром продолжим.
– Рано еще домой, трех часов еще нет, – вклинился я. Как раз к тому моменту понял, что спать не хочу совершенно: травка от Харми, адреналин, энергия вампирши и два пузырька энергетического сиропа – адская смесь сейчас закипала внутри. – В морг поехали, узнаем, куда Ленька делся.
***
Банши не поддержала мысль, что сон для слабаков, и, пока мы ехали к полицейскому моргу, тихонько посапывала, укутавшись шарфом. Будить ее мы не стали. Решили использовать здесь другое оружие – деньги! И просто купим информацию по-быстрому.
Припарковались за углом и, решительно настроенные на успех, двинулись в арку к заднему входу. Но не тут-то было!
Несмотря на ночной час, там оказались люди. Толпа горожан человек в десять не меньше, гудела, шумела и что-то требовала. В основном мужчины в одежде рабочего класса, но была и пара женщин – грустных и с виду несчастных. Напротив них стояла стража. Не из Ордена, обычные городские вояки в шинелях с шашками на боку и «мосинками», которыми они и убеждали толпу не совершать ошибок. Главным был прямой как палка седой капитан. Держался он хорошо – скрипел зубами, желваки ходили на скулах, но не психовал, а четко поставленным армейским голосом отвечал на выкрики и призывал всех разойтись.
Люди требовали кого-то выдать. Только я не понял, кого именно: жертву маньяка, чтобы, наконец, похоронить по-христиански, или, наоборот, тело маньяка, чтобы сжечь его во избежание рождения фобоса-мстителя. Капитан отвечал односложно: расходитесь, следствие идет, все понимаю, но…
Вникать в проблему у нас желания не было, но и пройти внутрь морга не было никакой возможности. И уж тем более не та ситуация, чтобы давать взятку капитану с просьбой пропустить.
– Жди меня вон у того окна, – прошептал Стеча и перешел в режим невидимости.
Толпа начала вздрагивать: то кому-то на ногу наступили, то подвинули. Следующими нервно начали перетоптываться и коситься за спину охранники, будто кто-то их по спине хлопает. У Стечи явно был какой-то хитрый план.
Один стражник сдвинулся правее, а второй отвернулся влево, отведя длинный ствол винтовки. А между ними появился довольно широкий проход, даже для такой детины, как наш Стеча.
Оставалась запертая дверь. Я про себя считал, сколько времени уже прошло. Не хватало только, чтобы здоровяк сейчас рухнул без сознания на глазах у нервных стражников и озлобленной толпы.
Стал перебирать варианты, как всех отвлечь, но капитан все сделал сам. Повернул голову, будто слушает чей-то шепот, кивнул и пошел внутрь. Открыл дверь и сделал шаг, но потом развернулся и повторил людям, чтобы они расходились. Поднялась новая волна криков и упреков, толпа так опасно колыхнулась вперед, что стражникам пришлось вскинуть ружья и уплотниться. Капитан прищурился, махнул рукой и вернулся к толпе, чтобы ее успокоить.
Я отошел к окну, которое частично скрывалось за деревьями и бюстом, вероятно, очень известного патологоанатома и стал ждать. Через минуту послышался звук открываемой щеколды и скрип рамы. Из окна вместо каната высунулась крепкая рука Стечи. Еще мгновение, и я уже был внутри.
– Это что за магия такая? – шепотом спросил я у Стечи, допивавшего пузырек восстановления. – Как ты капитана заставил дверь открыть?
– Повезло просто, телефонь в коридоре затрезвонила, – пожал плечами здоровяк. – Пошли скорее, вдруг перезванивать будут.
Телефон действительно зазвонил еще раз. Пришлось прятаться в темном углу за кадкой с раскидистым фикусом. Мимо пробежал местный работник – довольно плотный мужчина в белом, перепачканном пятнами халате. Но пятна были не от крови, а, скорее, от сала – шлейф аромата копченостей еще долго стоял в коридоре. Митинг – митингом, а обед по расписанию.
Мужик схватил трубку, вытянулся по стойке смирно, попытался дожевать и проглотить то, что не успел съесть, и стал кивать. До нас донеслись только его ответы: «Понял. Передам. Подкрепление в пути».
Предупреждать капитана он не стал, выглянул в окно, неодобрительно покачал головой и пошел обратно. А мы за ним. Прошли коридор, лестницу в подвал, еще коридор и двустворчатые двери без замков, которые можно просто распахнуть, когда везешь тележку с покойником, а руки заняты. Дальше нас встретил большой зал с пониженной температурой, стена с крышками холодильных камер, еще стена со стульями для зрителей-студентов, а в центре несколько операционных столов в два ряда. Над каждым – отдельные лампы, а рядом столики с инструментами.
На пяти лежали тела, прикрытые простынями. Свет горел только над одним столом, где лежало раскуроченное тело взрослого мужчины. Грудина была раскрыта и перекручена металлическими винтами-бабочками. Причину смерти можно было определить даже без диплома: тут и черепно-мозговая, и несколько колотых в области шеи, и следы от вил на ребрах. При этом труп выглядел ухоженно – и волосы на целой части головы были чистыми, и ровные ногти на свисающей вдоль стола руке – тоже.
«Санитар» прошел в дальнюю часть комнаты, свернул к письменному столу и начал шуршать бумагой. Мы проскочили за ним и спрятались под простыней.
– Его не вскрывают, а наоборот штопают! Прихорашивают, типа, – прошептал Стеча. – Как раз обсуждали это дело, когда я награду получал. Это сынок одного богатея, девчонок фабричных похищал и до смерти насильничал. Так работяги его сами вычислили, на вилы подняли, а потом прессом раздавили.
– Я не чувствую в нем сейчас энергии, даже остаточной, – тихо сказал я и прикрыл глаза, фокусируясь на ощущениях. – А девчонки сами тоже тут?
– Скорее всего. Работяги его вместе со схроном нашли, где он жертв прятал. Это плохо?
– Может и пронесет… – задумался я, – если свежей крови не будет. Нам-то всего лишь спросить.
– Прям просто спросим?
– Почти, – улыбнулся я. – План есть, подсоби, чутка.
Санитар (я решил называть его «человеческий чучельник») закончил со своей трапезой. Громко рыгнул и снова зашуршал промасленной бумагой, собирая мусор. Напевая под нос что-то из шансона, он подошел к столу с покойником, вытер жирные пальцы о халат и взял какой-то странный инструмент, похожий на шпатель.
Прицелился, как художник перед важным мазком, замер и икнул, начиная бледнеть.
Труп на соседнем столе зашевелился. Простыня вздрогнула и начала дыбиться, будто покойник пытается поднять руку. Потом вторую, а потом и вовсе решил сесть.
Ловкость навыков Ларса, мои воспоминания из детства, как Карлсон гонял по крыше бандитов, и вуаля – получите локальное восстание мертвецов. Мужик со звоном выронил шпатель, побледнел, сливаясь цветом со своим халатом (даже пятна похожие выступили), и сделал шаг назад. Уперся в невидимого Стечу и тихонечко взвизгнул.
– У-у-у-у-у, – вполне натурально прогудел Стеча. – Я Лёнька Воробей, где мое те-е-е-ело-о-о-о?
Санитар осел на пол, промычав что-то нечленораздельное. Пришлось нам снизить интенсивность трепыхания простыни и повторить вопрос. А потом еще раз. И еще, чередуя угрозы с обещанием награды.
– Так, так, т-т-так… – заикаясь начал санитар, и его как будто прорвало. – Так третьего дня как продал доктору Шлякову в анатомический театр. Не убивайте только! Я верну деньги. Все верну! Я не виноват, у него все равно головы не было. Никто бы за ним не пришел, а студентам практика нужна.
– А голо-о-ова-а-а где-е-е? – завыл Стеча и чуть было не переборщил, потому что санитар начал закатывать глаза, теряя сознание.
– П-п-п-привезли таким, его же расплющило в ловушке у ювелира…
У Стечи закончилось действие невидимости, и под ярким медицинским фонарем он будто бы вывалился из пустоты, всей своей тушей заслонив свет.
Санитар дернулся, как припадочный, подскочил и, не разбирая дороги, бросился бежать. Наступил на шпатель, нога проскользила по кафелю и с хрустом подвернулась. Мужика занесло, и он со всей дури влетел головой о край соседнего стола. Что-то опять хрустнуло! Неуклюжий санитар с разбитым носом рухнул на пол, а на ослепительно-белой простыне осталось свежее пятно крови.
Алое пятно начало растекаться, впитываясь в ткань, а потом, нарушая все известные мне законы физики, побежало вверх. То тускнея, то проявляясь причудливыми узорами, как пятна на маске Роршаха из комиксов про Хранителей. Достигнув наивысшей точки, на уровне груди лежавшего под простыней трупа, пятно остановилось и полностью впиталось внутрь. Но теперь простыня начала подниматься вверх.
– Упс, нехорошо вышло! – Стеча, стоя с другой стороны стола, не видел пятна крови, а только осевшего на пол санитара. – Матвей, отключай уже простынку, больше мы не узнаем ничего.
– Стеча, беги! Это уже не я!
ГЛАВА 5
Дважды повторять не пришлось. И не заметить, что проделки совсем не мои, было невозможно. Окровавленная простыня взвилась под потолок, скрутилась, будто ее выжимают невидимые ручища, и начала бешено вертеться, разбрызгивая вокруг красные капли.
– Это же нос, здесь артерии нет! – завопил Стеча и, подхватив санитара, зажал ему кровоточащий перекошенный нос. – Какого хрена так хлещет?
– Вали уже отсюда! – крикнул я и попятился, подталкивая и прикрывая здоровяка.
– Держись, помощь приведу, – крикнул Стеча и потопал к выходу, откуда донеслось уже менее уверенное: – Или хотя бы Банши…
Вся кровь, которая натекла на пол, отдельными каплями поднялась в воздух. Капельки делились пополам, а потом распадались на еще меньшие частицы. Красные точки устроили хоровод над столами, ощутимо повеяло холодом – это что-то невидимое забарабанило резкими хлопками открывающихся холодильных камер. А потом все замерло: и капельки, и простыня, и сквозняк. Будто время остановилось и чего-то ждет.
Продлилась эта выжидающая тишина не долго. Только я сделал еще один шаг назад, как капли ливнем рухнули на оставшиеся простыни на столах. И уже через секунду в воздухе под потолком кружило уже пять белых полотен. Ткань выдавливалась вперед, создавая очертания женских тел.
Груди, тонкие плечи, узкие бедра, аккуратные лица – как слепок, только наоборот. Края простыней все еще трепетали, но я уже четко видел молодые девичьи лица. Сквозь белую ткань проступила кровь: у ближайшей девушки тонкая струйка потекла из-под сердца, у соседней кровь залила глаза, у следующей в красный цвет окрасилась шея.
Агрессии они пока не проявляли. С легким шорохом, похожим на стон, шелестела ткань на сквозняке. Простыни слетелись к раскуроченному трупу маньяка, но вместо того, чтобы наброситься на него, начать рвать, метать или мстить каким-то иным способом, они стопкой (одна за другой) накрыли тело.
– Это они зачем? Как-то не сильно они его ненавидят?
«Обычное явление, – ответил Ларс с чисто профессорской интонацией. — Порабощенные души после смерти служат своему хозяину. Пора бы тебе матчасть подучить-то…»
– Развели, понимаешь, Стокгольмский синдром.
«Чего развели?» – уточнил Ларс.
– Вот-вот сам иди, матчасть подучи, умник.
Шутки шутками, а потерянные тряпичные души прямо у меня на глазах накачивали маньяка силой. Танец простыней – от объятий до полетов вокруг с едва заметным касанием – начал потихоньку действовать. Тело зашевелилось и неуклюже рухнуло со стола. Зазвенели металлические зажимы, что-то треснуло.
Покачиваясь и хватаясь непослушными руками, тело смахнуло инструменты с ближайшего стола, но ухватилось за край и медленно встало в полный рост. Повернулось ко мне и расправило плечи. Прищепки с зажимами брызнули в разные стороны, полностью раскрывая распоротое брюхо. Ребра выгнулись и стали выпирать, будто острые клыки. Получилось две челюсти, повернутые на девяносто градусов, между которыми клубилась тьма.
Может, и к лучшему, что клубилась, ибо изучать по нему анатомию мне совсем не хотелось. Задиру я зарядил по новой схеме, чередуя светляки, зажигательные и разрывные. С серебром не жадничал, его просто не было.
Первая пуля ушла прямо в черную «реберную глотку». Без эффекта – я будто спичку в воде затушил. Тоненькая струйка дыма, запах серы – вот и все, что я получил. Если не считать взбешенных призраков девушек. Простыни, как гарпии, взвились к потолку, и стали хлопать «крыльями», вытягивая лица в жутких гримасах.
Я попятился и выстрелил второй раз. Зажигательным я целил в голову, чтобы попасть между двух зеленых полосок света, тянущихся из-под прикрытых век.
Пуля до цели не долетела. Одна из простыней молниеносно бросилась наперерез. Сжалась в шар и поймала мою пулю. Покраснела, как светильник, в котором зажгли лампочку, и разбухла. Потом сжалась, выдав несколько «сердечных» сокращений, и развернулась обратно в девушку, будто ничего и не произошло. Белизна только исчезла, сменившись серым цветом с черными подпалинами.
Хитро! А как насчет разрывного?
Разрывной им не понравился, но и урона не нанес. Будто почувствовав убойную силу, заложенную в патроне, простыни сменили тактику. Два призрака с дикой скоростью метнулись под стол и подняли его на попа, создав полноценный щит. Третья укутала своего хозяина и замотав его, уволокла за стол. Остальные кинулись на меня.
Скрутились в жгуты и начали лупить со всех сторон. Одна ударила меня по запястью и сбила выстрел, улетевший в потолок, а вторая хлестким прямым ударом припечатала меня по лбу.
И больно, и обидно одновременно. Мы так в бассейне девчонок полотенцами по попам били. А тут в лоб, да еще и с силой! Будто бревном жахнули!
Я отлетел назад, спиной кувыркнувшись через пустой стол.
– Муха, не спи! Харми, обезбол! Ларс, хватай все, что ухватится! Бр-р-р-р… – Я потер растущую шишку на лбу. Видя, что призраки отступили к мертвецу, достал финку и оскалился. – Ща будем всех рвать на британский флаг!
Призраки отступили, простыни расправились, вновь став женскими силуэтами, но лишь для того, чтобы перегруппироваться. Замкнув в коробочку мужика, клацающего ребрами, они стали обходить меня по бокам, намереваясь в эту же коробочку меня и запихнуть! Прямо в распахнутые объятья мертвого маньяка.
Вероятно, по плану этой группы поддержки, подойти к пасти я должен был полностью отбитым, измягченным и чуть ли не пережеванным. Но у меня была своя не менее интересная задумка. Я крутанул финку, а левой рукой чиркнул Zippo по штанине, эффектным жестом открыв крышку и подпалив фитиль.
Простыни перекрутились и бросились в атаку. Две, видать, ждали в засаде, остальные окружали меня с трех сторон. Превратившиеся в жгуты простыни, как щупальца гигантского осьминога, лупили меня по плечам, спине и голове, словно психованные невидимые монахи с посохами. Тычковые удары, хлесткие с разгона – я едва успевал уворачиваться. Пару раз ставил блоки, но выходило не очень. Себе дороже – кожу жгло так, будто меня медузы облепили.
Уклонялся, уходил, запутывал, скакал между и под столами и каждый раз пытался дотянуться финкой. Подрезал одну, смачно всадив нож практически в середину простыни, и удерживал финку обеими руками, пока ткань по инерции проносилась мимо. Резалось хорошо – призраки были плотнее, чем бумага, ближе к линолеуму.
Когда простыня-подранка распрямилась, оказалось, что я пропорол призраку ногу. Не смертельно, но быстро летать она уже не могла: кренилась в правую сторону.
Со следующей мне помог Ларс. Я на расстоянии подхватил упавшие прищепки, почти подставился под удушающий бросок простыни и в последний момент вцепился прищепками с разных углов. Растянул на всю ширину и располосовал чуть ли не в вермишель. Запалил огневиком и только тогда отпустил рухнувшую на пол огненную «мочалку».
За спиной раздался топот, а потом и ошарашенный крик:
– Полиция! Кто стрелял? Вы что тут делаете? – кричал один из уличных охранников.
– Тряпки жжем, смеемся… Бегом отсюда, работает Орден! – рявкнул я. Отвлекся! На меня сразу же набросился призрак. Ледяная простыня, как змея, стала закручиваться вокруг шеи, душить и тянуть в сторону маньяка. Я поджег ее прямо на себе, пытаясь сбросить.
Плотно скрученная ткань начала тлеть, а я заметался по залу, сшибая столы и тумбы. Хрипел от гари и удушья, одновременно молясь, чтобы тварь вспыхнула, но загоралась она медленно и неохотно, ибо мертвячего холода я уже не чувствовал, лишь обжигающую адскую боль. Были бы волосы, уже бы все спалил!
Паника! Паника! Паника! Каким-то чудом я остановил Муху, уже поднявшего финку для удара в простыню. И еще раз, когда он сменил траекторию для удара снизувверх прямо мне в подбородок. Третья Мухина идея была получше, чем первые две: если запустить лезвие сверху вниз, подцепить рулон и…
Но я даже замахнуться не успел. В ноги бросился еще один призрак и хлестко вмазал по лодыжке. Я рухнул, как подкошенный, и выронил нож с огневиком. Попытался дотянуться, но вокруг ног уже обвилась вторая простыня и потащила меня к открытой пасти маньяка. Он присел в ожидании ужина. Раскрытые ребра двигались в такт тяжелому дыханию.
Обжигая руки, я схватился за простыню на шее, пытаясь оттянуть ее для нормального вдоха. Выгнулся, стараясь замедлить движение, пока ищу, за что бы зацепиться.
Четыре метра, три… Чем ближе меня подтаскивали, тем шире расходились ребра. Черная пасть уже давно нарушила все пропорции человеческого тела, а ребра все расползались. Хоть вдоль, хоть поперек, я туда со свистом проскочу.
Два метра… метр…
Я уже чувствовал запах тухлого мяса. А от нехватки кислорода перед глазами проскакали темные пятна. Проскакали справа налево, выскочили за пределы орбит и перепрыгнули на опрокинутый стол, за которым раньше прятался маньяк.
Буквально в последний момент я «стиснул» Ларса, и стол вылетел, процарапал пол и, завалившись набок, встал между нами. Ботинки, ударив по пяткам, уткнулись в столешницу. Меня чуть спружинило по инерции, но вместо того, чтобы откатиться, я сжался, подтянул колени чуть ли не к подбородку и со всей дури ударил по столу.
Я услышал хруст. Часть ребер подломилась, а часть справа и слева от меня пробила столешницу насквозь. И те, что пробили, застряли насмерть! Маньяк силился, но не мог захлопнуть челюсть. Я еще раз ударил, насаживая осколки глубже. И еще раз, не давая деймосу отползти.
Над столешницей на тонкой шее металась его голова. Глаза все также были закрыты, а рот кривился в беззвучном крике. Простыни чуть ослабли, а последние две – хромой подранок и с подпалинами, словившая зажигательную пулю, – замерли в нерешительности: нападать на меня или укутывать и спасать хозяина?
Я смог сделать вдох. Еще раз скрючился гармошкой и ударил в столешницу. Ноги скованы, дышать нечем, но руки-то свободны! Я нащупал Задиру в кармане и прицелился в деймоса.
Простыни, наконец, среагировали. Нараспашку бросились на меня, закрывая собой хозяина. Удавка на шее включилась на максимум, меня аж потянуло в сторону, но я успел трижды надавить на спусковой крючок.
Первый – светлячок прожег небольшую (сантиметров пять в диаметре) дыру в ближайшем щите, которым выступала подранка. Влетел во вторую, начал дымиться на ткани и растаял в воздухе.
Второй – зажигательный прошел сквозь дыру, вгрызся в темное пятно второго щита и прожег его.
Третий – разрывная пуля пролетела в отверстие первой защиты, потом второй и влетела аккурат в голову деймосу. Раздался взрыв, разбрасывая во все стороны осколки, куски костей и мозгов. Дырявые простыни впитали большую часть, по сути, защитив уже меня, и, обмякнув, спланировали на меня сверху. Удавки на шее и ногах постигла та же участь: потеряв связь с хозяином, призраки растворились в небытии.
